щая,  но он добрый малый и  любит меня безумно,
жить без  меня не  может.  Ах,  эти мужчины!  От  любви они буквально теряют
голову!  Представь, у Корковичей тоже любовная драма. Этот молодой Коркович,
как бишь его?
     - Бронислав, - подсказала Мадзя.
     - Вот-вот,  Бронислав.  Так он  сказал,  что застрелится,  если отец не
попросит от его имени руки какой-то девицы.
     - Может быть, Элены? - спросила Мадзя.
     - Совершенно верно.  Пани  Коркович в  отчаянии,  она  даже  на  тебя в
претензии.
     - За что?
     - А  я  почем  знаю?  -  ответила панна Евфемия.  -  Она  все  подробно
объясняла маме,  но  Ментлевич не  отходит от  меня ни на шаг и  не дает мне
принять участие в разговоре. Ах, да, Мадзя, милая, у меня к тебе просьба.
     - Я слушаю.
     - Золотая моя,  не  можешь ли ты устроить Ментлевичу приличное место на
сахарном заводе?  Кое-какие доходы у него, конечно, есть, но не большие и не
очень надежные.  А  главное,  в Иксинове мы так далеко от Варшавы и...  и от
вас.
     - Как же я могу устроить пану Ментлевичу место? - с легким раздражением
спросила Мадзя.
     Панна Евфемия обиженно взглянула на нее.
     - Но ведь ты выхлопотала место Файковскому, Цецилии и еще кому-то!
     - Это было случайно, - сказала Мадзя.
     - Ах,  вот как! - с достоинством произнесла панна Евфемия. - Никогда не
думала, что ты откажешь мне в таком пустяке. Мы могли бы быть вместе. Но ты,
видно,  не расположена поддерживать с нами прежние дружеские отношения.  Да,
счастье меняет людей!  Впрочем,  не будем говорить об этом. У меня тоже есть
гордость, и я скорее умру, чем стану навязываться.
     Мадзя сжала губы,  болтовня панны Евфемии причиняла ей почти физическую
боль.  Да и гостья заметила, что ее присутствие не очень приятно хозяйке, и,
посидев  еще  несколько  минут,   попрощалась  с   Мадзей,   едва  сдерживая
негодование.
     - Боже, помоги мне вырваться отсюда! - прошептала Мадзя после ее ухода.
     Бедняжке казалось,  что  из  водоворота бурных  сомнений ее  бросило  в
болото интриг и зависти.
     "Вот и в Иксинов докатились сплетни,  будто я -  невеста Сольского, - в
отчаянии думала Мадзя. - Надо бежать отсюда, бежать поскорее".
     Но,  вспомнив, что об этом придется говорить с Адой и объяснять причины
ухода,  Мадзя опять струсила.  Силы ее истощились,  она, как листок на воде,
плыла по воле волн.
     На следующий день Мадзя с  утра не видела Аду,  а  когда в  первом часу
пришла  из  пансиона,  горничная  подала  ей  записку  от  пани  Габриэли  с
приглашением зайти на минутку побеседовать.
     Мадзю бросило в жар, потом в холод. Она была уверена, что речь пойдет о
сплетнях,  касающихся ее и пана Сольского,  и что сегодня все будет кончено.
Мадзя поднялась наверх с тяжелым сердцем, но готовая на все.
     Тетушка Габриэля сидела с той самой престарелой дамой, которая на пасху
с  кисло-сладкой миной журила Мадзю за то,  что Ада отказалась участвовать в
благотворительном  сборе.   Старуха  была   в   черном  шерстяном  платье  и
поздоровалась с  Мадзей очень торжественно.  Зато тетушке Габриэле почему-то
вздумалось поцеловать Мадзю в лоб холодными, как мрамор, губами.
     Мадзя села напротив обеих дам, как подсудимый напротив судей.
     - Мы хотели... - начала тетушка Габриэля.
     - То есть, я просила... - перебила ее старуха.
     - Да,  да,  -  поправилась пани Габриэля, - графиня хотела поговорить с
вами по одному деликатному вопросу.
     У  Мадзи потемнело в  глазах,  но  она  быстро оправилась от  смущения.
Старуха  впилась в  нее  круглыми глазками и,  теребя  свое  черное  платье,
медленно заговорила:
     - Вы знакомы с панной Эленой... Эленой...
     - Норской, - подсказала тетушка Габриэля.
     - Да, да, Норской, - продолжала старуха. - Вам известно о ее отношениях
с нашим Стефаном?
     - Да, - прошептала Мадзя.
     - И вы,  наверно,  слышали,  что родственники Стефана,  особенно я,  не
желаем, чтобы он, Сольский, женился на... панне Норской.
     Мадзя молчала.
     - Так вот,  милая моя, - сказала старуха несколько мягче, - я чувствую,
что должна оправдаться перед вами и  объяснить,  почему я  была против того,
чтобы панна Норская вошла в нашу семью.
     - Вы хотите, чтобы я передала ей ваши слова? - с беспокойством спросила
Мадзя, не понимая цели такого необычного признания.
     - Мне  это  совершенно  безразлично.   Я  знаю  эту  девицу  только  по
фотографиям...  и  по ее репутации,  -  возразила старуха.  -  Я только хочу
оправдаться перед вами...
     - Чтобы у вас,  дорогое дитя, не создалось ложного мнения об отношениях
в нашей семье, - вмешалась тетушка Габриэля.
     Мадзю словно озарило,  на  минуту ей  показалось,  что  у  этих старух,
пожалуй,  вовсе нет враждебных намерений. Но свет быстро погас, и душа Мадзи
погрузилась в  еще более глубокий мрак.  Девушка ничего не  понимала,  ровно
ничего.  Что надо от  нее этим дамам?  Более того,  она испугалась,  что они
наслушались сплетен и могут, чего доброго, оскорбить ее.
     - Если позволите, - сказала старуха, и ее синеватые губы задергались, а
пальцы еще проворней затеребили шерстяное платье, - если позволите, я буду с
вами  откровенна.  По  моему  убеждению,  откровенность должна быть  основой
отношений между людьми.
     - Разумеется,  ваше  сиятельство,  -  согласилась Мадзя,  смело глядя в
круглые глазки, леденившие ей сердце.
     - Стефан,  - продолжала дама, - завидная партия. Даже если бы у него не
было имени и состояния, он все равно был бы принят в обществе и мог бы найти
себе невесту в нашем кругу.  Ведь мы тоже ценим ум и сердце,  которые,  увы,
теперь столь редки.  Так  вот,  панна Магдалена,  если Стефан пользовался бы
нашим уважением, даже будучи человеком бедным и неизвестным, если даже тогда
он имел бы право искать себе жену в  соответствующем кругу,  то вы не должны
удивляться,  панна Магдалена,  что для такого, каков он сейчас, мы хотели бы
найти девушку незаурядную...
     - Состояние не имеет значения, - вставила пани Габриэля.
     - Не  говори так,  Габриэля,  не следует никого вводить в  заблуждение,
даже из вежливости,  -  возразила старуха.  -  Состояние,  имя и связи имеют
очень большое значение.  Итак,  если у женщины, избранной Сольским, нет этих
преимуществ,  она должна возместить их личными достоинствами: умом, сердцем,
и главное, любовью и преданностью...
     - Поэтому девушка, которая обладает ими... - вмешалась пани Габриэля.
     - Но  панна  Норская  не  обладает  ими.  Насколько мне  известно,  это
эгоистка,  которая пускает в  ход свою красоту и  кокетство,  чтобы добиться
успеха в свете.  Ведь ты,  Габриэля,  сама мне говорила,  что она, уже после
помолвки  со  Стефаном,   кокетничала  с   другими  мужчинами.   Это  вообще
неприлично, а тогда было просто недостойно.
     - Ох! - вздохнула пани Габриэля.
     - Я кончаю,  -  сказала старуха,  пристально глядя на Мадзю, и ее синие
губы задергались еще сильней.  - Я была против этой... панны Элены не только
потому,  что у  нее нет имени и  состояния,  но и  потому,  что она не любит
Стефана,  а  любит  только себя.  Жена,  которую Стефан взял  бы  при  таких
условиях,  была бы  обязана ему  всем,  а  значит,  должна была бы  для него
пожертвовать всем.  Всем,  даже собственной семьей!  Только такую женщину мы
могли бы принять.
     - Ну, это чересчур жестоко, - запротестовала пани Габриэля. - Стефан не
стал бы на этом настаивать.
     - Но мы можем настаивать,  -  энергично возразила старуха. - Мы были бы
вправе принимать у себя пани Элену Сольскую и не принимать ее брата,  отчима
и матери, будь она жива.
     Мадзе было непонятно,  зачем ей  говорят все это.  Но  она чувствовала,
догадывалась,  что  за  этими речами кроется желание оскорбить ее,  и  в  ее
кроткой душе закипел гнев.
     - Итак, одобряете ли вы мои соображения, которые... - спросила старуха.
     - Одобряю,  ваше сиятельство!  -  перебила ее Мадзя.  -  В свое время я
советовала Эленке выйти замуж за пана Сольского. Мне казалось, что это будет
счастьем для них обоих.  Но если бы сегодня я  имела право говорить с ней об
этом,  я бы сказала ей:  "Послушай, Эленка, для бедной девушки лучше смерть,
чем блестящая партия.  Последнего человека, когда он лежит в гробу, окружают
почетом, а здесь... ты встретишь одно презрение".
     Мадзя  встала  и  поклонилась  обеим  дамам.  Старуха  с  беспокойством
посмотрела на нее, а тетушка Габриэля закричала:
     - Вы нас не поняли, панна Магдалена! Моя кузина вовсе не...
     - О, разумеется, - подтвердила Мадзя и вышла.
     Когда,  пылая от возмущения,  она вернулась к  себе,  в  комнату тотчас
вбежала Ада.
     - Ну как?  -  спросила она,  улыбаясь.  - Познакомилась поближе с нашей
двоюродной бабушкой?  Любопытное ископаемое,  не правда ли?  Но что с тобой,
Мадзенька?
     Схватив Аду за руки и судорожно сжимая их, Мадзя сказала:
     - Дай слово,  что не рассердишься.  Дай слово,  тогда я попрошу тебя об
одной вещи.
     - Даю,  даю слово сделать все,  что ты захочешь, - пообещала удивленная
панна Сольская.
     - Адочка, я уеду от вас, - прошептала Мадзя.
     В первую минуту эти слова не произвели на Аду никакого впечатления. Она
слегка  пожала плечами и  увлекла Мадзю  к  диванчику,  на  который они  обе
уселись.
     - Что это значит? - спокойно спросила она. - Я не допускаю мысли, чтобы
в нашем доме тебя могли обидеть.
     - Никто меня не обидел,  - возбужденно заговорила Мадзя, - но я должна,
должна уехать.  Я  уже давно хотела сказать тебе об этом,  и  все не хватало
духу. Но сегодня я чувствую, что больше...
     - Но в чем же дело? Я не понимаю тебя и... просто не узнаю, - возразила
Ада, с тревогой глядя на подругу.
     - Поверишь ли, я сама себя не узнаю! Что-то со мной случилось. Душа моя
истерзана,  сломлена,  разбита.  Я  часто  просыпаюсь ночью  и,  веришь  ли,
спрашиваю себя: я ли это?
     - Стало быть,  у  тебя нервы не в  порядке или ты больна.  Но мы-то чем
виноваты?
     - Вы?  Ничем.  Вы были так добры ко мне,  как никто другой,  -  сказала
Мадзя,  опускаясь на колени и прижимаясь к Аде. - Но ты не знаешь, сколько я
здесь у вас пережила,  сколько здесь страшных воспоминаний.  Когда я бываю в
городе,  я спокойна,  но стоит мне вернуться сюда,  и мне начинает чудиться,
будто в  каждой комнате,  в каждом закоулке притаились мои мысли и каждая из
них для меня - нож острый. Так ты позволишь мне уехать, Адочка? - прошептала
Мадзя со слезами на глазах.  - Поверь, тебя умоляет человек, которого пытают
на медленном огне.
     Панна Сольская вздрогнула.
     - Разреши мне хотя бы отвезти тебя к родителям, - сказала она.
     - Зачем?  У меня здесь работа,  я не могу ее бросить. И потом, разве ты
взяла меня от родителей? Я пришла к вам из города и в город вернусь.
     Ада задумалась.
     - Не понимаю,  ничего не понимаю!  -  сказала она. - Назови мне хотя бы
одну разумную причину твоего бегства.
     - Почем я знаю?  -  возразила Мадзя. - Спроси у лесного зверька, почему
он убегает из парка,  спроси сосну, почему она засыхает в оранжерее? Я здесь
не  в  своей  среде,  поэтому  мне  больно  от  всякого пустяка,  от  всякой
сплетни...
     - А,  сплетни!  - перебила ее Ада. - Дорогая моя, мы не вправе насильно
удерживать тебя,  но...  может быть,  тебе  следовало бы  поговорить еще  со
Стефаном?
     Мадзя закрыла руками лицо.
     - Ты  не  представляешь  себе,  как  мне  хотелось  бы  избежать  этого
разговора. Но я знаю, так нужно.
     Глядя на Мадзю, панна Сольская покачала головой.
     - Сейчас я пришлю его сюда, - сказала она, выходя из комнаты.
     На душе у Ады стало все же спокойней.
     Через несколько минут явился пан Стефан.  Сев рядом с  плачущей Мадзей,
он мягко спросил:
     - Где же вы намерены поселиться?
     - У  панны Малиновской или у  кого-нибудь из нашего союза,  -  ответила
Мадзя, утирая слезы.
     - На этой неделе,  -  сказал вполголоса Сольский,  -  я  поеду к  вашим
родителям просить вашей руки.
     Слезы у  Мадзи сразу высохли.  Она  прижалась к  стенке и,  вся  дрожа,
воскликнула:
     - О, не делайте этого! Ради бога!
     Сольский пристально смотрел на нее.
     - Я хочу просить вашей руки, - повторил он.
     - Это невозможно! - с испугом возразила Мадзя.
     - Вы  не  хотите стать моей  женой?  Знаю,  я  некрасив,  у  меня много
недостатков...
     - Вы самый благородный человек из всех,  кого я знаю, - перебила Мадзя.
- Вы сделали мне столько добра, я вам так обязана...
     - Но моей женой...
     - Никогда! - воскликнула Мадзя в порыве отчаяния.
     - Быть может,  вы любите другого?  -  спросил Сольский,  по-прежнему не
повышая голоса.
     Мадзя часто дышала, теребила в руках платочек и, наконец, бросив его на
диванчик, ответила:
     - Да.
     Сольский поднялся.
     - В таком случае,  -  сказал он все так же тихо,  -  прошу прощения.  Я
никогда не посмел бы становиться другому поперек дороги.
     Он  поклонился и  вышел спокойным,  ровным шагом,  только глаза у  него
потемнели и губы стали совсем белые.
     Когда  Сольский  вошел  в  свой  кабинет,  к  нему  бросился Цезарь  и,
подпрыгнув,  уперся могучими лапами в  его  грудь.  Сольский отпрянул и  дал
собаке пинка.
     - Пошел вон!..
     У Цезаря сверкнули глаза,  он оскалил зубы и грозно зарычал на хозяина.
Сольский пришел в  неистовство:  схватив со  стола стальную линейку,  он изо
всей силы ударил собаку по голове.
     Цезарь повалился на ковер. Его большое тело задергалось в судорогах, из
ноздрей потекла струйка крови. Потом он скрючил лапы, вытянулся и издох.
     Сольский позвонил.  В  дверях  появился дежурный слуга  и,  взглянув на
лежащую собаку, остолбенел.
     - Что случилось, ваше сиятельство? - воскликнул он.
     - Убери его отсюда!
     Бледный,  перепуганный слуга ухватил за передние ноги еще теплый труп и
выволок его на лестницу, а затем во двор.
     Через несколько минут к брату зашла Ада.
     - Теперь мне все понятно!  - с раздражением сказала она. - Я от тетушки
Габриэли;  оказывается,  графиня прочитала Мадзе  проповедь об  обязанностях
девицы,  которая  выходит замуж  за  Сольского.  Тетушка сама  говорит,  что
получилось слишком резко. А ты виделся с Мадзей?
     Засунув руки в  карманы,  Сольский смотрел в окно.  На вопрос сестры он
ответил не сразу.
     - Да, виделся и... получил отказ...
     - Ты?
     - Я. У панны Бжеской, - прибавил он тише.
     - Это недоразумение!
     - Все ясно, - возразил он. - Она любит другого.
     - Кого?
     - Отгадать нетрудно.
     У панны Сольской перехватило дыхание, она опустила глаза.
     - Что это? - спросила она изменявшимся голосом, заметив кровь на ковре.
     - Я убил Цезаря.
     - Ты? - воскликнула Ада.
     - Он зарычал на меня.
     - Ты  убил его...  за то,  что он зарычал?  -  повторила Ада,  медленно
приближаясь к брату.
     На  мгновение  их  взгляды  скрестились.  Глаза  Сольского  еще  горели
яростью, глаза Ады сверкали от возмущения.
     Пан Стефан отвернулся и снова стал смотреть в окно.
     - Сегодня я уезжаю в деревню, - сказал он. - Может, и ты поедешь?
     - Нет! - отрезала Ада и вышла из кабинета.
     Когда она вернулась к Мадзе,  девушка сидела на диванчике, съежившись в
комок;  после ухода пана Стефана она,  видно, и не шелохнулась. Лицо ее было
очень бледно, в глазах светились тоска и тревога.
     - Так ты отпустишь меня,  Адочка? - прошептала Мадзя, умоляюще глядя на
подругу.
     - Я не имею права удерживать тебя,  -  ответила Ада.  - Но побудь у нас
хотя бы до тех пор, пока найдешь квартиру.
     - Я найду сегодня же. Теперь только третий час.
     - Поступай как знаешь, - сказала панна Сольская, не поднимая глаз.
     Мадзя бросилась перед ней на колени.
     - Ты сердишься? Ты презираешь меня? - шептала она, целуя руки Ады. - О,
если бы ты знала, как я несчастна!
     Панна Сольская поцеловала ее в лоб и подняла с пола.
     - У меня голова идет кругом, - сказала она Мадзе, - никак не соберусь с
мыслями. Я не решаюсь делать тебе в эту минуту какие-то предложения. Но если
когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, помни...
     Тут  обе они разрыдались.  Затем Мадзя промыла глаза и  оделась,  чтобы
отправиться в город.
     Еще раз попрощавшись с  Адой,  она подошла к двери;  только тогда панна
Сольская, словно очнувшись, спросила:
     - Послушай,  ведь у  Корковичей тебе было очень плохо,  а  все же ты их
жалела?
     - Да, у Корковичей мне было плохо, но - там я могла терпеть. У тебя мне
жилось лучше, чем дома, но... нет больше моих сил...
     Они кивнули друг другу, и Мадзя вышла из дому.
     Часов  в  шесть вечера,  когда карета Сольского уже  выехала со  двора,
Мадзя вернулась.  Она  уложила свои вещи и  покинула дом  Сольских с  тем же
старым чемоданом, который привезла из Иксинова.
     Никто с  ней  не  попрощался,  прислуга вся попряталась.  Только сторож
кликнул ей извозчика,  а швейцар вынес чемодан с таким видом,  будто впервые
видел Мадзю.
     В  восемь часов вечера в  кабинет Ады  вошли тетушка Габриэля и  старая
графиня.
     - Что же это такое,  - сказала старуха, усаживаясь в кресло, - говорят,
вы на меня в претензии из-за панны Бжеской?
     - В претензии?  Нет.  Но все получилось не так, как могло получиться, а
могло быть хорошо, - возразила Ада.
     - Милая Адзя, - сказала старушка со спокойным и даже довольным видом. -
Ты  -  эмансипированная девица,  Стефан -  поэт,  а  Габриэля любит  вас  до
безумия;  вот вы втроем и  состряпали план,  возможно,  очень подходящий для
театра,  но непригодный для жизни. Подумай сама, ну что это за супружество -
Сольский и учительница?  Медовый месяц они бы прожили превосходно,  затем он
бы заскучал, она почувствовала бы себя несчастной, а на ваш дом свалилась бы
новая семья, о которой вы ничего не знаете.
     - Мне известно, что это порядочные люди, - заметила Ада.
     - Ну что за довод! - возмутилась старуха. - Порядочные люди - это одно,
а светское общество -  это совсем другое; их там никогда бы не приняли. Нет,
все  получилось  как  нельзя  лучше,   с  чем  я  и  поздравляю...  себя  за
откровенность,  а  эту  барышню за  проявленную гордость.  Разумеется,  если
только за всем этим не кроется еще что-нибудь.
     - Вы,    бабушка,   оскорбляете   подозрениями   честную   девушку,   -
запротестовала Ада.
     - Вовсе нет,  дитя мое.  Просто я  уже  стара и  не  доверяю тем людям,
которых не знаю с детства.  А вам это наука на будущее -  помните,  что не в
своем кругу даже знакомства заводить не следует.
     Старуха продолжала читать наставления,  но  Ада ее  не  слушала.  Она с
горечью думала о том,  что брат убил Цезаря,  и еще... о том человеке, из-за
любви к которому Мадзя отказалась от брака с Сольским!
     "Как же она его любит!" - повторяла про себя Ада.


                               Глава десятая

                Что делает философ и чем занимается сплетник

     В  середине недели Сольский вернулся из деревни.  Вся прислуга высыпала
на  крыльцо  встречать  хозяина,  а  камердинер проводил  Сольского  на  его
половину.
     - Панна Ада дома? - спросил Сольский, переодеваясь.
     - Они в лаборатории, ваше сиятельство.
     - А тетушка?
     - У их сиятельства болит голова.
     - Мигрень?
     - Да, ваше сиятельство.
     Сольский подумал,  что  тетушке,  наверно,  жаль чудесной целительницы,
которая излечивала от мигрени одним прикосновением руки.
     Переодевшись,  он с  четверть часа посидел в  кабинете,  ожидая прихода
Ады. Но сестра не являлась, и Сольский сам пошел к ней.
     Склонясь над  микроскопом,  Ада срисовывала какой-то  лишайник.  Увидев
брата, она встала и поздоровалась с ним, но без обычной сердечности.
     - Ну, как поживаешь? - спросила она, отметив про себя, что брат загорел
и посвежел.
     - Великолепно,  - ответил он. - Десять часов в сутки спал, четырнадцать
часов не сл