я,  -  избавление
придет нежданно! "Конец твоим печалям, доченька, - думал Заглоба, - вскоре
суждено тебе изведать безмерную радость. Ой! Как же она благодарить будет,
рученьки складывать! Какие слова станет говорить!"
     Как  живая явилась княжна Заглобе -  и  совсем расчувствовался старый
шляхтич и весь ушел в свои думы,  представляя, что в скором времени должно
случиться.
     Вдруг Редзян дернул его за рукав:
     - Ваша милость!..
     - Чего  тебе?  -  спросил  Заглоба,  недовольный,  что  прерывают его
размышленья.
     - Видели, ваша милость? Волк перебежал дорогу.
     - Ну и что?
     - А волк ли?
     - Догони да проверь.
     В эту минуту Володы„вский придержал лошадь.
     - А мы,  часом, не сбились с дороги? - спросил он. - Пора бы уже быть
на месте.
     - Нет!  -  ответил уверенно Редзян.  - Как Богун говорил, так и едем.
Господи, поскорей бы уже все это кончалось.
     - Скоро и кончится, ежели верно едем.
     - Я  еще хочу вас,  судари,  попросить:  присматривайте за  Черемисом
этим, покуда я с колдуньей толковать буду; мерзок он, видно, ужасно, но из
пищали без промаху стреляет.
     - Не бойся. Поехали!
     Но  не  проехали они  и  полсотни шагов,  как лошади начали храпеть и
прясть ушами. Редзян прямо-таки гусиной кожей покрылся: ему представилось,
что из-за излома скалы вот-вот раздастся вой упыря или выскочит невиданная
паскудная тварь,  -  однако оказалось,  лошади захрапели потому лишь,  что
всадники приблизились к  логову того самого волка,  который раньше напугал
парня.  Вокруг было  тихо,  даже саранча стрекотать перестала,  потому что
солнце  уже  скатилось на  край  неба.  Редзян перекрестился и  вздохнул с
облегченьем.
     Вдруг Володы„вский остановил лошадь.
     - Вижу яр, - сказал он, - вход валуном завален, а в валуне проем.
     - Во имя отца,  и сына,  и святого духа,  -  прошептал Редзян,  - это
здесь!
     - За мной! - скомандовал, заворачивая коня, пан Михал.
     Через минуту они достигли проема и  въехали под каменный свод.  Перед
ними открылся глубокий яр,  густо заросший по склонам,  образующий в своем
начале  просторную  полукруглую  поляну,   словно  бы  обнесенную  высокой
отвесной стеною.
     Редзян завопил что было мочи:
     - Бо-гун! Бо-гун! Здорово, ведьма! Здорово! Бо-гун! Бо-гун!
     Придержав коней,  друзья постояли несколько времени в молчанье, потом
Редзян снова принялся кричать:
     - Богун! Богун!
     Издалека донесся лай собак.
     - Богун! Богун!..
     На  левом  склоне яра  в  красных и  золотых лучах солнца зашелестели
густые заросли боярышника и  дикой сливы;  немного погодя чуть  ли  не  на
самом краю обрыва появилась какая-то фигура:  изогнувшись и заслонив глаза
рукою, она разглядывала пришельцев.
     - Это Горпына! - сказал Редзян и, приставив ковшиком ладони ко рту, в
третий раз крикнул: - Богун! Богун!
     Горпына начала спускаться,  откинувшись назад для равновесия. Шла она
быстро,  а  за  нею  катился низкорослый,  коренастый человечек с  длинной
турецкой пищалью;  кусты  ломались под  тяжелыми шагами  ведьмы,  камни  с
грохотом скатывались на дно оврага;  изогнувшаяся, в пурпурном блеске, она
и впрямь казалась исполинским сверхъестественным существом.
     - Вы кто? - спросила, спустившись, зычным голосом ведьма.
     - Как живешь,  касатка?  -  крикнул в ответ Редзян; едва он убедился,
что перед ним не духи, а люди, к нему вернулось обычное хладнокровье.
     - Ты,  никак,  Богунов слуга?  Ну да!  Узнаю! Здорово, малый! А это с
тобой что за птицы?
     - Дружки Богуновы.
     - Хороша ведьма, - буркнул в усы пан Михал.
     - А сюда пошто прискакали?
     - Вот тебе пернач, нож и перстень - смекаешь, что это значит?
     Великанша взяла все и внимательно осмотрела каждую вещицу, после чего
сказала:
     - Они самые! Вы за княжной, что ли?
     - Точно так. Здорова она?
     - Здорова. А чего Богун сам не приехал?
     - Ранен Богун.
     - Ранен... Я на мельнице видала.
     - Коли видала,  зачем спрашиваешь?  Врешь небось, бесстыжая! - совсем
уже по-свойски заговорил Редзян.
     Ведьма  усмехнулась,  показав белые,  как  у  волчицы,  зубы,  ткнула
Редзяна кулаком в бок.
     - Ну ты, парень!
     - Пошла прочь!..
     - Испугался? А то поцеловал бы! Когда княжну заберете?
     - Прямо сейчас, лошади только отдохнут...
     - Ну и забирайте! Я с вами поеду.
     - А ты зачем?
     - Брату моему смерть написана. Его ляхи на кол посадят. Поеду с вами.
     Редзян изогнулся в седле, будто для того, чтобы удобнее было говорить
с ведьмой, а сам незаметно положил на пистолет руку.
     - Черемис,  Черемис!  -  негромко крикнул он, чтобы привлечь внимание
своих спутников к уродцу.
     - Зачем зовешь? У него язык отрезан.
     - Я не зову, я красоте его дивлюсь. Неужто бросишь его? Он муж твой.
     - Он мой пес.
     - И вас только двое в яру?
     - Двое. Княжна третья!
     - Это хорошо. Ты без него не поедешь.
     - Я тебе сказала: поеду.
     - А я тебе говорю: останешься.
     Было  в  голосе парня нечто такое,  отчего великанша повернулась,  не
сходя с места, и на лице ее выразилось беспокойство от закравшегося в душу
внезапного подозренья.
     - Щїої тїи? - спросила она.
     - Оїтї щїої я! - ответил Редзян и выстрелил почти в упор из пистолета
- пуля попала промеж грудей ведьмы: на минуту всю ее заволокло дымом.
     Горпына  попятилась,  раскинув руки,  глаза  выкатились,  нечеловечий
вопль вырвался из глотки. Пошатнувшись, она грянулась навзничь.
     В  ту  же  секунду Заглоба хватил Черемиса саблей по  голове с  такой
силой,  что  кость хрястнула под  лезвием.  Чудовищный карла,  не  издав и
стона,  свернулся как червь и  задергался в  корчах,  а пальцы его,  будто
когти издыхающей рыси, то скрючивались, то снова распрямлялись.
     Заглоба вытер  полой  жупана  дымящуюся саблю,  а  Редзян  соскочил с
лошади и,  схвативши камень,  бросил его на широкую грудь Горпины, а потом
стал шарить у себя за пазухой.
     Исполинское тело  ведьмы  еще  вздрагивало,  она  била  ногами землю,
судорога страшно исказила ее лицо, на ощерившихся зубах выступила кровавая
пена, а из горла исходило глухое хрипенье.
     Между  тем  Редзян  вытащил  из-за  пазухи  кусочек освященного мела,
начертил на камне крест и промолвил:
     - Теперь не встанет.
     После чего вспрыгнул в седло.
     - Вперед! - скомандовал Володы„вский.
     Вихрем помчались друзья вдоль ручья, бегущего посредине яра, миновали
редкие дубы,  растущие при дороге,  и глазам их открылась хата,  а за  нею
высокая мельница.  Мокрое колесо сверкало,  точно багряная звезда, в лучах
заходящего солнца.  Два огромных черных пса,  привязанные по  углам  хаты,
рванулись  к всадникам с яростным лаем и воем.  Володы„вский ехал первым и
первым достиг цели; соскочив с лошади и подбежав к двери, он пнул ее ногой
и, бренча саблей, ворвался в сени.
     В сенях по правую руку приотворенная дверь вела в просторную горницу,
где на полу лежал огромный ворох щепок,  а посередине тлел очаг,  наполняя
горницу дымом. Дверь слева была закрыта.
     "Наверно, она там!" - подумал Володы„вский и бросился налево.
     Толкнулся,  дверь  отворилась,  ступил  на  порог  и  остановился как
вкопанный.
     В  глубине светлицы,  опершись рукою о  спинку кровати,  стояла Елена
Курцевич,  бледная,  с рассыпавшимися по плечам волосами;  в испуганных ее
глазах,  устремленных на Володы„вского,  читался вопрос: кто ты? чего тебе
надо?  - она никогда прежде не видела маленького рыцаря. Он же остолбенел,
потрясенный ее  красотой и  видом  светлицы,  убранной бархатом и  парчою.
Наконец дар речи вернулся к нему, и он проговорил поспешно:
     - Не бойся, любезная панна: мы друзья Скшетуского!
     Княжна упала на колени.
     - Спасите меня! - вскричала она, заламывая руки.
     В эту минуту на пороге появился,  весь дрожа,  Заглоба, запыхавшийся,
багровый.
     - Это мы! Мы с помощью! - кричал он.
     Услышав эти  слова  и  увидя знакомое лицо,  княжна покачнулась,  как
срезанный цветок, руки ее бессильно упали, очи закрылись пушистой завесой,
и она лишилась чувств.


                               Глава XXIII

     Едва  дав  лошадям отдохнуть,  друзья наши  помчались назад  с  такой
быстротою, что, когда месяц взошел над степью, они были уже в окрестностях
Студенки за  Валадынкой.  Впереди ехал Володы„вский,  внимательно глядя по
сторонам,  за ним,  рядом с Еленой,  Заглоба, а позади всех Редзян. Он вел
вьючных лошадей и  еще  двух запасных,  которых не  преминул прихватить из
Горпыниной конюшни.  Заглоба рта не закрывал,  да и  было что порассказать
княжне,  которая,  сидя в глухом яру,  не ведала, что творится на свете. И
старый шляхтич рассказывал девушке, как они ее с первого дня искать стали,
как Скшетуский до самого Переяслава по следам Богуна дошел,  не зная,  что
тот ранен, наконец, как Редзян выведал тайну ее убежища у атамана и привез
в Збараж.
     - Боже милосердный!  -  восклицала Елена, обращая к месяцу прелестное
бледненькое свое  лицо,  -  значит,  пан  Скшетуский за  Днепр меня искать
ходил?
     - Говорю тебе,  в  самом  побывал Переяславе.  И  сюда  непременно бы
вместе с  нами явился,  будь у  нас время за ним послать,  но мы решили не
мешкая к тебе на выручку ехать. Он еще не знает, что ты спасена, и за душу
твою молится денно и  нощно,  однако ты  его не  жалей.  Пусть еще немного
помучится - зато какую получит награду!
     - А я уж думала, все меня позабыли, и лишь о смерти просила бога!
     - Не только не позабыли,  а всякую минуту размышляли,  как бы тебе на
помощь  прийти.   Иной  раз  диву  даешься:  ладно,  я  голову  ломал  или
Скшетуский,  оно  понятно,  но  ведь этот рыцарь,  что впереди скачет,  не
меньше нашего проявлял усердье, ни трудов своих, ни рук не жалея!
     - Да вознаградит его всевышний!
     - Есть,  видно,  в  вас  обоих нечто,  отчего людей к  вам  тянет,  а
Володы„вскому ты воистину должна быть благодарна: я ж тебе говорил, как мы
с ним Богуна искромсали.
     - Пан Скшетуский мне в  Разлогах еще о пане Володы„вском,  как лучшем
друге своем, рассказывал много...
     - И правильно делал.  Большая душа в этом малом теле! Теперь, правда,
на него одурь нашла - краса, видно, твоя ошеломила, но погоди - освоится и
опять прежним станет! Ох, и славно мы с ним гульнули на выборах в Варшаве.
     - У нас новый король, значит?
     - И об этом ты,  бедняжка,  не слыхала в глухомани своей проклятой? А
как же!  Ян  Казимир еще прошлой осенью избран,  восьмой уже месяц правит.
Великая вскоре грядет война с  мятежным людом;  дай  бог нам в  ней удачи:
князь Иеремия от всего отстранен, других вместо него повыбирали, а от них,
что от козла молока, толку.
     - А пан Скшетуский пойдет на войну?
     - Пан Скшетуский истинный воин; не знаю, уж как ты его удержишь. Мы с
ним одного поля ягода!  Чуть пахн„т порохом -  никакая сила не  остановит.
Ох,  и  задали мы  смутьянам прошлый год перцу.  Ночи не хватит рассказать
все,  как оно было...  И сейчас,  ясное дело,  пойдем, только уже с легкой
душою: главное, мы тебя, бедняжечку нашу, отыскали, а то ведь и жизнь была
не в радость.
     Княжна приблизила очаровательное свое личико к Заглобе.
     - Не знаю,  за что ты,  сударь,  меня полюбил,  но уж, поверь, я тебя
люблю не меньше.
     Заглоба даже засопел от удовольствия.
     - Так ты меня любишь?
     - Клянусь богом!
     - Храни тебя  владыка небесный!  Вот  и  мне  на  старые лета послано
утешенье.  Признаться, ваша сестра еще нет-нет, а состроит старику глазки,
да-да,  и в Варшаве на выборах такое случалось, Володы„вский свидетель! Но
меня амуры уже  не  волнуют,  пусть кровь играет,  а  я  -  вопреки тому -
отеческими чувствами довольствоваться буду.
     Настало  молчание,   только  лошади  вдруг  одна  за   другой  громко
зафыркали, суля путникам удачу.
     - На здоровье! На здоровье! - ответили всадники дружно.
     Ночь  была  ясная.  Месяц  все  выше  взбирался  на  небо,  утыканное
мерцающими звездами,  и все меньше,  все бледней становился. Притомившиеся
бахматы замедлили шаг,  да и  всадников одолевала усталость.  Володы„вский
первый остановил лошадь.
     - Пора и отдохнуть. Развиднеется скоро, - сказал он.
     - Пора! - поддержал его Заглоба. - Глаза слипаются: как ни погляжу на
лошадь - вс„ две головы вижу.
     Редзян,  однако,  решил,  что  прежде всего следует подкрепиться;  он
развел  огонь  и,  снявши с  лошади переметные сумы,  принялся выкладывать
припасы,  предусмотрительно захваченные из Бурляевой кладовой:  кукурузный
хлеб,  вареное мясо,  валашское вино  и  сладости.  При  виде двух кожаных
мехов,  изрядно выпятивших свои бока и  издающих сладостное уху бульканье,
Заглоба забыл и  думать о  сне,  да и  прочие с удовольствием принялись за
ужин.  Припасов хватило на всех с избытком,  а когда наелись вволю, старый
шляхтич, утерев полою уста, промолвил:
     - До  смерти  не  устану повторять:  неисповедимы пути  господни!  Ты
свободна,  барышня панна,  а  мы  сидим себе  тут  sub  jove*,  радуемся и
Бурляево винцо попиваем.  Венгерское,  конечно,  получше,  это припахивает
кожей, но ничего, в пути сойдет и такое.
     _______________
          * под открытым небом (лат.).

     - Одному не могу надивиться, - сказала Елена, - как это Горпына столь
легко отдать меня согласилась?
     Заглоба поглядел сперва на Володы„вского, потом на Редзяна и усиленно
заморгал глазами.
     - Потому согласилась,  что иного выхода не  имела.  А  впрочем,  чего
таиться, дело не стыдное: мы их с Черемисом на тот свет отправили.
     - Как так? - испуганно вопросила княжна.
     - А ты разве выстрелов не слыхала?
     - Слыхала, но подумала, Черемис стреляет.
     - Не Черемис, а вон этот малый - на месте пристрелил колдунью. Дьявол
в нем сидит,  спору нет,  но чего еще оставалось делать,  когда ведьма, не
знаю уж,  то  ли  почувствовала что,  то  ли  стих на  нее нашел какой-то:
уперлась,  что с нами поедет, и баста. А как было разрешить ей ехать - она
бы  мигом смекнула,  что  мы  не  в  Киев путь держим.  Вот он  и  взял да
пристрелил ее,  а  я  зарубил  Черемиса.  Сущий  был  монстр  африканский;
надеюсь,  господь мне его смерть в вину не поставит. Верно, и в аду чертям
на  него  глядеть будет тошно.  Перед отъездом из  яра  я  вперед поехал и
прибрал тела с  дороги,  чтобы ты не напугалась и  не посчитала это дурным
знаком.
     Княжна же так ответила:
     - Довольно  я  близких  людей  в  нынешние страшные времена  неживыми
видала,  чтобы покойников пугаться,  а  все ж лучше поменьше на своем пути
проливать крови, дабы не навлечь на себя гнева господня.
     - Недостойно  рыцаря  так   поступать  было,   -   мрачно  проговорил
Володы„вский, - мне руки марать не захотелось.
     - Что теперь,  сударь мой,  толковать об  этом,  -  сказал Редзян.  -
Иначе-то никак нельзя было!  Кабы кого хорошего положили,  дело другое,  а
это ж богопротивники,  вражья сила - я сам видел, как ведьма сговаривалась
с чертями. Не того мне жаль признаться!
     - А об чем же ты, любезный, жалеешь? - спросила Елена.
     - Богун мне сказывал, там закопаны деньги, а их милости такую подняли
спешку,  что  и  близко подойти не  нашлось минуты,  хоть  я  место  возле
мельницы знаю. А сколько добра оставлено в той светлице, где барышня жила,
- сердце на куски рвется!
     - Гляди, какого слугу иметь будешь! - сказал княжне Заглоба. - Только
своего хозяина и призна„т, а так хоть с самого черта шкуру готов содрать и
на воротник приспособить.
     - Даст бог,  сударь любезный, пан Редзян, на мою неблагодарность тебе
сетовать не придется, - промолвила Елена.
     - Благодарю покорнейше, барышня! - ответил Редзян, целуя ей руку.
     Все  это время Володы„вский помалкивал,  прикрывая смущенье напускной
суровостью,  и  только  вино  потягивал из  меха  пока  несвойственная ему
молчаливость не привлекла внимания Заглобы.
     - Что  ж  это у  нас пан Михал слова не  скажет!  -  воскликнул он  и
обратился к Елене: - Говорил я, краса твоя лишила его ума и дара речи?
     - Ложился бы ты лучше спать,  сударь, впереди долгий день! - ответил,
смешавшись, рыцарь и усиками стал шевелить быстро, словно заяц для куражу.
     Но старый шляхтич был прав.  Необычайная красота княжны точно сковала
маленького рыцаря.  Глядел он  на  нее,  глядел и  себя  вопрошал в  душе:
возможно ли, чтобы по земле ходило такое чудо? Немало ему довелось в жизни
повидать красавиц:  красивы были Анна и  Барбара Збаражские,  дивно хороша
Ануся  Борзобогатая,   и  Жукувна,   за  которой  увивался  Розтворовский,
прелестна,  и Вершуллова Скоропадская,  и панна Боговитянка, но ни одна из
них  сравниться не  могла с  этим чудесным степным цветком.  С  ними бывал
Володы„вский и остроумен,  и разговорчив,  теперь же,  глядя на бархатные,
ласковые  и   томные   очи,   на   окаймлявшую  их   шелковистую  бахрому,
отбрасывающую на лицо глубокую тень, на рассыпавшиеся по плечам, как цветы
гиацинта,  пряди,  на  стройный  стан  и  высокую  грудь,  чуть  колышимую
дыханьем,  от  которой  исходило сладостное тепло,  на  лилейную белизну и
цветущие на ланитах розы,  на малиновые уста,  рыцарь наш слова выговорить
не мог,  - хуже того!  - самому себе казался неловким,  глупым и, главное,
маленьким, маленьким до смешного. "Она княжна, а я кто?" - думал он не без
горечи и мечтал,  чтобы вдруг  нагрянула  какая-нибудь  напасть,  чтоб  из
темноты вырос какой-нибудь грозный исполин - вот когда бы бедный пан Михал
показал,  что не так уж он и мал,  как кажется!  Вдобавок его бесило,  что
Заглоба,  довольный,  видно,  что названая его дочка с легкостью разбивает
сердца,  без конца хмыкает,  и уже шуточки отпускать начал,  и подмигивает
отчаянно.
     А  она меж тем сидела подле костра,  озаренная розовым блеском огня и
белым лунным светом, прелестная, спокойная, хорошеющая с каждой минутой.
     - Признай,  пан Михал, - сказал наутро Заглоба, когда друзья остались
на короткое время вдвоем,  - что второй такой девы не сыскать во всей Речи
Посполитой.  Покажешь  еще  одну,  позволю  остолопом   себя   назвать   и
imparitatem* снесу без слова.
     _______________
          * Здесь:   высокомерие,   надменность,  незаслуженное  отношение
     (лат.).

     - Отрицать  не  стану,   -  ответил  маленький  рыцарь.  -  Чудо  это
редкостное,  необычное;  мне  подобного еще не  случалось видеть:  вспомни
статуи  богинь,   изваянные  из  мрамора,  что,  точно  живые,  во  дворце
Казановских стоят,  -  и  те ни в какое сравнение с нею идти не могут.  Не
диво,  что самые доблестные мужи головы за нее готовы сложить,  - она того
стоит.
     - А я о чем толкую?  -  восклицал Заглоба.  -  Ей-богу, даже не знаю,
когда она краше: утром или вечером? Как ни взглянешь, свежа, будто роза. Я
тебе говорил,  что и  сам в  прошлые времена хорош был чрезвычайно,  но  и
тогда ей  красотой уступал,  хотя иные говорят,  она на меня как две капли
воды похожа.
     - Поди к черту, друг любезный! - вскричал маленький рыцарь.
     - Не  гневись,  пан Михал,  и  без того ты  чересчур грозным казаться
хочешь. Поглядываешь на нее, как козел на капусту, а с лица мрачен; голову
даю, что у самого слюнки текут, да не про купца товарец, смею заметить.
     - Тьфу!  -  плюнул  Володы„вский.  -  И  не  стыдно вашей  милости на
старости лет глупости городить?
     - А чего ты хмурый такой?
     - Тебе кажется,  все напасти как дым рассеялись и опасности миновали,
а я полагаю, еще хорошенько подумать надо, как одного избежать, от другого
укрыться. Путь впереди трудный, лишь богу известно, что нас еще ожидает, -
в тех краях, куда мы едем, верно, уже бушует пламя.
     - Когда я  ее в  Разлогах у  Богуна выкрал,  куда было хуже:  впереди
мятеж, за спиной погоня; однако ж я через всю Украину, как сквозь огненное
кольцо,  прошел и добрался до самого Бара. А для чего, скаж