ться  довольно сильно,
чтобы оно всплыло.
     --  Ну что ж, придется нам подождать,  -- с уверенностью  произнес  Джо
Бен. -- Жалко лишь, что я поторопился  бросить курить, мог бы подождать один
день. Ну ничего.
     -- Да, -- произнес Хэнк.
     -- Да. Мы просто будем ждать.
     И они стали ждать. Небо над рекой набухло от дождя, и лес за их спинами
затих, словно прислушиваясь к музыке,  доносившейся  снизу. Дождь  превращал
ледяную жижу в водостоки, а водостоки в ручьи, сбегавшие к размытым берегам.
     А  тем временем у  побережья, у Отрога  Дьявола, волны поднимались  все
выше и выше к спасительной двери, захлестывая каменную стену. Гряда облаков,
надвигавшаяся  с моря,  разбивалась  о крутые склоны  и устремлялась обратно
через полосу прибоя.
     Вив вылезла из горячей ванны и, что-то напевая себе под нос, вытиралась
перед рефлектором в комнате, пахнущей розовым маслом.
     Расстояние  между  домом  и  моими  насквозь  вымокшими  ботинками  все
сокращалось,  и  чем  дальше  они  хлюпали, тем  решительнее и  непреклоннее
становился я:  "Восемь  миль сквозь  этот  дождь, восемь  несчастных миль...
какого черта, если я могу это, я могу все..."
     Хэнк попробовал установить  домкрат,  чтобы поднять дерево, но в  такой
грязи винты лишь прокручивались.
     -- Нам нужна лошадь, -- осыпая проклятиями домкраты, произнес Хэнк.
     -- И что  тогда? -- поинтересовался Джо,  которого забавляло, как  Хэнк
злится на дерево. -- Подцепить его  и волочь  через  меня в  гору? Нет,  нам
нужен кит, чтобы он утащил  его  вон туда по реке. Честное слово. Не знаешь,
где можно арендовать хорошего, упитанного кита, привыкшего к упряжи?
     -- Как ты? Не стало легче?
     --  Может, немного. Не могу сказать. Я продрог как сукин сын. Насколько
поднялось?
     --  Всего  лишь  на пару дюймов, --  солгал Хэнк  и  закурил  следующую
сигарету. Он предложил затянуться Джо, но тот, посмотрев на дым, заявил, что
при  сложившихся  обстоятельствах  он  предпочитает не нарушать обет, данный
Господу. Хэнк молча продолжал курить.
     На ветках, свисавших над рекой, церемонно  восседали зимородки  --  они
тоже ждали.
     Когда  вода достигла шеи Джо Бена, Хэнк нырнул, уперся плечом в ствол и
попробовал сдвинуть дерево. Но для того чтобы сдвинуть с места такую махину,
нужен -был, по меньшей мере, дизель  в  двести лошадиных сил, и он прекрасно
знал  это. Знал он и  то, что часть бревна осталась на  берегу,  и для  того
чтобы оно  всплыло,  вода должна  подняться довольно высоко. И даже если оно
стронется с  места,  то,  скорее  всего,  откатится  к  берегу,  еще  больше
придавливая Джо.
     Время от  времени  какой-нибудь  зимородок взлетал,  словно намереваясь
нырнуть, и, не решившись, снова возвращался на ветку.
     Джо  выключил приемник, и они немного побеседовали.  О старике, который
лежал наверху, укрытый паркой  Хэнка, о  работе и о том,  что, как только им
удастся добраться до телефона, надо будет сразу позвонить Дж. Дж.  Бисмарку,
как  они его  называли, -- главе фирмы  "Ваконда Пасифик",  и договориться о
помощи на завтрашний день.
     --   Может,  сам  старина  Джером  Бисмарк  заскочит  сюда  по  реке  в
спасательном жилете --  вот  будет картиночка что надо. Четыреста фунтов Дж.
Дж. Бисмарка, плескающихся в воде. О Господи...
     Хэнк рассмеялся:
     --  Ладно-ладно,  остряк,  ты  лучше  вспомни,  как сам  в  первый  раз
занимался сплавом. Не помнишь? В разгар января, все бревна во льду...
     -- Ну и что! Ничего я такого не помню. Ничего особенного.
     -- Да? Ну что ж, тогда мне придется освежить твою память. Ты напялил на
себя десяток свитеров, брезентовые штаны, а сверху еще здоровый макинтош...
     -- Ничего подобного. Это  был не я. У  меня никогда не было  макинтоша.
Наверное, это был кто-то другой.
     -- И при первой же попытке поднять бревно ты свалился в воду и пошел на
дно как  топор.  Бульк  -- и нету.  И половина бригады  занималась  тем, что
выуживала тебя обратно -- столько ты весил. Я чуть не умер от смеха.
     -- Это  был кто-то другой. Я  всегда одеваюсь  легко, чтобы  не  терять
подвижность. Кстати, я тоже кое-что помню: как ты носил  шарф,  который тебе
связала  Барбара, и он  попал в передачу пилы, -- помню, мы еще  прикидывали
тогда, как ты загнешься -- голову тебе снесет или просто задушит! Как насчет
этого?
     -- А помнишь, кстати об одежде, когда наша команда борцов отправилась в
Бенд на состязания и старина Брюс Шоу  вырядился  в смокинг, решив, что  это
лучшая спортивная форма.
     -- Да-да, Господи, Брюс Шоу...
     -- Орясина Брюс -- он до сих пор продолжает расти.
     --  Ну да? Не  может  быть. Я тебе говорил, что какое-то время он был у
нас  членом  университетского  совета?   Правда,  у  него  это  не   слишком
получалось. Но подходить к нему  близко было  опасно; да, потом  он стал еще
выше.
     --  Господи, куда уж больше! Он уже тогда весил  двести восемьдесят или
двести девяносто...
     -- А потом, после того  как он бросил службу, я потерял его из виду. --
Что с ним стало, не знаешь?
     -- Лет семь тому назад он попал в автокатастрофу... Слушай, разве я  не
говорил  тебе?  Я  с   ним  столкнулся  сразу  после  этого  происшествия  в
"Музыкальном ранчо". Я  заметил Брюса,  когда  он  танцевал,  и  позвал  его
довольно  дружелюбно: "Эй,  Брюс",  но  он  почему-то  был  зол  как черт  и
посмотрел  на меня так,  словно собирался оставить от меня мокрое место.  И,
слушай,  -- я  тебе это никогда не  рассказывал --  в  тот вечер  я  здорово
набрался,  действительно  здорово.  Конец  рабочего  дня,  лето... Просто  в
стельку. Мне бы тихо уйти, но, понимаешь, втемяшилось в голову погулять. Ну,
я ушел с танцев, понимаешь, и пошел пройтись, и тут  передо мной это дерево,
с которым  я  проторчал  несколько  часов кряду. Ну, я действительно  сильно
набрался в тот вечер, и... к тому же было поздно и темно... Ну вот, я иду  и
подхожу  к этому  дереву  -- оно было все  залито  смолой: один к  одному --
старина Шоу, такое же  здоровое. Никаких сомнений  --  чистый  Шоу,  орясина
Брюс... черт, и выглядит  он  как-то  плохо!  Рубаха снята, руки раскинул  в
разные стороны, все тело в струпьях. Ну, я подхожу и спрашиваю:
     "Эй, Шоу, приятель!" Опять не отвечает, но у меня  такое ощущение,  что
ему здорово плохо. Я его спрашиваю, как дела на плотине, где он работал, как
его девушка, мама, и  еще о всякой всячине. Он продолжает стоять и не уходит
-- такой здоровый  и  вид  у него  на море и обратно.  Ну, в  общем, я  весь
продрог, пока стоял  с  ним, -- думал, что  я  ему нужен  по какому-то делу.
Потом плюнул и пошел  прочь. А то,  что это было дерево, а не  старина  Шоу,
дошло  до  меня только  утром, когда я  его  увидел  стоящим на том же самом
месте.
     -- Да ты что! Ты мне никогда это не рассказывал.
     -- Клянусь Богом.
     -- Господи, проторчать с деревом!
     Пока они смеялись, приемник вдруг прекратил пищать.
     -- О черт! Я забыл  его снять. Черт...  Ну все, он  погиб. Заткнись ты,
что ты ржешь!  Нет, ну это потрясающая история. -- И он снова сам зашелся от
хохота.
     Но  смех Джо  быстро перешел в какой-то дребезжащий  звук  --  его зубы
стучали от холода. Хэнк же заливался вовсю:
     -- Так тебе и надо. Нечего было хвастаться, что ты умудрился спасти его
из-под дерева; вот ты и потопил его... О Господи, ну надо же!
     Джо тоже попробовал разделить веселье Хэнка, и  их смех  покатился  над
рекой. Нахохлившиеся зимородки с подозрением поглядывали на них с веток. Они
продолжали  смеяться,  пока неожиданный порыв ветра не захлестнул  Джо  Бена
волной.  Джо  закашлялся, принялся отплевываться  и еще  больше  зашелся  от
смеха... потом повернулся к Хэнку и поинтересовался дурашливым голосом:
     -- Слушай, ты ведь не допустишь, чтобы я утоп в этой несчастной речке?
     --  В  этой  речке?  А  что  такое?  Что  это  Джо  Бен  Стампер  вдруг
забеспокоился?  Что-то это  подозрительно.  Я  считал,  старик,  стоит  тебе
кликнуть своего Большого Друга, и Он одним пальцем отгонит от тебя воды.
     --  Да, но я же тебе говорил -- мне бы не хотелось тревожить Его в  тех
случаях, когда мы  сами можем  справиться. Совершенно не хочется  привлекать
кого-нибудь к этому делу, а уж особенно Его.
     -- О'кей, понимаю; конечно, у Него хватает дел и без нас.
     --  Естественно.  Перед Рождеством самое  хлопотливое время. А еще  эти
горячие точки -- Лаос, Вьетнам...
     -- Да еще тьма лиц, предрасположенных  к базедовой болезни  в Оклахоме.
Да, мне понятны твои сомнения...
     --  Точно. Точно. В этом году Он особенно нужен Оклахоме. Надеюсь, Орал
Роберте уже  заручился его подписью  для  своих  телесериалов. Единственное,
что, -- Джо приподнял  подбородок, чтобы его снова не захлестнула набегающая
волна, -- эта вонючая  вода все  время попадает  мне в  кос. Знаешь, Хэнкус,
может, ты сбегаешь к пикапу за тросом... когда еще это бревно всплывет.
     Кто бы мог подумать, но в его голосе начали звучать тревожные нотки.
     --  Что за  дела?  --  тогда  спросил я. -- Неужели  тот самый  парень,
который  всегда говорит: "Без возражений принимай свою долю", испугался, что
немножко  промок? И  кроме того,  Джоби, до пикапа три  четверти мили, и все
вверх по склону; неужели ты все это время хочешь пробыть в одиночестве?
     -- Нет, -- поспешно  ответил он и процитировал: "Нехорошо быть человеку
одному". Бытие. Это перед  тем,  как Он создал Еву. А все-таки, может, стоит
сбегать за тросом...
     Я вошел в воду и положил руку ему на плечо.
     --  Нет, -- сказал я.  -- До пикапа  бегом пятнадцать  минут, и обратно
пятнадцать, за это время...  короче говоря, в общем,  я слишком устал, чтобы
носиться  туда-сюда, туда и обратно из-за твоих прихотей. А кроме того, вряд
ли тебе удастся намного вытянуть свою шею. Помнишь, как мы поймали в трясине
водяную  черепаху? И запихали ее в ванну -- воды  налили дюйма два-три, и ей
было не  за что  зацепиться,  чтобы  вылезти. Но она  не  потонула, помнишь?
Встала на задние лапы и вытягивала свою шею, пока  не надорвалась... Так что
я не думаю, что ты потопнешь; есть все основания полагать, что ты последуешь
ее  примеру. -- Джо  попробовал  было рассмеяться, но  ему тут  же  пришлось
закрыть  рот, чтобы  не захлебнуться. -- В общем, я считаю,  что  это полено
должно начать всплывать с минуты на минуту. В  худшем случае, я всегда смогу
продержать тебя, подныривая и передавая воздух, пока оно не всплывет.
     -- Конечно, конечно, -- откликнулся он. -- Я не подумал об этом. --  Он
умолк, сжав  губы, пока вода захлестывала ему в лицо. -- Ну  конечно, ты  же
просто сможешь передавать мне воздух.
     -- Сколько потребуется, так что можешь не волноваться...
     -- Волноваться?  Я совершенно не волнуюсь. Просто холодно.  Я же  знаю,
что ты что-нибудь придумаешь.
     -- Естественно.
     -- Так же, как мы работали с одним аквалангом под водой.
     -- Точно. Никакой разницы.
     -- Точно так же.
     Я стоял в воде рядом с деревом и дрожал.
     -- Просто нужно уметь правильно  себя  вести и верить.  И  ждать. -- Он
резко закрыл рот.
     --  Конечно,  -- закончил я  за  него, пока не прошла волна. --  Просто
ждать. И думать о хороших вещах, которые у нас впереди.
     -- Правильно! Старик,  ой, старик...  ведь  через несколько  дней  День
Благодарения, -- вспомнил Джо. Слова из него вылетали уже с бульканьем. --
     Отличное времечко.  Мы уже  все  закончим. Для  такого  дня  надо будет
организовать что-нибудь капитальное.
     -- Еще бы!
     Просто стоял  и  дрожал крупной дрожью,  потому  что  я чувствовал, что
времени на организацию чего-то капитального уже не осталось...
     Зимородки  замерли в  ожидании... Над рекой  меланхолично шумел  дождь,
каплю  за каплей добавляя  в нее влагу... Наступали последние часы  сумерек.
Хэнк, упершись ногами в  дно,  изо всех  сил  налегал  на  дерево -- ледяные
коричневые  струи течения  сносили  ноги, -- сначала он  дрожал, потом холод
перерос границы озноба, и он перестал дрожать и только  носил полные  легкие
воздуха к лицу, которое  уже совсем скрылось под  водой. "Главное, чтобы Джо
не запаниковал, -- повторял он себе, -- главное, чтобы он держался".
     А  Джо, казалось,  пребывал в  превосходнейшем расположении духа.  Даже
когда его  покрытое шрамами личико  скрылось  целиком,  до Хэнка  продолжали
долетать всхлипы его  хохота, а когда он опускал голову под воду,  то видел,
что на  губах Джо играет все та  же  нелепая полуидиотская улыбка. Положение
казалось им  настолько глупым и  они чувствовали  себя  такими дураками, что
своим  смехом чуть не  погубили  все  дело с передачей воздуха, --  они  оба
понимали это, но остановиться было выше их сил.
     Черт-те что, наверно,  мы выглядим полными идиотами, повторяли  оба про
себя;  если  бы старина Генри  там, наверху, пришел в себя и  увидел, чем мы
здесь занимаемся, он бы издевался над нами до  конца своей жизни -- еще  лет
сто, как минимум.  И  даже  когда нелепость ситуации  уже  перестала смешить
Хэнка, он чувствовал, что там,  под  водой,  веселье идет вовсю. Это внушало
ему некоторую уверенность;  пока  этот балбес смеется,  еще есть надежда. "В
конце  концов, я  могу снабжать  его воздухом всю ночь. До тех пор, пока  он
сохраняет уверенность и  находит это  смешным. До  тех пор, пока он все  еще
улыбается. Только это  может его спасти, может  помочь ему выбраться из этой
передряги; только бы он не терял веры..."
     Но там, под водой, в  холодной темноте, ситуация  представлялась ничуть
не лучше. В ней не было абсолютно ничего смешного. Ни грана. И все же... это
было жутко забавно. Не для Джо, конечно, а так, абстрактно, если бы это была
чья-то  шутка. И он смеялся уже не сам по себе, а словно он  был этим кем-то
другим.  Словно он  не  сам  улыбался,  а этот кто-то  другой.  Он начал это
чувствовать, как только вода полностью закрыла  его лицо. Черная и холодная.
Сначала его охватили  страх и ужас... а потом из воды вынырнуло это смешное.
Как  будто оно там таилось все время и только ожидало наступления темноты. И
теперь в плотной тишине  подводного царства Джо чувствовал, как  это смешное
пытается проникнуть  внутрь  сквозь  панцирь его тела. Ему это совершенно не
нравилось. Он начал с ним бороться, размышляя  о приятных вещах. Например, о
том,  что  совсем скоро  День Благодарения. Один из его самых любимых дней с
детства, а  на  этот раз  это будет самый лучший день из  всех  лучших дней.
Потому что эта работа будет закончена, и мы сможем  передохнуть. С  утра все
будет пропитано кухонными запахами.  Индейка  с  луком и  шалфеем.  Пирог  с
грибами. Жареные пончики. А потом сидеть вокруг  плиты и икать от переедания
-- все, как всегда. Смотреть  телевизор, пить пиво и курить сигары. Нет-нет,
никакого  пива и  сигар.  Я  забыл. Только не это. Кофе тоже не  годится. Не
смейся. Потому что человек строит свою обитель на небесах из стройматериалов
благочестивой жизни, которые он сколачивает здесь, на земле. Скапливает свое
богатство там, наверху, тем, что не принимает участия,  -- не  смейся, ты же
идешь  по жизни без тревог,  -- не дает себе воли, -- не смейся, потому что,
если  начнешь  ржать, тут же захлебнешься  и  уже  никогда не поднимешься. И
между  прочим.  Я вообще не вижу ничего смешного. По крайней мере здесь, под
водой. Во-первых, мне  немножко страшно, во-вторых, -- нет таких, кому Он не
помог, -- я замерз; и мне больно. В этом нет ничего смешного. Я хочу  домой.
Я хочу  в  свой  новый  дом,  хочу  надеть  чистые  штаны, которые  для меня
выгладила Джэн, хочу, чтобы мне на пузо  уселись близнецы, а Пискля показала
бы нам, что она  сегодня нарисовала. Ну  и всякое такое. Я хочу...  клюкву и
миндаль в сахаре. Да! И сладкую картошку с алтеем -- не смейся, -- с алтеем,
запеченным  сверху,   и   индейку...   Не   смейся,  в  последний  раз  тебя
предупреждаю!  Ну  зачем  смеяться?  Разве  это  смешно  никогда  больше  не
попробовать картошки с алтеем? Неужели ты  хочешь больше никогда не выкурить
ни одной сигары? Да! Нет, к черту, человек должен строить свою обитель... Да
-- и перестань меня  смешить -- неужели ты не хочешь выпить чашечку горячего
кофе, который ты  не -- прекрати, черт  возьми! -- не  успел  выпить сегодня
утром?  Нет! Не  смейся,  я  же знаю, сейчас это прекратится, -- помнишь эту
девчонку  Джуди, которая  все время  -- дьявол,  убирайся!  -- на математике
пускала мне в глаза солнечного зайчика? Сволочь! Сволочь!  Я знаю, кто ты, и
не  стану  смеяться,  ты --  черный дьявол! Господь  Бог  в своем милосердии
укажет  мне  путь  сквозь  долину  печали!  Можешь не стараться, дурак, тебе
ничего не  удастся; ты  же  сам  знаешь. Совершенно  не смешно! Я вывернусь,
главное не сомневаться.  Естественно, ты можешь... нет, это я могу!  Верящий
да  не засмеется! Ты, конечно, доволен, что тебе удалось вырубить  меня,  --
это не  смешно, но тебе это нравится,  -- не смейся, -- ты, ты обманул меня,
да-да,  нет! нет! -- во имя Него и их не делай этого! Черт, а -- ой-ой-ой-ой
-- а какая разница?  Да. Ну какая? А если мы все обмануты? Сигару! А-ай, как
хочется курить, ко, и, Боже  мой, как я люблю кофе, но  это, это так смешно,
черт возьми, это так -- ха-ха-ха-ха, смешно, х-ха-ха-ха...
     И целый ворох  пузырей  безудержной  истеричной радости  плеснул в лицо
Хэнку  как  раз  в  тот  момент,  когда он  наклонился, чтобы  передать  Джо
следующую  порцию  воздуха.  Он  так   испугался,   что  тут  же   выдохнул.
Нахмурившись, он не мигая смотрел на ровную поверхность воды, которая только
что бурлила от  хохота. Потом снова вдохнул  и опустил голову в воду, шевеля
губами, пока не нащупал рта Джо... он был открыт, одна большая круглая дыра,
разверстая  в хохоте. Как подводная пещера, нет, как дренажное отверстие  на
дне  океана, оправленное  холодной  плотью...  такое необъятное,  что  могло
поглотить воды всех морей на свете.
     И течение, скручиваясь черной спиралью, втекало внутрь, снова заставляя
его смеяться.
     Он не  стал пытаться вдуть свой воздух в это безжизненное отверстие. Он
медленно поднял голову и вновь уставился на водную  гладь, под которой лежал
Джо.  Она ничем  не отличалась  от других  участков  реки, вплоть  до самого
океана. (Ты  что, не понимаешь, что  Джо Бен  мертв?) Дождь  пошел  сильнее,
звуки  капель по  воде раздавались  все громче.  Кружилась голова и тошнило.
(Этот  сукин сын  откинул  коньки. Гном скончался, ты что,  не понимаешь? И,
несмотря  на  внезапно  накативший приступ  тошноты, поверх  разрастающегося
чувства  пустоты,  которое  всегда испытываешь  сразу после  смерти  кого-то
близкого, -- но он  мертв,  Джо Бен мертв, врубись ты наконец! -- я чувствую
облегчение. Я устал  и этим исчерпывалось все,  а  теперь я знал, что  смогу
отдохнуть.  Еще немного  -- дотащить старика до пикапа,  съездить в город за
помощью,  и  тогда,  наверное,  все  будет  закончено.  Окончательно.  После
стольких... Господи,  сколько же  это продолжалось? По  меньшей мере  с  тех
пор...  как  сегодня  утром  я  увидел  старика,  спускавшегося  по склону и
выглядевшего  таким  встревоженным.  Нет.  Раньше.  Прошлой ночью,  когда  я
проснулся  и  увидел свое отражение. Нет. Еще раньше.  С  тех  пор,  как  мы
впервые пошлисДжоби на футбол  и  он  превратил меня  в своего кумира. С тех
пор,  как  он бросился  в  океан, чтобы я спас  его.  С тех  пор, как старик
приколотил плакат к моей стене. С тех пор, как Бони Стоукс  начал приставать
к Генри по  поводу деда. С тех  пор, с тех  пор, с  тех пор...) Он  стоит  в
ожидании  чего-то, продолжая смотреть на воду, пока надрывающиеся  легкие не
выплевывают спертый  воздух  вместе с громкими судорожными рыданиями --  "Ты
умер, Джоби, ах ты разбойник, черт бы тебя побрал, ты умер..."
     Чем  больше  темнело,  тем  чаще на шоссе останавливались  добрые души,
интересуясь, не подкинуть ли меня. Я  вежл