мере проломить
стену -  а  для этого нужно было быть Подбипяткой -  либо прорыть под ней,
как  лисица,  лаз,  но  и  тогда б  караульщики,  без сомнения,  услыхали,
заметили и сцапали беглеца прежде, чем он успеет поставить ногу в стремя.
     В голове у Заглобы вертелись тысячи разных хитрых способов, но именно
потому, что их было так много, ни один отчетливо не представлялся.
     "Ничего не поделаешь, придется платиться шкурой", - подумал шляхтич.
     И пошел к третьей стене.
     Вдруг  он  ударился головой обо  что-то  твердое,  пощупал:  то  была
лестница.  Хлев не для свиней,  а  для коров предназначался,  и  над ним в
половину длины был  устроен чердак,  где держали солому и  сено.  Заглоба,
недолго думая, полез наверх.
     А влезши, сел, перевел дух и осторожно втянул лестницу за собою.
     - Ну,  вот я  и в крепости!  -  пробормотал он.  -  Быстро им сюда не
забраться,  хоть  бы  и  другая лестница нашлась.  Пусть из  меня окороков
накоптят,  если я первую же башку,  какая покажется,  напрочь не снесу. Ох
черт!  -  сказал он вдруг. - А ведь они и впрямь не только что прокоптить,
но и изжарить,  и на сало перетопить могут. А, ладно! Захотят хлев спалить
- пускай,  тем паче я  им  живым не  достанусь,  а  сырым или жареным меня
склюет воронье -  один дьявол.  Лишь бы не попасться в разбойничьи лапы, а
остальное плевать, авось как-нибудь обойдется.
     Заглоба легко  переходил от  крайнего отчаяния к  надежде.  И  сейчас
вдруг в него вселилась такая уверенность, словно он уже был в лагере князя
Иеремии.  Однако  положение его  сделалось немногим  лучше.  Он  сидел  на
сеновале и, пока держал в руке саблю, действительно мог долго обороняться.
Вот и все!  От чердака до свободы путь был еще чертовски долог - к тому же
внизу Заглобу ждали сабли и пики дозорных, бодрствующих под стенами хлева.
     - Как-нибудь обойдется!  - буркнул Заглоба и стал помалу разгребать и
выдергивать солому из кровли, чтобы иметь возможность выглянуть наружу.
     Дело  пошло споро:  молодцы за  стенами,  скрашивая время в  карауле,
продолжали переговариваться,  к тому же поднялся довольно сильный ветер и,
теребя ветви растущих поблизости дерев, заглушал шуршанье соломы.
     В  скором  времени сквозное отверстие было  готово -  Заглоба высунул
голову наружу и огляделся.
     Ночь уже подходила к  концу,  и восточная сторона небосвода озарилась
первыми проблесками дня;  в предрассветном неярком свете Заглоба разглядел
майдан,  сплошь забитый лошадями,  перед хатой долгие неровные ряды спящих
казаков, далее колодезный журавль и колоду, в которой поблескивала вода, а
подле еще один ряд спящих людей и десятка полтора казаков, прохаживающихся
с саблями наголо вдоль этого ряда.
     - Это ж мои люди связанные лежат,  -  пробормотал шляхтич.  -  Ой!  -
добавил  он  минутою  позже.  -  Кабы  мои,  а  то  ведь  княжьи!..  Хорош
предводитель, ничего не скажешь! Завез к черту в зубы... Стыдно будет им в
глаза смотреть,  если,  конечно,  господь возвратит свободу.  А  все из-за
чего?  Из-за выпивки и амуров. Какое мне было дело, что у мужиков свадьба?
Не  пристало старой кобыле хвостом вертеть!  Больше в  рот не возьму этого
вероломца-меду,  что не  в  голову -  в  ноги шибает.  Все зло на земле от
пьянства:  когда б на нас трезвых напали,  я бы, ей-ей, викторию одержал и
Богуна в хлеву запер.
     Тут  взор Заглобы снова упал на  хату,  в  которой почивал атаман,  и
задержался на двери.
     - Спи,  спи,  злодей,  -  пробормотал он. - Авось увидишь во сне, как
тебя черти в аду лущат,  чего,  впрочем, и так не избегнешь. Решил из моей
шкуры решето сделать?  Что  ж,  попробуй!  Залазь ко  мне  наверх,  а  там
поглядим:  может,  еще я твою продырявлю,  да так, что и собакам обувки не
выкроишь. Только б мне вырваться отсюда! Только бы вырваться! Но как?
     Задача и  в самом деле представлялась невыполнимой.  Майдан был забит
людьми и конями;  даже если бы Заглоба сумел выбраться из хлева, даже если
б, соскользнув с крыши, вспрыгнул на одну из тех лошадей, что стояли возле
самого хлева,  ему бы  не  удалось даже ворот достигнуть,  а  уж  тем паче
ускакать за ворота!
     И,  однако ж,  ему казалось,  что главное сделано:  он  был свободен,
вооружен и под стрехою чувствовал себя, как в твердыне.
     "Какого черта!  - думал он. - Неужто я затем из пут освободился, чтоб
повеситься на тех же веревках?"
     И  снова  в  голову  ему  полезли  всяческие  хитрости,  но  в  таком
множестве, что разобраться в них никакой возможности не было.
     Между тем на дворе заметно серело. Поредела тень, укрывавшая соседние
с хатой постройки,  крыша как бы серебром покрылась. Уже Заглоба легко мог
различить отдельные группы на майдане, уже разглядел красные мундиры своих
солдат,  лежащих возле колодца, и бараньи тулупы, под которыми спали перед
хатой казаки.
     Вдруг один из спящих поднялся и не спеша прошелся по майдану,  в иных
местах  ненадолго  останавливаясь,   поговорил  о   чем-то   с   казаками,
стерегущими пленных, а потом направился к хлеву. Заглоба сперва решил, что
это  Богун,  так  как  заметил,  что  дозорные с  ним  разговаривали,  как
подчиненные с командиром.
     - Эх, - пробормотал он, - ружьецо бы сюда! Ты б у меня закувыркался.
     В  эту  минуту человек поднял голову,  и  на  лицо  его  упал бледный
отблеск утренней зари: то был не Богун, а сотник Голодый, которого Заглоба
тотчас узнал,  ибо помнил прекрасно по тем еще временам,  когда в Чигирине
водил с Богуном дружбу.
     - Эй, хлопцы! - сказал Голодый. - Вы, часом, не спите?
     - Нет,  бїаїтїьїкїу,  хоть и берет охота. Пора б нас сменить.
     - Сейчас сменят. А вражий сын не убег?
     - Ой-ой! Разве что душа из него убежала - даже и не пошевельнется.
     - О,  это стреляный воробей.  А ну-ка,  гляньте,  как он там, такой и
сквозь землю горазд провалиться.
     - Сейчас глянем!  -  ответили несколько казаков, направляясь к дверям
хлева.
     - И сена с чердака струсите - лошадей обтереть! На заре выступаем.
     - Хорошо,  бїаїтїьїкїу!
     Заглоба,  мгновенно покинув свой  пост  у  дыры  в  крыше,  подполз к
отверстию в  настиле.  В  ту  же секунду услышал стук деревянного засова и
похрустывание соломы  под  ногами казаков.  Сердце его  бешено колотилось;
крепко сжав рукоять сабли,  он заново поклялся в душе, что скорее позволит
спалить себя вместе с хлевом или изрубить в куски, нежели отдастся живьем.
Он  полагал,  что  казаки немедля подымут крик,  однако ошибся.  Несколько
времени слышно было,  как они бродят по хлеву,  потом шаги убыстрились,  и
наконец один промолвил:
     - Что за черт? Не могу нашарить! Мы ж его бросили в этот угол.
     - Оборотень он, что ли? Высеки-ка огня, Василь, темно, как в колодце.
     На минуту все смолкло.  Василь,  верно,  искал трут и  огниво;  потом
другой казак принялся потихоньку окликать:
     - Отзовись, пан шляхтич!
     - Как бы не так! - буркнул Заглоба.
     Но  вот железо чиркнуло о  кремень,  посыпался сноп искр,  осветив на
мгновение темное нутро хлева и  казачьи головы в  смушковых шапках,  после
чего мрак еще больше сгустился.
     - Нету! Нету! - закричали возбужденные голоса.
     Один из казаков бросился к двери.
     - Бїаїтїьїкїуї Голодый!  Бїаїтїьїкїуї Голодый!
     - Чего там? - спросил, показываясь в дверях, сотник.
     - Нету ляха!
     - Как это нету?
     - Сквозь   землю   провалился!   Нигде   нет.    О,    гїоїсїпїоїдїиї
пїоїмїиїлїуїй! Мы и огонь высекали - нету!
     - Не может быть. Ох, и задаст вам атаман! Удрал он, что ли? Проспали?
     - Не,  бїаїтїьїкїу,  мы  не  спали.  Из  хлева  он  мимо никак не мог
прокрасться.
     - Тихо!  Не будить атамана!.. Коли не ушел, тут быть должен. Вы везде
искали?
     - Везде.
     - А на сеновале?
     - Он же связанный, как ему на сеновал забраться?
     - Дурная башка!  Кабы он  не  развязался,  был бы на месте.  Ищите на
сеновале. Высечь огня!
     Снова брызнули в темноту искры. Весть мигом облетела всех караульных.
В хлев, как это всегда в подобных случаях бывает, поспешно сбежался народ;
послышались торопливые шаги, торопливые вопросы и еще более скорые ответы.
Как сабельные удары в бою, посыпались со всех сторон советы:
     - На сеновал! На сеновал!
     - А ты покарауль снаружи!
     - Атамана не будить, не то быть беде!
     - Лестницы нету!
     - Неси другую!
     - Нигде нет!
     - Сбегай в хату, может, там есть...
     - У, лях проклятый!
     - Давайте с углов на крышу и по крыше на сеновал.
     - Не выйдет, карниз широкий и досками снизу подшит.
     - Несите пики. По ним и взойдем. Ах, пес!.. Лестницу втащил за собою!
     - Принести пики! - загремел голос Голодого.
     Одни  побежали за  пиками,  другие,  задравши головы,  столпились под
сеновалом.  Рассеянный свет и в хлев уже просочился сквозь открытую дверь,
и в полусумраке виден стал квадратный лаз на сеновал, черный и безмолвный.
     Снизу доносились отдельные голоса:
     - Эй, пан шляхтич! Спускай лестницу да слазь. Все равно тебе не уйти,
зачем людей утруждаешь! Слезай! Слезай!
     Тишина.
     - Ты  же  человек умный!  Сидел бы  себе,  кабы помогло,  дак ведь не
поможет - лучше слезай, мил друг, по своей воле!
     Тишина.
     - Слазь, не то кожу с башки сдерем - да в навоз рожей!
     Заглоба оставался столь же глух к угрозам,  сколь и к увещеваниям,  и
сидел во тьме,  как барсук в норе, приготовясь к отчаянному отпору. Только
саблю крепче сжимал в кулаке, да посапывал и читал про себя молитву.
     Между тем принесли пики,  связали по три вместе и приставили остриями
к лазу. У Заглобы мелькнула было мысль схватить их и втянуть наверх, но он
тут же спохватился,  что крыша может оказаться низковата и  полностью пики
не затащишь. Да и немедля приволокли бы другие.
     Пока же весь хлев наполнился молодцами. Одни светили лучинами, другие
подтаскивали жерди и  решетки от  телег,  а  поскольку последние оказались
коротковаты,  поспешно скрепляли их ремнями - по пикам взбираться и впрямь
было бы трудно. Однако ж охотники сыскались.
     - Я пойду! - вскричало несколько голосов.
     - Погодим, пока лестница будет! - сказал Голодый.
     - А отчего бы,  бїаїтїьїкїу,  не попробовать по пикам?
     - Василь взберется! Он как кошка лазает.
     - Попробуй.
     Тотчас посыпались шутки:
     - Эй, осторожней! У него сабля, снесет башку, и не заметишь.
     - Он тебя за чуб схватит и наверх втащит, а там как медведь придавит.
     Но Василя это не испугало.
     - Вїiїнї  зїнїаї†,  -  сказал  он,  -  что ежели меня пальцем тронет,
атаман ему покажет,  почем фунт лиха,  да и  вы  в  долгу  не  останетесь,
бїрїаїтїи.
     Это было предостережение Заглобе,  который сидел тихонько, не подавая
голосу.
     Но казаки,  народ лихой, уже и развеселились; происходящее показалось
им забавным, и они наперебой продолжали подтрунивать над Василем:
     - Одним дураком на свете меньше станет.
     - Да ему плевать,  как мы за твою башку отплатим.  Не видишь, что ль,
каков ухарь!
     - Хо! Хо! Оборотень он. Черт знает, в кого там превратился... Чародей
ведь! Еще неведомо, кто тебя в этой дыре поджидает.
     Василь,  который уже поплевал на  ладони и  ухватился за пики,  вдруг
призадумался.
     - На ляха пойду, - сказал он, - а на черта нет.
     К тому времени решетки были связаны и приставлены к лазу. Но и по ним
всходить оказалось несподручно: они тут же прогнулись в местах скрепленья,
и тонкие перекладины трещали, едва на них пробовали поставить ногу. Однако
Голодый сам полез первым. Подымаясь, он приговаривал:
     - Видишь теперь,  пан шляхтич,  что мы не шутим.  Не захотел слезать,
заупрямился,  ну и сиди,  только защищаться не вздумай -  все одно мы тебя
достанем, хоть весь хлев разобрать придется. Одумайся, покуда не поздно!
     Наконец голова его  достигла отверстия и  постепенно в  нем скрылась.
Вдруг  послышался  свист  сабли,  казак  страшно  вскрикнул,  пошатнулся и
свалился под ноги к молодцам с разрубленной надвое головою.
     - Коли его, коли! - взревели казаки.
     В хлеву поднялось страшное смятенье,  раздались крики, вопли, которые
заглушил громоподобный голос Заглобы:
     - Ха,  разбойники,  людоеды,  душегубцы, всех вас до единого перебью,
кобели шелудивые!  Знайте руку рыцаря.  Я вам покажу, как на честных людей
нападать по ночам!  Как шляхтичей запирать в хлеву... Ха! Прохвосты! Давай
по одному, по очереди, а то и по двое можно! Ну, кто первый? Только головы
свои лучше в навозе попрячьте, не то снесу напрочь, клянусь богом!
     - Коли! Коли! - вопили казаки.
     - Хлев спалим!
     - Я сам спалю, голощапы, вместе с вами!
     - А  ну,  давай по нескольку,  по нескольку разом!  -  крикнул старый
казак.  -  Держать решетки, пиками подпирать! Солому на голову и вперед!..
Взять его надо!
     С  этими  словами он  полез наверх,  а  с  ним  двое  его  товарищей;
перекладины затрещали,  ломаясь,  решетки  прогнулись еще  больше,  но  по
меньшей  мере  два  десятка  сильных  рук  схватились за  жерди,  подперли
лестницу пиками.  Кое-кто  просунул острия в  лаз,  чтобы шляхтичу трудней
было размахнуться саблей.
     Несколько минут спустя еще  три тела свалились на  головы стоящих под
сеновалом.
     Заглоба,  разгоряченный успехом,  ревел  как  буйвол и  изрыгал такие
проклятья,  каких свет не слышал,  -  у казаков от его слов душа бы ушла в
пятки,  не охвати их в ту минуту дикая ярость.  Одни кололи пиками настил,
другие  карабкались по  лестнице,  хотя  в  темной дыре  их  ждала  верная
погибель. Вдруг у дверей поднялся крик и в хлев вбежал сам Богун.
     Был он без шапки,  в  одной только рубахе и шароварах,  в руке держал
обнаженную саблю, глаза сверкали.
     - На крышу,  собачьи дети!  -  крикнул он.  -  Содрать солому и живым
взять.
     А Заглоба, увидав Богуна, взревел:
     - Только приблизься,  хам!  Вмиг уши обрежу и  нос отрублю,  а головы
твоей мне  даром не  надо,  по  ней топор плачет.  Что,  труса празднуешь,
холоп,  боишься? А ну, кто скрутит этого шельму, тот будет помилован. Что,
висельник, что, кукла еврейская? Сам явился? Просунь только башку в дырку!
Ну,  где  же  ты?  Залезай,  рад  буду и  угощу отменно,  сразу припомнишь
папашу-сатану да мать-шлюху!
     Между тем  у  Заглобы над головой затрещали стропила.  Видно,  казаки
взобрались на крышу и уже сдирали солому.
     Заглоба треск расслышал,  но  страх не отнял у  него силы.  Он словно
опьянен был схваткой и кровью.
     "Забьюсь в угол и там погибну", - подумал он.
     Но  в  эту минуту во всех концах майдана вдруг загремели выстрелы,  и
тотчас в хлев ворвались человек десять казаков.
     - Бїаїтїьїкїу! - благим матом кричали они. - Сюда,  бїаїтїьїкїу!
     Заглоба в первое мгновение не понял,  что происходит, и остолбенел от
изумленья.  Глядит сквозь дыру  в  хлев  -  никого.  Стропила на  крыше не
трещат.
     - В чем дело?  Что случилось? - громко воскликнул он. - Ага, понятно!
Они решили хлев спалить и из пистолетов садят по крыше.
     Тем   временем  людской  рев  за   стеной  становился  все  страшней,
послышался  топот  копыт.   Выстрелы  мешались  с  воем,  звенело  железо.
"Господи!  Да это,  никак,  сраженье!" - подумал Заглоба и кинулся к своей
дыре в крыше.
     Поглядел - и ноги под ним от радости подкосились.
     На майдане  кипел  бой,  а  вернее,  Заглоба  увидел ужасное избиение
Богуновых казаков.  Застигнутые  врасплох,  они  позволили  врагу  подойти
вплотную и падали,  сраженные выстрелами в упор;  припертые к изгородям, к
стенам  хаты  и  овину,  разимые  мечами,  теснимые  лошадиными   крупами,
сминаемые  копытами,  погибали почти без сопротивленья.  Солдаты в красном
напирали, неистово рубясь, не давая казакам ни построиться, ни замахнуться
саблей, ни перевести дух, ни вскочить на лошадь. Немногие лишь защищались;
кто-то в дыму и сумятице торопливо подтягивал подпруги и  валился  наземь,
не успев поставить ногу в стремя;  иные,  побросав пики и сабли,  бежали к
изгородям,  перепрыгивали  через  них  или  протискивались   меж   кольев,
застревая,  крича и вопя нечеловечьими голосами.  Казалось несчастным, что
сам князь Иеремия как орел налетел на  них,  навалился  внезапно  со  всей
своей ратью.  Времени не оставалось ни опомниться, ни оглядеться: возгласы
победителей,  свист сабель,  гром выстрелов гнали их, как ураганный вихрь,
горячее  конское  дыхание  жгло  затылки.  "Лїюїдїи,  сїпїаїсїаїйїтїе!"  -
раздавалось со всех сторон. "Бей, убивай!" - кричали солдаты.
     И  наконец увидел Заглоба маленького Володы„вского,  который,  стоя с
несколькими солдатами близ ворот,  словами и булавой отдавал приказанья, а
порой врезался на своем гнедом жеребце в самую бучу: едва примерится, едва
повернется,  и  человек уже падает,  не издав и вскрика.  О,  Володы„вский
великий был  в  своем деле  мастер;  прирожденный воитель,  он  безотрывно
следил за ходом битвы,  и, наведя где должно порядок, снова возвращался на
место,  и наблюдал, и указывал, словно управлял оркестром: когда надо, сам
возьмет инструмент,  когда надо - перестанет играть, но глаз ни на секунду
ни с кого не спускает, дабы каждый свое исполнил.
     Завидя такое,  Заглоба затопал ногами по доскам настила, так что пыль
вокруг заклубилась, захлопал в ладоши и заревел во всю глотку:
     - Бей проклятых!  Бей,  убивай, сноси головы! Руби, коли, лупи, дави,
режь! А ну, поднажмите! Саблями их, чтоб ни одному не уйти живому.
     Так кричал Заглоба,  волчком вертясь на  месте;  глаза его от  натуги
налились кровью,  даже  свет померк на  минуту,  но,  когда зрение к  нему
вернулось, он увидел еще более великолепную картину - в окружении полсотни
казаков вихрем летел на коне Богун, без шапки, в одной рубахе и шароварах,
а за ним маленький Володы„вский со своими людьми.
     - Бей! Это Богун! - крикнул Заглоба, но не был услышан.
     Меж тем Богун с  казаками через плетень,  Володы„вский через плетень,
некоторые отстали,  у  иных  лошади  на  скаку  перекувырнулись.  Поглядел
Заглоба:  Богун на равнине,  Володы„вский на равнине.  Казаки врассыпную и
наутек, солдаты поодиночке за ними. У Заглобы дух захватило, глаза чуть не
вылезли из орбит.  Что ж он увидел? А вот что: Володы„вский, как гончая за
кабаном,  по пятам за Богуном несется, атаман поворачивает голову, заносит
саблю!..
     - Бьются! - кричит Заглоба.
     Еще  мгновение,   и  Богун  падает  вместе  с  лошадью  наземь,  конь
Володы„вского  топчет  его  копытами,   и  маленький  рыцарь  устремляется
вдогонку за другими беглецами.
     Но  Богун  еще  жив,  он  вскакивает и  бежит к  поросшим кустарником
холмам.
     - Держи его! Держи! - ревет Заглоба. - Это Богун!
     Появляется новая ватага казаков,  которая до  той  минуты за  холмами
укрывалась,  а теперь,  когда ее заметили,  ищет нового пути к бегству. За
нею,  примерно  в  полуверсте,  скачут  солдаты.  Казаки  догоняют Богуна,
окружают,  подхватывают и увозят с собой.  И вот уже вся ватага исчезает в
извоях яра, а за ней скрываются из глаз и преследователи.
     На  майдане сделалось тихо  и  пусто:  даже солдаты Заглобы,  отбитые
Володы„вским,  повскакав на казацких коней,  понеслись вместе с другими за
рассыпавшимися кто куда беглецами.
     Заглоба спустил лестницу,  слез  с  сеновала и,  выйдя  из  хлева  на
майдан, проговорил:
     - Я свободен...
     И,  сказавши  так,  осмотрелся по  сторонам.  На  майдане  лежали  во
множестве  убитые  запорожцы и  около  дюжины  солдатских трупов.  Шляхтич
медленно  между  них  прошелся,  внимательно каждого  лежащего  оглядел  и
опустился возле одного на колени.
     Когда он минуту спустя поднялся, в руке у него была жестяная манерка.
     - Полная, - пробормотал Заглоба.
     И, поднеся манерку к устам, запрокинул голову.
     - Недурственна!
     Потом опять огляделся вокруг и еще раз повторил,  но уже голосом куда
более бодрым:
     - Я свободен.