что копьяї тїаїйї косы  для  нас  куют.  Вот  он
испугался и сб„г.
     - Это нехорошо, он же князю про вас донесет.
     - Что ты, дїiїдїу, каркаешь, как ворон! - сказал старый крестьянин. -
А мы вот полагаем,  что на панов черная година пришла. И не будет их ни на
русском, ни на татарском берегу, ни панов, ни князей. Одни казаки, вольные
люди,  будут.  И не будет ни чинша,  ни  амбарного,  ни  сухомельщины,  ни
перевозного,  и  жидов не будет,  ибо так оно стоит в письме от Христа,  о
котором ты сам сейчас сказывал.  А  Хмель  князя  не  слабже.  Нїаїйї  сїя
пїоїпїрїоїбїуїюїтїь.
     - Дай же ему боже! - сказал дед. - Тяжела наша крестьянская доля, а в
прежние времена иначе бывало.
     - Чья земля?  Князя.  Чья степь?  Князя. Чей лес? Чьи стада? Князя. А
раньше был божий лес,  божья степь, кто первый приходил, тот брал и никому
ничего должен не был. Теперьї уїсїеї пїаїнїiївї тїаї кїнїяїзїiїв...
     - Верно говорите,  дїiїтїкїи, - сказал дед. - Но я вам вот что скажу.
Коли вы сами знаете,  что с князем вам не сдюжить,  тогда послушайте;  кто
хочет  пїаїнїiївї  рїiїзїаїтїи,  пускай  тут не ждет,  пока Хмель с князем
силами меряться станут,  пусть ко  Хмелю  убегает,  да  только  сразу  же,
завтра,  потому  что князь выступил.  Ежели его пан Гдешинский уговорит на
Демьяновку пойти, то не даст он, князь, вам тут поблажки, но перебьет всех
до  единого  - так что бегите вы ко Хмелю.  Чем вас там больше будет,  тем
Хмель быстрее управится.  Вот! А тяжелое ему дело выпало. Сперва гетманы и
коронных  войск  богато,  а  потом князь,  который гетманов этих могутнее.
Летите же вы, дїiїтїкїи, помогать Хмелю и запорожцам, а то они, сердечные,
не  управятся.  А  ведь  они за вашу волю и за ваше добро с панами бьются.
Летите! Так и от князя спасетесь, и Хмелю поможете.
     - Вїжїеї пїрїаївїдїуї кїаїжїе! - раздались голоса в толпе.
     - Верно говорит.
     - Мїуїдїрїиїйї дїiїд!
     - Значит, ты видал, что князь идет?
     - Видать не  видал,  но  в  Броварках говорили,  что он  уже из Лубен
двинулся,  все жжет,  всех косит, где хоть одно копье найдет, землю и небо
только оставляет.
     - Гїоїсїпїоїдїиї пїоїмїиїлїуїй!
     - А где нам Хмеля искать?
     - Затем я сюда, дїiїтїкїи, и пришел, чтобы сказать, где искать Хмеля.
Ступайте вы,  дети,  до Золотоноши, а потом до Трехтымирова пойдите, а там
уж Хмель будет вас ждать,  там изо всех деревень,  поместий и хуторов люди
соберутся,  туда и татары придут,  - а нет, так князь всем вам по земле по
матушке ходить не даст.
     - А вы, отец, с нами пойдете?
     - Пойти не пойду,  потому как ноги старые не несут и земля уже тянет.
Но если телегу запряжете,  так я с вами поеду.  А перед Золотоношей вперед
пойду поглядеть,  нету ли там панских жолнеров. Ежели будут, то мы в обход
прямо на Трехтымиров подадимся.  А там уже край казацкий.  Теперь же дайте
мне есть и пить,  потому как я, старый, есть хочу и парнишка мой голодный.
Завтра  с  утра выйдем,  а по дороге я вам про пана Потоцкого да про князя
Ярему спою.  Ой, свирепые это львы! Великое будет кровопролитие на Украйне
- небо страшно краснеет,  да и месяц вот,  будто в крови купается. Просите
же,  дїiїтїкїи,  милости божией, потому оно многим из вас скоро не жить на
белом свете. Слыхал я еще, что упыри из могил встают и воют.
     Безотчетный страх охватил столпившихся мужиков.
     Они  невольно  стали  оглядываться,   креститься  и  перешептываться.
Наконец один крикнул:
     - На Золотоношу!
     - На Золотоношу!  -  отозвались все,  будто только там было убежище и
спасение.
     - В Трехтымиров!
     - На погибель ляхам и панам!
     Внезапно какой-то  молодой казачок,  потрясая копьем,  вышел вперед и
крикнул:
     - Бїаїтїьїкїи!  А если завтра на Золотоношу идем, то сегодня пошли на
комиссарский двор!
     - На комиссарский двор! - разом крикнуло несколько десятков голосов.
     - Поджечь, а добро взять!
     Однако дед, сидевший до того опустив голову, поднял ее и сказал:
     - Эй,  дїiїтїкїи,  не ходите вы на комиссарский двор и не палите его,
потому чтої лїиїхїої будет.  Князь,  может быть,  где-то близко с  войском
ходит,  как  зарево  увидит,  так придет - и будетї лїиїхїо.  Лучше вы мне
поесть дайте и ночлег укажите. Вам тихо надо сидеть, нїеї гїуїлїяїтїиї пїої
пїаїсїiїкїаїм.
     - Пїрїаївїдїуї кїаїжїе! - откликнулись несколько голосов.
     - Пїрїаївїдїуї кїаїжїе,  аї тїи,  Мїаїкїсїиїмїе,  дїуїрїнїиїй!
     - Пойдемте,  отец,  ко  мне  на  хлеб-соль да  на  меду кварточку,  а
покушаете,  так  пойдете на  сено  спать,  на  сеновал,  -  сказал  старый
крестьянин, обращаясь к деду.
     Заглоба встал и потянул Елену за рукав. Княжна спала.
     - Уходился хлопчик.  Тут  ковали  куют,  а  он  уснул,  -  сказал пан
Заглоба.
     А про себя подумал:  "Ой,  блаженная невинность,  среди копий и ножей
засыпающая!  Видать,  ангелы небесные оберегают тебя,  а  при тебе и  меня
уберегут".
     Он разбудил ее,  и  они пошли к деревне,  лежавшей несколько поодаль.
Ночь была погожая,  тихая.  Позади разносилось эхо кующих молотов.  Старик
крестьянин шел впереди,  показывая в темноте дорогу,  а пан Заглоба, делая
вид, что шепчет молитву, бурчал монотонным голосом:
     - Ої гїоїсїпїоїдїиї бїоїжїе,  пїоїмїиїлїуїйї нїаїс,  гїрїiїшїнїиїх...
Видишь,  барышня-панна!..  Сївїяїтїаїяї-їпїрїеїчїиїсїтїаїя...  Что  бы  мы
делали   без  холопской  одежи?  Яїкїої  вїжїеї  нїаї  зїеїмїлїiї  iї  нїа
нїеїбїеїсїеїх...  И накормят нас, а завтра в Золотоношу, вместо того чтобы
пешком идти,  поедем...  Аминь, аминь, аминь... Надо думать, Богун сюда по
нашим следам явится,  потому что  его  наши  штучки  не  собьют...  Аминь,
аминь!..  Да  только поздно будет,  потому что в Прохоровке мы через Днепр
переправимся,  а там уже  власть  гетманская...  Дьявол  благоугоднику  не
страшен.  Аминь...  Стоит только князю за Днепр уйти,  здесь дня через два
весь край запылает...  Аминь.  Чтоб их черная смерть унесла, чтоб им палач
святил...  Слышишь,  барышня-панна,  как они там у кузни воют?  Аминь... В
тяжелую передрягу мы попали,  но дураком я буду, если барышню-панну от нее
не упасу, хоть бы и до самой Варшавы нам убегать пришлось.
     - А чего вы все бормочете, отец? - спросил крестьянин.
     - Да молюся за здоровье ваше. Аминь, аминь!..
     - А вот и моя хата...
     - Сїлїаївїаї бїоїгїу.
     - Нїаї вїiїкїиї вїiїкїiїв.
     - Прошу на хлеб-соль.
     - Спаси господь.
     Спустя короткое время дед подкреплялся бараниной,  обильно запивая ее
медом, а назавтра с утра отправился вместе с хлопчиком на удобной телеге к
Золотоноше,   эскортируемый  несколькими  десятками   верховых   крестьян,
вооруженных копьями и косами.
     Ехали на Кавраец,  Черпобай и Кропивну. По дороге видели, что все уже
заходило ходуном.  Крестьяне всюду вооружались, кузницы в оврагах работали
с  утра  до  ночи,  и  только  грозная  сила,  грозное имя  князя  Иеремии
сдерживали пока кровопролитную вспышку.
     Тем временем за Днепром буря разбушевалась со всею свирепостью. Весть
о  корсунском поражении молниеносно разнеслась по всей Руси,  и всяк,  кто
жив, брался за оружие.


                                Глава XXI

     Богуна на следующее после бегства Заглобы утро нашли полузадохшимся в
жупане, каковым пан Заглоба обмотал ему голову. Поскольку серьезных ран на
атамане не было,  он вскорости пришел в себя. Вспомнив все, что произошло,
он впал в неистовство, рычал, как дикий зверь, кровавил руки о собственную
окровавленную голову и  кидался на всех с  ножом,  так что казаки к нему и
подойти боялись.  Наконец,  не  будучи пока  что  в  состоянии держаться в
седле,  он велел привязать меж двух коней еврейскую зыбку и,  забравшись в
нее,  как безумный помчал к Лубнам, полагая, что беглецы направились туда.
Лежа в  еврейской постеле,  весь в пуху и в собственной крови,  он гнал по
степи,  точно упырь,  желающий до петухов поспеть в могилу свою, а за ним,
зная,  что мчатся на верную смерть,  неслись верные казаки. Летели они так
до  самой  Василевки,  где  гарнизоном стояла  сотня  венгерской княжеской
пехоты.  Дикий атаман,  словно ему жить надоело,  не  раздумывая ударил по
ним,  сам первым бросился в бой и после многочасовой схватки перебил всех,
кроме нескольких,  которым сохранил жизнь, дабы пытками хоть что-то из них
вытянуть.  Узнав,  что никакого шляхтича с девушкой тут не видели,  он, не
зная,  что предпринять, с горя стал рвать на себе повязки. Идти далее было
невозможно,  ибо повсюду до самых Лубен стояли княжеские полки,  наверняка
оповещенные о  налете разбежавшимися во  время боя из  Василевки жителями.
Поэтому  верные  казаки  подхватили  ослабевшего от  бешенства  атамана  и
ускакали с  ним назад в  Разлоги.  Вернувшись туда,  они уже не  застали и
следов усадьбы,  так как местные крестьяне ее разграбили и сожгли вместе с
князем Василем,  рассчитывая,  что,  если княжичи или князь Иеремия придут
мстить,  вину легко можно будет свалить на казаков и Богуна.  Были сожжены
все  строения,   вырублен  вишневый  сад,  перебита  челядь,  -  крестьяне
беспощадно расквитались за жестокое правление и  утеснения,  какие терпели
от Курцевичей.  Сразу же за Разлогами Богуну попался Плесневский,  ехавший
из Чигирина с известием о желтоводском поражении.  Будучи допрошен, куда и
с  чем  едет,  он  путался и  не  давал  ясных  ответов,  а  посему вызвал
подозрения;  припеченный же  огнем,  Плесневский выложил,  что  знал  и  о
поражении, и о пане Заглобе, с каковым накануне повстречался. Обрадованный
атаман   облегченно   вздохнул.   Повесив   Плесневского,   он   продолжил
преследование,  почти уже не сомневаясь,  что Заглобе теперь не уйти.  Тут
еще и чабаны сообщили новые сведения,  но зато за бродом все следы точно в
воду канули.  На деда,  ограбленного паном Заглобой,  атаман наткнуться не
мог,  потому что тот ушел вниз по Кагамлыку, да к тому же был так напуган,
что хоронился в очеретах, словно лиса.
     Между тем  снова минули день и  ночь,  а  поскольку погоня в  сторону
Василевки заняла целых два  дня,  Заглоба выиграл уйму времени.  Что же  в
таком случае было делать?
     Загвоздку эту советом и  делом помог разрешить есаул,  старый степной
волк, с молодых лет привыкший преследовать в Диком Поле татар.
     - Бїаїтїьїкїу!  - сказал он.  - Они убегли на Чигирин, и умно убегли,
потому  как  выиграли  время,  но,  когда про Хмеля и желтоводское дело от
Плесневского узнали,  направление переменили.  Ты, бїаїтїьїкїу, сам видел,
что они с большака съехали и в сторону ушли.
     - В степь?
     - В степи я бы их, бїаїтїьїкїу, нашел, но они пошли к Днепру, чтобы к
гетманам пробраться,  а значит, побегли или на Черкассы, или на Золотоношу
и Прохоровку...  А ежели к Переяславу пошли, хотя не думаю, то и тут мы их
достигнем.  Нам,  бїаїтїьїкїу,  надо бы  одному  в  Черкассы,  другому  на
Золотоношу,  на  чумацкую дорогу,  - и быстро,  потому как ежели они через
Днепр переправятся,  то поспеют или к гетманам, или их татары Хмельницкого
поймают.
     - Поезжай же на Золотоношу, а я на Черкассы двинусь.
     - Дїоїбїрїе,  бїаїтїьїкїу.
     - Да гляди в оба, он лис хитрый.
     - Так и я хитрый,  бїаїтїьїкїу.
     Обдумав таким образом план погони, они тотчас же разъехались - один к
Черкассам,  второй - вверх, к Золотоноше. Вечером того же дня старый есаул
Антон приехал в Демьяновку.
     Деревня была пуста,  остались одни бабы;  мужики подались за  Днепр к
Хмельницкому.  Завидя вооруженных людей и  не  зная,  кто они такие,  бабы
попрятались по  хатам  и  овинам.  Антон обыскался,  прежде чем  обнаружил
старушонку, ничего, хоть бы и татар, уже не боявшуюся.
     - А где мужики, мать? - спросил Антон.
     - Почем я знаю! - ответила старуха, показав желтые зубы.
     - Мы казаки, мать, не бойтесь, мы не отї лїяїхїiїв.
     - Лїяїхїiїв?..  Щїоїбї …їхї лїиїхїо!
     - Нам-то вы добра желаете?.. Правда?
     - Вам?  -  старуха  на  миг   задумалась.   -   Аї   вїаїсї   щїоїбїи
бїоїлїяїчїкїа!
     Антон было растерялся, но вдруг дверь одной хаты скрипнула и красивая
молодица вышла во двор.
     - Эй, молодцы, слыхала я,  щїої вїиї нїеї лїяїхїи.
     - Точно.
     - А вы от Хмеля?
     - Точно.
     - Нїеї оїдї лїяїхїiїв?
     - Нїi.
     - А зачем вы про мужиков пытали?
     - Да вот пытали, пошли ли они уже.
     - Пошли, пошли.
     - Сїлїаївїаї бїоїгїу!  А скажи-ка,  молодица, не пробегал тут шляхтич
один, лях проклятый, с дочкою?
     - Шляхтич? Лях?  Яї нїеї бїаїчїиїлїа.
     - И никого тут пришлых не было?
     - Бїуївї дїiїд.  Он мужиков и подговорил, чтобы к Хмелю на Золотоношу
шли, потому, говорил, что сюда князь Ярема идет.
     - Куда?
     - Аї тїуїтїкїи. А потом до Золотоноши пойдет, вот что говорилї дїiїд.
     - Дїiїд,  значит, мужиков бунтовать подбил?
     - Аї дїiїд.
     - А он один был?
     - Нет. С немым.
     - А какой он с виду?
     - Кто?
     - Дїiїд.
     - Ой,  старый, старенький, на лире играл и наї пїаїнїiївї жалился. Да
только я его не видала.
     - И он мужиков бунтовать подбивал? - снова спросил Антон.
     - А подбивал.
     - Гм! Оставайся с богом, молодица.
     - Езжайте с богом.
     Антон призадумался.  Будь этот дед переодетым Заглобою,  зачем бы он,
чертов сын,  мужиков к  Хмельницкому уйти склонял?  Откуда бы одежду взял?
Куда бы подевал коней?  Ведь убегал же он верхом.  Но самое главное, зачем
ему  все-таки  было  мужиков  подбивать и  остерегать их  перед  княжеским
приходом?  Шляхтич остерегать бы не стал, а первым делом сам бы под защиту
князя укрылся.  Если же князь идет на Золотоношу,  что вполне возможно, то
за  Василевку рассчитается непременно.  Тут  Антон  вздрогнул,  ибо  новая
жердина в воротах показалась ему очень похожей на кол.
     "Нет! Дед этот был обыкновенным дедом, и только. И незачем скакать на
Золотоношу, разве что удирать в ту сторону".
     Но если даже удерешь,  что делать дальше? Ждать? Может подойти князь.
Идти на Прохоровку и за Днепр переправиться? Напорешься на гетманов.
     Бывалому степному волку  стало  несколько тесновато в  широкой степи.
Понял он, волк этот, что в лице пана Заглобы нарвался на лисицу.
     Внезапно он хлопнул себя по лбу.
     А  зачем  этот  дед  повел  мужиков на  Золотоношу,  за  которою была
Прохоровка, а за нею, за Днепром, гетманы и весь коронный стан?
     Антон решил, как бы оно ни обернулось, но в Прохоровку ехать.
     Если,   добравшись  до  берега,  он  узнает,  что  на  другом  берегу
гетманские войска, он переправляться не станет, а спустится вниз по реке и
у  Черкасс  соединится с  Богуном.  По  пути  заодно  разузнает новости  о
Хмельницком.  Антону  из  показаний Плесневского уже  было  известно,  что
Хмельницкий занял Чигирин,  что  послал Кривоноса на  гетманов,  а  сам  с
Тугай-беем  незамедлительно должен был  выступить вслед.  Так  что  Антон,
солдат   опытный   и   хорошо   представлявший  взаимное   местонахождение
противников, не сомневался, что битва уже состоялась. А значит, необходимо
было  решить,  чего  держаться.  Если Хмельницкий побит,  тогда гетманские
войска  растеклись  в  погоне  по  всему  Приднепровью  и  Заглобу  искать
бессмысленно.  Но если Хмельницкий победил?..  По правде сказать, Антон не
очень  верил в  это.  Легче побить гетманского сына,  чем  самого гетмана;
легче передовые отряды, чем всю армию.
     "Эх,  -  размышлял старый казак, - наш атаман правильнее бы поступил,
ежели б  о собственной шкуре,  не о дивчине,  думал.  Недалеко от Чигирина
можно  было  бы  переправиться через Днепр,  а  оттуда,  пока  время есть,
прорваться на Сечь.  Здесь же, между князем Яремой и гетманами, тяжеленько
ему теперь придется".
     Размышляя этак,  он  вместе со своим отрядом шел в  направлении Сулы,
через которую,  если  хотел достичь Прохоровки,  должен был  переправиться
сразу за Демьяновкой.  Доехали до Могильной,  расположенной у  самой реки.
Тут  судьба  улыбнулась  Антону,   ибо,  хотя  Могильная,  так  же  как  и
Демьяновка,  была пуста,  он обнаружил там готовые паромы и  перевозчиков,
переправлявших крестьян,  бегущих на Днепр. Само Заднепровье, находясь под
княжеской рукой,  восстать не  смело,  но  изо всех деревень,  поселений и
слобод мужичье убегало,  чтобы примкнуть к Хмельницкому и вступить под его
знамена.  Весть о победе Запорожья у Желтых Вод птицей пронеслась по всему
Заднепровью.  Дикое население не могло усидеть на месте, хотя само никаким
почти утеснениям не  подвергалось,  ибо,  как  уже  было  сказано,  князь,
безжалостный  ко  всякому  смутьянству,   был  для  спокойных  насельников
настоящий отец;  комиссары же  его вверенных им людей обижать не решались.
Однако люди эти,  недавно из  бродяг землепашцами сделавшиеся,  тяготились
законами,  строгостью управления и  порядком,  а посему сбегали туда,  где
замерцала надежда на  дикую вольницу.  Из  многих деревень к  Хмельницкому
убежали даже бабы.  Из Чабановки и Высокого,  спаливши,  чтобы некуда было
возвращаться,  хаты,  ушло все население.  В  тех же деревеньках,  где еще
оставался кто-то, вооружали силком.
     Антон  стал  расспрашивать перевозчиков,  нет  ли  каких вестей из-за
Днепра.  Вести были,  но противоречивые,  неясные,  разные.  Говорили, что
Хмель бьется с гетманами,  но одни утверждали,  что он побит, другие - что
победил.  Какой-то мужик, бегущий в Демьяновку, сказал, что гетманы попали
в плен.  Перевозчики заподозрили,  что он переодетый шляхтич, но задержать
побоялись,  потому  что  слыхали,  что  где-то  недалеко княжеское войско.
Казалось,  страх  множил  повсюду число  княжеских войск,  превращая их  в
вездесущее воинство,  так  как  не  было в  те  дни  за  Днепром ни  одной
деревеньки,  где  бы  не  утверждали,  что  князь вот-вот нагрянет.  Антон
обратил внимание,  что его отряд повсюду принимают за  подразделение князя
Яремы.
     Он   поскорее   успокоил  перевозчиков  и   стал   расспрашивать  про
демьяновских мужиков.
     - А  как же.  Были.  Мы  их  на  ту  сторону переправляли,  -  сказал
перевозчик.
     - А дед был с ними?
     - Был.
     - И немой с дедом? Молодой парнишка?
     - Точно.
     - Какой он с виду, дед этот?
     - Не старый, толстый, глаза, как у рыбы, на одном бельмо.
     - Он! - буркнул Антон и продолжил вопросы: - А парнишка?
     - Оїй!  Оїтїчїеї оїтїаїмїаїнїе!  Кїаїжїеї пїрїоїсїтїої хїеїрїуївїиїм.
Тїаїкїоїгїої мїиї iї нїеї бїаїчїиїлїи.
     Тем временем подплыли к берегу.
     Антон уже знал, что делать.
     - Эй, привеземї мїоїлїоїдїиїцїюї атаману, - бормотал он себе под нос.
     Потом скомандовал своим:
     - Вперед!
     Они понеслись,  как стая вспугнутых дроф,  хотя дорога была неудобна,
потому что округу перерезали овраги.  Пришлось въехать в один огромный, по
дну  которого вдоль  родника проходил словно бы  самою природою устроенный
большак.  Яр  тянулся аж  до  самого Каврайца,  так что несколько десятков
верст  проскакали  без  отдыха,  а  впереди  на  лучшем  коне  Антон.  Уже
завиднелось широкое устье яра, как вдруг Антон осадил коня так, что задние
подковы заскрежетали по камням.
     - Щїої цїе?
     Устье  оврага  внезапно  переполнилось  людьми  и  лошадьми.   Чья-то
конница,  числом сабель в  триста,  входила в  яр и  строилась по шестеро.
Антон вгляделся,  и, хотя был он воин бывалый и ко всяческим превратностям
привычный, сердце его заколотилось, а лицо смертельно побледнело.
     Он узнал драгун князя Иеремии.
     Уходить было поздно: какие-нибудь двести шагов отделяли Антонов отряд
от  драгун,  а  усталые лошади казаков далеко от  погони бы  не  ускакали.
Драгуны,  тотчас завидевши их,  взяли с места рысью.  Через минуту казаков
окружили.
     - Чьи вы люди? - грозно спросил поручик.
     - Богуна! - ответил Антон, понимая, что врать не имеет смысла, потому
что мундир все равно выдаст. Однако, признавши поручика, которого встречал
в Переяславе, сейчас же с деланною радостью