арослях, окружающих его магазинчик...
     "Коктейль из  беладонны, -- успокаивает  он своих взволнованных друзей,
употребляющих пиво. --Для кого-то яд, для кого-то -- кайф".
     Тедди,  владелец  "Пенька"  и  по  совместительству  бармен,  может,  и
поспорил бы с экс-профессором  о вкусах, зато первым в Ваконде согласился бы
с  его основополагающим принципом.  Ибо самые суровые дни обитателей  города
становились для Тедди самыми  благодатными, самые  темные  вечера --  самыми
яркими.  Разочарование толпы  в  вечер Хэллоуина  поглотило  выпивки гораздо
больше, чем если бы Биг Ньютон оторвал голову Хэнку Стамперу...  И точно так
же  дождь,  принесший на следующее утро  потоки отчаяния забастовщикам,  для
Тедди звучал звонкой радостной капелью.
     Совсем  другие реакции вызвал дождь у  Флойда  Ивенрайта.  "Боже, Боже,
Боже мой!" В воскресенье он проснулся поздно, с тяжелым похмельем, с опаской
размышляя  о  влиянии вчерашнего  пива  на собственный желудок.  "Вы  только
взгляните  -- вот и он.  Грязный сукин дождь!  А что  это такое мне снилось?
Что-то ужасное..."
     -- В этой  земле  человек  гниет  как труп,  -- так  отозвался на дождь
Джонатан  Дрэгер,  выглянув  из  окна гостиницы на  Главной улице  и  увидев
бегущие по ней черные потоки воды в дюйм глубиной.
     -- Дождь, -- только и вымолвил Тедди, глядя  сквозь кружевные занавески
на низвергающиеся небеса. -- Дождь.
     Всю  бурную ночь  катились  тучи  с  океана  -- они двигались  угрюмыми
толпами,  разъяренные  столь  долгим  вынужденным ожиданием, полные  мрачной
решимости  с  лихвой  расквитаться  за  упущенное время. По  ходу проливаясь
дождем,  они  плыли над пляжами и  городом,  двигаясь к  фермам  и холмам, и
наконец начинали громоздиться  вдоль стены прибрежных гор, по инерции тяжело
вползая друг  на  друга.  Всю ночь напролет.  Некоторым удавалось перевалить
через  горные  хребты,  и они, перегруженные  дождем,  обрушивались в долину
Вилламетт, но большинство,  вся  эта груда,  собранная  и пригнанная  сюда с
далеких  океанских  просторов,  грузно откатывалась  назад, навстречу  новым
хлопьям туч. И, сталкиваясь, они взрывались и обрушивались на город.
     Гарнизоны  осоки,  пикетирующие  подножия  дюн, были  наголову  разбиты
авангардом  туч  и теперь лежали  поверженные; упавшие зеленые стрелы  травы
лишь  указывали направление обрушившейся на  них атаки, но к серому рассвету
все уже было закончено.
     К  рассвету с дюн в океан бежали  потоки  воды, дочиста смывая с пляжей
весь летний мусор.
     Кучки прибрежных деревьев гнулись под порывами ветра, дующего с океана,
--  рощицы задушенных кедров и елей, скрючившихся  и парализованных  ужасом,
застыли, словно увидев в свете молнии страшный лик Медузы Горгоны. К полудню
этого первого  ноябрьского  дня  маленькие короткохвостые мыши, обитавшие  в
корнях  этих деревьев, повылазив из  своих  нор,  впервые на памяти  местных
жителей,  начали Великий Исход  к  Востоку,  к  возвышенности, опасаясь, что
такой потоп почти наверняка зальет их жилища...
     -- Боже, Боже мой, мыши уходят из своих нор. Что-то нас ждет дальше, --
так отнесся Ивенрайт к этой миграции.
     -- Грызуны  перебираются  зимовать  на  городские помойки, -- задумчиво
определил Дрэгер и  записал в свою записную  книжку:  "Человек Познается  по
Мышам, Кормящимся у Него ".
     -- Пожалуй, в это воскресенье лучше пораньше открыть, -- решает Тедди и
спешит в ванную взглянуть в зеркало, надо ли побриться.
     У причала старые скандинавские рыбаки смотрят на  перекатывающиеся  над
головами черные тучи  и укрепляют лодки  дополнительными перлинями. Индеанка
Дженни  в своей  хижине, растопив на  плите  смолу, воск и  старый гребешок,
замазывает потеки на потолке, заталкивая  эту клейкую массу в трещины и дыры
своим  широким заскорузлым пальцем  и напевая  что-то невнятное под одинокое
дребезжание дождя.
     Люди  на Главной улице перебегают  из  укрытия  в укрытие, с опущенными
головами минуя лужи и изрыгающие фонтаны брызг водостоки. Движения их так же
суетливы и безумны, как и у мышей, бегущих из своих нор; старейшие обитатели
Ваконды,  самые  непоколебимые  лесорубы,  обычно  гордые  своим  стоическим
приятием  любой погоды,  -- "Сколько ни льет, мне еще  ни  разу не удавалось
вымокнуть по-настоящему", --  ветераны, прославившиеся своей выносливостью к
легендарным дождям прошлого, -- даже они поколеблены внезапностью и яростной
решительностью этого первого дождя.
     -- Льет, как моча из коровы, -- делятся они своими соображениями друг с
другом. -- Как из  десяти коров. Как  из доброй сотни! -- перекликаются они,
перебегая из парадной в парадную.
     -- Говорят, такого еще не было, -- заверяют  они друг друга в "Пеньке",
сидя за кружками с пивом. -- Рекорд.
     Однако к вечеру  радио у Тедди сообщило о  количестве выпавших осадков.
"Четыре дюйма с полуночи". Ничего  необычного  в этом вовсе не  было. "Всего
четыре  дюйма?  Это, конечно, тоже  немало, но если  судить по  тому, как он
льет, можно было бы ожидать не четыре, а целую сотню!"
     -- Всего лишь четыре дюйма, --  саркастически замечает про себя  Тедди,
-- каких-то крохотных четыре дюйма.
     -- Я думаю, это ошибка, -- задумчиво отмечает  Ивенрайт. -- Откуда  эти
ослы из береговой охраны берут такую чушь? Не иначе, как с потолка. Суки! Да
в канаве за моим  домом вода  уже  к полудню поднялась на  фут! И почему эти
ослы считают, что умеют измерять уровень воды лучше других?
     "Четыре дюйма дождевой воды, -- притворно улыбается Тедди,  -- и страх,
прятавшийся все лето, сегодня вырвется и  расцветет. -- Он бесшумно  плавает
по  сумрачным  закоулкам  бара,  как  толстенький  водяной  паучок,  в белом
переднике и рубашке, черных брючках и остроносых ботиночках. -- ...Расцветет
всеми своими  красками  и  причудливыми  формами  --  укрепляя свою  паутину
подобострастной   услужливостью.   --  Но  все  его  оттенки   и  все  формы
произрастают  из  одного и того же семени страха... -- Его маленький  темный
ротик раздвинут в привычной улыбке, черные глазки подмечают все происходящее
в его владениях:  вот кто-то  теребит кнопку возврата  монет  на музыкальном
автомате, троица  в глубине гасит о  стол сигареты, походки  тяжелеют, языки
ворочаются все с большим трудом... все  видит, кроме  поверхности стойки  да
ряда стаканов, которые неустанно  протирает. -- И семя это есть во всех нас.
Оно во мне, и во Флойде Ивенрайте, и в Лесе Гиббонсе. Но я отличаюсь от них.
Я знаю,  что  его  цветение не  вызвано  дождем. Его цветение  вызывает лишь
глупость. А местная почва хорошо удобрена глупостью".
     Тедди  считает себя  специалистом по  страху  и глупости; он много  лет
изучал  их, никогда не  испытывая  недостатка  в подопытных экземплярах.  Он
переводит  взгляд на Джонатана Дрэгера --  представителя юниона,  вызванного
Ивенрайтом, чтобы помочь с этими  забастовочными глупостями, --  который,  в
легком  синем  плаще и  шляпе,  минует неоновую арку.  Пока тот раздевается,
Тедди  следит  за  его уверенными, благополучными  движениями. Он  еще вчера
вечером обратил на него внимание,  когда тот со спокойным интересом наблюдал
за  дракой.  Как и сам  Тедди, а также, возможно,  Хэнк Стампер, этот мистер
Дрэгер  отличался от остальных подопытных. В нем было что-то  особенное, что
выделяло его.  Тедди и  себя считал непохожим  на остальных  горожан, потому
что, хотя он и носил в себе естественное зерно страха, как и прочие,  у него
хватало сообразительности и терпения, чтобы не дать  ему расцвести. С другой
стороны, Хэнк Стампер, он не  был ни терпеливым,  ни  сообразительным, но по
какой-то  прихоти природы  тоже  был  начисто  лишен  страха. И этот  Дрэгер
безусловно был из тех же, и даже более...
     -- Добрый вечер, ребята, -- обратился Дрэгер к сидящим за самым большим
столом. -- Погодка-то! Говорят, вода уже поднялась на четыре дюйма...
     -- Откуда они это взяли? -- вскипел Ивенрайт. -- Эти четыре дюйма.
     Перед  тем как  ответить,  Дрэгер  вешает  плащ  и  шляпу  и  аккуратно
стряхивает с брюк капли дождя.
     -- Из Метеорологической Службы  Соединенных Штатов, Флойд, -- объясняет
он,  удостаивая Ивенрайта  понимающей  улыбкой. --  Он  хитрый,  этот мистер
Дрэгер. И кажется, тоже сообразительный, и  это,  несомненно,  выделяет его.
Похоже,  тоже  лишен  страха... -- А почему  ты спросил, Флойд? Ты считаешь,
больше четырех дюймов? -- ...но и не только это.
     -- Умп... --  Ивенрайт пожимает плечами. Похмелье все еще не отпустило.
И  ему  чертовски не нравится, как  эта  важная городская жопа реагирует  на
запутанность ситуации... -- Я ничего не считаю, мистер Дрэгер.
     -- Ну конечно. Я просто пошутил.
     Что же отличает  его  от всех  этих безмозглых болванов, да и от меня с
Хэнком Стампером?
     --  Похоже,  больше   чем   четыре  дюйма,  --  отваживается  агент  по
недвижимости. -- А знаешь, в чем тут дело,  Флойд? Хочешь, скажу? Это просто
контраст,  вот и все. Солнечные дни и хорошая погода, стоявшая до  ноября, в
каком-то смысле усыпили нас, понимаешь?  И  тут  ба-бах -- разверзлись хляби
небесные! -- Он откидывается на спинку кресла и издает свой легкий, вежливый
ротарианский  смешок.  -- Вот  мы  и забегали,  как  цыплята  с  отрезанными
головами... Хо-хо-хо... -- Смех, рассчитанный  на то,  чтобы согреть  сердца
всех присутствующих, а может,  и улучшить положение с продажей земли. -- Вот
и все.  Не о чем беспокоиться. А  мы-то  бегаем, кричим, что  вот-вот потоп.
Хо-хо-хо.  -- Все смеются, соглашаясь с его хитрым объяснением; конечно, все
дело в неожиданности, внезапности... Потом смех  стихает, и Тедди видит, как
все с вопросительным видом поворачиваются к улыбающемуся Дрэгеру:
     -- А вы как считаете, мистер Дрэгер?
     -- Уверен, что так и есть, -- заверяет их Дрэгер. (Я знаю, -- наблюдает
за ними Тедди, -- все они боятся ночи и темноты...)
     --  А  я не уверен, что  дело в этом, --  внезапно произносит Ивенрайт,
глядя на руки Дрэгера, лежащие на столе: кисти покоятся друг на друге, ногти
чистые, кутикулы ухожены -- как две шикарные породистые собаки. Он переводит
взгляд на свои руки,  узловатые и уродливые, покрасневшие,  с выпавшими, как
после чесотки, волосами: "Да, у меня другое мнение".
     -- Да? А как ты это можешь объяснить, Флойд? -- Я знаю,  эти, животные,
они все  боятся  сил  мрака; потому-то  они и  покупают  себе  телевизоры  и
"бьюики", мигающие красными и зелеными фарами...  потому-то  они и слетаются
на  мои  неоновые  огни.  Как  жуки  на  свет,  на огонь.  Любыми  способами
избавиться от темноты...
     -- Правда, Флойд, что ты скрываешь?
     -- Да, Флойд...
     Чудовищная  сосредоточенность покрывает лицо Ивенрайта целым лабиринтом
морщин. Да, он знает, в  чем тут  дело, черт побери, если ему только удастся
это правильно выразить. Он  думал об этом  всю ночь. Дело гораздо серьезнее,
чем простая неожиданность, и им есть о чем тревожиться. Всю ночь он  пытался
разобраться в своем  ощущении --  после  того, как Хэнк Стампер исколошматил
железного  Ньютона  до  потери  сознания,  --  лежа в  кромешной  тьме,  еще
полупьяный, он  старался  определить  причину  своей настойчивой и  зловещей
тревоги, разобрать предостережения, нашептываемые влажными  холодными губами
дождя, --  что это? -- и к полудню, когда он вылез  из  постели, ему удалось
расшифровать их.
     -- Смотрите, -- начал он, старательно подбирая слова.  -- Этот дождь...
и как  он всех выбил из колеи --  в нем гораздо больше, чем просто внезапная
перемена погоды. Потому что  для всех нас  --  людей,  связанных  с лесом, и
других, которые тоже живут за счет него, -- этот дождь все равно что атомная
бомба.
     Он  заставляет  себя   не   смотреть  на  Дрэгера,  облизывает  губы  и
продолжает:
     -- Для нас этот дождь все равно что торнадо или землетрясение. И выжить
при нем нам будет так же трудно. -- Не хочу их  запугивать, но, черт побери,
должны же они понимать... должен же он  понять! -- Задумайтесь на минутку, и
вы  поймете, о чем я.  -- Пора бы ему уже сообразить, что  это  не очередная
вечеринка, на которых он привык посиживать, что-то марая в своей неразлучной
записной  книжке. -- И вы поймете, почему я пытаюсь вас расшевелить, пока не
поздно  и  все  мы  не  погибли.  Все отхлебывают  из своих  стаканов, чтобы
укрепиться духом и подготовиться к зловещему заявлению Ивенрайта о  всеобщей
гибели.  --  Да,  все  они  бегут из  тьмы  к  свету.  Одни быстрее,  другие
медленнее...  --  Но только Ивенрайт  раскрывает  рот, чтобы  изложить  свою
мысль, дверь открывается и, словно актер на реплику, входит Лес Гиббонс. Все
поворачиваются к Лесу и наблюдают за неуклюжим танцем, который он совершает,
пытаясь  отряхнуться от  дождя.  Ивенрайт  раздраженно  ворчит,  но  Лес  не
врубается: он колошматит насквозь вымокшей шляпой по  ноге,  испытывая явное
удовольствие от всеобщего внимания к своей особе.
     -- Там река, братцы, поднимается, без  шуток!  И  как!  Я  сказал своей
бабе, чтобы не ждала меня до утра, если так пойдет дальше. Так что, надеюсь,
кто-нибудь меня приютит. А? Если мне не удастся вернуться?
     Досада на  лице  Ивенрайта исчезает, и, вдруг просияв,  он видит  новый
поворот своего доказательства.
     -- Ты на машине, Лес? Через мост?
     -- Конечно  нет! Какая  машина  после  того,  как я  дал ее  покататься
деверю! Разбил он  ее.  Потому-то я и говорю, что  еле  перебрался: позвонил
Стамперу и попросил, чтобы он перебросил  меня на другой  берег.  И  знаешь,
сначала мне показалось, что этот сукин сын и  не приедет. А потом он прислал
вместо себя Джо Бена -- вроде того, что он не может тратить время на меня.
     Ивенрайт предпринял еще одну попытку:

     --  Но ведь вчера кто-то отвозил тебя  через мост, Лес... Отчего  же ты
ему не позвонил?
     --  Отчего, отчего,  да оттого, что это небезопасно,  Флойд!  У меня во
дворе все  смыло  дочиста. Такого даже в  сорок  девятом  не было.  Поэтому,
естественно, я засомневался -- доеду ли от дома до моста.  Времени-то у воды
не было, чтобы впитаться, -- сразу такой дождь после такой долгой засухи...
     -- В  том-то и  дело! -- Ивенрайт опускает оба кулака на стол  с  такой
неожиданной силой, что  Лес спотыкается о ножку стула. -- Это-то я и пытался
объяснить вам, парни... В  этом-то  все  и  дело!  --  Ну, клянусь Господом,
сейчас вы врубитесь. -- Вам, конечно, это неизвестно,  мистер Дрэгер, но вы,
ребята, знаете не  хуже  меня, что  будет  с иссушенной  землей  после этого
проливного дождя!  Что будет с трелевкой, да и со всем лесоповалом, если  мы
не закатаем рукава, и к тому же в темпе?! То есть  если мы, в  конце концов,
не начнем что-нибудь делать!
     Он  кивнул,  давая  им  возможность поразмыслить над  этим. Лес замер в
неудобной  позе, скованный ножками  упавшего стула и страстью  Ивенрайта. Он
еще никогда не  слышал, чтобы  Флойд  говорил так убедительно. Да и никто не
слышал. Они смотрели на него в  недоуменном молчании; прежде чем продолжить,
он  напряг  лицевые  мышцы,  как  это  делают   некоторые,  перед  тем   как
откашляться:
     -- Потому что это не просто дождь, парни... это как начало казни. -- Он
встал и отошел от стола, потирая свою  толстую шею.  У стойки он повернулся.
-- Казнь! Чертов нож отрезает дорогу по эту сторону долины. Кто-нибудь хочет
поспорить  со  мной   на   десять  долларов,  что  после  сегодняшней  ночки
Костоломный отрог еще не под водой? Никто  не  хочет прокатиться  до него на
грузовичке?  Говорю  вам, чертовы вы тугодумы, и снова повторяю:  если мы не
вернемся  на  склоны  на  этой  самой  неделе, на  этой  сукиной  неделе  --
забастовка  там,  не  забастовка,  пикетирование  --  не  пикетирование,  --
зарубите себе  на носу,  что  всю зиму по понедельникам мы будем  кататься в
Юджин за карточками по безработице!
     Он поворачивается к ним спиной,  чувствуя на себе их  взгляды, а  также
то,  что   за  всем  этим  наблюдает  Дрэгер.  Ну   что  ж,  это  должно  их
удовлетворить.
     Он  ожидает, что  Дрэгер как-то  отреагирует,  но вызванная  его  речью
тишина затягивается.  Плечи его  поднимаются и опадают  в тяжелом вздохе. Он
снова  потирает  шею.  И когда он снова поворачивается к  ним лицом, на  нем
обвисают  морщины, свидетельствующие об усталости и самопожертвовании. Тедди
наблюдает за  происходящим в зеркале -- все, словно  перепуганные насекомые,
-- Ивенрайт возвращается к столу... и больше всех испуган сам Ивенрайт.
     --  Парни... я хочу сказать... вы же все знаете! Вы же знаете,  о чем я
говорю, что я, мать вашу растак, твержу вам уже целую неделю! И еще раньше я
предупреждал их, мистер Дрэгер, я делился с ними своими подозрениями...
     И, как бы он ни старался выглядеть крутым и смелым, больше всего боится
этих темных сил... сам, Ивенрайт.
     --  До вчерашнего  дня  я  держал все в тайне, дожидаясь, когда  я буду
уверен, когда получу копию...
     Самый  перепуганный  вид  у Гиббонса, но он  не такой глупый, чтобы  на
самом деле быть таким испуганным, как выглядит.
     --  До вчерашнего  дня  вы, ребята, думали,  что  мы неплохо  стоим.  И
несмотря на  все мои улики  против  Стамперов,  мне никак  не удавалось  вас
расшевелить. Вы думали: "Подождем еще немного".  Вы  думали: "„Ваконда
Пасифик"  долго не  продержится, им  нужен лес. Им надо складировать  его на
просушку для  весенних работ". Вы считали, что  мы  их взяли  за горло,  да?
Потому что, вы  считали, компания ничего не заработает, если у  нее не будет
продажного леса. Вы думали: "О'кей, пока солнце светит Хэнку Стамперу, пусть
пользуется, нас  это не касается. Живи и давай  жить другим. Нельзя осуждать
человека за  то, что он честно зарабатывает  свой  трудовой доллар". Так  вы
думали,  верно?  --  Он сделал паузу,  чтобы  осмотреть  присутствующих;  он
надеялся, что  Дрэ-гер  обратил  внимание на то,  как  все,  один за другим,
включая даже агента по  недвижимости и его деверя, стыдливо  опустили глаза.
-- Виллард Эгглстон -- по соседству с  Гиббонсом, он боится не меньше Флойда
Ивенрайта, хотя на его  лице и  не написано такого  смятения. --  Да, сэр...
"Нельзя осуждать человека за то, что он честно зарабатывает свой доллар", --
так  вы думали. -- Флойд снова начинает  опускаться на стул и  тут же  опять
подскакивает: --  Но в этом-то  все и дело, черт побери! Все это время он не
просто  честно зарабатывал свои доллары! Все  это  время, пока он тут бегал,
улыбался и пожимал нам руки, он резал нас без  ножа, точно так же, как  этот
дождь теперь перерезал нам дороги!
     И все они болтают о дожде и дорогах, когда на самом деле все зависит от
тьмы;  стоит мне перерезать здесь  провода --  и все  они тут же перемрут от
страха...
     Теперь  Ивенрайт  приближался  к  кульминационной точке  --  он  слегка
присел, и голос у него стал нежным, как у Спенсера Треси, когда тот побуждал
своих соплеменников к действию.
     -- И я говорю вам, парни, запомните: если мы не уговорим этого упрямца,
так  его растак,  чтобы он  разорвал... свой незаконный  контракт с "Ваконда
Пасифик",  если  мы,  как и собирались, не  загоним  этих толстожопых в угол
своей забастовкой,  если они  не начнут бегать там кругами в своем  Фриско и
Лос-Анджелесе, так  как им  к весне  будут нужны  бревна и лес,  если  мы не
сделаем этого в ближайшем будущем,  пока дождь не  размыл дороги так, что их
уже  будет  не  восстановить,  можете  или  сказать своим бабам,  чтобы  они
привыкали  жить на государственные пятьдесят  два сорок  в  неделю, или идти
подыскивать себе  другую  работу! --  Он с  мрачной  решимостью кивнул своим
слушателям и наконец  с торжествующим видом повернулся  к стоящему в стороне
стулу, где с непроницаемым видом режиссера на прослушивании восседал Дрэгер.
--  Разве вам  так  не кажется,  Джонни? -- Раскрасневшись от  искренности и
заливаясь  потом  от  близости печи. --  Разве вы  иначе воспринимаете  наш