он в цветочную вазу:
ткнул из духа протеста.
     -- "А поет-то там, кто?"
     Зоя  Захаровна  сделала жест,  из  которого явствовало,  что  Александр
Иванович отстал: недопустимо отстал.
     -- "Как?  Вы не  знаете?..  Да, конечно: не знаете...  Ну,  так знайте:
Шишнарфиев...  Вот  что значит сидеть  бирюком... Шишнарфиев, -- он со всеми
нами освоился..."
     -- "Где-то фамилию слышал..."
     -- "Шишнарфиев замечательно артистичен..."
     Зоя Захаровна произнесла  эту фразу с  видом  решительным  --  с  таким
видом, как  будто он,  Александр Иванович,  издавна  над артистичностью всем
известного,  со всеми  дружащего  обладателя имени  поставил  не-уместнейший
вопросительный  знак.  Но Александр Иванович талантов этого самого господина
не намеревался
     оспаривать.
     Он спросил всего-навсего:
     -- "Армянин? Болгарин? Грузин?"
     -- "Нет и нет..."
     -- "Хорват? Персианин?"
     -- "Персианин из Шемахи,  чуть  было недавно не павший  жертвою резни в
Испагани..." 27
     -- "А... младоперс?" 28
     -- "Разумеется... Вы не знали?.. Стыдитесь..."
     Взгляд сожаления, снисхождения в  его сторону, и -- Зоя Захаровна Флейш
повернулась к французу.
     Александр  Иванович,  естественно,   разговора  не  слушал:  слушал  он
безнадежно   сорванный  тенор;  деятель  младой  Персии  пел  там  страстный
цыганский романс и
     330
     навеивал на  душу все какие-то невеселые думы. Между прочим:  Александр
Иванович вскользь подумал о том, что черты лица  Зои Флейш по справедливости
были  сняты с  лиц самых разнообразных  красавиц; нос  -- с одной, рот  -- с
другой, уши -- с третьей красавицы.
     Вместе ж взятые, решительно  они  раздражали.  И казалась Зоя Захаровна
сшитою  из  многих  красавиц, будучи  сама далеко не красива --  ей,  ей! Но
существеннейшею  чертою ее была принадлежность к категории,  что называется,
жгучих восточных брюнеток.
     Трескучая болтовня  Зои Захаровны  тем  не менее  долетала  и настигала
Александра Ивановича:
     -- "Это вы о деньгах?"
     Молчание.
     "Деньги из-за границы -- понадобятся..."
     Нетерпеливое движение локтя.
     -- "Вашему редактору лучше не  приезжать  после разгрома организации Т.
Т. ..."
     Но француз -- ни гу-гу.
     -- "Потому что найдены документы".
     Если бы Александр Иванович мог  подумать о деле, то известие о разгроме
Т. Т. могло  бы (это  скажем  мы)  сшибить его с  ног; но  он  слушал,-- как
деятель младой Персии заливался романсом. Француз  этим временем, выведенный
из себя так и лезшею к нему Зоей Флейш, осадил:
     -- "Je serai bien triste d'avoir manqu  l'ocassion de parler   monsier"
*.(*Мне  будет  очень  грустно  не   воспользоваться  случаем  поговорить  с
господином (фр.). - Ред.)
     -- "Все равно: говорите со мною..."
     -- "Excusez, dans certains cas je  pref re parler personellement!"...**
(**Извините меня, в некоторых случаях я предпочитаю говорить лично... (фр.).
- Ред.)
     В окне бился куст.
     Меж  ветвями  куста было  видно,  как  пенились волны Да  раскачивалось
парусное   судно,  вечеровое  и  синее;   тонким   слоем  резало  оно   мглу
острокрылатыми  парусами;  на   поверхности   паруса   медленно  уплотнялась
синеватая ночь.
     Казалось, что вовсе  стирается  парус. К  садику в  это время  подъехал
извозчик; тело грузного толстяка, страдающего явно одышкой, неторопливо
     331
     вываливалось  из  пролетки;  обремененная  полудюжиной  на   веревочках
заколебавшихся  свертков,   неповоротливая  рука  медлительно  как-то  стала
возиться над кожаным кошельком; из-под мышки над лужею косолапо выпал мешок;
налету разрывая бумагу, антоновки покатились по грязи.
     Господин  завозился   над   лужею,   подбирая   антоновки;  пальто  его
распахнулось;  он,  очевидно,  кряхтел;  затворяя калитку, он вновь  едва не
рассыпал покупочки. Господин приблизился  к дачке по  садовой желтой дорожке
между  двух  рядов в  ветре изогнутых кустиков;  распространилась  вокруг та
гнетущая  знакомая атмосфера; покрытая шапкой с наушниками, круто  как-то на
грудь оседала зловещая голова; глубоко в орбитах сидящие глазки на этот  раз
не бегали  вовсе  (как бегали они перед всяким  пристальным взором)  глубоко
сидящие глазки устало уставились в стекла.
     Александр Иванович успел подсмотреть в этих глазках (представьте себе!)
какую-то особую,  свою радость,  смешанную  с  усталостью и печалью -- чисто
животную радость: отогреться,  выспаться и  плотно поужинать  после стольких
перенесенных трудов. Так  зверь кровожадный: возвращаясь в  берлогу, кажется
зверь кровожадный домашним и кротким, обнаружив беззлобие, на какое способен
и  он;  дружелюбно  обнюхивает тогда  этот  зверь  свою самку;  и облизывает
заскуливших щенят.
     Неужели это особа?
     Да:  это  --  особа;  и  особа  на  этот раз  не  ужасная;  вид  ее  --
прозаический; но это -- особа.
     ...............................................................
     "Вот и он!"
     "Enfin..."* (* Наконец-то... (фр.).-- Ред.)
     -- "Липпанченко!.."
     -- "Здравствуйте..."
     Желтый  пес,  сенбернар, с  радостным ревом  метнулся  чрез  комнату и,
подпрыгнув, пал мохнатыми лапами прямо особе на грудь.
     -- "Пошел прочь, Том!.."
     Особа не  имела  даже  и  времени заприметить  своих  незваных  гостей,
защищая  отчаянно  от  мохнатого  сенбернара  покупочки;  на  широкоплоском,
квадратном
     332
     отпечатлелась смесь  юмора  с  беспомощной  злостью;  проскользнула  --
просто какая-то детскость:
     -- "Опять обслюнявил".
     И беспомощно повернувшись от Тома, особа воскликнула:
     -- "Зоя Захаровна, освободите ж меня..."
     Но широкий песий язык  неуважительно облизнул кончик особина  носа; тут
особа пронзительно  вскрикнула --  беспомощно вскрикнула (в то же время она,
представьте себе,-- улыбалась)...
     -- "Томка же!"
     Но  увидев,  что  --  гости,  и  что  гости-то   --  ждут,  нетерпеливо
посмеиваясь на идиллию  домашнего быта, особа перестала смеяться  и отрезала
безо всякой учтивости:
     -- "Позвольте, позвольте! Сейчас: вот я только..."
     И при этом обидчиво дрогнула отвисающая губа; на губе же было написано:
     -- "И тут нет покою..."
     Особа  бросилась  в  угол; там  топталась  -- в  углу: все не снимались
калоши -- новые и несколько тесные; долго еще она стояла в углу, медля снять
пальтецо  и рукой  копаясь в  туго набитом кармане (будто  там был  запрятан
двенадцатизарядный браунинг); наконец, рука  вылезла из кармана -- с детской
куколкою, с Ванькой-Встанькой.
     Куколку эту она швырнула на стол.
     -- "А это вот Акулининой Маньке..."
     Гости,  признаться, тут  разинули  рты. После же, потирая озябшие руки,
она обратилась к французу с робеющей подозрительностью:
     "Пожалуйте... Вот сюда... Вот сюда".
     И -- кинула Дудкину:
     -- "Повремените..."

ЛОБНЫЕ КОСТИ

     -- "Зоя Захаровна..."
     -- "А?"
     --  "Шишнарфиев  --  это  я  понимаю:  деятель  младой  Персии,  пылкая
артистическая натура; но вот -- при чем тут француз?"
     "Много станете знать -- скоро станете  стары",-- не по-русски  ответила
та, и чрезмерные перси  ее  заходили  над  туго затянутым лифом; пощипывал в
руке пульверизатор.
     333
     В комнате слышалось тяжелое благовоние: смесь парфюмерии с искусственно
приготовляемым зубом (кто сиживал  в зубоврачебных квартирах, тот запах этот
знает наверное -- запах не из приятных).
     Зоя Захаровна тут придвинулась к Александру Ивановичу.
     -- "А вы все... отшельником..."
     Губы Александра Ивановича как-то криво поджались:
     -- "Ваш же сожитель давно уже постарался об этом..."
     -- "?"
     -- "Коли я не буду отшельником, все равно: кто-нибудь отшельником да уж
будет..."
     Направление разговора Зое Захаровне не понравилось  явно, так что снова
нервически стал в  руках ее  пошипы-вать пульверизатор;  Александр  Иванович
улыбнулся нехорошей улыбкой, и -- поправился.
     -- "Да и то сказать: мне рассеяние не к лицу".
     Это новое течение мыслей Зоя Захаровна приняла; и
     поспешила сострить она:
     -- "Оттого-то вы так рассеянны: пеплом мне засыпали скатерть?"
     -- "Простите..."
     -- "Ничего: вот вам пепельница..."
     Александр Иванович  протянулся  за  новою  грушею;  и,  проделавши  это
движение, Александр Иванович себе с досадой сказал:
     -- "Экая скряга..."
     Он  увидел, что  вазы с  дюшесами  (он  таки  дюшесы  любил)  -- вазы с
дюшесами не было.
     -- Вы что? Вот вам пепельница..."
     -- "Знаю: я -- за дюшесом..."
     Зоя Захаровна не предложила дюшесов.
     Двери  в  ту  дальнюю комнату были не вовсе притворены: в  полуоткрытую
дверь  с  ненасытимою  жадностью  он  смотрел;  там  виднелися  два  сидящие
очертания. Французик  растараторился;  и  казалось, что  дзенькает;  а особа
глухо бубукала, перебивала французика; нетерпеливо хваталась она в разговоре
за письменные  принадлежности  --  то за  ту, то  за  эту; и  чесала затылок
угловатым жестом руки; видимо, сообщеньем француза особа была взволнована не
на шутку; жест просто самообороны какой-то подметил Александр Иванович.
     "Бу-бу-бу..." Так раздавалось оттуда.
     334
     А сенбернар Том  на клетчатое колено особе положил свою слюнявую морду;
и особа рассеянно  гладила его  шерсть. Тут наблюдения  Александра Ивановича
перебили: перебила Зоя Захаровна.
     -- "Отчего это вы перестали бывать у нас?" Он рассеянно посмотрел на ее
оскаленный рот: посмотрел и заметил:
     -- "Да так себе: сами же вы сказали -- отшельник я..."
     Золото пломбы проблистало в ответ:
     -- "Не отвертывайтесь".
     -- "Да нисколько..."
     -- "Просто вы обижены на него..."
     --  "Вот  еще..."  -- попытался  было  возразить Александр  Иванович  и
оборвал свои оправдания: вышло -- неубедительно.
     --  "Просто вы обижены на него. Все на него обижаются. И  тут  вмешался
Липпанченко...  Этот Липпанченко!..  Портит ему репутацию...  Да  поймите ж:
Липпанченко  -- необходимая, взятая роль... Без Липпанченко  давно бы он был
уж  схвачен...  Липпанченкой  он  покрывает  всех  нас...  Но  все  верят  в
Липпанченко..."
     Некоторые  существа имеют печальное свойство: дурной  запах  во  рту...
Александр Иванович отодвинулся.
     -- "Все  на него обижаются... А скажите",-- Зоя Захаровна ухватилась за
пульверизатор,-- "где  сыщете вы такого работника?.. А?  Где  сыщете?..  Кто
согласится, скажите, как  он, отказавшись от всех  естественных сантиментов,
быть Липпанченкой -- до конца..."
     Александр   Иваныч   подумал,   что  особа   была  что-то  уж   слишком
Липпанченкой: но возражать не хотел.
     -- "Уверяю вас..." Но она перебила:
     --  "Как же вам не стыдно так  его оставлять, так таиться,  скрываться;
ведь Колечка мучается; рвать все прошлые, интимные связи..."
     Александр  Иванович  с  изумлением вспомнил,  что особа-то  -- Колечка:
сколько месяцев этого он, признаться, не вспомнил?
     -- "Ну, если там он и выпьет, нагрубиянит; и -- ну, там -- увлечения...
Так ведь: лучшие же спивались,  развратничали... И по  личной охоте. Колечка
же делает это отвода лишь глаз -- как Липпанченко: для безопасности, 335
     гласности, пред полицией, для общего дела он так губит себя".
     Александр Иваныч  усмехнулся невольно,  но поймал на себе недоверчивый,
озлобленный взгляд:
     "Что ..."
     И поспешил:
     -- "Нет... ничего я..."
     --  "Тут ведь самая страшная жертва... Не  поверите ли, ведь ему грозит
многое; от насильственных  частых попоек, от  обязательных  в  его положении
кутежей преждевременно Николай погубит себя..."
     Александр  Иванович знал, что Зоя Захаровна подозревает его в  том, что
он   слишком  часто   бывает   с   Лип-панченко  в  ресторанчиках,   приучая
Липпанченко... к многому...
     -- "Это может ведь кончиться плохо..."
     Ну  и  жизнь: здесь -- может кончиться  плохо; он, Александр  Иванович,
медленно   сходит   с   ума.    Николая   Аполлоновича   придавили   тяжелые
обстоятельства; что-то  такое неладное  завелось у них в  душах; тут  ни  --
полиция, ни -- произвол, ни  -- опасность,  а  какая-то  душевная  гнилость;
можно ли, не очистившись, приступать к великому народному делу? Вспомнилось:
"Со страхом Божиим и  верою приступите" 29. А они  приступали без
всякого страха.  И --  с верой  ли? И  так  приступая,  преступали  какой-то
душевный закон: становились преступниками, не в том  смысле конечно..., а --
иначе. Все же они преступали.
     --  "Вспомните Гельсингфорс  и катанье  на лодках...",--  в  голосе Зои
Захаровны тут послышалась неподдельная грусть.-- "И потом: эти сплетни..."
     -- "А какие?"
     Он заинтересовался, он вздрогнул.
     -- "О Колечке сплетни!..  Вы думаете, не подозревает  он, не терзается,
не  кричит по  ночам" (Александр Иваныч запомнил, что -- кричит по ночам) --
"как  они  о  нем  говорят  после  столького. И  -- нет  благодарности,  нет
сознания, что человек пожертвовал всем... Он все знает: молчит, убивается...
Оттого-то  он  мрачен...  Он душою  кривить  не  умеет.  Выглядит он  всегда
неприятно",--  в голосе Зои  Захаровны послышался чуть  не плач,-- "выглядит
неприятно... с  этой...  несчастной  наружностью.  Верите:  он  --  ребенок,
ребенок..."
     "Ребенок?"
     336
     "А вам удивительно?"
     --  "Нет",--  замялся он,-- "только,  знаете, как-то  странно  мне  это
слышать, все-таки представление о Николае Степановиче не вяжется как-то..."
     _ "Настоящий ребенок!  Посмотрите: куколка -- Ванька-Встанька",-- рукою
она  показала  на  куколку,  просверкавши  браслетом...--  "Вы  вот  уйдете:
наговорите ему неприятностей, а он -- он..!
     -- "?"
     --  "Он посадит к себе на колени  кухаркину  дочку  и  играет с  ней  в
куклы... Видите?  А они  его упрекают в  коварстве... Господи,  он играет  в
солдатики!.,"
     -- "Вот так-так!"
     -- "В оловянные: покупает персов, выписывает из Нюренберга коробочки...
Только -- это секрет... Вот какой он!.. Но",--  брови ее резко сдвинулись --
"но... в детской запальчивости он способен на все".
     Александр  Иванович   все  более   убеждался  из  слов,  что   особа-то
скомпрометирована не на шутку;  а  он этого, признаться, не знал; эти намеки
на что-то теперь  принял он к сведению,  уплывая  взором  туда,  где  сидели
они...
     Круто  как-то  на  грудь  падала узколобая  голова;  в орбитах  глубоко
затаились пытливо сверлящие глазки, перепархивающие  от предмета к предмету;
чуть вздрагивала и посасывала  воздух губа.  Многое было в лице: отвращением
необоримым лицо стало пред  Дудкиным, складываясь в то самое странное целое,
уносимое  памятью  на  чердак,  чтобы  ночью  там  зашагать,  забубукать  --
сверлить,  посасывать,  перепархивать  и  выдавливать  из  себя  невыразимые
смыслы, не существующие нигде.
     Он  теперь  внимательно всматривался в гнетущие и самою природою тяжело
построенные черты.
     Эта лобная кость...--
     Эта лобная кость выдавалась  наружу в одном крепком упорстве -- понять:
что бы ни  было, какою угодно ценою -- понять, или... разлететься на  части.
Ни ума, ни ярости, ни предательства не выдавала лобная кость; лишь усилие --
без  мысли, без  чувства: понять... И лобные кости понять не могли;  лоб был
жалобен: узенький, в поперечных морщинах: казалось, он плачет 30.
     Пытливо сверлящие глазки...--
     Пытливо сверлящие глазки  (приподнять бы  им веки) -- стали бы и они...
так себе... глазками.
     337
     И они были грустными.
     А  посасывающая  воздух  губа  напоминала  --  ну,  право  же!--  губку
полуторагодовалого молокососа  (только не  было соски);  если  б в губы  ему
настоящую  соску, то не  былб  б удивительно,  что губа  все посасывает; без
соски же это движение придавало лицу прескверный оттеночек.
     Ишь ведь -- тоже: играет в солдатики!
     Так  внимательный разбор  чудовищной  головы  выдавал лишь одно: голова
была -- головой недоноска; чей-то хиленький мозг оброс ранее срока  жировыми
и костяными наростами; и  в то  время как лобная  кость выдавалась чрезмерно
наружу  надбровными  дугами (посмотрите на череп  гориллы), в это  время под
костью,  может быть, протекал неприятный  процесс,  называемый  в  общежитии
размягчением мозга.
     Сочетание внутренней хилости с носорожьим упорством -- неужели  это вот
сочетание в Александре Ивановиче и сложило  химеру  32, а  химера
росла  -- по  ночам: на  куске  темно-желтых обой  усмехалась она  настоящим
монголом.
     Так он думал; в ушах же его затвердилось:
     --  "Ванька-Встанька... Кричит  по  ночам... Выписывает  из  Нюренберга
коробочки... Настоящий ребенок..." И прибавилось от себя:
     --   "Расшибает  лбом  лбы...   Занимается   вампиризмом...   Предается
разврату... И -- тащит к погибели..." И опять затвердилось:
     -- "Ребенок..."
     Но затвердилось только в ушах: Зоя Захаровна уже вышла из комнаты.

НЕ ХОРОШО...

     Странное дело!
     Доселе в отношении к Александру Ивановичу  поведение некой особы искони
носило характер лишь одних сплошных обязательств, и обязательств навязчивых;
многомесячно,  многократно,  многоразлично разводила особа  свой орнамент из
лести вокруг Александра Ивановича: лести той хотелось верить.
     И лести той верилось.
     Он  особой гнушался;  он  к  ней чувствовал физиологическое отвращение;
более того: Александр
     338
     Иванович Дудкин убегал от о  с о б  ы все  эти последние дни, переживая
мучительный  кризис разуверенья во всем. Но  особа  его  настигала  повсюду;
часто он бросал ей насмешливо  слишком уже  откровенные вызовы;  вызовы  эти
принимала  особа стоически  --  с циническим смехом,  если бы он о  с о б  у
спросил, почему этот смех, то особа ответила б:
     -- "Это -- по вашему адресу".
     Но он знал, что особа хохочет над общим их делом.
     Он особе твердил, что  программа их  партии несостоятельна, отвлеченна,
слепа; и  она -- соглашалась;  он же  знал, что  в выработке программы особа
участвовала; если бы он спросил, не провокация ли замешалась в программу, то
особа ответила б:
     -- "Нет, и нет: дерзновение..."
     Наконец он  пытался е е поразить своим мистическим credo, утверждением,
что  Общественность,  Революция  --  не  категории  разума,  а  божественные
Ипостаси  вселенной;  против  мистики ничего  не  имела  особа:  слушала  со
вниманием; и -- даже: старалась понять.
     Но понять не могла.
     Только -- только: особа стояла пред ним; все протесты его и все крайние
выводы принимала с покорным  молчанием;  трепала его  по  плечу  и  тащила в
трактирчик; там, за столиком, они тянули коньяк; иногда под бубен машины ему
говорила особа:
     -- "Что ж? Я --  что: ничего... Я  всего лишь подводная лодка; вы у нас
-- броненосец, кораблю большому и плавание..."
     Тем не  менее  она  его  загнала  на чердак: и,  загнав на  чердак, там
запрятала;  броненосец  стоял  на  верфи без  команды,  без  пушек; плавания
Александра  Ивановича все  последние эти  недели ограничивались плаванием от
трактира к трактиру:  можно  сказать, что за эти недели протеста  Александра
Ивановича превратила особа в пропойцу.
     Гостеприимно  она встречала его;  от всех бывших бесед  у него осталось
одно  несомненное   впечатление:   если   бы  Александру   Ивановичу   вдруг
понадобилась бы серьезная  помощь, эту помощь особа была ему должна оказать;
все  это подразумевалось само собою, конечно; но услуги, но помощи для  себя
Александр Иванович боялся.
     Лишь сегодня представился случай. .....
     339
     Аблеухову он дал слово распутать; и распутает  он: при помощи, конечно,
особы.  Роковое смешение обстоятельств  Аблеухова бросило просто  в какую-то
абракадабру;  абракадабру он расскажет особе, а особа, он верил, уже  сумеет
распутать тут все.
     Появление  его здесь было вызвано только словом, данным им Аблеухову; и
вот -- нате же...
     Тон особы к н