--  Мистер  Стампер,  по-моему,  вы даже  не  стараетесь. Придется  вам
помочь. -- Ледяная резь соленой воды сжимает горло, и меня охватывает первый
приступ паники. -- Ну давайте, надо постараться как следует!
     ...Он чувствует, как усталость вместе с холодом сковывает его члены; он
трясет  головой  и  выплевывает  воду. Птицы --  зачем  они  это  делают? Он
вспоминает дарлингтонию, сорванную им. Она не похожа на птиц, она может себе
позволить роскошь выжидания. Она умеет терпеть. А если какому-то растению не
удается  получить своей доли мух и оно начинает голодать, то  выражается это
всего лишь в отсохшем листе. Все растение продолжает  жить, корни продолжают
жить. Но эта птичка была единым целым, и когда  она захлебнулась, то утонула
вся, без остатка, целиком. Погибла. Волны победили, птица проиграла.
     А волны всегда побеждают. Если только...
     -- Ну  вот, мистер  Стампер,  ваше плечо.  --  Я уже  чувствую на  себе
множество рук,  и мои мысли начинают панически метаться... Если только ты не
будешь  осторожен, если  не  примешь свою судьбу  и не  смиришься с ней. Как
машина... -- Ну-ка, подставьте сюда свое плечо, мистер Стампер.
     -- Только попробуйте... Мой брат...
     -- Что  ваш брат, мистер  Стампер? Вашего брата  здесь нет. Вы же  сами
сказали  --  в  одиночестве. --  ...Он  не  сопротивляется,  и  им  начинает
надоедать  это  развлечение без борьбы... --  Боже  мой, да вы же  промокли,
мистер Стампер... -- И даже когда они выходят на берег, он не пытается выйти
из воды, омывающей его  до груди... -- Вы, наверное, любите купаться, мистер
Стампер.  --...Вместо  этого  он поворачивается лицом  к набегающему бульону
волн и смотрит на изумительно  красивую линию  горизонта,  потом на безумные
усилия глупых птиц.  Этим глупышкам  только-то  и надо,  что  бежать  бежать
бежать,  потом переждать, остановиться... чтобы один заключительный  ледяной
удар прекратил всю  эту невыносимую суету.  Полдюжины шагов,  и  ты  сможешь
положить конец этой безумной игре.  Ты не выиграешь, но и не проиграешь. Пат
-- это максимум, на что ты можешь рассчитывать, понимаешь? Это лучшее...
     -- Смотрите.
     -- Кто там?
     -- О Господи! Это он...
     -- Врассыпную! Разбежались!
     Шофер бросается первым, а за ним остальные, веером рассыпаясь в сторону
дюн. Ли не видит, что они убегают. Его сбивает с ног волной. На мгновение он
целиком оказывается под водой, а когда его спокойное и задумчивое лицо вновь
появляется на поверхности,  он видит  все  тот же безмятежный  горизонт.  Ты
явилась  на  эту сцену, прося своей доли.  Глупая  птица.  И всю свою  жизнь
надеялась хоть ненадолго прервать игру. Учись у лисы и ее уловок. Брось все.
Прекрати  играть, останови эту безумную суету. Если повезет,  можешь назвать
это  передышкой. БЕРЕГИСЬ. Нет, уступи. БЕРЕГИСЬ!  БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ! ТЫ НЕ
МОЖЕШЬ  ТАК ПОСТУПИТЬ  СО  МНОЙ! Ну  что ж, посмотрим. Я уступаю...  "Ли!" Я
называю это  передышкой...  "Малыш!"  и движется  к  горизонту,  все  больше
погружаясь  в белоснежные  объятия воды...  "Черт побери..."--  в набегающее
серое что? "Ли!"
     "Что? Хэнк?" И сквозь кружево пены, застывшей в воздухе, я вижу, как он
перебирается  через  камни  мола.  Не  бежит, нет,  просто  быстро идет.  Он
размахивает руками, кулаки сжаты, ботинки отплевывают песок, но он не бежит.
Зато бегут те, другие, пластмассовые мальчики, все пятеро, бегут так, словно
за ними  гонится дьявол. А  Хэнк  просто  идет. Он ни на мгновение не теряет
самообладания. Ли со стороны  наблюдает за происходящим сквозь  забрызганные
пеной очки. Он смотрит, как по мере приближения Хэнка разбегаются подростки.
( "О Небесный Отче, я вижу приближение твоего сияния!") Все еще лежа в воде,
он смотрит, как приближается Хэнк. Он не  пытается ни уйти глубже,  ни выйти
на мель, -- но  -- постой-ка! -- почему  это здесь оказался брат Хэнк вместо
его Цветка Диких Прерий? -- так  ничего и не  решив, он дожидается, пока его
не  поднимает  всесильное  любопытство.  И  тогда,  с  трудом  барахтаясь  в
белоснежной пене,  он  начинает  двигаться  к  берегу,  где,  положив руки в
карманы, его ждет Хэнк. Может,  это и безумная суета, но  не исключено,  что
как-нибудь потом,  в один прекрасный день,  ты назовешь это передышкой... Он
так невозмутим,  что  не делает и  шага,  чтобы  спасти меня;  но постой-ка,
постой-ка, что  он  тут делает вместо... Он  спокойно стоит, руки в карманы,
глядя, как я выкарабкиваюсь из прибоя.
     --  Черт  побери,  Ли,  --  ободряет он  меня,  когда я оказываюсь  уже
достаточно близко, -- только не  рассказывай мне, что  ты здесь купался,  --
более глупую отговорку и выдумать трудно.
     У  меня не было сил даже на изобретение  умного ответа.  Бездыханный, я
рухнул на песок, чувствуя, что наглотался соленой воды ничуть не меньше, чем
вешу сам.
     -- Ты бы мог... по крайней мере...
     --  Я  тебе  посоветую  очень  полезную вещь,  --  улыбается Хэнк. -- В
следующий раз, когда соберешься купаться со своими друзьями, рекомендую тебе
надеть плавки вместо вельветовых брюк и спортивного пиджака.
     -- Друзьями? -- прохрипел я. -- Банда  ублюдков, пытавшихся меня убить.
Ты чуть не опоздал... Они могли... утопить меня!
     --  О'кей, в следующий  раз возьму с  собой горн и при приближении буду
давать сигнал кавалерийской атаки. А кстати, они  не объяснили, почему хотят
тебя утопить?
     -- Объяснили, и очень доходчиво...  насколько я помню. --  Я  продолжаю
лежать на боку, волны лижут мне ноги, но сразу ответить я затрудняюсь. -- А,
ну как же... потому что я -- Стампер. Вот и вся причина.
     -- Действительно,  серьезная  причина. -- Наконец он нисходит  до того,
чтобы  наклониться и  помочь мне подняться  на ноги. --  Поехали к Джоби,  и
переоденем тебя во что-нибудь сухое. Господи, ты только посмотри на себя. Ну
и видок! Как это можно -- чуть не потонуть, но при этом сохранить свои очки?
В этом что-то есть.
     -- Ничего особенного. А что ты здесь делаешь?  Что случилось с Вив... с
устрицами?
     -- У меня джип  стоит прямо  за теми  бревнами. Пошли.  Эй,  не  забудь
ботинки! А то их сейчас волны слизнут...
     Пока Ли спасал свои ботинки, Хэнк  повернулся и  тем же поспешным шагом
пошел  назад.  "Откуда  ты  взялся,  братец,  как  Мефистофель  в шипованных
сапогах?  (В  темных  дюнах  свет  в  дыре  все  прибывает  и  прибывает;  с
нарастающим  нетерпением  малъчик колотит по своим согнутым ногам: "Да!  Да!
Да, Господи, да!" -- медленно, все ярче и ярче, все ближе и ближе...) Почему
ты явился вместо нее? "
     -- Что ты здесь делаешь? -- повторяю я, догоняя его.
     -- Кое-что наклюнулось. Джо Бен пытался найти  тебя после службы, но ты
исчез. Он позвонил мне...
     -- А где Вив?
     --  Что? Вив не могла.  Я попросил ее остаться помочь Энди... ни с того
ни с  сего началась  заварушка. Джо  сказал,  что Ивенрайт  и ребята сегодня
встречались с каким-то начальником юниона. Говорит, им все известно о  нашем
договоре  с "Ваконда Пасифик". Все все знают. Говорит, весь город на ушах...
-- "Ты заревновал, -- ликует Ли, -- ты испугался ее встречи со мной!"
     (Медленно, все ярче и ближе...)
     -- Поэтому приехал ты?  -- спрашиваю я, чувствуя, как мое разочарование
переходит в затаенный восторг... И твоя ревность даст мне сил заставить луну
подождать еще месяц. -- Вместо Вив?
     -- Господи, ну конечно, я приехал вместо нее.  -- Он хлопает  руками по
штанам, счищая песок, который налип на них, пока  он помогал  мне подняться.
-- Я же  уже  сказал тебе. Что  с  тобой  такое?  Кто-нибудь  из этих панков
стукнул  тебя  по голове, что  ли? Пошли! Давай  скорей в  джип  --  я  хочу
заскочить в "Пенек", посмотреть, откуда дует ветер.
     -- Конечно. О'кей, брат. -- Я отстаю от него. -- Я с тобой.
     Похмелье мое прошло, и, невзирая на холод, я весь расцвел от внезапного
энтузиазма: он  приехал  вместо  нее!  Он переволновался только  из-за одной
возможности  того,  что   могло  случиться!  Жалкий  зародыш  моего  замысла
развивался  куда  быстрее,  чем  я  предполагал... Они  поднимаются вверх по
пляжу. Хэнк  впереди,  Ли,  сотрясаясь от крупной дрожи, сзади: "Мы связаны,
брат, скованы на всю жизнь, точно  так же, как  птицы, безмолвно настроенные
на  волны,  в своей песне терпения  и страха. Мы настроены друг на друга уже
многие годы: я посвистываю и  выковыриваю моллюсков,  ты ревешь и сокрушаешь
(ближе и ярче, он  уже почти здесь: при подступающем сиянии спасения мальчик
сдерживает  дыхание...), но теперь,  брат, роли  меняются,  теперь ты будешь
жалобно насвистывать мелодию страха, а я завожу меланхолически протяжный рев
терпеливого выжидания... и я смотрю в будущее с самоуверенной ухмылкой".
     -- Я за тобой, брат мой. Веди меня. Веди...
     Ли  ускоряет  шаг,  чтобы  догнать  Хэнка.  Индеанка  Дженни  внутренне
готовится  к еще  одному  наступлению на свой  безлюдный мир. Старый лесоруб
опустошает последнюю  бутылку  и решает  отправиться  в город до наступления
темноты. Осмелевшие с приходом вечера черные тучи плывут с океана.  С  болот
поднимается  ветер. Дюны  темнеют. (Мальчик  смотрит на свет.)  В горах,  за
городом,  где  ручьи  жаждут  прихода  зимы,  потягивается  зарница, начиная
неторопливо поигрывать бело-оранжевыми сполохами в елях... (И наконец, после
промозглых минут,  часов или недель ожидания -- он уже потерял счет времени,
--  поверхность земли исчезает,  и  виден  лишь свет.  И спасительное сияние
оказывается не чем иным, как все той же луной,  которая вела его через дюны,
узким  серпом месяца,  который  дошел до его  крохотного  лоскутка неба.)...
вползая на небо ( "Ле-ееее-ланд..."), обрамляющее этот странный мир.
     -- Леее-ланд, Леее-ланд...  -- Мальчик не слышит, он не спускает глаз с
луны, с  тоненького  как  нить серпа, висящего меж звезд, словно  прощальная
улыбка   тающего   Чеширского   кота,  --  уже  не  осталось  ничего,  кроме
презрительной усмешки в  темноте... И теперь уже мальчик плачет не от холода
и не от испуга, что провалился в темную яму, и ни по одной из тех причин, по
которым он плакал раньше...
     --  Лееее-ланд,  мальчик,  ответь  мне!.. -- снова  доносится крик, уже
ближе, но он не отвечает. Ему кажется, что его голос, как и плач, заперт под
холодной крышкой ветра.  И ни единому его звуку никогда не удастся выбраться
наружу.
     -- Леланд! Малыш!..
     Дно ямы начинает проваливаться все глубже и глубже  в землю,  сдавливая
его сознание, и в  этот  момент он чувствует, как что-то падает ему на  шею.
Песок. Он поднимает глаза: усмешка исчезла! Там человеческое лицо!
     -- Это ты,  Малыш? С тобой все в порядке?  -- И  вспышка света! -- Черт
возьми, Малыш, ну и побегал же я за тобой!
     Из-за  отсутствия  инструментов Хэнк  битый  час  тратит  на то,  чтобы
перочинным ножом срезать  ветви с  маленькой сосенки, которую  он приволок в
дюны.  Он работает на минимально безопасном  расстоянии от  отверстия, чтобы
мальчик  постоянно  слышал его.  Он  говорит  не  умолкая,  отпуская  как бы
безразличные  шутки, рассказывая истории  и покрикивая на  гончую: "Ко  мне,
хватит гонять бедных  кроликов!", которая в недоумении слушает его, не сходя
с того  места, где Хэнк ее привязал. "Черт бы побрал этого старого пса!"  Он
преувеличенно громко ворчит,  потом  подползает на  брюхе к отверстию, чтобы
глянуть на мальчугана, и шепчет:
     "Малыш,  сиди спокойно,  не волнуйся.  Только  не  вертись там  слишком
сильно ".
     Не  поднимаясь,  он отползает  назад  и  возвращается к  своей  работе.
Неторопливая, беспорядочная речь Хэнка являет полную  противоположность  его
лихорадочным действиям.
     --  Знаешь, Малыш,  вот все время, пока я здесь, я  думаю... что-то все
это мне напоминает. И вот только сейчас я понял. Однажды  старый Генри, твой
дядя Бен и я -- а мне тогда, кажется, было столько, сколько тебе, -- поехали
к  дяде Аарону  в Мейплтон, чтобы помочь выкопать  большую яму  для отхожего
места...
     Он работает быстро, но аккуратно, -- быстрее было бы отломать ветви, но
они  могут  обломиться  у самого ствола... а ему  нужно  оставить достаточно
сучков,  чтобы  мальчик мог  ухватиться  за  них, но  при  этом и не слишком
длинных, чтобы  они не задевали за стенки: малейшая неосторожность -- и  его
засыплет.
     -- А дело было в том, что твой дядя Аарон никак не мог  удовлетвориться
дыркой  в  пять-шесть  футов под  своим сортиром.  Ему  почему-то взбрело  в
голову, что если она будет недостаточно глубокой, то до нее дотянутся  корни
растений из  сада,  и дело кончится тем, что  вместо морковки он будет  есть
дерьмо.  Ну  так  вот. Сиди  смирно, я  сейчас принесу  лестницу  и попробую
спустить ее вниз.
     Он  снова  ползет  к яме,  таща  за собой  дерево, -- все ветки  с него
срезаны,  оставлены  лишь  сучки  друг  против  друга  --  довольно   шаткое
сооружение  футов тридцать  в длину.  Не  вставая,  он  поднимает  дерево  и
начинает осторожно опускать его вниз, не замолкая ни на минуту.
     -- Ну так вот, принялись мы за эту  яму  -- грязь летит во все стороны,
там суглинок и почва мягкая. Нащупал  лестницу, Малыш? Крикни, когда  она до
тебя достанет. И довольно быстро выкопали ее  футов в пятнадцать... Господи,
ты ее еще не чувствуешь? Я во что-то уткнулся.
     Он  достает  из  кармана фонарик и светит вниз;  дерево уперлось в ногу
мальчика.
     -- Я слишком замерз, Хэнк, я не почувствовал.
     -- Ты не можешь залезть? Мальчик качает головой.
     -- Нет, -- безучастно произносит он. -- Я не чувствую ног.
     Светя  фонариком,  Хэнк осматривает  стенки -- может простоять  еще сто
лет, а может обрушиться и погрести все под собой через десять минут.  Скорее
второе.  Он не  может рисковать  и  бежать за  подмогой,  надо  спуститься и
вытащить  Малыша.  Хэнк  отползает  от  ямы,  переворачивается  на  спину  и
разворачивается ногами вперед. Дюйм за дюймом он начинает спускаться.
     -- Ну вот, выкопали  мы  пятнадцать  футов...  дядя Бен с дядей Аароном
стояли  внизу,   а  мы  с  Генри   наверху  отбрасывали  землю...  Спокойно,
спокойно...  И  тут дядя Бен говорит, что ему надо сходить в дом за  водой и
что  он  тут же вернется. А, вот и ты, Малыш.  Теперь ты можешь уцепиться за
мой ремень?
     -- Я не чувствую пальцев, Хэнк. Мне кажется, они отмерли.
     -- Ну, каждый из нас понемногу умирает, а?
     --  Пальцы  и ноги,  Хэнк,  -- уныло  говорит мальчик.  --  Они  умерли
первыми.
     --  Ты  просто  окоченел.  Так.  Давай-ка  посмотрим,   что  тут  можно
придумать...
     После  нескольких  попыток  он снимает с себя  ремень  и, сделав петлю,
пропускает ее под мышки мальчику,  конец он  привязывает к кожаной фирменной
нашивке своих джинсов и начинает медленный подъем; разве что в небрежный тон
его голоса вкрадывается какая-то дрожь.
     --  О'кей.  Ну  так слушай,  Ли: я, конечно,  не  рассчитывал, что этой
сосенке придется выдержать и тебя, и меня, я ее готовил только для тебя. Так
что, если можешь, помогай мне. А если не можешь,  ради Иисуса Христа, только
не болтай ногами и не вертись... Вот так...
     Ветер ударяет  Хэнку в лицо, и  он  встает,  широко расставив  ноги. Он
вытягивает мальчика за собой на ремне и в тот же самый момент чувствует, как
песок начинает оседать.  Он делает глубокий вдох и прыгает, перекатываясь на
спину; Ли  валится на него сверху.  Из ямы доносится глухой всхлип,  над ней
повисает пыльное облако, пропитанное  запахом гнилой древесины, и его тут же
уносит ветер.
     -- Давай-ка  рвать отсюда когти, -- глухо говорит Хэнк  и  трогается  в
путь; собака  идет  за ним по  пятам; мальчик  трясется  на закорках. -- Ты,
верно, понял,  куда попал? -- произносит он через несколько минут  гробового
молчания.
     -- Наверно, труба дьявола.
     -- Ага. Старик их так называет.  Я  не  знал, что они  еще сохранились.
Понимаешь, Малыш, давным-давно здесь был сосновый лес. Никаких дюн  не было,
одни деревья. Но ветер все наносил и наносил песок, пока  полностью не занес
весь  лес. Покрыл деревья песком  до самых  макушек. Деревья сгнили, оставив
вместо  себя вот  такие щели, иногда лишь слегка присыпанные сверху  песком.
Туда-то  ты  и  попал. И  тебе еще  повезло, потому  что обычно, когда  люди
проваливаются в  них, на них сразу обрушивается песок и... Но я бы хотел вот
что понять, черт побери:  какого дьявола тебя  понесло через дюны к океану в
такую темень? А? Ну-ка расскажи мне.
     Мальчик молчит.  Хэнк чувствует  на своей шее его холодное мокрое лицо.
Искореженная  маска, болтаясь на резинке, шлепает  то  с одной, то с  другой
стороны. Хэнк не повторяет свой вопрос.
     --  В общем, больше  никогда  не ходи сюда. Труба  дьявола не такое  уж
приятное место для ночевки даже в Хэллоуин. Хорошо еще, что со мной был этот
пес, а  то все  твои  следы занесло... Да. А! Так знаешь, что приключилось с
дядей  Аароном в этой яме?  Понимаешь, мы ее копали  недалеко от амбара, где
Аарон держал старую лошадь -- слепого  мерина лет двадцати, не меньше, чтобы
катать ребятишек. Аарон всю жизнь его держал и ни за какие коврижки не хотел
с ним расстаться. В общем, этот  мерин знал наизусть каждый дюйм двора -- от
дома  до  изгороди  и  от  амбара до  свинарника.  Мы развлекались тем,  что
надевали на него шоры и пускали в  галоп,  но он никогда ни столба не задел,
ничего такого. Ну ладно, короче, пока мы копали эту яму, никто  из  нас и не
думал о нем. Кроме дяди Бена. Это относилось как раз к тому разряду вещей, о
которых  Бен умел  думать.  В общем, вылезает он  из  ямы  за водой и кричит
Аарону:  "Генри  с  мальцом  тоже  пойдут  глотнуть  водички,  Аарон!  Скоро
вернемся!" Оттаскивает он нас от  ямы, прикладывает палец  к губам и шепчет:
"О'кей, а теперь тихо и смотрите". -- "Что смотреть,  болван?" -- спрашивает
папа, а Бен отвечает: "Молчи и смотри..."
     Ну, мы с папой  стоим. А  Бен  начинает утаптывать землю вокруг ямы  --
сопит и пинает ее обратно в яму. Но так, чтобы Аарон его не видел.
     Аарон орет:
     -- Ааааа! Отойди, скотина, черт бы тебя побрал, отойди! Сейчас  упадешь
на меня! Отойди!
     А Бену того и надо -- фыркает и принимается еще пуще скидывать комки на
Аарона.  Аарон  орет  все громче и  громче.  И  вдруг  --  трудно  даже себе
представить -- какой-то скрежет, пыхтенье, и -- бах! -- Аарон выскакивает на
поверхность! Чистых пятнадцать футов -- ни  веревки, ни лестницы, -- вылетел
как из  пушки. Он  и сам потом не мог объяснить, как это ему удалось. Папа и
Бен подхватили его  на плечи и с  криками "ура!" принялись таскать до дома и
обратно. Но  знаешь,  что  мы  увидели, когда вернулись обратно?  На дне ямы
лежал этот слепой мерин, естественно уже дохлый.
     Когда я  кончил  рассказывать  маленькому  Ли  эту  историю о мерине, я
думал, он рассмеется, или назовет меня обманщиком, или что-нибудь  такое. Но
он словно и не слышал. И еще я думал, когда доставал его,  что он напуган до
полусмерти,  но  и  тут  он  меня  озадачил.  Вид у  него  был совершенно не
испуганный. Он был спокоен и расслаблен -- даже вроде умиротворен... А когда
я спросил  его, как он, он сказал -- прекрасно. Я спросил, не страшно ли ему
было там, внизу, и  он ответил, что  сначала было  немножко страшно, а потом
нет. Я спросил  его:  "Как это  вышло?" Я сказал: "Лично я трясся все время,
пока лез  вниз  и обратно". А он помолчал  и промолвил:  "Помнишь канарейку,
которая у меня  была? Я все  время боялся, что  кто-нибудь оставит  открытым
окно, она простудится и умрет. А потом она умерла, и я перестал  бояться". И
произносит он это прямо так, как будто счастлив. И теперь, когда я спрашиваю
его, не испугался ли он этих панков,  которые измывались над ним  на берегу,
он  ведет себя точно так  же беспечно, словно пьяный. Я говорю: "Неужели эти
чертовы сосунки не понимали, что волны могут накатить на тебя машину?"
     -- Не знаю. Может, понимали. Их это не слишком беспокоило.
     -- Ну а тебя?