т,
нет,  все это плохо...  Ах,  какая я! Столько дней думаю и не могу придумать
ничего путного..."
     Ада Сольская сирота,  очень богатая невеста.  Она,  точно, больше жизни
любит своего брата Стефана;  у  нее,  точно,  есть близкая и  дальняя родня,
которая тоже любит ее  больше жизни,  и  сама она  вот  уже полтора года как
кончила пансион и могла бы появиться в свете,  где ее,  как говорят,  ждут с
нетерпением; но Ада, невзирая на это, живет у пани Ляттер. Она платит тысячу
рублей в  год за  квартиру с  полным пансионом и  живет в  доме пани Ляттер,
потому что  ей,  как  она утверждает,  негде жить.  Родню,  которая любит ее
больше   жизни,   она   недолюбливает,   что   ж   до   обожаемого  Стефана,
тридцатилетнего холостяка,  то  он  помешан  на  заграничных университетах и
катается по  заграницам,  хотя уверял,  что  когда Ада  кончит пансион,  они
больше не расстанутся.  Либо он поселится с нею в одном из родовых поместий,
либо  они  будут разъезжать по  Европе в  поисках университетов,  доселе еще
никем не открытых.
     Если  Ада  выражала иногда сомнения в  реальности этих  проектов,  брат
коротко отвечал ей:
     - Милая Адзя,  даже если мы этого не хотим,  наш долг беречь друг друга
до конца жизни.  Ты так богата,  что всякий захочет тебя обмануть,  а  я так
безобразен, что меня никто у тебя не отнимет.
     - Но, Стефан, - негодовала сестра, - откуда ты взял, что ты безобразен?
Это вовсе не ты, а я урод!
     - Ты  говоришь глупости,  Адзя!  -  кипятился брат.  -  Ты очень милая,
вполне приятная барышня,  вот  только робеешь немножко,  а  я!..  Да  будь я
чуточку покрасивей,  я бы застрелился от отвращения к самому себе;  но с той
красотой,  какой небо меня наградило, я должен жить. Я служу так людям, ведь
кто на меня ни взглянет,  всяк скажет:  какое счастье,  что я непохож на эту
обезьяну!
     Ада  занимает две  комнаты на  втором этаже.  В  одной  стоит  железная
пансионская кроватка,  покрытая белым покрывалом,  рядом с  нею тумбочка,  и
только гарнитур мебели, обитой серой джутовой тканью, свидетельствует о том,
что  живет  здесь  не  пансионерка.  Вторая  комната с  двумя  окнами  очень
любопытна:  она похожа на научную лабораторию. В этой комнате стоит большой"
стол, обитый клеенкой, стеллажи с книгами и атласами, классная доска с мелом
и губкой,  которые,  видно,  все время находятся в употреблении, и, наконец,
большой шкаф,  наполненный физическими и химическими приборами. Тут мы видим
точные весы,  дорогой микроскоп, вогнутое зеркало, линзу в несколько дюймов,
электрическую машину и  катушку Румкорфа.  Много в шкафу и реторт,  склянок,
пузырьков с реактивами, есть астрономический глобус, скелет какой-то птицы и
неизменный крокодил, по счастью, очень молодой и уже набитый чучельником.
     Все эти предметы,  которые приводили в восторг младших учениц и смущали
старших,  не  всегда отличавших микроскоп от электроскопа,  все эти предметы
составляли личную собственность панны Сольской. Она не только приобретала их
и содержала в порядке,  но даже умела ими пользоваться.  Это были ее бальные
платья, как говаривала она, улыбаясь печальной и кроткой улыбкой.
     Вкус к естественным наукам пробудил в ней старый учитель брата; Стефан,
сам восторженный поклонник точных наук, поддерживал это увлечение, остальное
довершили способности панны Ады и  ее отвращение к  салонной жизни.  Молодую
девушку не тянуло в общество, ее отпугивало сознание того, что она дурнушка.
Панна  Ада  пряталась в  своей лаборатории,  много читала и  постоянно брала
уроки у лучших учителей.
     Просто  богатые  члены  семьи  Сольских считали  Аду  эгоисткой,  очень
богатые -  человеком больным.  Не только они сами,  но и гости их, знакомые,
друзья не могли постигнуть, как это девятнадцатилетняя богатая невеста может
ставить науку выше салонов и не помышлять о замужестве.
     Причуды богатой помещицы стали  понятны только тогда,  когда в  салонах
разнесся  слух,  что  в  Варшаве,  наряду  с  демократизмом и  позитивизмом,
вспыхнула новая  эпидемия,  называемая эмансипацией женщин.  Стали различать
две  разновидности эмансипированных женщин:  одни  из  них  курили папиросы,
одевались по-мужски  и  уезжали  за  границу  учиться  наравне  с  мужчинами
медицине;  другие,  менее  дерзкие и  в  то  же  время  более  нравственные,
ограничивались приобретением толстых книг и избегали салонов.
     Ада была причислена ко второй разновидности;  в  связи с  чем известные
круги общества вознегодовали на  пани  Ляттер.  Но  девушки из  этих  кругов
учились в пансионах лишь в виде исключения, и все ограничилось тем, что одна
из теток Ады, которая иногда навещала племянницу, стала холоднее здороваться
с  пани  Ляттер.  Пани  Ляттер  ответила на  это  еще  большей  холодностью,
справедливо или  несправедливо полагая,  что  причина  неприязни кроется  не
столько в  занятиях Ады,  сколько в  ее  богатстве.  Если бы Ада была бедна,
думалось пани Ляттер,  ее родных и двоюродных теток не обеспокоило бы ни то,
что их  племянница приобретает толстые книги,  ни то,  что в  Варшаве начала
свирепствовать эпидемия эмансипации.
     У  дверей квартиры Ады Магдалена еще раз остановилась,  еще раз прижала
палец к губам,  как ученица,  припоминающая урок, наконец, перекрестилась и,
широко распахнув дверь, стремительно вошла в комнату.
     - Как поживаешь,  Адзя? - воскликнула она с напускной веселостью. - Что
случилось?  Я сама собиралась к тебе, а тут явился Станислав. Как поживаешь,
золотко мое? Уж не заболела ли ты?
     И,  поцеловав Аду,  она  стала всматриваться в  ее  желтое лицо,  косые
глаза,  очень высокий лоб,  очень большой рот и очень маленький нос. Бросила
взгляд  на  жидкие  темно-русые  волосы,  окинула всю  миниатюрную фигурку в
черном  платье,  приткнувшуюся в  кожаном  кресле,  но  признаков болезни не
обнаружила. Зато заметила, что Ада пристально на нее смотрит, и смутилась.
     - Это,  Мадзя,  не со мной,  а с тобой что-то случилось!  -  медленно и
мягко проговорила панна Сольская.
     Магдалену  бросило  в  жар.  Она  хотела  кинуться  Адзе  в  объятия  и
прошептать:  "Милочка, одолжи денег пани Ляттер!" - но испугалась, что может
испортить все дело, и голос у нее пресекся. Девушка опустилась на стул рядом
с Адой и, с притворной живостью глядя ей в глаза, силилась улыбнуться.
     - Я устала немного,  -  сказала она наконец,  -  но это пройдет...  Уже
прошло.
     На желтом личике Ады изобразилось беспокойство;  веки у  нее дрогнули и
большие губы сложились так, точно она собиралась заплакать.
     - Может, ты, Мадзя, обиделась за то, что я послала за тобой Станислава?
- еще тише произнесла панна Сольская.  -  Знаю, я сама должна была сходить к
тебе, но мне казалось, что здесь, внизу, спокойней...
     Магдалена в  одну минуту обрела утраченную энергию.  Она склонилась над
креслом и схватила подругу в объятия,  смеясь с такой искренностью,  с какой
только она одна и умела смеяться во всем пансионе.
     - Ах,  какая ты нехорошая,  Ада! - воскликнула она. - Ну, как ты можешь
подозревать меня в этом? Разве ты когда-нибудь видела, чтобы я обижалась, да
еще на тебя, такую добрую, такую милую, такого... ангельчика!
     - Ты знаешь,  я  боюсь,  как бы кого-нибудь не обидеть...  И без того я
доставляю людям одни огорчения...
     Дальнейшие признания Магдалена прервала поцелуями,  и  -  все  опасения
рассеялись.
     - Я тебе вот что хотела сказать,  - заговорила Ада, опершись маленькими
ручками на подлокотники кресла.  -  Ты знаешь, Романович не может давать нам
уроки, он ушел из пансиона.
     - Знаю.
     - Его место занял пан Дембицкий.
     - Преподаватель географии в младших классах? Какой он смешной!
     - Кстати сказать, он крупный ученый: физик и математик, главным образом
математик. Стефек давно его знает и часто говорил мне о нем.
     - Ах,  вот как!  -  уронила Магдалена. - А с виду он все-таки странный.
Панна Говард смотреть на него не может, отворачивается.
     - Панна Говард!  -  неприязненно сказала Ада.  -  От кого только она не
отворачивается,  хотя сама не из красавиц.  Дембицкий вовсе не безобразен, у
него такое кроткое лицо, а заметила, какой у него взгляд?
     - Глаза у него, правда, красивые: большие, голубые.
     - Стефек мне говорил,  что у Дембицкого необыкновенный взгляд. Он очень
тонко это подметил.  "Когда Дембицкий на тебя смотрит,  -  сказал он,  -  ты
чувствуешь, что он все видит и все прощает".
     - Верно!  Какое чудесное определение! - воскликнула Мадзя. - И куда это
годится, что такой человек преподает географию в младших классах!
     По лицу Ады пробежало облако.
     - Стефек ему тоже пророчил, - сказала она, - что он не сделает карьеры,
потому что слишком скромен. А очень скромные люди...
     Она махнула рукой.
     - Ты права!  У него такой странный вид оттого,  что он робок. Во втором
классе он так смутился, что, представь себе, девочки стали хихикать!
     - Час  назад он  сидел у  меня с  пани Ляттер,  и  вид у  него тоже был
озабоченный. Но когда пани Ляттер вышла и мы заговорили про Стефека, а потом
старик начал задавать мне вопросы,  веришь,  он  совсем переменился.  Другой
взгляд, другие движения, другой голос! Знаешь, он стал просто внушителен.
     - А  может,  он будет стесняться заниматься с  нами тремя?  -  спросила
вдруг Магдалена.
     - Что ты!  Ты  просто будешь удивлена,  если я  скажу тебе,  что он  не
только заметил тебя и Элю, но и оценил вас по достоинству.
     - И меня?
     - Да.  О тебе он сказал, что ты, наверно, очень понятлива, но скоро все
забываешь.
     - Неужели?
     - Клянусь  Стефеком,   а  про  Элю  сказал,   что  математика  ее  мало
интересует.
     - Да он провидец! - воскликнула Мадзя.
     - Конечно, провидец, - ведь с Элей у меня уже неприятности. Сегодня она
за весь день ко мне не заглянула, хотя несколько раз прошлась, напевая, мимо
двери, - с сожалением сказала Ада.
     - Чего же ей надо?
     - Откуда я знаю? Может, обиделась, а скорее всего больше меня не любит,
- прошептала Ада.
     - Что ты!
     Губы у Ады задрожали и щеки покрылись румянцем.
     - Я понимаю,  что любить меня невозможно, - сказала она, - знаю, что не
заслуживаю никакой привязанности,  но  это  обидно.  Только для того,  чтобы
подольше побыть с  нею,  я  не уезжаю за границу,  а  ведь тетушка с каникул
настаивает на том,  чтобы я ехала, и даже Стефек напоминал об этом. Я ничего
от нее не требую,  хочу только изредка поглядеть на нее.  С  меня достаточно
услышать ее  голос,  даже если она будет разговаривать не  со  мной Господи,
ведь это так мало,  так мало,  а она мне и в этом отказывает! А я-то думала,
что у красивых людей и сердце должно быть лучше!
     Магдалена слушала, сверкая глазами; решение ее созрело.
     - Знаешь что!  -  воскликнула она,  хлопнув в  ладоши.  -  Я  все  тебе
объясню.
     - Она сердится за то, что Романович не дает нам уроков?
     - Что ты!..  У нее, - вполголоса произнесла Магдалена, нагнувшись к уху
Ады, - у нее, наверно, крупные неприятности.
     - Какие неприятности? Она сегодня напевала в коридоре.
     - То-то  и  оно!  Чем больше человек отчаивается,  тем больше старается
скрыть свое горе.  О,  я  это знаю по опыту,  я сама громче всего пою тогда,
когда опасаюсь беды.
     - Что же с нею случилось?
     - Видишь ли,  -  прошептала Магдалена,  положив Аде  руку на  плечо,  -
сейчас ужасная дороговизна,  родители не платят за девочек,  тянут,  и  пани
Ляттер может не хватить денег на расходы.
     - Откуда ты об этом знаешь? - спросила Ада.
     - Я писала письма родителям. А ты откуда знаешь?
     - Я? От пани Ляттер, - ответила Ада, одергивая тонкими пальцами платье.
     - Она тебе говорила? И что же?
     - Ничего. Все уже в порядке.
     Магдалена отодвинулась от нее, а потом внезапно схватила ее за руки.
     - Ада, ты одолжила денег пани Ляттер?
     - Ах,  господи, ну и что же! Но, Мадзя, заклинаю тебя, никому не говори
об этом. Никому! Если Эля узнает... Да я тебе все расскажу.
     - Если это тайна, я не хочу слушать! - упиралась Магдалена.
     - От тебя у меня нет секретов.  Видишь ли, я уже давно хотела попросить
Элену поехать со  мной за  границу.  Я  знаю,  пани Ляттер позволила бы  нам
поехать с  тетей  Габриелей,  но  ужасно боюсь,  что  если  Эля  дознается о
деньгах, она обидится и не поедет. Она порвет со мной отношения.
     - Помилуй,  что ты говоришь?  Она должна еще больше любить тебя,  и она
будет любить...
     - Меня никто не любит, - прошептала Ада.
     - Ах,  какая ты смешная! Да я первая так тебя люблю, что готова за тебя
в  огонь и воду.  Неужели ты не понимаешь,  что ты добра,  как ангел,  умна,
способна,  а главное, так добра, так добра! Ведь не любить тебя может только
человек без ума, без сердца. Сокровище мое, золотая моя, единственная!
     Эти возгласы сопровождались градом поцелуев.
     - Мне стыдно,  -  улыбаясь, ответила Ада, у которой слезы показались на
глазах.  -  Это ты лучше всех.  Потому я  и  позвала тебя и  хочу попросить,
уговори ты осторожно Элю поехать за границу.
     - Думаю, ее и уговаривать не надо.
     - Да, но со мной...
     - Именно с тобой. Где она найдет лучшее общество и лучшую подругу?
     - Она меня не любит.
     - Ты ошибаешься, Эля очень тебя любит, только она немного странная.
     - Она бы,  может,  и любила меня,  если бы я была бедной,  а так... она
слишком горда...  Так  что с  нею,  Мадзя,  мы  должны быть очень осторожны.
Ни-ни, ни звука об этих несчастных деньгах.
     - Будь покойна,  - ответила Магдалена. - Я сейчас пойду к Эле и столько
наговорю  ей   про   пана  Дембицкого,   что  она  сама  придет  к   тебе  с
благодарностями.


                                Глава пятая

                                 Красавицы

     Когда  Мадзя  вышла из  комнаты Ады,  ночь  уже  надвигалась;  от  туч,
затянувших небо,  ночной сумрак казался гуще,  дождь шел вперемешку с мокрым
снегом.  В коридоре зажгли лампы. При свете их Мадзя увидела, что с лестницы
спускается классная дама,  панна  Иоанна,  разодетая как  на  бал.  Слышался
шелест  ее  кремового платья с  изящным облегающим лифом,  открытым спереди,
словно  полуотворенная дверь,  из-за  которой  осторожно  выглядывала грудь,
подобная лепесткам белой розы.
     - Ты куда, Иоася? - спросила Магдалена.
     - Сейчас к панне Жаннете, а потом со знакомыми на концерт.
     - Ты просто прелесть, а какое платье!
     Иоанна улыбнулась.
     - Да,  вот что,  Мадзя,  -  сказала она помягче,  -  меня заменит панна
Жаннета. Но, может, ты ей поможешь, а?
     - Конечно.
     - Мадзя, милочка, дай мне свои браслетки.
     - Возьми, пожалуйста, они в столике.
     - А может, ты дашь и веер?
     - Бери все. Веер тоже в столике.
     - Ну, тогда я возьму и твою кружевную наколку.
     - Ладно, она под столиком, в шляпной коробке.
     - Спасибо, дорогая.
     - Желаю тебе повеселиться. Ты не видела Эленки?
     - Наверху ее нет, она, наверно, у себя. До свидания.
     Она  скрылась на  повороте коридора,  слышен был  еще  только шелест ее
платья.
     "Какая  эта  Зося  глупая!  -  подумала Магдалена.  -  Да  разве  Иоася
позволила бы..."
     В комнате Эленки было пусто. Магдалена уже хотела уйти, когда на пороге
третьей комнаты показался вдруг белый призрак, который делал ей знаки рукой.
Это была Эленка.
     Мадзя неслышно прошла по коврам в  спальню пани Ляттер,  полуосвещенную
цветной лампочкой.
     - Ты только взгляни,  какой он забавный!  -  прошептала Элена и увлекла
Мадзю к неплотно притворенной двери, ведущей в кабинет пани Ляттер.
     На диванчике,  предназначенном для гостей, сидел седой грузный господин
с сизыми щеками и вел разговор с пани Ляттер.
     - Опекун Мани Левинской, - шепнула Эля.
     - Я очень доволен,  сударыня,  -  говорил господин,  - девочка с каждой
четвертью кажется мне лучше.  А  как рассудительна,  какая хозяйка,  и  кофе
нальет,  и чай заварит...  Когда она после каникул уехала в Варшаву, я места
себе не находил.  Тьфу! Даже такая маленькая женщина и то оживила дом; а что
же  было бы,  если бы  в  нем  поселилась настоящая хозяйка,  женщина умная,
зрелая, видная...
     - Ваш  дом  очень выиграет,  когда Маня  окончит пансион,  особенно же,
когда она выйдет замуж. Наверно, и тогда вы ее не отпустите, - ответила пани
Ляттер.
     - Ах,  сударыня,  да неужели я так немощен, что сам не могу жениться? О
детях,  признаться,  я не помышляю,  поздно,  сударыня,  но от жены не думаю
отказываться.
     Пани Ляттер кашлянула.
     - Да,  сударыня.  Имение у  меня не  из плохих,  от долгов свободно,  и
денежки найдутся;  дом каменный,  просторный,  на берегу реки.  Рыба, грибы,
охота,  купанье,  что угодно для души,  сударыня. Только, честное слово, без
бабы невмоготу, особенно, как зима придет...
     - Не хотите ли повидать Маню? - прервала его пани Ляттер.
     - Маня  от  меня не  убежит,  а  я,  сударыня,  тем  временем слажу тут
потихоньку с  вами это дельце.  Не  помогут вам ни  уловки,  ни  ужимки,  ни
разговорчики,  рано или поздно я своего добьюсь,  и прошу покорно, сударыня,
придется вам согласиться...
     Эленка,  заткнув уши,  убежала в свою комнату,  Магдалена с недовольным
видом последовала за нею.
     - Как можно подслушивать,  Эля?  А ты еще и меня тянешь! Я уверена, что
твоей маме это было бы неприятно.
     - Нет,  что за прелесть!  -  смеялась панна Элена.  - Представляю себе,
какую мину состроил бы Казик,  если бы я сказала ему, что у нас будет третий
папочка...
     - Эля!
     - Разумеется,  я  не скажу,  а то он начнет тратить еще больше денег...
Каменный просторный дом на  берегу реки...  Уж  не дворец ли?  Так или иначе
приглашаю тебя, Мадзя, на рыбу, грибы, купанье и охоту.
     У Магдалены прояснилось лицо,  ей подумалось, что положение пани Ляттер
не  такое  уж  безвыходное,  если  она  может  выйти  замуж  за  человека со
средствами.
     - Ты сегодня не была у Ады, - сказала она Эле, меняя тему разговора.
     Панна  Элена  уселась на  диван  и,  играя  кружевом голубого халатика,
перестала смеяться и зевнула.
     - Какая скучная эта Ада со своими страхами и ревностью,  - сказала она.
- Отдалила Романовича за то,  что он был влюблен в меня,  и договаривается с
этим образиной Дембицким, который похож на жабу.
     - Чем кокетничать с учителем, ты бы слушала лекции.
     - Плохо ты меня знаешь! Не нужны мне ни ваша физика, ни ваша алгебра, а
кокетничать с кем-нибудь я должна,  пусть даже с Дембицким. Вот увидишь, как
сладко он будет на меня поглядывать. Ада, пожалуй, придет в отчаяние.
     - Как можешь ты говорить так об Аде?  -  воскликнула Магдалена.  - Она,
бедная, так тебя любит!
     - Нечего сказать, бедная, невеста с миллионным приданым!
     - Она и за границу не уезжает для того, чтобы подольше побыть с тобою.
     - Пусть меня прихватит, тогда еще дольше побудет со мной.
     Мадзя от радости захлопала в ладоши.
     - Ада об этом только и мечтает!  - воскликнула она. - Если ты захочешь,
она поедет с тобой хоть завтра, в любую минуту.
     - А  пока ждет,  чтобы я  ее попросила.  Нет,  я  этого не сделаю.  Мое
общество, во всяком случае, стоит не меньше, чем состояние панны Сольской.
     - Эля,  - сжимая ей руки, сказала Мадзя, - ты совсем не знаешь Ады. Она
сама бы  тебя попросила,  но  не  может отважиться,  боится,  как бы  ты  не
обиделась.
     - Ха-ха-ха!  Чего же тут обижаться? Деньги на поездку мама не откажется
дать,  остановка только за  оказией да приличными спутниками.  Ехать со мной
хочет панна Сольская со своей тетушкой,  стало быть,  я завишу от них, они и
должны спросить у меня согласия. Да, я поеду за границу!
     - Если так,  то  это дело решенное,  -  сказала Магдалена.  -  Ада тебя
попросит. Только, Эля, зайди к ней на минутку, она так скучает без тебя.
     Панна Элена оперлась головой о спинку диванчика и закрыла гла