никак не полагая засады, договорился ждать здесь.
     Минуты не  прошло -  и  толпа всадников окружила полукольцом взгорье.
Костер вырвал из темноты головы коней,  раздувавших ноздри и  фыркавших от
усталости,  а над ними - настороженные лица седоков. Прикрывая ладонями от
слепившего яркого света  глаза,  они  быстро оглядывали всех,  кто  был  в
соседстве костра.
     - Гей, люди! Кто вы? - спросил Абданк.
     - Рабы божьи! - ответили голоса из темноты.
     - Они! Мои молодцы! - подтвердил наместнику Абданк. - А ну-ка сюда!
     Несколько всадников спешились и подошли к костру.
     - А мы торопились, торопились,  бїаїтїьїкїу.  Щїої зї тїоїбїоїю?*
     _______________
          * Разрядкой  выделены встречающиеся у Сенкевича украинские слова
     и фразы. (Написание их приведено в соответствие с нормами украинского
     языка.)

     - В засаду попал. Хведько, иуда, знал место и поджидал тут со своими.
Заранее выехал. Аркан на меня накинули!
     - Сїпїаїсїиї  бїоїг!  Сїпїаїсїиї  бїоїг!  А что же за полячишки тут с
тобою?
     Говоря это, они недобро поглядывали на Скшетуского и его спутников.
     - Это други честные, - сказал Абданк. - Слава богу, цел я и невредим.
Сейчас дальше поедем.
     - Слава богу! Мы готовы.
     Подъехавшие стали греть над огнем руки,  так как ночь стояла  хоть  и
ясная, но холодная. Было их человек сорок, причем вс„ люди рослые и хорошо
вооруженные.  Они совсем не походили на  реестровых  казаков,  что  весьма
озадачило  пана  Скшетуского,  особенно еще и потому,  что подъехали они в
столь  немалом   количестве.   Все   это   показалось   наместнику   очень
подозрительным. Если бы великий гетман послал его милость Абданка в Кудак,
он бы,  во-первых,  придал ему конвой из реестровых, а во-вторых, зачем бы
велел идти до Чигирина степью,  а не водой? Ведь переправы через все реки,
текущие по Дикому Полю к Днепру,  могли только  затянуть  поездку.  Похоже
было, что его милость Абданк Кудак-то как раз и хотел миновать.
     Да  и  сама особа Абданка весьма озадачивала молодого наместника.  Он
сразу же обратил внимание, что казаки, со своими полковниками обращавшиеся
без лишних церемоний,  этого окружали почтением необычайным, словно какого
гетмана.  Видать,  был  он  рыцарь первейший,  что тем более удивляло пана
Скшетуского,  ибо,  зная Украину по ту и  эту стороны Днепра,  ни о  каком
таком знаменитом Абданке он  не слыхал.  А  между тем в  обличье мужа сего
было явно что-то необыкновенное - некая скрытая сила, которою, точно пламя
жаром, дышал весь его облик; некая железная воля, свидетельствовавшая, что
человек этот ни  перед чем и  ни  перед кем не  отступит.  Такою же  волею
исполнен был и облик князя Иеремии Вишневецкого,  но то,  что у князя было
врожденным натуры свойством,  присущим высокому происхождению и положению,
в муже неизвестного имени, затерявшемся в степной глуши, могло озадачить.
     Пан Скшетуский основательно призадумался.  То ему приходило в голову,
что незнакомец,  возможно,  какой-то  именитый изгнанник,  скрывавшийся от
приговора в  Диком  Поле;  то  -  что  перед  ним  вожак разбойной ватаги.
Последнее,  однако,  было неправдоподобно. И платье, и речь этого человека
свидетельствовали прямо противоположное.  Поэтому наместник, оставаясь все
время настороже,  не знал, что и думать, а между тем Абданк уж и коня себе
подать приказал.
     - Сударь наместник,  -  сказал он,  -  нам пора.  Позволь же  еще раз
поблагодарить тебя за спасение,  и  дай мне боже отплатить тебе таковою же
услугой!
     - Не знал я, кого спасал, оттого и благодарности не заслуживаю.
     - Скромность это в тебе говорит, отваге твоей не уступающая. Прими же
от меня сей перстень.
     Наместник,  смерив Абданка взглядом,  поморщился и отступил на шаг, а
тот,  с  отцовской  прямо-таки  торжественностью в  манерах  и  в  голосе,
продолжал:
     - Взгляни  же.  Не  драгоценностью  этого  перстня,  но  другими  его
достоинствами дарю я  тебя.  Будучи молодых лет и  в  басурманской неволе,
получил я  его  от  богомольца,  который из  Святой Земли  возвращался.  В
камушке оном заключен прах гроба господня.  От подарка такого отказываться
не годится,  хоть бы даже он из ославленных рук воспоследовал. Ты, сударь,
человек молодой и  солдат,  а  коль скоро и старость,  могиле близкая,  не
ведает,  что с нею перед кончиною случиться может, что же тогда говорить о
младости?  Имея  впереди век  долгий,  ей  с  куда большими превратностями
суждено столкнуться!  Перстень же  сей  убережет тебя от  беды и  охранит,
когда наступит година судная,  а должен я тебе сказать, что година эта уже
грядет в Дикое Поле.
     Наступило молчание;  слышно было только попыхиванье костра и  конское
фырканье.
     Из  дальних  камышей  донесся тоскливый волчий  вой.  Внезапно Абданк
сказал как бы сам себе:
     - Година  судная   грядет   в   Дикое   Поле,   а   когда   нагрянет,
зїаїдїиївїиїтїьїсїяї вїеїсїьї сївїiїтї бїоїжїиїй...
     Наместник,   озадаченный  словами  странного  мужа,  машинально  взял
перстень.
     Абданк  же  устремил взгляд в  степную темную даль,  потом  не  спеша
поворотился и сел на коня. Молодцы ждали его у подножья.
     - В путь!  В путь!..  Оставайся в здравии,  друже-жолнер! - сказал он
наместнику.  - Времена теперь такие, что брат брату не доверяет, оттого ты
и не знаешь, кого спас; я ведь имени своего тебе не сказал.
     - Ваша милость не Абданк, значит?
     - Это мой герб...
     - А имя?
     - Богдан Зиновий Хмельницкий.
     Сказавши это, он съехал по склону. За ним двинулись и молодцы. Вскоре
сокрыла их  тьма и  ночь.  И  лишь когда отдалились они этак на полверсты,
ветер принес к костру слова казацкой песни:

             Ой, визволи, боже нас всiх, бiдних невiльникiв,
                  3 тяжкой неволi,
                  3 вiри басурманськой -
                  На яснi… зорi,
                  На тихi… води,
                  У край веселий,
                  У мир хрещений. -
             Вислухай, боже, у просьбах наших,
             У нещасних молитвах,
             Нас, бiдних нивiльникiв.

     Голоса помалу стихали,  а  потом  слились с  ветерком,  шелестевшим в
камышах.


                                 Глава II

     Прибыв утром следующего дня в Чигирин,  пан Скшетуский стал на постой
в  доме  князя Иеремии,  где  имел  достаточно времени дать людям и  коням
отдохнуть и  отдышаться после  долгого из  Крыма  путешествия,  которое по
причине высокой воды  и  необычайно быстрого днепровского течения пришлось
проделать по  суше,  поскольку ни  один байдак не  мог в  ту зиму проплыть
вверх по  Днепру.  Сам  Скшетуский сперва тоже малость отдохнул,  а  потом
отправился к  пану  Зацвилиховскому,  бывшему  комиссару Речи  Посполитой,
старому солдату,  который,  не служа у  князя,  был тем не менее княжеским
наперсником и другом.  Наместник намеревался разузнать, не поступало ли из
Лубен каких распоряжений.  Князь,  однако,  никаких особых распоряжений не
оставлял,  а просто велел Скшетускому,  в случае, если ханский ответ будет
благоприятным,  не спешить, чтобы людям и коням без нужды не утомляться. К
хану  же  у  князя дело  было  вот  какое:  он  просил наказать нескольких
татарских мурз,  самовольно учинивших набеги на его заднепровскую державу,
которых,  к  слову сказать,  он и сам основательно поколотил.  Хан,  как и
ожидалось,  ответил  благоприятно -  пообещал  прислать в  апреле  особого
посла,  наказать ослушников,  а  надеясь заслужить себе  благорасположение
столь прославленного воителя,  послал ему  со  Скшетуским кровного коня  и
соболий шлык.  Пан Скшетуский, завершив с немалым почетом посольство, само
по  себе  служившее  доказательством  великого  от  князя  фавору,   очень
обрадовался, что ему дозволяется в Чигирине пожить и что с возвращением не
торопят.  Зато старый Зацвилиховский  был  куда  как  озабочен  событиями,
происходившими с некоторых пор в городе. Оба отправились к Допулу, валаху,
державшему в городе корчму и погребок,  и там, хотя время было еще раннее,
застали без числа шляхты,  так как день был базарный, да к тому же на день
этот приходился скотопрогонный привал,  ибо скот в лагерь  коронных  войск
прогонялся  через Чигирин;  так что и народу понаехало множество.  Шляхта,
как всегда, собиралась на базарной площади в так называемом Звонецком Куте
у Допула.  Были тут и арендаторы Конецпольских, и чигирннские чиновники, и
окрестные землевладельцы,  сидящие на привилегиях; была шляхта оседлая, ни
от  кого  не  зависящая;  еще  -  служащие  экономии,  кое-кто из казацкой
верхушки и,  наконец,  разная шляхетская мелкота, или на чужих хлебах, или
по своим хуторам проживающая.
     Все они теснились по лавкам, стоявшим вдоль длинных дубовых столов, и
шумно разговаривали,  и  вс„ о  необычайном происшествии -  взбудоражившем
город побеге Хмельницкого.  Скшетуский с  Зацвилиховским сели  сам-друг  в
уголку,   и  наместник  стал  расспрашивать,   что  за  птица  такая  этот
Хмельницкий, о котором столько разговоров.
     - Неужто,  сударь,  не знаешь? - удивился старый солдат. - Это писарь
запорожского войска, субботовский барин и... - добавил он тихо, - мой кум.
Мы  с  ним давно знаемся и во многих баталиях побывали,  в каковых он себя
изрядно показал,  особенно под  Цецорой.  Солдата,  столь  в  ратном  деле
искушенного,  во всей Речи Посполитой,  пожалуй,  не найдешь. Вслух сейчас
такого не скажи,  но это гетманская голова  -  человек  великой  хватки  и
большого  ума;  казачество  к  нему  больше,  чем  к  кошевым  и атаманам,
прислушивается.  Он человек не  без  добрых  свойств,  однако  заносчивый,
неуемный и, если ненависть им овладеет, страшен сделаться может.
     - Зачем же он из Чигирина сбежал?
     - Грызлись  они  со  старостишкой  Чаплинским,  но  это  пустое!  Как
водится, шляхтич шляхтича со свету сживал. Не он первый, и не его первого.
Еще говорят, что он с женкой старостишкиной путался; староста у него отбил
полюбовницу и на ней женился, а он потом снова баламутил ее. И такое очень
даже  возможно;  дело  обыкновенное...  бабенка  бедовая.  Но  это  только
видимость,  за  которою  кое-что  поважнее скрывается.  Тут,  сударь,  все
обстоит  вот  как:  в  Черкассах  живет  полковник  казацкий,  престарелый
Барабаш,  друг нам.  У  него хранились привилегии и  какие-то  королевские
рескрипты,  в  которых казаков якобы  сопротивляться шляхте  склоняли.  Но
поскольку старик -  человек разумный и дельный, он бумагам ходу не давал и
обнародовать не спешил.  И вот Хмельницкий,  Барабаша на угощение сюда,  в
чигиринский  дом  свой,  пригласив,  послал  людей  на  его  хутор,  чтобы
сказанные грамоты да привилегии у  жены его захватили,  а  потом с указами
этими сбежал.  Подумать страшно,  что ими смута какая, вроде Остраницовой,
воспользоваться может,  ибо repeto:* человек он страшный, а исчез неведомо
куда.
     _______________
          * повторяю (лат.).

     Скшетуский удивленно сказал:
     - Ну  лиса!  Вокруг пальца меня обвел.  Назвался казацким полковником
князя Доминика Заславского.  Я же его, нынешней ночью в степи встретив, из
удавки вызволил!
     Зацвилиховский даже за голову схватился.
     - Господи, что ты говоришь, сударь? Такого быть не может!
     - Очень даже может,  раз было. Он назвался полковником князя Доминика
Заславского и  сказал,  что в Кудак к пану Гродзицкому от великого гетмана
послан. Правда, я этому не очень-то и поверил, потому что не водою он шел,
а степью.
     - Сей человек хитер, как Улисс! Но где же ты его встретил, сударь?
     - У Омельника, на правом берегу Днепра. Надо думать, он на Сечь ехал.
     - А  Кудак решил миновать.  Теперь intelligo*.  Людей много было  при
нем?
     _______________
          * понимаю (лат.).

     - Человек сорок.  Да  только они поздно подъехали.  Когда бы  не мои,
старостишкина челядь его бы удавила.
     - Погоди,  сударь,  погоди.  Это  дело важное.  Старостишкина челядь,
говоришь?
     - Ну да. По его словам.
     - Откуда же тот знал,  где искать,  если в  городе все голову ломают,
куда Хмельницкий подевался?
     - Этого я сказать не могу.  А может, он солгал, выставив обыкновенных
душегубов слугами старостишки,  чтобы  тем  самым  еще  более  обиды  свои
подчеркнуть?
     - Такого быть не может.  Однако дело весьма удивительное.  А известно
ли тебе,  сударь,  что имеются гетманские указы - Хмельницкого ловить и in
fundo* задерживать?
     _______________
          * на месте (лат.).

     Наместник не успел ответить,  потому что в  это мгновение,  производя
страшный шум,  вошел какой-то шляхтич. Хлопнув дверьми и раз, и другой, он
спесиво оглядел присутствующих и закричал:
     - Всем привет, милостивые государи!
     Был  этот шляхтич лет  сорока,  ростом невысокий,  с  выражением лица
запальчивым,   чему  много  способствовали  беспокойные  и,  точно  сливы,
сидевшие подо лбом глаза. Вошедший был, как видно, непоседлив, буен и скор
до гнева.
     - Всем  привет,  милостивые государи!  -  сразу  не  получив  ответа,
повторил шляхтич еще громче и резче.
     - Привет, привет! - отозвались несколько голосов.
     Это  и  был  Чаплинский,  чигиринский подстароста,  доверенный  слуга
молодого пана хорунжего Конецпольского.
     В  Чигирине  подстаросту  не  любили,   поскольку  был  он  первейшим
забиякой,  буяном и  склочником;  но,  зная о  благоволении к  нему власть
предержащих, кое-кто с человеком этим знался и водился.
     Одного лишь Зацвилнховского, как, впрочем, и все остальные, он уважал
ввиду  добродетелей,   основательности  и  храбрости  последнего.  Завидев
старика, он тотчас подошел и, весьма высокомерно поклонившись Скшетускому,
уселся со своим стаканом меда рядом с ними.
     - Досточтимый староста,  -  спросил Зацвилиховский,  -  не слыхать ли
чего о Хмельницком?
     - Висит,  досточтимый хорунжий,  не будь я Чаплинский! А ежели до сей
поры не висит,  то будет висеть непременно.  Теперь, когда есть гетманские
указы, дай мне только заполучить его в руки!
     Говоря это,  он  так хватил по  столу,  что из  стаканов выплеснулось
содержимое.
     - Не проливай, сударь, вина! - сказал Скшетуский.
     Зацвилиховский прервал наместника:
     - А заполучишь ли ты его? Ведь он сбежал, а куда, никто не ведает.
     - Никто не  ведает?  Я  ведаю,  не будь я  Чаплинский!  Ты,  господин
хорунжий,  небось знаешь Хведька.  Так этот самый Хведько и ему служит,  и
мне.  И  будет он  иудою Хмелю.  Да чего там много говорить!  Стал Хведько
водиться с  молодцами Хмельницкого.  Человек пройдошливый!  Все  про  него
узнал!  Взялся он доставить мне Хмельницкого живым или мертвым и  выехал в
степь загодя, зная, где его дожидаться!.. А, чертово семя!
     Сказавши это, он снова ударил кулаком по столу.
     - Не проливай,  сударь, вина! - нажимая на каждое слово, повторил пан
Скшетуский,  с  первого  взгляда  почувствовавший безотчетную антипатию  к
подстаросте.
     Шляхтич побагровел, сверкнул выкаченными своими глазами, полагая, что
ему  дают повод,  и  вызывающе воззрился на  Скшетуского,  однако,  увидев
мундир Вишневецких,  одумался,  ибо,  хотя у хорунжего Конецпольского в то
время была с князем пря, Чигирин тем не менее находился недалеко от Лубен,
и  оскорблять княжеских людей было небезопасно.  К  тому же князь и  людей
подбирал таких, задираться с которыми следовало подумавши.
     - Значит,  Хведько взялся Хмельницкого тебе доставить?  -  снова стал
спрашивать Зацвилиховский.
     - Именно. И доставит, не будь я Чаплинский. .
     - А  я твоей милости могу сказать:  не доставит.  Хмельницкий ловушки
избежал и на Сечь подался, о чем еще сегодня следует известить краковского
пана нашего.  С  Хмельницким лучше не  шутить.  Короче говоря,  и  умом он
быстрее,  и рука его потяжеле, и удачи у него поболе, чем у твоей, сударь,
милости,  ибо  очень ты  в  раж входишь.  Хмельницкий,  повторяю,  отбыл в
безопасности, а если не веришь, тогда этот кавалер подтвердит, который его
в степи вчера видел и, с целым и невредимым, с ним разъехался.
     - Не может такого быть!  Не может быть!  -  завизжал,  дергая себя за
чуб, Чаплинский.
     - Более  того,   -   продолжал  Зацвилиховский,   -   кавалер,  здесь
присутствующий,  сам же его и спас,  а слуг твоей милости перебил,  в чем,
несмотря на гетманские указы,  не виноват,  так как из Крыма с посольством
возвращается и про указы не знал;  видя же человека,  грабителями,  как он
решил,  в степи обижаемого,  поспешил ему на помощь.  О сказанном спасении
Хмельницкого заранее тебя,  сударь, предупреждаю, так как он с запорожцами
непременно тебя в экономии твоей навестит,  и надо полагать,  что ты этому
не обрадуешься. Слишком уж ты с ним цапался. Тьфу, черти бы вас побрали!
     Зацвилиховский тоже не любил Чаплинского.
     Чаплинский вскочил и от ярости слова не мог сказать.  Лицо его совсем
побагровело,  а  глаза еще  сильнее выпучились.  Стоя  в  таком виде перед
Скшетуским, он стал бессвязно выкрикивать:
     - То есть как?  Ты...  невзирая на гетманские распоряжения!..  Я  те,
сударь... Я те, сударь...
     А  Скшетуский даже и  со скамьи не привстал;  опершись на локоть,  он
глядел на наскакивавшего Чаплинского, как сокол на привязанного воробья, и
наконец спросил:
     - С  чего ты,  сударь,  ко  мне прицепился,  точно репей к  собачьему
хвосту?
     - Да  я  тебя  к  ответу...  Не  слушаешься указа...  Я  вашу милость
казаками!..
     Подстароста так орал,  что шум в погребке несколько утих.  Люди стали
поворачиваться к  Чаплинскому.  Он  всегда искал ссоры,  уж такая это была
натура,  и  с  каждым встречным скандалил;  но  сейчас всех  удивило,  что
разошелся он при Зацвилиховском,  которого одного и  боялся,  а задрался с
жолнером, одетым в форму Вишневецких.
     - Уймись,  сударь,  - сказал старый хорунжий. - Сей кавалер пришел со
мною.
     - Я  те...  те...  тебя в  суд...  в  колодки!..  -  продолжал вопить
Чаплинский, не обращая ни на что и ни на кого внимания.
     Тут  уже  и  пан Скшетуский тоже поднялся во  весь свой рост,  однако
сабли из  ножен не вытащил,  а,  подхватив ее,  свисавшую с  пояса на двух
перевязях,  посередке,  поднял  таким  образом,  что  рукоять с  маленьким
крестиком подъехала к носу Чаплинского.
     - А понюхай-ка это, сударь, - холодно сказал он.
     - Бей, кто в бога верует!.. Люди!.. - крикнул Чаплинский, хватаясь за
эфес.
     Но  своей сабли выхватить не успел.  Пан Скшетуский,  повернув его на
месте,  одною рукою схватил за шиворот, другою - пониже спины за шаровары,
поднял в воздух и,  с рвущимся,  точно кубарь,  из рук,  пошел с ним между
скамей к дверям, возглашая:
     - Панове-братья, дорогу рогоносцу! Забодает!
     Сказавши  это,  он  добрался до  дверей,  ударил  в  них  Чаплинским,
распахнул их таким манером и вышвырнул подстаросту вон.
     Затем спокойно вернулся и сел на свое место рядом с Зацвилиховским.
     В  погребке  во  мгновение сделалось тихо.  Сила,  какую  только  что
продемонстрировал  Скшетуский,   произвела   на   всю   шляхту   громадное
впечатление. Спустя минуту вс„ вокруг сотрясалось от смеха.
     - Vivant* вишневичане! - кричали одни.
     _______________
          * Да здравствуют (лат.).

     - Сомлел,  сомлел и в крови весь!  - восклицали другие, выглядывавшие
на  улицу,  любопытствуя узнать,  что предпримет Чаплинский.  -  Слуги его
поднимают!
     Лишь немногие,  те, кто считался сторонниками подстаросты, молчали и,
не решаясь вступиться за него, хмуро поглядывали на наместника.
     - Только и  скажешь,  что  в  пяту  гонит  эта  гончая!  -  промолвил
Зацвилиховский.
     - Да какая там гончая?  Дворняга!  -  возгласил,  приближаясь, тучный
шляхтич с  бельмом на  глазу,  имевший во лбу дырку величиной с  талер,  в
которой  посвечивала голая  кость.  -  Дворняга он,  не  гончая!  Позволь,
сударь,  -  продолжал шляхтич,  о