Андрей Белый
   Петербург

     ББК 84Р7
     Б 44
     Роман "Петербург" русского
     прозаика и поэта (1880-1934) -
     одно из самых ярких явлений
     русской прозы начала XX века -
     по праву считается
     главным произведением Андрея Белого.
     Действие его разворачивается
     в октябре 1905 года, в период
     массовых забастовок рабочих.

     Вступительное слово Д. С. Лихачева

     Подготовка текста и статья Л. К. Долгополова

     Примечания С. С. Гречишкина, Л. К. Долгополова, А. В. Лаврова

     Портрет работы художника В. С. Василенко

     В художественном оформлении использованы:
     на форзацах репродукции с фотографий
     Петербурга 900-х годов; на оборотах форзацев
     иллюстрации Андрея Белого к роману "Петербург";
     на шмуцтитуле гравюра А. П. Остроумовой-Лебедевой

     Редактор В. И. Колегова

     OCR: Иван Примак








     ©   Вступ.  слово,   текст,  примечания   и  статья  (с   сокращениями)
Издательство "Наука", 1981
     © Художественное оформление. Издательство "Днiпро", 1990.


     Тема  "Петербурга" Андрея  Белого выросла  из  двухсотлетней  мифологии
Петербурга, начало создания  которой относится ко времени закладки города. В
самой  острой  форме  "Петербург"  Белого  противостоит  "Медному  всаднику"
Пушкина и одновременно как  бы продолжает и развивает его  идеи. Не случайно
Белый,  сам  поэт,  отвечает  Пушкину прозаическим произведением.  Терроризм
государственный и терроризм индивидуальный развенчиваются  Белым, с того и с
другого сдирается всякий налет  романтизма. Исторически произошло  так,  что
памятник  Петру -- Медный  всадник -- и Сенат  оказались на  одной  и той же
площади  --  Сенатской:  той  самой,  на  которой   разыгралась  и  трагедия
декабрьского восстания. Герои "Петербурга" все так  или иначе  проходят мимо
памятника Петру  по Сенатской площади. Медный  всадник  стоит  прямо  против
фасада  Сената  --  того  Сената,  в  котором служит старый чиновник сенатор
Аблеухов -- человек, не только лишенный всякого таланта, даже  чиновничьего,
но и ума.  Аблеухов -- часть  гигантского махового  колеса вечно движущегося
аппарата царской государственной машины. Аблеухов -- вырождение  Петра. Роль
Евгения в "Петербурге" играют террорист Дудкин и  сын  сенатора Аблеухова --
Николай.  Сын  --  это  не  случайно.  Терроризм  государственный  порождает
терроризм индивидуальный. И если Евгений в "Медном всаднике" только угрожает
Петру  --  "Ужо тебе!", то у Николая Аблеухова оказывается  уже бомба против
своего отца. Правда, не бомба, а пошлейшая консервная коробка.
     Медный всадник вместо погони  за Евгением по "площади пустой"  грозно и
комично карабкается по лестнице в  каморку  террориста Дудкина  --  каморку,
напоминающую каморку Раскольникова. "Прадед" навещает "правнука".
     Если  Евгений  грозит Петру,  бессильно  отстаивая свое  право на  свое
маленькое  личное  счастье, если Раскольников убивает старуху-процентщицу во
имя  своей  готовности  служить  счастью людей,  то  Дудкин  Белого не менее
бессильно пытается изобразить себя представителем воли пролетариата.
     В  этом  единственном в своем роде  развенчивании терроризма -- мировое
значение  романа  Белого.  И  хотя Белый  явно не понял ни пролетариата,  ни
революции  1905   года,  мы  ценим  его  именно  за  это  срывание  покровов
"благородства" и романтики с всякого терроризма.
     Петербург  в  "Петербурге" Белого  -- не  между Востоком и  Западом,  а
Восток  и Запад  одновременно,  т.  е.  весь мир. Так ставит проблему России
Белый впервые в русской  литературе,  и именно благодаря этому роман  Белого
приобретает сейчас актуальнейшее мировое значение.
     Что сказать о необычной форме произведения Белого? Я  думаю, главное  в
этой форме -- постоянные искания, неудовлетворенность "гладкописью", которой
так много было  в русской литературе XIX в. Отсюда его постоянное стремление
подчеркнуть  "фактуру"  формы, "фактуру" языка. В одном  из неопубликованных
писем  к  Б. В. Томашевскому  (письмо  от  3  августа  1933  г.; архив Н. Б.
Томашевского)  Белый  писал:  "Я  давно  осознал  тему  свою;  эта  тема  --
косноязычие,  постоянно  преодолеваемое   искусственно  себе  сфабрикованным
языком (мне всегда приходится как бы говорить вслух, набрав в  рот камушки);
отсюда --  измученность; и  искание  внутренней тишины".  Бывает косноязычие
Моисея  и  косноязычие  дурака.   У  Белого   было  косноязычие  первого  --
косноязычие  пророка. Вспомним, что и Демосфен преодолевал свое косноязычие,
вкладывая в рот камушки. Проза Белого -- это проза оратора, проза Демосфена.
     Д. С. Лихачев













ПЕТЕРБУРГ






ПРОЛОГ

     Ваши превосходительства, высокородия, благородия, граждане!
     ...............................................................
     Что есть Русская Империя наша?
     Русская  Империя наша есть географическое  единство, что значит:  часть
известной планеты. И Русская Империя заключает: во-первых -- великую, малую,
белую  и червонную Русь;  во-вторых --  грузинское,  польское,  казанское  и
астраханское царство;  в-третьих,  она заключает...  Но --  прочая,  прочая,
прочая .
     Русская  Империя   наша  состоит  из   множества  городов:   столичных,
губернских,  уездных, заштатных;  и далее: -- из первопрестольного  града  и
матери градов русских.
     Град первопрестольный -- Москва; и мать градов русских есть Киев.
     Петербург,  или Санкт-Петербург,  или  Питер  (что  -- то же)  подлинно
принадлежит  Российской  Империи.  А  Царьград,  Константиноград  (или,  как
говорят, Константинополь),  принадлежит по  праву наследия2. И  о
нем распространяться не будем.
     Распространимся   более  о   Петербурге:   есть   --   Петербург,   или
Санкт-Петербург, или  Питер (что  --  то  же). На основании тех  же суждений
Невский Проспект есть петербургский Проспект.
     Невский  Проспект  обладает   разительным   свойством:  он  состоит  из
пространства  для  циркуляции публики; нумерованные  дома  ограничивают его;
нумерация идет в порядке домов -- и  поиски нужного дома весьма облегчаются.
Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект;  то  есть:
проспект  для циркуляции  публики  (не  воздуха, например);  образующие  его
боковые границы дома суть --  гм...  да: ...для публики. Невский Проспект по
вечерам  освещается  электричеством. Днем  же  Невский  Проспект  не требует
освещения.
     Невский  Проспект  прямолинеен  (говоря  между нами), потому что он  --
европейский   проспект;  всякий  же  европейский  проспект  есть  не  просто
проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что... да...
     8
     Потому что Невский Проспект -- прямолинейный проспект.
     Невский Проспект -- немаловажный проспект в сем  не русском --столичном
-- граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек.
     И разительно от них всех отличается Петербург.
     Если же вы  продолжаете утверждать нелепейшую  легенду -- существование
полуторамиллионного московского  населения --  то  придется  сознаться,  что
столицей будет  Москва,  ибо  только  в  столицах  бывает полуторамиллионное
население;  а в городах же губернских никакого полуторамиллионного населения
нет,  не бывало, не  будет. И согласно нелепой легенде окажется, что столица
не Петербург.
     Если же Петербург не столица, то -- нет Петербурга. Это только кажется,
что он существует 3.
     Как бы то ни было, Петербург не только нам кажется, но и оказывается --
на  картах:  в  виде двух  друг в друге сидящих  кружков  с черной точкою  в
центре;  и из этой вот математической точки, не имеющей измерения,  заявляет
он  энергично о  том,  что он  -- есть: оттуда, из этой  вот точки,  несется
потоком рой отпечатанной книги; несется из этой невидимой точки стремительно
циркуляр.



ГЛАВА ПЕРВАЯ,
     в которой повествуется
     об одной достойной особе,
     ее умственных играх
     и эфемерности бытия

     Была ужасная пора
     О ней свежо воспоминанье.
     О ней, друзья мои, для вас
     Начну свое повествованье,-
     Печален будет мой рассказ.
     А Пушкин

АПОЛЛОН АПОЛЛОНОВИЧ АБЛЕУХОВ

     Аполлон Аполлонович Аблеухов был  весьма почтенного рода: он имел своим
предком Адама. И это не главное: несравненно важнее здесь то, что благородно
рожденный  предок был Сим, то есть сам прародитель  семитских,  хесситских и
краснокожих народностей 2.
     Здесь мы сделаем переход к предкам не столь удаленной эпохи.
     Эти   предки   (так   кажется)   проживали  в   киргиз-кайсацкой   орде
3, откуда в  царствование императрицы  Анны Иоанновны4
доблестно   поступил    на   русскую   службу   мирза    Аб-Лай,   прапрадед
сенатора5,  получивший при  христианском  крещении  имя Андрея  и
прозвище  Ухова.  Так   о  сем   выходце   из   недр  монгольского   племени
распространяется  Гербовник  Российской  Империи6.  Для краткости
после был превращен Аб-Лай-Ухов в Аблеухова просто.
     Этот прапрадед, как говорят, оказался истоком рода.
     ...............................................................
     Серый  лакей  с золотым галуном  пуховкою стряхивал пыль  с письменного
стола; в открытую дверь заглянул колпак повара.
     -- "Сам-то, вишь, встал..."
     -- "Обтираются одеколоном, скоро пожалуют к кофию..."
     -- "Утром  почтарь  говорил, будто барину  --  письмецо  из Гишпании: с
гишпанскою маркою".
     10
     -- "Я вам вот что замечу: меньше бы вы в письма-то совали свой нос..."
     -- "Стало быть: Анна Петровна..."
     -- "Ну и -- стало быть..."
     -- "Да я, так себе... Я -- что: ничего..."
     Голова повара вдруг пропала.  Аполлон Аполлонович Аблеухов прошествовал
в кабинет.
     ...............................................................
     Лежащий  на  столе карандаш  поразил  внимание  Аполлона  Аполлоновича.
Аполлон   Аполлонович   принял   намерение:  придать   карандашному   острию
отточенность  формы.  Быстро он  подошел  к письменному столу  и  схватил...
пресс-папье, которое  долго  он вертел в  глубокой задумчивости,  прежде чем
сообразить, что в руках у него пресс-папье, а не карандаш.
     Рассеянность проистекала оттого, что в  сей  миг  его  осенила глубокая
дума; и тотчас же, в неурочное время, развернулась она в убегающий мысленный
ход (Аполлон  Аполлонович спешил в Учреждение). В "Дневнике", долженствующем
появиться в год его смерти в повременных изданиях, стало страничкою больше.
     Развернувшийся  мысленный  ход  Аполлон Аполлонович  записывал  быстро:
записав этот  ход,  он подумал: "Пора  и  на  службу".  И прошел в  столовую
откушивать кофей свой.
     Предварительно с какою-то неприятной настойчивостью стал допрашивать он
камердинера старика:
     -- "Николай Аполлонович встал?"
     -- "Никак нет: еще не вставали..."
     Аполлон Аполлонович недовольно потер переносицу:
     --  "Ээ...  скажите: когда же  --  скажите -- Николай  Аполлонович, так
сказать..."
     -- "Да встают они поздновато-с..."
     -- "Ну, как поздновато?"
     И тотчас, не дожидаясь ответа, прошествовал к кофею, посмотрев на часы.
     Было ровно половина десятого.
     В десять часов он, старик, уезжал  в  Учреждение. Николай  Аполлонович,
юноша, поднимался  с  постели -- через Два часа  после.  Каждое утро сенатор
осведомлялся о часах пробуждения. И каждое утро он морщился.
     Николай Аполлонович был сенаторский сын.
     11

СЛОВОМ, БЫЛ ОН ГЛАВОЙ УЧРЕЖДЕНИЯ...

     Аполлон Аполлонович  Аблеухов  отличался поступками  доблести;  не одна
упала звезда на его  золотом расшитую  грудь:  звезда  Станислава  и Анны, и
даже: даже Белый Орел.
     Лента, носимая им, была синяя лента7.  А недавно из  лаковой
красной  коробочки   на  обиталище  патриотических   чувств   воссияли  лучи
бриллиантовых знаков, то есть орденский знак: Александра Невского.
     Каково  же было общественное  положение  из небытия  восставшего  здесь
лица?
     Думаю, что  вопрос  достаточно  неуместен: Аблеухова  знала  Россия  по
отменной пространности  им  произносимых  речей;  эти речи,  не  разрываясь,
сверкали и безгромно струили какие-то яды на враждебную партию, в результате
чего   предложение  партии  там,  где  следует,  отклонялось8.  С
водворением   Аблеухова   на    ответственный   пост   департамент   девятый
бездействовал 9.  С департаментом  этим Аполлон  Аполлонович  вел
упорную  брань и бумагами и, где нужно, речами,  способствуя ввозу в  Россию
американских сноповязалок  (департамент  девятый  за  ввоз не  стоял).  Речи
сенатора облетели все области и губернии, из которых иная в пространственном
отношении не уступит Германии.
     Аполлон Аполлонович был главой Учреждения: ну, т о г о ... как его?
     Словом, был главой Учреждения, разумеется, известного вам.
     Если  сравнить   худосочную,   совершенно   невзрачную  фигурку   моего
почтенного мужа с неизмеримой громадностью им управляемых механизмов,  можно
было  б надолго, пожалуй,  предаться  наивному удивлению;  но  ведь  вот  --
удивлялись  решительно  все  взрыву  умственных  сил,  источаемых  этою  вот
черепною    коробкою   наперекор   всей   России,    наперекор   большинству
департаментов,  за исключением одного: но  глава того департамента,  вот  уж
скоро два года, замолчал по воле судеб под плитой гробовой 10.
     Моему сенатору  только  что исполнилось шестьдесят  восемь лет;  и лицо
его, бледное, напоминало  и серое пресс-папье (в минуту торжественную), и --
папье-маше (в час досуга); каменные сенаторские глаза, окруженные
     12
     черно-зеленым провалом, в минуты усталости казались синей и громадней.
     От  себя еще  скажем:  Аполлон  Аполлонович не волновался нисколько при
созерцании совершенно зеленых  своих  и  увеличенных до громадности  ушей на
кровавом фоне горящей России.  Так  был он недавно  изображен:  на заглавном
листе  уличного  юмористического журнальчика  ,  одного  из тех  "жидовских"
журнальчиков,   кровавые  обложки   которых  на   кишащих  людом  проспектах
размножались в те дни с поразительной быстротой...

СЕВЕРО-ВОСТОК

     В  дубовой  столовой  раздавалось  хрипенье  часов;  кланяясь  и  шипя,
куковала  серенькая  кукушка;  по   знаку  старинной  кукушки  сел   Аполлон
Аполлонович перед фарфоровой чашкою и отламывал теплые корочки белого хлеба.
И за кофием свои прежние годы вспоминал Аполлон  Аполлонович; и за кофием --
даже, даже -- пошучивал он:
     -- "Кто всех, Семеныч, почтеннее?"
     --   "Полагаю   я,   Аполлон  Аполлонович,   что  почтеннее   всех   --
действительный тайный советник".
     Аполлон Аполлонович улыбнулся одними губами:
     -- "И не так полагаете: всех почтеннее -- трубочист..."
     Камердинер знал уже окончание  каламбура: но об этом он из почтенья  --
молчок.
     -- "Почему же, барин, осмелюсь спросить, такая честь трубочисту?"
     -- "Пред действительным тайным советником, Семеныч, сторонятся..."
     -- "Полагаю, что -- так, ваше высокопрев-ство..."
     --  "Трубочист...  Перед  ним  посторонится  и   действительный  тайный
советник, потому что: запачкает трубочист".
     -- "Вот оно как-с", -- вставил почтительно камердинер...
     "Так-то вот: только есть должность почтеннее..." И тут же прибавил:
     -- "Ватерклозетчика..."
     -- "Пфф!.." ..........
     13
     -- "Сам трубочист перед  ним  посторонится, а не  только действительный
тайный советник..."
     И  -- глоток кофея. Но заметим же:  Аполлон Аполлонович был ведь сам --
действительный тайный советник.
     --  "Вот-с,   Аполлон  Аполлонович,  тоже  бывало:  Анна  Петровна  мне
сказывала..."
     При словах же "Анна Петровна" седой камердинер осекся.
     ...............................................................
     -- "Пальто серое-с?"
     -- "Пальто серое..."
     -- "Полагаю я, что серые и перчатки-с?"
     -- "Нет, перчатки мне замшевые..."
     --   "Потрудитесь,   ваше  высокопревосходительство,  обождать-с:  ведь
перчатки-то у нас в шифоньерке: полка б е -- северо-запад".
     Аполлон  Аполлонович  только  раз вошел  в  мелочи  жизни:  он  однажды
проделал  ревизию своему инвентарю; инвентарь был  регистрирован в порядке и
установлена  номенклатура  всех  полок  и  полочек;  появились  полочки  под
литерами: а, б е, ц е;  а четыре стороны полочек приняли обозначение четырех
сторон света 12.
     Уложивши очки  свои,  Аполлон Аполлонович отмечал  у  себя  на  реестре
мелким,  бисерным почерком: очки,  полка --  бе и СВ, то есть северо-восток;
копию  же с  реестра  получил  камердинер,  который и вытвердил  направления
принадлежностей  драгоценного  туалета;  направления  эти   порою  во  время
бессонницы безошибочно он скандировал наизусть.
     ...............................................................
     В лакированном  доме  житейские грозы протекали  бесшумно; тем не менее
грозы  житейские  протекали  здесь  гибельно: событьями  не  гремели они; не
блистали  в сердца очистительно стрелами молний; но из хриплого горла струей
ядовитых флюидов вырывали  воздух  они;  и  крутились в сознании  обитателей
мозговые какие-то игры, как густые пары в герметически закупоренных котлах.


БАРОН, БОРОНА

     Со стола  поднялась холодная  длинноногая  бронза;  ламповый  абажур не
сверкал  фиолетово-розовым  тоном,  расписанным  тонко:  секрет этой  краски
девятнадцатый  век  потерял; стекло  потемнело  от времени;  тонкая  роспись
потемнела от времени тоже.
     14
     Золотые   трюмо  в   оконных  простенках   отовсюду  глотали   гостиную
зеленоватыми  поверхностями  зеркал;  и  вон  то   --  увенчивал   крылышком
золотощекий амурчик; и вон там - золотого венка и лавры, и розаны  прободали
тяжелые  пламена  факелов.  Меж  трюмо  отовсюду  поблескивал  перламутровый
столик.
     Аполлон   Аполлонович  распахнул   быстро  дверь,  опираясь  рукой   на
хрустальную,  граненую ручку; по блистающим плитам  паркетиков  застучал его
шаг;  отовсюду  бросились  горки  фарфоровых  безделушек;  безделушечки  эти
вывезли  они из Венеции, он  и  Анна Петровна, тому назад --  тридцать  лет.
Воспоминания  о туманной  лагуне,  гондоле  и арии,  рыдающей  в  отдалении,
промелькнули некстати так в сенаторской голове... Тотчас же глаза перевел на
рояль  он.  С  желтой  лаковой  крышки там  разблистались листики  бронзовой
инкрустации;  и опять (докучная память!) Аполлон Аполлонович вспомнил: белую
петербургскую  ночь; в  окнах  широкая  там  бежала река;  и  стояла луна; и
гремела  рулада  Шопена:  помнится  --  игрывала  Шопена  (не  Шумана)  Анна
Петровна... 13
     Разблистались   листики  инкрустации  --  перламутра  и  бронзы  --  на
коробочках,  полочках,  выходящих  из стен.  Аполлон  Аполлонович  уселся  в
ампирное кресло, где на бледно-лазурном атласе сиденья завивались веночки, и
с  китайского он подносика ухватился рукою за  пачку нераспечатанных  писем;
наклонилась  к конвертам лысая  его голова.  В  ожиданьи лакея с  неизменным
"лошади  поданы" углублялся  он здесь,  перед отъездом  на службу,  в чтение
утренней корреспонденции. Так же он поступил и сегодня.
     И конвертики разрывались: за конвертом конверт;  обыкновенный, почтовый
-- марка наклеена косо, неразборчивый почерк.
     -- "Мм... Так-с, так-с, так-с: очень хорошо-с..." И конверт был бережно
спрятан.
     -- "Мм... Просьба..."
     -- "Просьба и просьба..."
     Конверты разрывались небрежно; это -- со временем, потом: как-нибудь...
     Конверт из массивной  серой бумаги  --  запечатанный,  с  вензелем, без
марки и с печатью на сургуче.
     15
     -- "Мм...  Граф Дубльве... Что такое?..  Просит принять в Учреждении...
Личное дело..."
     -- "Ммм... Ага!.."
     Граф Дубльве, начальник девятого департамента, был противник сенатора и
враг хуторского хозяйства 14.
     Далее... Бледно-розовый, миниатюрный конвертик; рука сенатора дрогнула