е на лестнице доложила об этом Мадзе, когда та вернулась из
города.
     - А панна Ада дома?
     - Нет. Барышня ушли в одиннадцатом часу к работницам.
     Мадзя поспешила к себе,  но ни в гостиной,  ни в кабинете не нашла пани
Арнольд.  Только заглянув в  комнату к  Аде,  куда была отворена дверь,  она
заметила за  портьерой американку с  записной книжкой и  карандашом в  руке.
Американка разглядывала портреты родителей Ады,  висевшие над  кроватью,  и,
как показалось Мадзе, срисовывала их.
     "У этих американцев привычка все записывать!" - подумала Мадзя.
     Услышав  шум  шагов,  пани  Арнольд  повернулась и  поспешно захлопнула
книжку.
     Затем,  без  всяких объяснений по  поводу своего присутствия в  комнате
Ады, она перешла в гостиную Мадзи.
     - Я   хотела  поговорить  с  вами  о  важных  делах,   -   сказала  она
по-французски.  - Только, пожалуйста, не смейтесь надо мной, хотя это вполне
естественно  в  стране,   где  не  верят  в  мир  духов  или  совсем  им  не
интересуются.
     Мадзя слушала ее,  силясь подавить удивление.  Пани  Арнольд уселась на
диванчике, спрятала записную книжку и продолжала:
     - С  некоторых пор  я  общаюсь с  покойной...  с  матерью Элены и  пана
Казимежа.
     Мадзя широко раскрыла глаза. Она знала, что пани Арнольд спиритка, слух
об этом шел по всей Варшаве.  Но до сих пор у  нее с пани Арнольд не было на
эту тему никаких разговоров.
     - Это очень тяжело для меня,  -  продолжала пани Арнольд,  - не потому,
что я  ревную к  прошлому моего мужа,  нет!  Эта несчастная очень страдает и
чего-то от меня хочет, но чего, я не могу понять...
     - Она страдает? - переспросила Мадзя.
     Пани Арнольд махнула рукой.
     - Ах, это одно из самых ужасных состояний души. Представьте себе, панна
Магдалена: она не отдает себе отчета в том, что умерла!
     У Мадзи дрожь пробежала по спине.
     - То есть как это? Что же ей может казаться?
     - Ей кажется,  что она в больнице, где ее не только насильно держат, но
и ничего не говорят о детях. Поэтому она в страшной тревоге.
     Мадзя перекрестилась.  Все эти речи были так новы для нее, что в голове
девушки готово было родиться подозрение,  что  пани Арнольд мистифицирует ее
или просто сошла с ума.  Но американка говорила с таким сочувствием в голосе
и  с такой естественностью,  точно речь шла о событии,  в котором нет ничего
удивительного.
     - Это вы отвозили покойницу в тот день,  когда она оставила пансион?  -
спросила пани Арнольд.
     - Да.  Но я  проехала с  нею только по одной улице.  Она говорила,  что
уезжает дня на два. В конце концов всем было известно, что я ее провожала, я
и не скрывала этого, - оправдывалась испуганная Мадзя.
     - Покойница считала вас как бы своей второй дочерью, любила вас?
     - Да, она любила меня.
     - А не говорила ли она когда-нибудь, что хотела бы женить на вас своего
сына.
     Мадзя вспыхнула,  но краска тут же сошла у  нее с  лица.  Дыхание у нее
захватило.
     - Никогда! Никогда! - ответила она сдавленным голосом.
     Пани Арнольд пристально на нее посмотрела и спокойно продолжала:
     - Партия была бы не из блестящих;  но не будем говорить об этом.  Какое
состояние оставила покойница?
     - Никакого, - ответила Мадзя.
     - А  вы не ошибаетесь?  У  Элены в банке лежит несколько тысяч,  у пана
Казимежа действительно нет ни  гроша,  но  и  он  ждет каких-то  денег после
матери.  Так по  крайней мере он говорит моему мужу,  когда занимает у  него
деньги. Стало быть, состояние осталось...
     - Простите,  никакого состояния не осталось,  -  настаивала Мадзя.  - В
позапрошлом году  пани  Ляттер заняла осенью у  Ады  шесть тысяч.  Мне  даже
кажется,  что она бросила пансион по  той причине,  что у  нее не оставалось
денег. Долги были погашены паном Сольским или Адой.
     Пани Арнольд нахмурилась.
     - Ну тогда,  - сказала она вполголоса, - мой муж, наверно, тоже кое-что
им дал. Ничего не поделаешь, это дети его жены!
     Затем она взяла Мадзю за руку и с жаром воскликнула:
     - Клянусь своей верой, мне не жалко, что мой муж что-то сделал для них,
мне не жалко,  что Элена живет у  нас.  Где же ей еще жить?  У  брата?  Наши
доходы  здесь  настолько значительны,  что  мы  можем  не  стеснять  себя  в
средствах,  останется кое-что  и  для моего Генрися.  Но  я  понимаю причину
тревоги,  которая овладела покойницей: ее дети живут из милости, а это ранит
сердце матери.
     Мадзя почувствовала, что краснеет.
     - К  тому же,  -  продолжала американка,  -  этому конца не видно.  Пан
Казимеж бездельник и гуляка,  ему грозят неприятности, а может, и опасность,
- об  этом  меня предупредили духи,  -  а  Элена могла бы  сделать блестящую
партию,  но все разрушает собственными руками.  Панна Магдалена,  вы знаете,
пан Сольский хоть и не верит в бога,  но человек он недюжинный. Богат, умен,
муж уверяет,  что у него даже есть коммерческая жилка,  -  а главное, он был
влюблен в  Элену до безумия.  Я  видела:  вулкан!  Но сейчас я вижу,  как он
переменился.  Он и сегодня,  когда Элена рядом, готов для нее на все, но это
уже не та любовь.
     - Эля без нужды дразнит его,  кокетничает с другими молодыми людьми,  -
вставила огорченная Мадзя.
     - Это бы  еще полбеды,  -  продолжала пани Арнольд.  -  Но пан Сольский
слишком умен  и  чувствителен,  чтобы не  требовать от  жены любви к  людям,
какой" то веры,  идеала. Меж тем для Элены идеалы не существуют, она смеется
над ними.  А  так как она слишком горда для того,  чтобы притворяться,  то с
паном Сольским держит себя совершенно цинически. "Я тебе дам свою красоту, а
ты мне взамен состояние и имя" -  вот ее девиз! Пан Сольский не совсем верит
ей,  думает, что она позирует, и все же он заметно охладел и может совсем ее
бросить.
     - Вы не говорили с нею об этом? - спросила Мадзя.
     - Пробовала,   но  безрезультатно.  Да  и  не  могу  я  торопить  ее  с
замужеством,  - она может заподозрить, что я хочу от нее избавиться. Меж тем
время идет и  делает свое дело.  Месяц,  другой -  и  пан Сольский,  который
сегодня, если его привлечь, женился бы, завтра охладеет к ней.
     - Они уже были помолвлены,  но между ними произошел разрыв,  -  сказала
Мадзя.
     - Такой  разрыв  не  имеет  никакого значения.  Красивые женщины  могут
дорожиться; на мужчин это оказывает спасительное действие. Но нельзя слишком
натягивать струну.
     Мадзя вопросительно уставилась на пани Арнольд.
     - Так вот какая у меня просьба к вам,  -  сказала пани Арнольд, заметив
этот взгляд. - Я с Эленой не могу говорить ни о замужестве, ни о тревогах ее
матери. Поговорите вы с нею, как подруга...
     - Пани  Ляттер очень  хотела этого  брака  и  очень  страдала,  узнав о
разрыве.
     - То-то и оно.  Разрыв, быть может, и явился одной из причин ее гибели.
Позвольте заметить,  что в деликатной форме вы можете напомнить Эле и о том,
что  сделали для покойницы Сольские.  Если в  сердце Элены проснется чувство
благодарности и  страха за  завтрашний день,  она переменит свое отношение к
пану Стефану.
     Разговор был исчерпан, и пани Арнольд вернулась к вопросу о спиритизме.
Она  выразила сожаление по  поводу того,  что  в  этой стране просвещенные и
имущие классы мало думают о  мире духов,  и  в качестве примера привела Аду,
которую больше  занимают такие  матерьяльные предметы,  как  микроскоп,  или
такие  современные  вопросы,   как  женский  союз,   чем  будущая  жизнь  ее
собственной души и нынешнее положение родителей.
     - Вам надо обратить Аду,  и она станет ревностным апостолом,  - сказала
Мадзя.
     Пани Арнольд смотрела в какую-то неопределенную точку и качала головой.
     - Дорогая панна Магдалена,  -  ответила она,  - я много думала над тем,
как  обратить  в   лоно  истинной  веры  хотя  бы  эту  семью,   потому  что
состоятельные,  просвещенные и  влиятельные люди  могут  много сделать добра
своим ближним.  Но как их убедить? Духи для нас не слуги, они не являются по
первому зову.  Мы,  посредники между здешним и  нездешним миром,  не  всегда
понимаем их  голоса и  можем ошибаться.  Часто нам нужны средства совершенно
земные,  помощь людей,  а люди не всегда,  увы, далеко не всегда заслуживают
доверия. Поверьте, если бы не чувство долга, если бы не надежда, что религия
наша в корне изменит и улучшит мир,  принесет ему счастье, поверьте, если бы
не это, я отказалась бы от своего призвания. О, какое это тяжкое бремя! Само
общение  с  духами  причиняет много  страданий.  А  если  мы,  несовершенные
созданья,  ошибаемся,  сколько насмешек и клеветы обрушивается на нас! А как
мешает это распространению веры, несмотря на ее истинность!
     Прощаясь, пани Арнольд спросила у Мадзи:
     - Вы давно уже знаете пана Згерского, что он, хороший человек?
     - Право, не скажу вам. Кажется, да.
     - Он  человек ловкий и  мог бы  быть полезен,  но  уж  очень он  быстро
обратился в нашу веру,  так что я просто колеблюсь... А панна Эдита, которая
живет у тети Сольских, она, может, себе на уме?
     - Этого я не знаю.
     - Можно ли ей верить?
     - Я ее очень мало знаю, - ответила смущенная Мадзя.
     - Вот  видите,  как  трудно собрать у  людей самые простые сведения!  -
вздохнула пани Арнольд.  -  Но не могу же я спрашивать у духа Цезаря, какого
мнения он о Згерском,  или у духа Марии-Антуанетты, какого он мнения о панне
Эдите. Ну, до свидания, - сказала она, крепко пожимая Мадзе руку. - Я думаю,
вас не надо просить никому не рассказывать о  нашем разговоре.  Детям не все
можно сказать о  матери,  а  непосвященным о  тех  трудностях,  которые нам,
медиумам, приходится преодолевать. Я не теряю надежды, что среди посвященных
вскоре увижу и вас. Духи не раз давали мне это понять. Итак, adieu!
     После ухода болтливой американки Мадзе несколько минут казалось, что та
все еще говорит.  Все плыло у  Мадзи перед глазами,  ей  стало страшно,  она
испугалась то  ли  духов,  то ли пустых комнат,  которые окружали ее со всех
сторон.
     "Боже!  -  думала она,  хватаясь за голову.  - Душа, которая не знает о
том, что оставила тело, и думает, что она в больнице!"
     Ей  представились фигура  и  лицо  пани  Арнольд.  Сумасшедшая она  или
мистификатор?  Какое там! Обыкновенная хорошая женщина, немного болтлива, но
о своих виденьях или привиденьях рассказывает с глубочайшей верой.
     "Откуда ей  пришло в  голову,  что  пани  Ляттер хотела выдать меня  за
своего сына?  Вторая дочь!..  Впрочем, ей могла сказать об этом Эля! Так или
иначе  этот  странный апостол  спиритизма напомнил мне  о  моем  долге.  Эля
должна, должна выйти замуж за пана Стефана!"
     Когда Мадзя подумала об  этом,  ей  представился пан Стефан,  красивый,
несмотря на свое безобразие,  исполненный энергии и  благородства,  наконец,
такой любезный с нею.
     "Пани Арнольд права:  когда пан  Стефан рядом с  Элей,  он  весь  в  ее
власти.  Сколько раз я сама это видела! Несносный бабник! Как он поглядывает
даже на меня!  Да и Ада не скрывает,  что он не пропустит ни одной юбки.  Ну
конечно, если Эля захочет, он женится на ней. И это будет самое лучшее!.."
     Она тихо вздохнула, стараясь не думать о пане Стефане. Какое ей до него
дело? Она уважает его, восхищается им - вот и все. Но как он благороден, как
прекрасен в  своих порывах и как добр,  когда старается не ухаживать за ней,
ведь она гостья его сестры.  Нет ничего удивительного,  что эти аристократки
рады отбить его  у  Элены.  Но  он  должен стать мужем Элены!  Только Элены,
наперекор всем этим светским барышням.  По склонностям, по всей своей стати,
а главное,  по красоте она тоже аристократка. Ну, которая из них, пусть даже
самая титулованная, может сравниться с нею?


                             Глава шестнадцатая

                    На горизонте появляется пан Згерский

     Через несколько дней на углу Маршалковской и Крулевской с тяжелой синей
конки соскочил пан Згерский и,  как огромный мяч,  подкатился прямо под ноги
Мадзе. Он широко раскланивался и утирал с лысины пот.
     - Какое счастье,  что я встретил вас!  -  воскликнул он. - Я даже хотел
приехать к  вам засвидетельствовать свое почтение.  Вам не  через Саксонский
сад?
     - Что ж, пожалуй.
     - Вы всегда одинаково добры.  Какой жаркий день! Не хочется верить, что
сейчас апрель.  В  саду как будто прохладней,  да и  весенний пейзаж для вас
самая прекрасная рамка.  Посмотрите,  кое-где  уже  пробились светло-зеленые
стебельки  травы!  И  почки,  честное  слово!  Малюсенькие!  Почечки,  можно
сказать,  а уже завязались.  А небо? Взгляните, какая лазурь! А эти облачка,
белые,  как лебяжий пух на  шейках у  дам на  балу...  Вы сегодня прелестны,
как... как всегда! Решительно не могу подобрать сравнения. Не знаю, весна ли
на меня действует или вы, но я чувствую себя возрожденным...
     - У вас ко мне дело? - прервала его Мадзя.
     - И  всегда одинаково скромны,  -  говорил Згерский,  сладко улыбаясь и
ласкающим взглядом быстрых глазок окидывая Мадзю. - Да, дело, и не одно...
     - Любопытно знать...
     - Прежде всего личное. При всякой, даже мимолетной встрече с вами, меня
в  первую минуту охватывает неприятное чувство,  мне  как будто стыдно,  что
все-таки я нехороший человек. Но прошла эта первая минута, и я вознагражден:
я чувствую, что стал как будто лучше.
     Он говорил так горячо и деликатно,  так убежденно,  что смущенная Мадзя
не могла на него сердиться.
     - Ну, а какое у вас еще дело ко мне? - спросила она с легкой улыбкой, а
про себя прибавила:
     "Какой смешной комплиментщик!"
     - Это уже не  личное дело,  а  потому оно важнее,  -  ответил Згерский,
меняя тон. - Речь идет о человеке, который для вас не безразличен...
     - Догадываюсь:  об Эле!  О,  вы,  может,  думаете, что я забыла про наш
уговор? Тогда у Корковичей...
     - Какой уговор? - удивился Згерский.
     - Мы ведь хотели позаботиться об ее будущности,  и  я сразу догадалась,
что  речь  идет  о  ней  и  о  пане Сольском,  о  свадьбе,  которую Эля  так
опрометчиво расстроила. Но я надеюсь, что все уладится...
     - Что?  Какая свадьба? Какой пан Стефан? Я ведь тоже Стефан. Но если вы
имеете в виду панну Элену и пана С.,  то простите,  сударыня, я об этом и не
помышлял.
     - Но  я  помню ваши  слова:  мы  должны заняться будущностью этих  двух
детей, то есть Эленки и ее брата...
     - Мои слова?  -  с  изумлением спросил Згерский,  остановившись посреди
аллеи и  сложив на груди руки.  -  Из этих двух детей,  как вы их называете,
панна Элена интересуется сейчас,  ясное дело,  с какими намерениями, молодым
Корковичем.  А что касается пана Казимежа, то это мот, которому нужны только
деньги,  и наглец, который на дружеские замечания отвечает самым неприличным
образом.  К  планам,  о  которых вы  говорите,  я  не  желаю  иметь никакого
касательства.  Я  хотел  сообщить  вам  важную  новость,  касающуюся  нашего
благороднейшего пана Стефана.
     - Не правда ли,  редкого благородства человек? - с восторгом подхватила
Мадзя.
     - Это необыкновенный человек! Это, панна Магдалена, гений ума, энергии,
характера!  Это человек,  который просто наносит ущерб людям оттого,  что не
занимает самого высокого положения. Ум, сердце, воля - и все это в наивысшей
степени, - вот, по моему мнению, пан Сольский...
     Казалось,   в   порыве   неумеренного  восторга  Згерский  взлетит  над
Саксонским садом.
     - Ах, как это верно!
     - А  сколько мне приходится бороться за  него!  -  воскликнул Згерский,
красноречиво глядя на  Мадзю.  -  Как  под него подкапываются,  какие строят
козни!
     - Что вы говорите? - испугалась Мадзя.
     - В эту минуту,  -  понизив голос,  продолжал Згерский,  -  капиталисты
создают против него союз,  они хотят употребить все средства,  чтобы не дать
ему построить сахарный завод,  а ведь он распорядился уже свозить материалы.
Эти люди говорят, что пан С. перехватил у них инициативу, что в будущем году
они хотели начать в тех же местах строительство сахарного завода,  а с паном
С. думали заключить контракт на поставку сахарной свеклы.
     - Что же это за люди?
     - Капиталисты,  ну  и  аристократия,  которая зависит от  них.  Они  не
выносят,  когда кто-нибудь становится им  на пути,  и  тогда ни перед чем не
останавливаются! - прибавил он еще тише.
     - Это  ужасно!  -  прошептала Мадзя,  со  страхом глядя  на  Згерского,
который в эту минуту скромно опустил быстрые глазки.
     - Хоть я  пану Сольскому человек чужой,  но я  делаю и буду делать все,
что могу, для того чтобы предупредить катастрофу.
     - Да что же они могут ему сделать?
     - Они  могут  портить  работы,  бунтовать рабочих,  подбрасывать плохие
материалы, возбуждать против него соседей и в результате - могут довести его
до  банкротства.  Так  что  вы  предостерегите пана Сольского,  конечно,  не
упоминая моего имени...
     - Что  вы!   -  возмутилась  Мадзя.  -  Кто  же  лучше  вас  может  его
информировать?
     - Как  хотите,  -  холодно ответил Згерский,  но  черные  глазки совсем
спрятал под ресницы.  -  Пан Сольский,  -  прибавил он,  - в одном не должен
сомневаться:  во  мне  он  найдет  преданного человека,  который,  оставаясь
неизвестным, будет блюсти его интересы и предупредит о всякой интриге.
     - Ужас!  -  вздохнула Мадзя,  в  равной мере потрясенная и  опасностью,
которая грозила Сольскому, и преданностью Згерского.
     - Ну вот мы и пришли,  - сказал ее спутник, снова широким жестом снимая
шляпу и кланяясь до земли,  разумеется,  насколько позволяло весьма округлое
брюшко.  - Спасибо за счастливые минуты, которые вы мне подарили, - вздохнул
он, - и позвольте вверить вам интересы пана Сольского.
     Затем он взял Мадзю за руку и, сладко глядя ей в глаза, прибавил:
     - Панна Магдалена,  объединимте наши усилия,  и  наш возлюбленный гений
преодолеет все препятствия!
     Еще  один взгляд,  еще  один поклон,  еще один поворот головы -  и  пан
Згерский покатился,  как  бильярдный шар,  в  неведомое пространство.  Когда
Мадзя исчезла из  его  глаз,  он  повернул в  противоположном направлении и,
игриво озираясь на дам, направился в известное кафе пить кофе. Там ежедневно
собирались господа, блюдущие, как и он, чужие интересы, посредники в купле и
продаже,  устройстве займов,  завязывании новых знакомств и сборе информации
обо  всем и  обо всех,  кто только мог принести доход человеку со  скромными
средствами.
     Вернувшись домой,  Мадзя в волнении бросилась к Аде и попросила позвать
пана Стефана. Когда тот пришел, она рассказала ему о разговоре со Згерским.
     - Что же вы так взволновались?  -  спросил Сольский, с улыбкой глядя на
нее.
     - Но ведь вам грозит опасность!
     - И вас это испугало? - снова спросил Сольский.
     Мадзя умолкла в смущении.
     Брат и сестра обменялись мимолетными взглядами.
     - Успокойся,  Мадзя,  -  сказала Ада.  -  Эти господа ничего Стефану не
сделают.   Об  их  претензиях  мы  давно  знаем,   а  пан  Згерский,  видно,
заинтересован в Стефане, вот и напугал тебя.
     - Но он очень расположен к пану Стефану,  - с живостью возразила Мадзя.
- Он так верно определил его характер,  говорил, что, даже оставаясь чужим и
неизвестным,  будет  блюсти его  интересы,  потому что  не  может не  питать
симпатии к человеку незаурядному...
     - Ах,  ах! - захлопал в ладоши Сольский. - Пан Згерский верно определил
мой характер! Нет, решительно я должен с ним познакомиться.
     - Кто это? - спросила Ада.
     - Ловкий делец,  быть может, немного лучше других, - ответил брат. - Он
станет приносить мне сплетни, - а вдруг которая-нибудь пригодится, - ну, а я
дам ему полсотенки в  месяц.  Столько,  сколько он  брал у  покойницы Ляттер
процентов, что, увы, у него сорвалось!
     Мадзя слушала, надувшись.
     - Вы сердитесь? - обратился к ней Сольский.
     - Вы  не  верите  человеку,  который  отзывается  о  вас  с  величайшим
уважением.