отовых на смертельный бой с чудищем гражданской войны. И картины
грядущего,  осиянные неким ослепительным светом славы и могущества,  стали
возникать перед  взором  князя.  Те,  кто  его  обойти  и  унизить  хотел,
содрогнутся,  а  он  увлечет эти железные рыцарские когорты и поведет их в
степи украинские к таким пирам,  к таким  триумфам,  каких  еще  не  знает
история.  И  ощущает  в  себе князь силу соответственную,  за плечами его,
словно у святого Михаила-архангела, распахиваются крыла, и превращается он
тотчас  в некоего исполина,  которого ни замок,  ни весь Збараж,  ни целая
Русь постигнуть не в силах.  Боже мой!  Он изведет Хмельницкого!  Он  бунт
растопчет! Он покой отечеству вернет! Зрит он широкие луга, тьмы воинства,
слышит грохотанье пушек...  Битва!  Битва! Победа неслыханная, невиданная!
Трупов  не счесть,  знамен,  покрывших степь обагренную,  не счесть,  а он
попирает стопою тело Хмельницкого,  и фанфары трубят победу,  а  голос  их
разносится  от моря и до моря...  Князь вскакивает с пола и руки ко Христу
простирает,  а вокруг головы его сияет некое  красное  свечение.  "Христе!
Христе!  -  вопиет он.  - Ты знаешь!  Ты видишь,  что я смогу это сделать!
Повели же, скажи, прикажи!"
     Но Христос голову на грудь свесил и молчит,  такой горемычный, словно
его вот-вот распяли.  "Во славу же твою,  -  вопиет князь. - Non mihi, non
mihi,  sed nomini Tuo da gloria!*  Во славу веры и церкви,  во славу всего
христианства! О Христе! Христе!" И новый образ является пред очи героя. Не
победою  над  Хмельницким завершится стезя  эта.  Князь,  поглотив  мятеж,
плотью его еще более утучнится,  силами его учудовищнится, легионы казаков
к легионам шляхты присоединит и пойдет дальше: на Крым ударит, мерзостного
дракона в собственном его логове уничтожит,  и там утвердит крест,  где до
сих пор колокола никогда-никогда верующих к молитве не созывали.
     _______________
          * Не мне, не мне, но имени твоему слава! (лат.)

     Либо же в  те пойдет стороны,  которые однажды уже князья Вишневецкие
копытами конскими истоптали,  и границы Речи Посполитой, а с ними и церкви
до крайних рубежей земли прострет...
     Но  где  же  предел  устремлению  этому?   Где  предел  славе,  силе,
могуществу? Разве есть он?..
     В  замковую комнату льется ясный свет  месяца,  однако часы  отбивают
позднее время и уже горланят петухи.  Скоро наступит день, но будет ли это
день, в который рядом с солнцем небесным новое солнце на земле воссияет?

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Да! Отроком был бы князь, не мужем, когда бы не совершил этого, когда
бы   по   каким-то  причинам  пошел  на  попятную  перед  зовами  такового
предназначения.  И  ощущает он как бы успокоение некое,  ниспосланное ему,
наверно,  Христом милостивым,  -  восхвалим же  за это господа!  Князь уже
мыслит спокойней, отчетливей и очами души своей положение отечества и всех
дел яснее постигает.  Политика канцлера и  этих самых вельмож из  Варшавы,
равно как и  воеводы брацлавского,  скверна есть и для отечества гибельна.
Сперва следует растоптать Запорожье,  реки крови из него выточить, сломать
его,   разорить,  смять,  уничтожить  и  лишь  тогда  только  почесть  все
побежденным,   пресечь   всяческие  злоупотребления,   всякие   утеснения,
установить порядок, покой; располагая возможностью добить, вернуть к жизни
- вот  он  путь,  единственно достойный великой сей  и  блистательной Речи
Посполитой.  Раньше,  может  быть,  прежде и  возможно было  избрать иной,
теперь же -  нет!  К  чему приведут переговоры,  когда лицом к  лицу стоят
вооруженные тьмы?  А хоть бы и заключен был договор - какую может он иметь
силу?! Нет! Нет! Это пустая греза, мираж, это война, которая на целые века
растянется,  это море слез и  крови на  будущее!..  Пускай же держатся той
единственной стези, той великой, достойной, могущественной, - он же ничего
более не будет ни желать, ни требовать. Сядет в своих Лубнах и станет жить
тихо, покамест звенящие трубы Градивуса вновь не призовут его...
     Пускай держатся!  Но кто?  Сенат?  Бурные сеймы?  Канцлер? Примас или
региментарии?  Кто, кроме него, эту мысль великую понимает? Кто может ее в
дело воплотить?  Если такой сыщется -  тогда пожалуй!..  Но  где  же  этот
человек?  За кем сила? За князем, и ни за кем более! К нему идет шляхта, к
нему  стягиваются войска,  в  руце  его  меч  Речи Посполитой.  Ведь Речью
Посполитой,  даже  когда государь на  престоле,  а  паче  того  когда трон
пустует,  руководит воля народа. Она - suprema lex!* А заявляет она о себе
не  только на сеймах,  не только через депутатов,  сенат и  канцлеров,  не
только посредством писаных законов и  манифестов,  но всего мощнее,  всего
весомее,   всего  отчетливее  -  прямыми  делами.  Кто  правит?  Рыцарское
сословие.  И оно,  это рыцарское сословие,  собирается в Збараже и говорит
ему: "Ты - вождь наш". Вся Речь Посполитая, без каких-то там выборов, всем
ходом событий,  власть ему вручает,  повторяя:  "Ты -  вождь наш".  И  ему
следует отступиться?  Какая же еще надобна ему номинация? От кого может он
ее ожидать?  Уж не от тех ли,  кто Речь Посполитую погубить, а его унизить
пытаются?
     _______________
          * высший закон (лат.).

     За  что?  За  что?  За то ли,  что,  когда всех обуяла паника,  когда
гетманы ясырями стали,  когда  гибли  войска,  когда  шляхта  пряталась по
замкам,  а  казак утвердил стопу на горле Речи Посполитой,  только один он
столкнул стопу  эту  и  поднял из  праха обеспамятевшую голову матери сей,
пожертвовал ради нее всем:  жизнью,  имением;  от позора спас, от смерти -
он, победитель?!
     У кого тут заслуг более, пускай тот и берет власть! Кому она более по
праву,  пускай у  того в  руках и  сосредоточится.  Он охотно отречется от
бремени сего,  охотно господу и  Речи Посполитой скажет:  "Отпустите слугу
вашего с миром",  ибо вот же он измучен очень и силы потерял,  а все равно
знает: ни память о нем, ни могила его забвенны не будут.
     Но если никого подходящего нет, значит, он дважды и трижды не муж, но
отрок,  раз от  власти этой,  от  сей лучезарной стези,  от  великолепного
этого,  небывалого будущего,  в коем для Речи Посполитой спасение,  слава,
могущество и счастье, намерен отречься.
     Во имя чего?
     Князь  снова гордо поднял голову,  и  горящий взор  его  обратился ко
Христу, но Христос голову свою на грудь свесил и молчит, такой горемычный,
словно его вот-вот распяли...
     Во имя чего? Герой виски распаленные пальцами стиснул... Кажется, вот
он  и  есть ответ.  Что означают голоса эти,  кои среди золотых и радужных
видений славы,  среди грома грядущих побед,  среди предчувствий величия  и
могущества так неотвязно взывают в душе его:  "О,  стой, несчастный!"? Что
означает тревога  эта,  бесстрашную  грудь  его  содроганием  беспокойства
некоего  охватывающая?  Что  означает  - тогда,  как он самым отчетливым и
убедительным образом доводит себе,  что обязан принять  власть,  -  чей-то
шепот,  в безднах совести его нашептывающий: "Обольщаешься! Гордость тобою
движет, сатана гордыни царства тебе сулит!"?
     И  снова страшная борьба разыгрывается в душе князя,  снова обуревает
его стихия тревоги, неуверенности и сомнения.
     Что делает шляхта,  к нему,  а не к региментариям спешащая?  Попирает
закон. Что делает армия? Нарушает дисциплину. И он, гражданин, он, солдат,
должен возглавить беззаконие?  Должен прикрыть его  своим  именем?  Должен
сделаться примером безнаказанности, своеволия, неуважения к законам, а все
затем лишь,  чтобы власть  на  два  месяца  раньше  захватить,  ибо,  если
королевич  Карл  будет  посажен  на трон,  власть эта и так его не минует?
Ужели должен он подавать столь ужасный пример грядущим векам? Что же тогда
будет? Сегодня так поступил Вишневецкий, завтра - Конецпольский, Потоцкий,
Фирлей,  Замойсхий или Любомирский.  А если каждый без оглядки на закон  и
послушание,  собственной  амбиции лишь угождая,  действовать начнет,  если
дети пойдут по дорожке отцов и дедов,  что за  будущее  ожидает  сей  край
несчастный?  Червь  своеволия,  безначалия,  своекорыстия  и  без того уже
источил  ствол  Речи  Посполитой.  Труха  сыплется  под  секирой   усобицы
гражданской,  усохшие сучья валятся.  Что же будет, если те, кто древо это
должен оберегать - пуще глаза беречь,  - сами огонь  подкладывать  станут?
Что же это будет? Иисусе! Иисусе!
     Хмельницкий тоже  общественным благом прикрывается,  а  сам  только и
делает, что против закона и власти восстает.
     Содрогание проходит по телу князя. Он заломил руки: "Ужли суждено мне
быть вторым Хмельницким, Христе боже?!"
     Но Христос голову на грудь свесил и молчит,  такой горемычный, словно
бы его вот-вот распяли.
     Князь продолжает терзаться. Если он захватит власть, а канцлер, сенат
и  региментарии объявят его предателем и  бунтовщиком,  что же будет?  Еще
одна  усобица?  А  если на  то  пошло,  разве же  Хмельницкий величайший и
грознейший враг  Речи  Посполитой?  Ведь неоднократно обрушивались на  нее
куда более страшные напасти,  ведь, когда двести тысяч железных немцев шли
под  Грюнвальдом на  полки Ягелловы,  когда под  Хотином пол-Азии вышло на
побоище,  гибель куда более неминучей казалась, а где они, эти губительные
полчища? Нет! Речь Посполитая войны не страшится, и не войны ее сгубят. Но
отчего же при таковых победах, при таковой силе сокрытой, такой славе она,
разгромившая крестоносцев и турок, столь слабой нынче и беспомощной стала,
что перед каким-то казаком согнула колени, что соседи рвут ее границы, что
смеются над нею народы,  что к  голосу ее  никто не прислушивается,  гневу
значения не придает, а только погибель ее предвидят?
     О!  Это же кичливость и амбиции магнатов,  это же самоуправство,  это
своеволие тому причиной.  Опаснейший враг -  не Хмельницкий, но внутренний
беспорядок,  но своеволие шляхты,  но немногочисленность и  расхлябанность
войска,     горлодерство    сеймов,    дрязги,    раздоры,    неразбериха,
неповоротливость,  своекорыстие и непослушание, непослушание прежде всего!
Дерево гниет и трухлявеет с сердцевины. Проходит немного времени, и первая
буря валит его,  но преступен тот, кто к этому руку приложит, проклят, кто
пример подаст, проклят он и дети его до десятого колена!
     Ступай  же,   победитель  под  Немировом,   Погребищем,  Махновкой  и
Староконстантиновом,   ступай,   князь-воевода,   иди,  отнимай  власть  у
региментариев,  растопчи закон и  уважение к власть имущему,  подай пример
потомкам, как раздирать нутро собственной матери.
     Страх,  отчаяние и безумие исказили лицо князя...  Он страшно крикнул
и, вцепившись в собственные волосы, рухнул во прах перед Христом.
     И каялся князь,  и бился достойною головою в каменный пол, а из груди
его исторгался глухой голос:
     - Господи!  Помилуй меня,  грешного! Господи! Помилуй меня, грешного!
Господи! Помилуй меня, грешного!..
     Румяная заря уже вышла на небеса,  а  скоро и золотое солнце осветило
залу. В карнизных нишах подняли гомон воробьи и ласточки. Князь поднялся с
пола и отправился будить слугу своего, Желенского, спавшего за дверью.
     - Беги,   -  сказал  он  ему,  -  к  вестовым  и  вели  созвать  сюда
полковников,  и  квартовых и  ополченских,  какие только есть в  замке и в
городе.
     Спустя два часа зала стала заполняться усатыми и  бородатыми воинами.
Из княжеских людей пришли старый Зацвилиховский, Поляновский, Скшетуский с
паном  Заглобой,   Вурцель,  оберштер  Махницкий,  Володы„вский,  Вершулл,
Понятовский.  -  почти все офицеры,  включая даже хорунжих,  кроме Кушеля,
посланного в  разъезд на Подолье.  Из квартовых были Осинский и  Корицкий.
Многих из знатной шляхты и  ополчения не удалось с перин стащить,  но этих
все-таки тоже собралось немало,  а  среди них знать из  разных уделов,  от
каштелянов и  до  самих даже  подкомориев...  Слышны были  перешептывания,
разговоры -  все гудело,  точно в  улье,  а  взоры были обращены к дверям,
откуда должен был появиться князь.
     Но вот все смолкло. Князь появился.
     Вид его был спокоен, погож, и только покрасневшие от бессонницы глаза
да  осунувшееся  лицо  свидетельствовали  о  пережитых  борениях.   Однако
погожесть эта  и,  можно даже сказать,  приятность не  могли тем не  менее
скрыть необычайного достоинства и несгибаемой воли.
     - Милостивые государи!  - сказал он. - Нынешней ночью я вопрошал бога
и собственную совесть,  как мне надлежит поступить.  Посему объявляю вашим
милостям,  а вы оповестите рыцарству, что ради блага отечества и согласия,
обязательного для  всех  в  годину  бедствий,  я  отдаю  себя  под  начало
региментариев.
     Глухое безмолвие воцарилось в собрании.


     В   полдень  того  же  дня  во  дворе  замка  построились  три  сотни
Вершулловых татар,  готовых отправиться в  дорогу с  паном  Скшетуским.  В
самом  же  замке  князь давал обед  рыцарству,  имевший быть  одновременно
прощальным пиром  в  честь  нашего героя.  Его  как  жениха посадили возле
князя,  а следующим сразу сидел пан Заглоба,  поскольку известно было, что
лишь  благодаря его  находчивости и  отваге невеста спасена от  неминуемой
гибели. Князь был весел, ибо сбросил с сердца тяжесть, и поднимал кубки за
здравие будущей четы.  Стены и окна дрожали от криков.  В прихожих учиняли
гвалт слуги, среди которых заводилой был Редзян.
     - Милостивые государи!  - сказал князь. - Пускай же третья чара будет
за будущее потомство. Превосходное это гнездо. Дай же бог, чтобы яблоки не
падали  далеко  от  яблони.  Пускай от  этого  Ястребца достойные родителя
ястребята породятся!
     - Слава ему! Ура!
     - В знак признательности!  -  кричал Скшетуский, опрокидывая огромный
кубок мальвазии.
     - Любовь да совет! Ура!
     - Crescite et multiplicamin*.
     _______________
          * Плодитесь и размножайтесь! (лат.).

     - Уж ты, ваша милость, полхоругвишки изволь укомплектовать! - сказал,
смеясь, старик Зацвилиховский.
     - Он же вконец войско заскшетусит! Я его знаю! - крикнул Заглоба.
     Шляхта грянула смехом.  Вино  разгорячило головы.  Всюду  видны  были
раскрасневшиеся  лица,   шевелящиеся  усы,  настроение  с  каждою  минутою
поднималось и улучшалось.
     - Когда так,  -  кричал раззадоренный пан Ян,  -  то я вашим милостям
должен признаться, что кукушка мне двенадцать парнишек накуковала!
     - Вот  это  да!  Все  аисты от  работы посдыхают!  -  откликнулся пан
Заглоба.
     Шляхта ответила новым взрывом смеха, и все хохотали, а по зале словно
бы грома перекатывались.
     Тут  на  пороге  появилась некая  сумрачная,  покрытая пылью  фигура,
однако при виде стола,  пиршества и раскрасневшихся лиц она остановилась в
дверях, словно бы раздумывая, входить или не входить.
     Первым заметил ее князь, свел брови, глянул из-под ладони и сказал:
     - А  там  кто такой?  А!  Это Кушель!  Вернулся?  Что слышно?  Каковы
новости?
     - Скверные,  ваша  княжеская  милость,  -  ответил  странным  голосом
молодой офицер.
     Внезапное молчание воцарилось среди  собравшихся,  словно бы  кто  их
заклял.  Кубки  остановились на  полдороге  к  устам,  взоры  обратились к
Кушелю, на усталом лице которого написано было огорчение.
     - Лучше бы ты,  сударь, тогда их не сообщал, раз я за чарою веселюсь,
- сказал князь, - но уж коли начал, договаривай.
     - Ваша княжеская милость,  не хочется мне вороном каркать,  и слова у
меня просто с языка нейдут.
     - Что стряслось? Говори же!
     - Бар... взят!


__________________________________________________________________________

ББК84.4П
С 31

                           Перевод первой части
                          Аїсїаїрїаї Эїпїпїеїлїя

                           Перевод второй части
                  Кїсїеїнїиїиї Сїтїаїрїоїсїеїлїьїсїкїоїй

                           Оформление художника
                           С. Мїиїхїаїйїлїоївїа

     Сенкевич Г.
С 31      Огнем и мечом.  Роман.  Пер. с пол. А. Эппеля, К. Старосельской;
     Худож. С. Михайлов. - М.: "Орбита", 1989. - 624 с., ил.

          ПЕР. 6 РУБ.

          ISBN 5-85210-002-1

          Роман "Огнем и мечом" посвящен польскому феодальному прошлому  и
     охватывает  время с конца 40-х до 70-х годов XVII столетия.  Действие
     романа происходит на Украине в годы всенародного  восстания,  которое
     привело к воссоединению Украины и России. Это увлекательный рассказ о
     далеких и красочных  временах,  о  смелых  людях,  ярких  характерах,
     исключительных судьбах.

     4703010100 - 02
С -------------------- без объявл.                                ББК84.4П
     066(01) - 89                                                 С31

ISBN 5-85210-002-1


               (c) Перевод издательство "Художественная литература", 1983.
                                            (c) Оформление "Орбита", 1989.

__________________________________________________________________________

                             ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

     Читателям, желающим  ознакомиться  с  научной   оценкой   современной
историографии драматических событий XVII века и выдающихся личностей этого
времени, изображенных в романе Генрика Сенкевича "Огнем и мечом", советуем
обратиться  к  комментариям  и  послесловию,  которые  были опубликованы в
собрании сочинений польского романиста (Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2. М.,
Художественная литература, 1983).


                             Генрик СЕНКЕВИЧ

                              ОГНЕМ И МЕЧОМ

                                  Роман


                         Художник С. Г. Михайлов


                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                 Перевод с польского Ксении Старосельской

     ________________________________________________________________

                               СОДЕРЖАНИЕ:

               Глава I                        Глава XVII
               Глава II                       Глава XVIII
               Глава III                      Глава XIX
               Глава IV                       Глава XX
               Глава V                        Глава XXI
               Глава VI                       Глава XXII
               Глава VII                      Глава XXIII
               Глава VIII                     Глава XXIV
               Глава IX                       Глава XXV
               Глава Х                        Глава XXVI
               Глава XI                       Глава XXVII
               Глава XII                      Глава XXVIII
               Глава XIII                     Глава XXIX
               Глава XIV                      Глава XXX
               Глава XV                       Эпилог
               Глава XVI

     _______________________________________________________________


                                 Глава I

     Погожей летней ночью по правому берегу Валадынки спускались к Днестру
двенадцать всадников.
     Двигались медленно,  можно сказать,  нога за ногу.  Впереди, шагов на
пятьдесят опережая остальных, как бы передовым охранением, ехали двое, но,
не находя,  видно,  причин остерегаться,  не по сторонам смотрели,  а  меж
собою переговаривались,  причем то и дело придерживали коней,  оглядываясь
на спутников, и тогда один из этих двоих покрикивал:
     - Полегче там! Полегче!
     И отряд еще больше замедлял шаг, разве что не стоял на месте.
     Наконец,  обогнув холм, укрывавший всадников своею тенью, отряд вышел
на  открытое  место,   залитое  лунным  светом,   и  сразу  стала  понятна
осторожность:  посреди вереницы всадников две лошади,  идущие рядом, несли
привязанную к седлам люльку, а в люльке кто-то лежал.
     Серебряные лучи освещали бледное лицо и сомкнутые веки.
     За  люлькой  следовали десятеро вооруженных верховых.  По  пикам  без
прапорцев можно был