асе,
заклинали Мадзю не обижаться.
     - Папа,   -  шептала  Линка,  -  ужасно  рассердился  на  маму  за  это
переселение.  Но мама говорит,  что ту комнату надо отремонтировать,  что вы
останетесь здесь дня два, не больше. Папа немного успокоился, но сказал, что
уедет из дому, если мама после ремонта не отдаст вам ту комнату.
     И  они обе снова стали умолять Мадзю не  сердиться,  потому что у  мамы
сейчас приступ печени и она просто в плохом настроении.
     Что  было делать?  Мадзя снова пообещала девочкам,  что  никогда их  не
оставит, а в душе стала упрекать себя:
     "Что это у  меня за  претензии?  Комната не  так уж плоха,  совсем даже
ничего себе. А если бы пришлось жить в мансарде или в подвале? Насколько эта
комнатка лучше и  приятней,  чем  квартира учителя в  Иксинове,  или домишко
столяра,  которому я  хотела заказать парты,  или грязная комната на заезжем
дворе, где жила бедная Стелла. Просто миленькая комнатка!"
     На следующий день,  во время лекции о роли женщины в истории, начиная с
мифической  Евы  и  кончая  таинственной  незнакомкой,  командовавшей армией
Соединенных Штатов,  Линка и Стася рассказали панне Говард о переселении и о
новом доказательстве того,  что  панна Бжеская -  совершенный ангел,  святая
Мадзи в  комнатке не  было,  и  панна Говард велела показать себе  ее  новое
жилище; осмотрев клетушку, она вышла, процедив сквозь зубы:
     - Человечеству нужны не ангелы,  а  независимые женщины,  которые умеют
соблюдать свое достоинство.
     В  тот же вечер посыльный принес Мадзе и  пани Коркович письма от панны
Говард.  Оба  письма были  на  диво кратки.  Апостол эмансипации доводила до
сведения Мадзи,  что  не  может  поддерживать дружеские отношения с  особой,
которая роняет свое женское достоинство,  а  пани Коркович сообщала,  что не
может  больше  давать  уроки  в  доме,  где  не  понимают высокого положения
учительницы и относятся с пренебрежением к трудящейся женщине.
     Пани Коркович прочла письмо раз,  другой,  хлопнула вдруг себя по лбу и
крикнула:
     - Эта сумасшедшая хочет уложить меня в гроб!
     До  поздней  ночи  продолжались спазмы  и  жалобы  на  панну  Говард  и
производилось следствие,  кто же мог сказать ей о новой комнатушке Мадзи? На
следующий день  пани  Коркович  со  слезами  объявила Мадзе,  что  не  имела
намерения обидеть ее и  что в самом непродолжительном времени переведет ее в
старую комнату,  пусть она только повлияет на панну Говард, самую знаменитую
учительницу в Варшаве, и помирит их.
     В  ответ  на  это  Мадзя  показала пани  Коркович письмо,  которое  она
получила от панны Говард.
     Пани Коркович прочла письмо и остолбенела.
     - Да  ведь  она  бунтует  вас,  панна  Магдалена!  -  воскликнула  пани
Коркович.  -  Да она хуже...  то есть я  хотела сказать,  что она еще больше
эмансипирована, чем вы!
     А спустя час она сказала мужу:
     - Скоро  горничные и  кухарки,  вместо того  чтобы убирать и  готовить,
будут  разглагольствовать  о  женском  достоинстве.  Боже,  что  за  ужасная
эпидемия с  этой эмансипацией!  Если я  в  распоряжение одной гувернантки не
отдам своих гостиных, другая тотчас начинает мне дерзить!
     - Ну,  к  панне Магдалене ты не можешь иметь претензий.  Смиренница,  -
сказал хозяин дома.
     - Твоя панна Магдалена хуже,  чем Говард! - рассвирепела супруга. - Это
коварная девушка, пропагандистка, она нашим девочкам велела учить лакейчонка
и обшивать уличных бродяжек.
     - Ну тогда уволь ее.
     - Только этого не хватало!  -  ответила супруга.  - Может, она все-таки
догадается наконец,  что если познакомит нас с  Сольскими,  то у  нее только
птичьего молока не будет.
     - А если она не догадается или Сольские не захотят знакомиться с нами?
     - Тогда прогоню!  -  с  раздражением сказала супруга.  -  А впрочем,  -
прибавила она,  подумав,  - даром она у нас хлеба не ест. А когда я сотру ей
рог, она будет неплохой гувернанткой.
     Супруг в  отчаянии опустил голову и  развел руками.  Его  так поглощали
заводские дела, что на борьбу с женой не оставалось сил.
     - Делайте, что хотите! - прошептал он.
     А  тем  временем  панна  Говард  рассказывала знакомым  и  незнакомым о
наглости пани Коркович и об отсутствии женского достоинства у панны Бжеской.
Эти слухи,  разнесясь по всей округе,  дошли,  с одной стороны,  до пансиона
панны Малиновской, а с другой, до панны Сольской.


                               Глава девятая

                       Сольские сделали наконец визит

     Однажды,  -  это было после рождества, около полудня, - лакей Ян позвал
панну Бжескую и барышень в гостиную.
     Они отправились туда.  Задержавшись на минуту в дверях, Мадзя увидела в
зеркале двух монахинь;  они были одеты в  темно-синие платья и  белые шляпы,
похожие  на  огромных  мотыльков.  Это  было  такое  непривычное  зрелище  в
гостиной, что Мадзя испугалась.
     - Мои  дочери,  панна Бжеская,  подруга панны Сольской,  -  представила
монахиням девочек и Мадзю пани Коркович.
     Гостьи поздоровались с ними,  причем девочки поцеловали монахиням руки;
Мадзя  присела около  молодой монахини и  в  зеркале напротив снова  увидела
отражение обеих гостий и снова неизвестно отчего вздрогнула.
     - Направляясь в  нашу больницу в  Коркове,  -  торжественно начала пани
Коркович, - сестры были так любезны, посетили нас...
     - Чтобы поблагодарить вас и  вашего супруга за щедрые дары на больницу,
- прервала ее  старая  монахиня.  -  Они  пришлись очень  кстати,  в  округе
свирепствует тиф.
     - Неужели?  Мне даже неловко, - сказала пани Коркович. - Но если вы так
признательны основателям больницы,  то  что  же  говорить о  панне Сольской,
которая очень любезно ответила на мое письменное обращение и пожертвовала на
больницу тысячу рублей.  Благородная женщина!  Я  была бы  просто счастлива,
если бы вы в  первую голову посетили ее и передали,  что я никогда не забуду
этого благородного поступка, который при моем посредничестве...
     Мадзя  посмотрела в  сторону  и  в  третьем зеркале тоже  увидела шляпы
монахинь.  Монахини на  диване,  монахини перед  глазами,  монахини справа и
слева...  Мадзя видит уже  не  четыре пары их,  а  две  бесконечные шеренги,
отраженные боковыми зеркалами! Девушку в конце концов стали раздражать белые
шляпы монахинь и руки их, сложенные на груди.
     - Вы давно в монастыре? - спросила она у молодой.
     - Седьмой год.
     - Но вы можете уйти из ордена, если захотите?
     - Я об этом не думаю.
     - Стало быть, так до конца жизни?
     Монахиня мягко улыбнулась.
     - Мирянкам, - сказала она, - монастырь кажется тюрьмой. А мы счастливы,
что при жизни достигли пристани.
     В разговор вмешалась старая монахиня.
     - В ордене благовестниц,  -  сказала она,  глядя на Мадзю,  - я знавала
когда-то мать Фелициссиму, которая в миру носила фамилию Бжеской, имени ее в
миру я не помню. Не была ли она вашей родственницей?
     Мадзя была просто потрясена.
     - Это  была  тетка  моего  отца,   Виктория  Бжеская,  -  ответила  она
сдавленным голосом.
     - Вы,  конечно, не могли знать ее, вот уже двенадцать лет, как ее нет в
живых,  -  говорила монахиня. - Это была необыкновенно набожная женщина, она
так  молилась  и  умерщвляла плоть  свою,  что  ей  не  однажды  приходилось
запрещать...
     Пани  Коркович  опять  завела  разговор о  больнице и  благородстве Ады
Сольской. Прощаясь, старая монахиня поцеловала Мадзю.
     - Я  постоянно живу в Варшаве,  -  сказала она.  -  Если вы,  дитя мое,
захотите как-нибудь навестить меня,  я  буду  вам  очень признательна.  Ваша
бабушка сделала мне много добра, я ее очень любила.
     После  ухода  монахинь страх  и  тоска овладели Мадзей.  В  детстве она
слышала рассказ о том,  как постриглась ее бабушка Виктория,  обряд пострига
сравнивали с  похоронами.  Потом она несколько раз встречалась с монахинями,
причем всегда при неблагоприятных обстоятельствах:  у постели больного или у
гроба.
     Все  горькие воспоминания ожили  сегодня,  и  Мадзе все  время виделись
справа и слева бесконечные шеренги монахинь.
     "Какая  страшная жизнь!  -  думала  Мадзя.  -  Сидеть в  вечной тюрьме,
порвать с  семьей,  отказаться от  знакомых,  смотреть на  мир  только через
решетку. И никакой цели, никакой надежды! Ах, лучше сразу умереть!"
     Но пани Коркович была очень довольна,  так довольна, что, потирая руки,
сказала Мадзе:
     - Ну,  если  уж  теперь Сольские не  вспомнят о  нас,  тогда  они  люди
настолько неделикатные, что и знакомиться с ними не стоит!
     Спустя несколько дней,  незадолго до обеда,  в  комнату к Мадзе вбежала
взволнованная Линка.
     - Панна Магдалена!  -  крикнула она. - Пришли Сольские, мама вас зовет.
Боже, а тут папа уехал!
     Мадзя от радости обняла Линку.
     - Наконец-то,  -  воскликнула она,  -  исполнилось наше  с  мамой самое
горячее желание! Ах! какие они милые!
     У  запертой  двери  гостиной  Стася  подглядывала в  замочную скважину.
Увидев Мадзю,  она смутилась и  убежала в  столовую,  но когда Мадзя вошла в
гостиную, вернулась на прежнее место и, потянув Линку, шепнула ей:
     - Какое счастье!  И  Бронек здесь.  Теперь уж он,  наверно,  женится на
панне Сольской... Но какая же она некрасивая!
     Мадзя вошла как  раз в  ту  минуту,  когда охваченная возбуждением пани
Коркович представляла Сольским пана Бронислава.
     - Мой сын! - говорила она с воодушевлением. - Какое несчастье, что мужу
пришлось уехать в  Корков,  туда,  где  вы,  ваше  сиятельство,  -  тут  она
поклонилась обоим,  -  хотите построить сахарный завод. Но после возвращения
муж не замедлит...
     - Ваше сиятельство, вы кажется, совсем не бываете у Стемпека? - спросил
пан Бронислав.
     - Вы угадали, сударь, - любезно ответил Сольский.
     - Не  могу передать вам,  -  декламировала пани Коркович,  -  как панна
Магдалена скучает по вас.
     Мадзя  с  изумлением  воззрилась на  пани  Коркович,  но  в  это  время
заговорил Сольский.
     - Кстати,  вы мне напомнили,  милостивая государыня,  что мы приехали к
вам с просьбой...
     - Приказывайте,  ваше сиятельство!  - склонив голову набок, воскликнула
пани Коркович.
     - Мы  боимся просить вас,  не  будучи уверены в  том,  что  вы  нам  не
откажете...
     - Для нашего дома, ваше сиятельство, ваше желание закон!
     Мадзя сидела как на  угольях,  панна Сольская краснела,  пан Бронислав,
увидев, что гостья краснеет, тоже покраснел.
     "Не так уж она некрасива, как говорили!" - подумал он.
     - Моя сестра,  -  говорил Сольский, - так любит панну Магдалену, что не
может обойтись без нее...
     - Пожалуйста,  в  любое время,  на  весь день!..  -  прервала его  пани
Коркович.
     - ...и  мы  явились  к  вам  с  покорнейшей просьбой  освободить,  если
соблаговолите,  панну  Магдалену от  нынешних ее  обязанностей,  -  закончил
Сольский.
     - Но... - запротестовала Мадзя.
     - Дорогая, прошу тебя! - взяв ее за руку, шепнула панна Сольская.
     Пани Коркович остолбенела.
     - То есть как это? Если я вас верно поняла... - начала она.
     - Да, да, - подтвердил Сольский, - именно об этом мы вас и просим.
     - Не  знаю,  согласится ли  на это панна Магдалена,  которую все мы так
любим...
     - Именно потому, что мы знали о ваших чувствах и понимаем, какую жертву
вы должны принести, мы поехали с сестрой...
     - Но я не могу... - прервала его Мадзя.
     Панна Сольская сжала ее руку.
     - Так  вы  исполните  нашу  просьбу?   -  спрашивал  Сольский  с  такой
настойчивостью, что даже сестра посмотрела на него с укоризной.
     Пани Коркович была уничтожена.
     - Что ж!  -  сказала она изменившимся голосом,  - если уж вы непременно
хотите...
     - Мы вам очень признательны, - сказал Сольский, кланяясь и пожимая пани
Коркович руку. - Теперь твой черед, - обратился он к сестре.
     - Ты поедешь с нами,  милочка, ты мне не откажешь! Ведь ты нам родня! -
умоляла Мадзю панна Сольская.
     - Да, родня, - подтвердил брат, - по Струсям.
     - Одевайся же,  моя единственная,  и  раз уж  пани Коркович оказала нам
любезность и освободила тебя, поезжай с нами...
     - Конечно, - сказал Сольский.
     Через пять  минут в  роскошной гостиной остались только пани  Коркович,
которую,  казалось,  вот-вот хватит удар,  и ее сын,  который все еще не мог
прийти в себя от изумления.
     - Ха-ха-ха!  -  расхохотался он. - Родственница Сольских! Здорово у вас
получилось, мама, с этой темной клетушкой!
     - Мы будем навещать ее у  Сольских!  -  вдруг произнесла мамаша.  -  Мы
имеем право, это просто наш священный долг.
     - Как же,  примут они нас!  Я ведь давно говорил вам,  что они дрянь! -
заключил пан Бронислав.
     Линка и Стася,  которые подслушивали под дверью, поняли, что произошло,
и  даже не простились с  Мадзей.  Они заперлись у  себя в  комнате на ключ и
заливались слезами.
     Когда  обеспокоенная мамаша  стала  ломиться к  ним  в  комнату,  Линка
крикнула ей:
     - Ну, не говорила ли я вам, мама, что вы довоюетесь?
     - Но мы будем навещать панну Бжескую у Сольских,  - успокаивала ее пани
Коркович, хотя сердце ее терзали дурные предчувствия.


                               Глава десятая

                                 Дом друзей

     С  той  минуты как  Мадзя простилась с  пани  Коркович,  она  перестала
понимать, что с нею творится.
     Пан Сольский помог ей спуститься с  лестницы,  помог сесть в  роскошную
карету, не ту, что обычно приезжала за нею; рядом с Мадзей он усадил сестру,
сам сел напротив дам,  и  карета тронулась,  поскрипывая по  снегу,  который
сплошной белой пеленой покрыл улицы и крыши домов.
     Мадзя в молчании смотрела на Аду и пана Стефана.  Она чувствовала,  что
надо что-то сказать,  но ни слов, ни мыслей у нее не было. Никогда не думала
она,  что может оказаться в  таком странном положении:  ее буквально увезли,
если не силой, то, во всяком случае, не с ее ведома и не по доброй воле.
     Карета  остановилась перед  домом  Сольских.  Пан  Стефан  помог  своим
спутницам сойти,  снова взял Мадзю под руку и повернул с нею к правому крылу
дома.  Заметив,  что  они  миновали главный  вход,  Мадзя  заколебалась;  но
Сольский не  дал ей  подумать и  решительно,  хотя в  то же время деликатно,
увлек ее наверх.
     "Ужасный человек!" - подумала Мадзя, не смея сопротивляться.
     На  втором этаже  их  ждала молодая некрасивая горничная,  которая была
одета никак не хуже Мадзи.
     - Ануся, вот ваша барышня, - показал Сольский горничной на Мадзю.
     - Постараюсь,  чтобы  барышня были  довольны,  -  храня  серьезный вид,
ответила некрасивая горничная.
     При виде ее Мадзя отметила про себя мимоходом,  что в доме Сольских вся
мужская прислуга - красавцы, а женская - дурнушки.
     Теперь Сольский остановился в дверях комнаты, и руку Мадзе подала Ада.
     - Входи, Стефек, - сказала Ада брату. - Сегодня Мадзя в виде исключения
разрешает тебе  это.  Твои комнаты,  Мадзя,  -  говорила она  с  волнением в
голоce.  -  Вот гостиная. Это рабочая комната, а там спальня, если захочешь,
она может сообщаться с моей.
     Комнаты были большие,  светлые, веселые, кабинет с балконом, выходившим
в сад, засыпанный сейчас снегом.
     Мадзя  позволила  горничной  раздеть  себя  и  неподвижно  остановилась
посреди маленькой гостиной.  С  изумлением смотрела она на большие зеркала в
золоченых рамах,  на  кресла  и  стулья,  обитые голубым штофом,  расшитым в
полосы, на большие вазы свежих цветов.
     - Стало быть, я больше не служу у Корковичей? - тихо спросила Мадзя.
     - Нет,  милочка,  к твоему и нашему счастью, - ответила панна Сольская,
покрывая Мадзю поцелуями. - Вещи привезут сегодня вечером.
     - Кто же я сейчас?
     - Наш  друг,  наша дорогая гостья,  -  сказала Ада.  -  Позволь мне,  -
продолжала она, - хоть немного вознаградить тебя за те неприятности, которые
ты испытала по нашей вине...
     - Я?
     - Только не  скрывай!  Весь город уже  знает,  что пани Коркович велела
подавать тебе  кушанья после  своего мужа,  что  поместила тебя  в  каком-то
чуланчике и  даже не позволяла проявлять жалость к людям.  И все это потому,
что ты не сумела завлечь нас в ее салоны.
     - В ее дворцы, которые высятся гордо! - продекламировал пан Стефан.
     - Только не отпирайся,  -  подхватила Ада, обнимая Мадзю и садясь с ней
на козетку.  -  Признаюсь,  я так беспомощна,  что,  рассердясь, могу только
слезы лить,  и готова была уже согласиться на предложение панны Малиновской,
которая хотела взять тебя в пансион.  Но Стефек, должна тебе сказать, просто
вскипел.  И вот видишь,  как все получилось!  Он повез меня с визитом к пани
Коркович и вырвал тебя оттуда,  справедливо полагая,  что мы не можем дать в
обиду внучку Струсей, мы ведь сами из их рода.
     Мадзя расплакалась. Сольский в смущении бросился к ней.
     - Панна Магдалена,  - сказал он, взяв ее за руку, - клянусь, я не хотел
огорчить вас.  Но  скажите сами,  мог  ли  я  равнодушно слушать разговоры о
выходках пани  Коркович и  смотреть на  ручьи  слез,  которые  проливала моя
сестра? Ведь она от горя совсем за эти дни извелась.
     - Магдуся,  - шептала Ада, прижимаясь к Мадзе, - прости мне мой эгоизм!
Я  так одинока и так тоскую!  Я уже давно хотела попросить тебя поселиться у
нас,  но,  зная твою щепетильность,  не  решалась.  Однако даже я  набралась
храбрости,  когда узнала,  как ты  была добра к  пани Коркович.  Ты  ведь не
сердишься, Магдуся, а? Вспомни, как хорошо было нам под одной кровлей! Разве
не стоит хотя бы на несколько месяцев оживить эти воспоминания?
     - Но я  буду давать уроки у панны Малиновской,  -  сказала вдруг Мадзя,
заметив, что ее подруга огорчена и обеспокоена.
     - Делай, что хочешь, милочка!
     - И...  потом  я  перееду  жить  к  панне  Малиновской.  Видишь  ли,  -
оправдывалась Мадзя,  -  я должна научиться руководить пансионом, ведь после
каникул мне придется открыть в Иксинове маленькую школу.
     - Так уж  непременно в  Иксинове?  -  прервала ее  Ада.  -  Ты  же сама
говорила, что там не было ни учеников, ни учениц.
     - А где же еще,  дорогая?  Ведь если в первый год я понесу убытки,  мне
помогут дома. Ну, а потом...
     - Милочка,  -  сказала Ада,  делая знак брату,  - если для счастья тебе
непременно нужна школа, так ведь у нас будет своя школа при сахарном заводе.
Ты можешь работать там,  как только она откроется,  без всякого риска и  без
всяких расходов.
     - Мы очень вас просим,  панна Магдалена,  -  вмешался Сольский,  -  а я
просто умоляю,  не  бросайте моей сестры.  Ну  хоть до  тех пор,  пока я  не
покончу с  самыми важными делами.  Ада в самом деле одинока,  и мы будем вам
очень благодарны,  если вы  позволите хоть раз  в  день взглянуть на  вас  и
обменяться с вами двумя-тремя словами.
     - Вы меня портите, - прошептала Мадзя, пряча лицо на плече Ады.
     - Так ты не сердишься?  Ты согласна,  милочка,  золотко мое! - спросила
Ада.
     - Благословение господне на  вас!  -  со  смехом воскликнул Сольский и,
преклонив колено,  поцеловал Мадзе руку. - Теперь вас не отнимет у нас целый
мир.
     Когда Сольские перешли в свои комнаты,  оставив Мадзю одну,  пан Стефан
потер руки и с жаром сказал сестре:
     - Ах,  какая необыкновенная девушка! Нет, ты понимаешь, Ада? Она всегда
готова жертвовать собой, страдает без единой жалобы, и знаешь что? Похоже на
то,  что  она даже не  подозревает,  что прелестна.  Так мне кажется.  Какая
простота, какая естественность!
     Он  быстро ходил  по  комнате и  потирал руки,  а  маленькие глазки его
сверкали.
     - Она тебе понравилась? - спросила сестра.
     - Да  я  бы  влюбился по уши,  если бы...  если бы был уверен,  что она
действительно такая, какой кажется.
     - За  это  я  ручаюсь,  -  сказала Ада,  положив брату руку на  плечо и
заглядывая ему в глаза.
     - Ни за кого не ручайся,