может,  за день  тебе  удавалось
повалить дерева  три. Три штуки! А теперь любой сопливый пацан свалит их  за
полчаса. Нет  уж, сэр! Эти ваши старые денечки  --  дерьмо!  Что  в них было
хорошего?  А  Ивенрайт  со  своей  болтовней  об  автоматизации...   он  это
специально  говорит, чтобы вы не работали.  Я-то знаю. Я уже видел. Со  мной
это уже было. Так будет всегда.  Но  вам  нужны машины, и  вы им покажете, в
хвост их и в гриву!
     Он  резко  поднялся  и, откашливаясь,  понесся  в противоположный конец
комнаты, пытаясь откинуть со лба жесткую прядь, которая  лезла в глаза.  Рот
искривился  в гневной  и одновременно  довольной  гримасе, пока его снова не
охватила пьяная неистовая ярость.
     --  Вырвать  с корнем!  --  загромыхал  он  обратно. -- Проще простого!
Деревья  срубить, кусты  сжечь,  ягодник сгрести. Черт побери! А если  снова
растет,  выкорчевывай!  Не  получилось сегодня  -- делай завтра. Да,  да,  я
говорил Бену.  Охо-хо. Труби в  трубу. Вырви из нее душу, в  бога  мать. Вот
увидите, я...
     Вовремя вскочив, Хэнк поймал его, а Джо  перехватил отлетевший костыль.
Вив с побледневшим лицом бросилась к Генри:
     -- Папа, Генри, с тобой все в порядке?
     -- Он просто перебрал, зайка, -- не слишком убедительно сказал Хэнк.
     -- Генри! Ты себя нормально чувствуешь? Генри медленно поднял  голову и
повернулся к ней,
     провалившийся рот начал расползаться в улыбке.
     -- Все нормально...  -- Он уставился на Вив своими зелеными глазами. --
А почему это вы собирались смыться на охоту без меня?
     -- О Господи! -- вздохнул  Хэнк, оставляя старика и возвращаясь на свое
место.
     -- Папа, -- проговорила Вив тоном,  в котором  соединялись облегчение и
досада, -- тебе надо пойти лечь.
     -- Сама ложись! Я спрашиваю, когда пойдем охотиться на енотов?
     При помощи сложных маневров Джо Бен подводит его к лестнице.
     -- Никто не собирается идти на охоту, Генри.
     --  Ха-ха-хаха! Ты что, думаешь,  я оглох?! Вы,  наверное, думаете, что
старый черномазый уже не в силах сползать на охотку?! Ну что ж, поглядим.
     -- Пойдем,  папа. -- Вив нежно  тянет его  за  рукав.  -- Пошли  вместе
наверх ложиться.
     -- А что, пойдем, -- соглашается он,  вдруг  резко сменив настроение, и
подмигивает Хэнку с таким похотливым видом, а потом так проворно принимается
подниматься,  что я  даю себе слово: если  Вив не  появится  через  три, ну,
максимум через пять минут, я пойду вызволять ее из логова старого дракона.
     Все прислушиваются, как он гремит и ухает наверху.
     -- Иногда мне кажется, -- говорит Хэнк, все еще качая головой, -- что у
моего любимого старого папочки полетели тормоза.
     -- Нет, нет. --  Джо Бен встает на  защиту Генри.  -- Дело  не  в этом.
Просто, как я тебе  уже говорил, он становится местным  героем. Его называют
Дикий Волосатый Старик Ваконды; дети показывают на него пальцами, женщины на
улицах  с ним здороваются; и можешь быть уверен: ему все это очень нравится.
Нет, Хэнк, он вовсе не  разваливается -- ну, может, память немножко ослабла,
видеть стал хуже, но в остальном -- это, скорее, такой спектакль, понимаешь?
     -- Не знаю, что хуже.
     -- Ну что ты, Хэнк, ему же тоже несладко приходится.
     -- Может быть. Ко, черт побери, доктор надел  на Генри этот гипс, чтобы
хоть  как-то  посадить его  на цепь.  Он  сказал, что  старик  не так  уж  и
разбился, но если мы его не утихомирим, дело  действительно может обернуться
неприятностями. А ему, похоже, это только прибавило оборотов.
     -- Да это просто одна болтовня. А как ты  думаешь, Ли? Ему так нравится
все это. Слышишь, как он бушует наверху?
     -- По-моему, он готовится к изнасилованию, -- пессимистично заметил я.
     --  Нет.  Это  он  только  дурачится, --  продолжал  настаивать Джо. --
Играет. Если он к чему и готовится, так это к академической речи на вручение
приза лучшему актеру года.
     Сверху до нас  доносилось, как кандидат в лучшие актеры совершенствовал
дикцию, требуя шамкающими челюстями, чтобы Вив не  "велтела швоей жадницей и
плеклатила  уплямиться  ".  Вив   появилась  на  лестнице,  растрепанная   и
раскрасневшаяся  после недавней схватки,  и  сообщила, что  у всех  нас есть
возможность  повысить ставку Генри, который предложил ей два доллара и пинту
ликера.  Хэнк заявил, что  для него и это  слишком много, но Джо Бен сказал,
что, так как жена бросила его и ушла спать с детьми, он, пожалуй, готов дать
два  с  полтиной. Я сжал в кармане свой кошелек, а  она, проходя мимо меня к
мешку для стирки с грязными носками Генри, поинтересовалась, нет  ли у  меня
лишних пяти долларов. Я попросил ее подождать до следующей субботы, когда мы
получим деньги.
     -- Я думаю, ты бы мог завтра получить аванс, -- замечает она, сочетая в
себе несоединимое -- соблазнительное кокетство и бессовестную скромность. --
Я попробую уговорить мужа.
     -- Хорошо.  Значит, завтра. Где мы  встречаемся?  Она отворачивается  с
легким смешком.
     -- В городе, на пристани. По воскресеньям я собираю устриц на моле. Так
что захвати молоток.
     --  Звучит  романтично, --  ответил  я  и бросил взгляд на брата Хэнка,
чтобы проверить, не кажется ли ему это слишком романтичным. Но он только что
отошел от окна.
     --  Знаете,  что я подумал? -- задумчиво произнес он. --  Учитывая  наш
сегодняшний урожай, мы прекрасно стоим. А такая погода долго не продержится.
К тому же все мы уже здорово вымотались. Как насчет того, чтобы вывести этих
говноедов из-под дома встряхнуться?
     -- На охоту? -- спросил я.
     -- Да! -- Джо Бен был готов.
     -- Поздно! -- заметила Вив, прикинув, что в половине пятого ей придется
поднимать нас на работу.
     -- Верно, --  ответил Хэнк,  -- но  я просто думал:  не замотать ли нам
завтрашний день. Мы уже сто лет не отдыхали в субботу.
     -- Отлично! --  Джо Бен был вне себя. -- Точно! А вы знаете, что завтра
за  день?  Хэллоуин. Нет, ну зто  уж  через край: Хэллоуин, охота на енотов,
старик привез домой бутылку, Лес Гиббонс упал в реку... Нет, я не вынесу!
     -- А как ты, Малыш, вынесешь?
     -- Ну,  я  вообще-то  не планировал  на сегодня вылазку, но,  думаю, не
умру.
     --  Знаешь что, Хэнкус: давай мы  с тобой обойдем гору и вспугнем их --
после такого перерыва от собак все равно первый час не будет никакого толку,
--  а  Ли  с  Вив  поднимутся  к  хижине  и  подождут,  пока мы  не откопаем
кого-нибудь, и потом присоединятся к нам. Какой смысл всем нам царапаться  в
зарослях? Как вам это, Вив? Ли?
     Вив не  возражала,  я  не  видел  выхода из  ловушки, которую  сам себе
поставил, поэтому тоже сказал "да".  К тому  же  я искал случая поговорить с
Вив  наедине.  Этим  вечером  я не  только  решил  закопать  топор, но и под
влиянием  виски, а  также  чувства собственной "хорошести" все  рассказать и
очистить  душу. Моя  затхлая совесть требовала хорошего  проветривания.  Мне
нужно  было  кому-то  все  рассказать,  и   я   выбрал  Вив,   как  наиболее
сочувственную слушательницу.  Я  поведаю  ей о  своем  злом умысле  во  всех
подробностях.  Конечно,  возможно,  это  потребует   от   меня  каких-нибудь
дополнений:  может, кое-где  я выпущу  абзац-другой,  а  где-то  добавлю для
ясности,  -- но я был твердо  намерен  раскрыть правду обо всех подробностях
своего коварного замысла,  хотя бы это и выставило  меня в самом  невыгодном
свете.
     Однако все получилось не совсем так.
     А наверху юный Генри с компасом, В кармане  и ножом за  отворотом сапог
хватает старого Генри за ворот рубахи и  поднимает на ноги: "О'кей, старина,
ты можешь позволить  им внизу  считать, что они  тебя  одурачили, но будь  я
проклят,  если позволю  тебе дурачить  самого  себя..."  Старик  смотрит  на
тапочку из  мягкой оленьей кожи, которая надета у него на  здоровой ноге,  и
замечает, что она уже потерлась. Домашняя тапочка, Боже милосердный!..
     Во-первых,  мне  ни разу не удалось  остаться с  ней  наедине настолько
долго,  чтобы  начать  свое  признание, --  "Потому что,  если мы  поклялись
одолеть,  --  продолжает юный  Генри, --  мы должны идти  до когда!  Так что
вставай!"  --   ибо  только   мы   собрались,  Генри   решил,  что  без  его
благословенного присутствия нам будет не одолеть дикую природу. Уже у  двери
до них доносится,  как легкое  шлепанье  тапки  сменяется  тяжелой  поступью
вперемежку    с   резиновым   постукиванием   костыля.    "Послушайте",   --
останавливается Джо Бен. Но оказалось, что присутствие моего отца еще  более
благотворно, чем он сам подозревал; хорош  бы я был, если бы пустился в свою
идиотскую  исповедь  Вив, чтобы  обнаружить позже, после охоты, что мой брат
наконец скинул фальшивый  наряд  из листьев олив  и  незабудок  и  обнаружил
истинную черноту своего сердца...  "Послушайте,  --  говорит Джо. -- Похоже,
кто-то  сменил  тапочки  на  шипованные сапоги..." --  скинул свою  маску  и
обнаружил  свое истинное лицо, доказав раз и навсегда, что он достоин  самой
страшной кары, которую  я только способен для него изобрести... "Кто  бы это
мог быть? -- громко спрашивает Джо. -- Кто это крадется  за нами по лестнице
в одном сапоге?"
     -- Кажется, я догадываюсь, кто это, -- говорит Хэнк. -- А вот  зачем --
это интересно.
     -- Когда Джо  расслышал первые  шаги, Хэнк с Ли помогали  Вив  натянуть
упрямые  сапоги.  Теперь  все они стоят,  прислушиваясь  к крадущимся звукам
шагов.
     -- Крадется неприятность к нам, -- замечает Джо.
     -- Неприятность, и еще какая, -- откликается Хэнк.
     -- Хэнк, -- шепчет Вив, -- а нельзя его взять до...
     -- Я разберусь с ним, --  обрывает ее Хэнк. Она пытается продолжить, но
решает, что это
     только  усугубит  неприятности.   Когда  появился  Генри,  все  стояли,
выстроившись в ряд. Вив увидела, как он ковыляет в темноте, пытаясь запихать
свою загипсованную руку  в рукав драной куртки из лосиной кожи. Она обратила
внимание,  что  он  уже содрал гипс  с  локтя  и запястья,  чтобы обеспечить
большую свободу движений. Сияя, он остановился перед ними.
     -- Если хотите знать, я  не мог уснуть. -- Он перевел взгляд с Хэнка на
Джо Бена в ожидании,  когда  кто-нибудь, черт его  подери, осмелится указать
ему, куда он может ходить, а куда нет.  Поскольку все молчали, он возобновил
свою борьбу с курткой.  Вив прислонила свою мелкашку  к двери и пошла помочь
ему.
     --  Ну  хорошо, --  проворчал он, --  там еще остался ликер,  который я
принес, или вы, свиньи, долакали его?
     -- Ты хочешь еще этой отравы? -- Хэнк подошел поддержать старика,  пока
Вив запихивала  в рукав его замусоленный гипс. -- Господи, Генри,  да ты еле
волочишь ноги...
     -- Отвали от меня!
     -- ...зачем тебе лишние сложности?
     --  Убирайся,  я сказал!  Буду  очень благодарен, если вы мне позволите
самому одеться. Упаси нас Господи дожить  до такого дня, когда Генри Стампер
станет обузой. Где моя выпивка?
     -- Ну что  ты скажешь, Малыш? --  Хэнк повернулся к Ли.  --  Хочешь  не
хочешь, а это в основном тебя касается. Потащишь ты этого старого пьяницу?
     -- Не знаю. Он нам всю дичь не распугает?
     -- Нет. -- Как всегда, Джо Бен выступил на защиту Генри. -- Когда Генри
в  лесу,  об  этом становится известно на  много миль. Он  как-то привлекает
зверье.
     -- В том, что он говорит, есть своя правда,  Ли. Помнишь, Джо? Когда мы
взяли его с собой охотиться на рысей?..
     -- Да...
     -- ...прислонили его к дереву и оставили...
     -- Ладно, я сказал. Вив, голубка, ты не видела, где мой табак?
     -- ...он задремал, а когда мы вернулись, ему на ноги мочился койот.
     --  Помню. Точно.  Принял его  за  дерево. Генри, предпочтя не обращать
внимания на этот
     разговор, сосредоточенно рассматривал полку, которая тянулась на уровне
головы вдоль всего коридора.
     -- Одна пачка табаку -- вот все, что мне надо, и можно отправляться.
     -- Так что видишь, Малыш, от него может быть толк.
     -- Возьмем его. Может, используем вместо наживки.
     --  Никогда  в  жизни  не  видел  такого  сборища  болванов.  --  Генри
принимается  рыться среди  коробок  с  патронами,  инструментами,  обрывками
одежды, банок с красками и кистями. -- Никогда, за всю свою жизнь, с тех пор
как родился.
     Встав  на цыпочки,  Вив  снимает для  него с полки коробочку и, проведя
ногтем по сгибу, открывает ее. Генри с подозрением взирает на протянутую ему
коробку и, прежде чем взять щепотку, долго изучает содержимое.
     -- Премного  обязан, --  наконец  мрачно  бормочет он  и,  повернувшись
спиной к остальным, тихо добавляет: -- Я только дойду до ближайшей  низины и
послушаю гон, а потом вернусь. Просто никак не спится.
     Он закрывает табакерку и запихивает ее в карман своей куртки.
     -- Действительно,  какая-то бессонная ночь, -- сочувственно откликается
Вив.
     Хэнк и  Джо Бен отправились  с собаками  вперед, а Вив  с  Ли составили
компанию старику. В любом случае Вив предпочитала быть подальше от собак. Не
то  чтобы  ей  не  нравился лай  --  у некоторых были даже очень музыкальные
голоса, --  но шум,  который  они поднимали, всегда заглушал  все  остальные
звуки ночного леса.
     Среди хлама  на полке Генри нашел  фонарь,  но не успели они отойти  от
дома и на несколько ярдов, как он  погас. Генри с проклятием отшвыривает его
прочь, и в полной темноте они движутся  дальше  вверх по тропинке в  сторону
ближайшего  холма.  Облака,  которые  так ослепительно  сверкали  на  закате
солнца, обложили небо и будто придавили его к земле. Со всех сторон толстыми
складками нависала ночь;  даже когда  острию луны удавалось  прорезать  себе
крохотную   щель,  ее  тусклый   свет  не  столько  разгонял  тьму,  сколько
подчеркивал ее.
     Они шли молча  сомкнутой группой -- Вив  чуть позади Генри,  Ли замыкал
строй. Вив различала лишь смутное мелькание гипса перед собой, но ей и этого
было достаточно; к охотничьей хижине вело около  дюжины тропок, и она все их
знала  наизусть. В первый год своей  жизни в Орегоне она ходила туда чуть ли
не каждый день, ранним утром или поздним вечером. Зачастую она  возвращалась
домой уже в полной  темноте, проведя там длинные сумерки. Когда  погода была
ясной, она смотрела с вершины, как садится в океан солнце; когда штормило --
слушала вой сирен на буйках. Хэнк смеялся над тем, что она  выбирала  именно
это  время  для  своих  прогулок,  говоря, что  днем  было бы  теплее,  да и
видимость лучше. Она попробовала несколько раз сходить туда в другое время и
снова  вернулась к своим часам; ей нравилось  смотреть на океан  по вечерам,
наблюдая, как  безукоризненно круглый  шар клонится к  безукоризненно прямой
линии горизонта, -- так непохоже на  зигзагообразную линию  гор  ее детства,
которые заходящее  солнце превращало  в целый ряд пламенеющих вулканов. А по
утрам ей нравилось слушать, как внизу пробуждаются  темные, окутанные дымкой
леса.
     В то первое лето  ее прогулка к хижине стала  ежедневным  ритуалом. Как
только мужчины отправлялись на работу,  она складывала посуду в мойку, брала
термос с кофе, одну из собак и отправлялась к хижине слушать птиц.  Пока она
накрывала огромный  замшелый пень пластикатовым  мешком,  чтобы не сидеть на
мокром мху, собака  носилась  вокруг, обнюхивая  окрестности, потом мочилась
всегда  на один и тот  же  столб и укладывалась на ту же  кучу мешковины, на
которой спала и ее предшественница.
     И все  замирало -- так, по крайней мере, казалось. Но постепенно  до ее
слуха  начинало  долетать  шуршание из  ближайших зарослей, там  просыпались
щуры. Из чащи доносился крик горлицы -- как  чистая пронзительная  капля, --
словно на самую нижнюю  клавишу ксилофона бросили мягкий шарик: "тууу... туу
ту  ту". Издали отзывалась другая. Они начинали перекликаться,  и каждый раз
их  голоса  звучали все ближе друг от друга; и вот  они появлялись из  дымки
вместе,  из серой нежной дымки, и улетали крыло к крылу, как  отражения друг
друга в  зеркале  неба. Краснокрылые  дрозды  просыпались  одновременно, как
солдаты на побудке.  Взмыв яркой стайкой, они усаживались неподалеку на дерн
в ожидании,  когда с камышей сойдет туман, неумолчно распевая и чистя хвосты
и  крылышки  клювами. Ярко-красные  погончики  на  их черных  формах  всегда
напоминали ей парадные  мундиры  готовящейся к  королевскому  смотру  армии.
Потом выводил свой выводок тетерев, и бекас тревожно кричал при виде солнца.
Голосами Марлен Дитрих кокетливо перекликались голуби с полосатыми хвостами.
Дятлы и  сокоеды  начинали  долбить  тсуги  в  поисках  завтрака...  За ними
просыпались и остальные птицы, и каждая принималась за свое дело -- сразу же
вслед за сойкой, которая каждое утро обрушивала свою синюю ярость  на ранних
пташек,  не дававших  остальным спокойно отдохнуть; величественно появлялись
вороны.  Рассевшись  на  верхушках  елей, они  раскачивались  и  безжалостно
высмеивали более мелких птиц, потом снимались и, покружившись, разрозненными
группами летели к отмелям, порой рождая в душе Вив странное волнение. Может,
потому что они напоминали ей сорок, которые жили рядом с ее домом в Колорадо
и поедали трупы кроликов. Сорок, живших чужой  смертью.  Но ей казалось, что
дело  было не только в этом.  Как ни говори, сороки  все-таки  были  глупыми
птицами. Вороны,  несмотря  на  свой хриплый  смех, никогда  не казались  ей
глупыми.
     Когда  последние вороны  исчезали,  она  выпивала  свой  кофе,  убирала
пластикатовый  мешок  в сарай  и,  свистнув собаке,  отправлялась  домой. На
обратном  пути она шла  через сад, будила старую корову и возвращалась в дом
мыть посуду.  Закончив  с посудой, она выходила  подоить  корову.  Выходя на
вечернюю дойку,  она  часто видела в  окно  амбара, как  вороны возвращались
назад после состязания с кабанами, иногда одна-две были заметно потрепаны, а
то  и вовсе  отсутствовали.  Она  ничего  не  знала  про кабанов  и  про  их
соревнования,  но выигрывали они или проигрывали, вороны  всегда смеялись --
грубым древним  суховатым смехом, в котором  сквозил мрачновато-практический
взгляд  на  жизнь.  У  кого-нибудь  другого,  менее талантливого, такой смех
свидетельствовал бы об отчаянии или, как у сорок, о глупости, но вороны были
специалистами в своем мировоззрении, они раскрыли тайну мрака  и знали,  что
ничто не сделает его чернее, и если нельзя сделать его светлее, то почему бы
не сделать смешнее.
     -- Чему ты  улыбаешься?  --  спрашивал Хэнк, когда  она  возвращалась с
грязным полотенцем, чтобы постирать его на заднем крыльце.
     -- Это  тайна, -- отвечала она,  веселясь  при виде его любопытства, --
мой секрет.
     -- Бон там, за амбаром?  Так. Потихоньку  встречаешься  с кем-нибудь на
сеновале?
     Она продолжала загадочно мурлыкать, выжимая и вешая полотенце.
     --  С кем?  Ты  же целыми  днями  держишь меня здесь в  заточении одну,
покинутую...
     -- Ага! Значит, да. Так кто этот котяра? Придется свернуть негодяю шею.
Кто же из шалунов пытается соблазнить мою жену? Говори, я должен знать...
     Она улыбалась и шла на кухню.
     --  Подожди  еще  пару  месяцев и узнаешь... Схватив  Вив за свитер, он
тянет ее назад, пока
     она не прижимается к  нему спиной. Он обнимает ее, и  рука его скользит
вниз по ее тугому вздувшемуся животу.
     -- Я думаю,  с  ним все будет хорошо, -- говорит  он ей в  затылок,  --
главное, чтобы не черный; иначе Генри всех нас потопит.
     Она откидывает голову к нему на грудь,  размышляя, как это здорово быть
молодой, беременной и влюбленной. Ей  кажется, что ей страшно повезло. У нее
есть все, что ей хочется. Мурлыкая, она трется о него. Он нюхает ее  волосы,
потом  отталкивает,  не  выпуская  из  рук,  поворачивает  к  себе  лицом  и
принимается рассматривать, прищурив глаза.
     -- Интересно, они станут черными? -- Детеныши?
     -- Нет, нет, -- смеется он. -- Твои волосы.
     И уже в  сумерках она  слышит, как  вороны рассаживаются  на  верхушках
дере