с паном Володы„вским и паном Заглобой? Они
мне ничего не сказали.
     - Так ведь они и сами не знали, погибнул я или жив остался...
     - Где ж это вас орда настигла?
     - А за Проскуровом,  по дороге в Збараж.  Мы,  сударь мой, далече, за
самым Ямполем побывали... Только ксендз Цецишовский рассказывать воспретил
строжайше...
     На короткое время настало молчание.
     - Да вознаградит вас господь за добрые ваши намерения и  старанья,  -
промолвил Скшетуский,  - зачем вы туда ездили, теперь мне понятно. Я и сам
прежде вас побывал там... Да напрасно...
     - Эх,  сударь вы  мой,  кабы не ксендз этот...  Он мне так сказал:  я
теперь с  их  королевским величеством в  Збараж еду,  а  ты  -  это он мне
наказывал -  присматривай за хозяином, только не говори ни слова, а то еще
отдаст богу душу.
     Скшетуский так давно и бесповоротно расстался со всякой надеждой, что
и  эти  слова Редзяна малейшей даже искорки в  его  сердце не  заронили...
Несколько времени он лежал недвижно, но потом возобновил расспросы:
     - А ты откуда взялся,  с каких пор при ксендзе Цецишовском состоишь и
при войске?
     - Меня пани Витовская,  супруга каштеляна сандомирского,  из Замостья
сюда  прислала  -   оповестить  пана  каштеляна,  что  в  Топоров  к  нему
прибудут...  Отважная женщина, скажу я вам, сударь, беспременно желает при
войске находиться,  чтобы не разлучаться с  паном каштеляном...  Ну,  я  и
приехал в Топоров,  днем лишь вашей милости раньше. Пани Витовская, того и
гляди,  здесь будут...  Со  дня  на  день  ждем...  Только вот  ведь беда:
супруг-то ее с королем уехал!..
     - Не  пойму,   как  ты  в  Замостье  мог  оказаться,   если  с  паном
Володы„вским и  паном  Заглобой за  Ямполь ездил?  Почему же  в  Збараж не
пришел с ними вместе?
     - А  вот  почему,  сударь:  когда нас ордынцы настигать стали,  иного
способа не было,  кроме как им двоим заступить путь чамбулу, я ж ускакал -
и прямо в Замостье.
     - Счастье,  что они не погибли,  -  сказал Скшетуский.  - Но я о тебе
лучше думал. Как же совесть тебе позволила их в беде кинуть?
     - Эх, сударь, сударь, кабы нас только трое было, я б их ни в жизнь не
покинул,  у  меня и так сердце на куски разрывалось,  но ведь мы вчетвером
ехали...  Они,  стало быть,  на ордынцев напали,  а  мне сами приказали...
спасать...  Знать бы  мне,  что радость не убьет вашу милость...  Мы-то за
Ямполем... отыскали... Да вот ксендз...
     Скшетуский уставился на  слугу и  заморгал глазами,  будто только что
пробудившись ото  сна;  вдруг,  можно сказать,  что-то  в  нем оборвалось:
страшно побледнев, он сел на постели и громовым голосом вскрикнул:
     - Кто с тобой был?
     - Ваша  милость!  Эй,  ваша милость!  -  закричал слуга,  испугавшись
перемены в лице рыцаря.
     - Кто с тобой был? - кричал Скшетуский и, схвативши Редзяна за плечи,
принялся трясти его,  сам дрожа точно в лихорадке,  однако железной хватки
не ослабляя.
     - Так уж и быть, скажу! - воскликнул Редзян. - Пусть ксендз делает со
мной что хочет: барышня с нами была, а теперь она при пани Витовской.
     Скшетуский оцепенел,  веки его сомкнулись,  и  голова тяжело упала на
подушки.
     - Святый боже!  -  еще  пуще  завопил Редзян.  -  Того и  гляди,  дух
испустит!  Черт побери,  что  ж  я  наделал!..  Лучше б  помалкивал.  Ваша
милость,  сударь  наидражайший,  ради  бога,  скажите  словечко...  Царица
небесная! Правильно заказывал ксендз... Ваша милость! Эй, ваша милость!..
     - Ничего! - проговорил наконец Скшетуский. - Где она?
     - Слава тебе господи,  ожил...  Лучше уж я  ничего говорить не стану.
При супруге каштеляна сандомирского она...  Вскорости здесь будут... Слава
богу!.. Только б ваша милость не помер... Вот-вот приедут... Мы в Замостье
пробрались.  Тамошний ксендз барышню к пани Витовской пристроил... Так оно
пристойней...  Да и в войске безобразников немало... Богун-то ее уважил, а
и  здесь всяко могло случиться...  Страх я  намыкался,  пока не  догадался
солдатам говорить:  "Это  родственница князя  Иеремии!.."  -  тут  уж  они
отступались... Да и в дороге я немало поиздержался...
     Скшетуский лежал не шевелясь,  но глаза его были открыты,  обращены к
потолку, и лицо имело серьезное выраженье - видно, он молился. Закончив же
молитву, вскочил, сел на кровати и приказал:
     - Неси платье и вели седлать лошадей!
     - Куда ж это ваша милость ехать собрался?
     - Платье давай быстрее!
     - Вам еще невдомек, сударь мой, сколько у вашей милости теперь всякой
одежды:  и король надарил перед отъездом, и разные другие вельможи. Да три
отменных лошадки стоят в  конюшне.  Мне  б  хоть  одну  такую!..  А  вашей
милости, сударь мой, лучше полежать да в себя прийти, силы-то ведь никакой
нету.
     - Я в порядке. В седле могу держаться. Поторопись бога ради.
     - Да уж знаю,  у вашей милости тело железное.  Будь по-вашему! Только
замолвите  за  меня  перед  ксендзом Цецишовским словечко...  Вон,  одежды
лежат...  Лучших и у армянских купцов не найти...  Одевайтесь  пока,  а  я
скажу,  чтобы принесли винной похлебки: ксендзов слуга должен был для меня
приготовить.
     С этими словами Редзян занялся завтраком, а Скшетуский стал торопливо
облачаться в платье, полученное в дар от короля и придворных. Но то и дело
заключал малого в  объятья и прижимал к своей преисполненной чувств груди,
а тот рассказывал ему все ab ovo:  как Богуна,  посеченного паном Михалом,
но  уже  оправившегося,  во  Влодаве встретил и  выведал все  про княжну и
получил пернач. Как потом отправились они с паном Михалом и паном Заглобой
в валадынские овраги и,  убивши ведьму и Черемиса, увезли княжну, наконец,
их  подстерегало  множество  опасностей,  когда  они  от  Бурляевых  людей
убегали.
     - Бурляя пан Заглоба зарубил, - поспешил вставить Скшетуский.
     - Вот уж кто воинственный муж,  - заметил в ответ Редзян. - Мне такие
еще  не  встречались -  обыкновенно оно  как  бывает:  один храбр,  другой
речист,  третий пройдошлив,  а  у пана Заглобы все вместе соединилось.  Но
хуже всего, сударь мой, нам пришлось в лесах за Проскуровом, когда ордынцы
за нами погнались.  Пан Михал с паном Заглобой остались,  чтобы их на себя
отвлечь и  задержать погоню,  а  я  вбок и к Староконстантинову -  Збараж,
думаю,  лучше  обойти  стороною:  справившись с  маленьким паном  и  паном
Заглобой,  они как раз к Збаражу за нами и поскачут. Уж не знаю, каким там
способом господь в милосердье своем спас маленького пана и пана Заглобу...
Я  думал,  их  зарубят.  Мы ж  тем часом с  барышней удирали между войском
Хмельницкого,   который  от  Староконстантинова  шел,   и  Збаражем,  куда
понеслись татары.
     - Не скоро они туда добрались,  их пан Кушель потрепал изрядно. Да ты
не тяни, рассказывай дальше!
     - Кабы я  знал!  Но  мне  и  невдомек было,  вот мы  и  пробирались с
барышней,  как по  ущелью,  промежду татар и  казаков.  По  счастью,  край
тамошний весь будто вымер,  мы души живой не встречали ни в деревнях, ни в
местечках, все, куда кто мог, от татар разбежались. Да я все равно помирал
со страху: только бы, думаю, в лапы разбойникам не попасться, однако и сия
чаша нас не миновала.
     Скшетускнй даже одеваться перестал и спросил:
     - Это как же?
     - А вот так,  сударь мой:  наткнулись мы на казацкий разъезд, который
вел  Донец,  брат той  самой Горпыны,  что  барышню в  яру укрывала.  Одно
счастье,  я его хорошо знал -  он меня при Богуне видел.  Передал я ему от
сестры поклон,  показал Богунов пернач и разобъяснил все:  что Богун меня,
мол,  за барышней посылал и теперь ждет подле Влодавы.  А он,  как Богунов
приятель,  знал,  что сестра барышню стережет,  оттого и поверил. Я думал,
отпустит,  да  еще подкинет чего на  дорогу,  а  он вдруг ко мне с  такими
словами: "Там, говорит, собирается ополченье, еще попадешься ляхам в руки;
оставайся,  говорит,  со мною,  вместе поедем к Хмельницкому, в лагере для
девушки наилучшее место,  гетман сам  приглядит,  чтобы  в  целости Богуна
дождалась".  Как  он  мне это сказал,  я  прямо обмер:  ну,  что на  такое
ответишь?  Говорю,  мол,  Богун барышню ожидает, а я животом поклялся, что
без промедления ее доставлю.  А он мне на то: "Мы Богуна оповестим, а тебе
туда ехать ни к  чему,  там ляхи".  Стал я  спорить,  он на своем уперся и
говорит вдруг: "Дивно мне, что ты боишься к казакам идти. Эй, а ты случаем
не  изменник?"  Тут уж я  смекнул,  что другого пути нет,  кроме как ночью
удрать,  раз он меня подозревать начал. Ох, и страх меня взял, сударь мой,
семь потов прошибло. Стал я, однако, в дорогу приготовляться, но в ту ночь
с отрядом королевских войск подоспел пан Пелка.
     - Пан Пелка? - переспросил, задержав дыхание, Скшетуский.
     - Он  самый,  сударь  мой,  тот,  что  погиб  недавно,  -  память ему
небесная!  Непревзойден был в набегах -  под носом у врага что хотел, то и
делал.  Не  знаю,  кто  лучше его  сможет водить разъезды -  разве что пан
Володы„вский. Так вот, нагрянул пан Пелка, от Донцова отряда живой души не
оставил,  а  самого Донца скрутил и  увез с собою.  Недели две,  как его к
волам привязали и на кол -  и поделом вражьему сыну! Но и с паном Пелкой я
нахлебался немало -  больно охоч был до нежного пола...  Упокой,  господи,
его душу!  Неужто, думаю, барышня, от казаков зла избежавши, от своих хуже
потерпит... Благо догадался сказать пану Пелке, что она в сродстве с нашим
князем.  А он,  надобно вашей милости знать,  говоря о нашем князе, шапку,
бывало,  снимал и  давно уже на службу к  нему целил...  С  того часу он с
барышней  почтителен сделался и  сопроводил нас  прямо  к  его  величеству
королю в Замостье, а там ксендз Цецишовский (воистину святая душа, скажу я
вам,  сударь) взял нас  под свою опеку и  барышню определил ко  двору пани
Витовской.
     Скшетуский вздохнул глубоко и бросился Редзяну на шею.
     - Другом ты мне отныне будешь,  братом, не слугой! - воскликнул он. -
Но теперь... едем скорее. Когда пани Витовская обещалась быть?
     - Спустя неделю после меня -  а  я уже десять дней как приехал...  Из
них ваша милость восемь без памяти пролежал.
     - Едем,  едем, - повторил Скшетуский, - а то у меня сердце от радости
разорвется.
     Не успел он договорить,  во  дворе  послышался  конский  топот  и  за
окнами,  застя свет,  замаячили люди и лошади.  Скшетуский различил сперва
старого ксендза Цецишовского, а рядом с ним увидел исхудалые лица Заглобы,
Володы„вского,  Кушеля  и  других  знакомых в окружении княжеских драгун в
красном.  Раздались веселые восклицанья,  и в горницу следом  за  ксендзом
гурьбой ввалились рыцари.
     - Под Зборовом заключен мир, осада снята! - возгласил ксендз.
     Но  Скшетускому довольно  было  бросить  взгляд  на  збаражских своих
товарищей,  чтобы самому обо  всем догадаться.  Мгновение спустя Заглоба и
Володы„вский,  распростерши объятия,  бросились  к  нему,  отталкивая друг
друга.
     - Нам сказали, что ты жив, - кричал Заглоба, - но тем отраднее видеть
тебя в добром здравии и к тому же столь скоро!  Мы намеренно приехали сюда
за тобой...  Ян!  Ты и  не представляешь,  какую стяжал славу и какая тебя
ждет награда!
     - Король тебя  отметил,  -  сказал ксендз,  -  но  король королей его
превзошел.
     - Я уже все знаю, - ответил Скшетуский. - Награди вас господь! Редзян
мне открылся.
     - И ты не задохнулся от радости?  Тем лучше!  Vivat Скшетуский, vivat
княжна! - воскликнул Заглоба. - Что, Ян! А мы тебе ни словечка, потому как
не знали, жива она, нет ли. Но слуга твой молодец, в целости ее довез. Ох,
vulpes astuta!*  Князь ждет вас обоих...  Ха!  Мы к самому Ягорлыку за ней
ездили.  Я  дьявольского монстра,  что ее  стерег,  своею рукой зарубил...
Двенадцать мальчонков припоздали малость,  но ничего, вы свое наверстаете!
Внучата у меня пойдут, любезные судари! Рассказывай, Редзян, неужто у тебя
все сошло гладко?  А  мы  с  паном Михалом,  представь,  вдвоем целую орду
сдержали! Я первый на чамбул бросился, так-то! Басурманы от нас только что
не  прятались под землю -  да все без толку!  Пан Михал тоже не оплошал...
Где моя доченька? Давайте сюда мою девочку!
     _______________
          * хитрая лиса (лат.).

     - Дай тебе бог удачи,  Ян!  Дай тебе бог удачи!  -  твердил маленький
рыцарь, вновь бросаясь к Скшетускому в объятья.
     - Да  вознаградит вас господь за  все,  что вы для меня сделали.  Мне
слов не  хватает.  Жизнь моя,  кровь -  малая для  вас  плата!  -  ответил
Скшетуский.
     - Забудь об  этом!  -  кричал Заглоба.  -  Мир  заключен!  Худой мир,
конечно, да что поделать. Хорошо, хоть мы в этом заклятом Збараже не сидим
больше.   Теперь,  судари  любезные,  поживем  в  покое.  Это  все  нашими
стараньями, и моими тоже. Да-да, когда бы Бурляй жив остался, не видать бы
нам перемирья.  А  теперь можно и за свадебку.  Нос кверху,  Ян!  Держись,
дружище!  Ни за что не догадаешься,  какой тебе к свадьбе князь приготовил
подарок! При случае расскажу, а пока... тысяча чертей! Где же моя дочурка?
Давайте скорей сюда мою  доченьку!  Теперь ее  Богуну не  видать как своих
ушей - разве что уши поперед головы отрежут! Где моя доченька дорогая?
     - Я как раз собрался навстречу супруге каштеляна сандомирского -  уже
на коня садился,  -  сказал Скшетуский. - Едем скорее, едем, не то я с ума
сойду.
     - За мной,  милостивые господа!  Поехали с ним,  нечего время терять!
Живее!
     - Пани Витовская, верно, уже неподалеку, - заметил ксендз.
     - Едем! - подхватил Володы„вский.
     Скшетуский был уже за дверью и вскочил в седло так легко, словно и не
был только что прикован к одру болезни.  Редзян, предпочитая не оставаться
с ксендзом с глазу на глаз,  следовал за хозяином неотступно. Володы„вский
с Заглобой к ним присоединились,  и вот уже друзья скакали во весь опор по
топоровскому тракту, а за ними и вся толпа шляхтичей и драгуны в красном -
казалось, ветер подхватил и несет по дороге алые лепестки мака.
     - Айда! - кричал Заглоба, колотя пятками лошадь.
     Так  проскакали они  верст  десять,  покуда  за  поворотом тракта  не
увидели прямо перед собой вереницу возов и  колясок,  окруженных полсотней
наряженных  по-турецки   выездных  лакеев;   несколько  из   них,   заметя
вооруженных всадников,  стремглав бросились им навстречу - спрашивать, кто
такие.
     - Свои! Из королевского войска! - крикнул Заглоба. - А это кто едет?
     - Супруга каштеляна сандомирского! - прозвучало в ответ.
     Скшетуский от  волнения так растерялся,  что,  сам не  сознавая,  что
делает,  сполз с  лошади на землю и  встал,  пошатываясь,  на краю дороги.
Шапку он снял, по вискам его обильно струился пот; так стоял наш рыцарь на
пороге  счастья  и...  дрожал  всем  телом.  Володы„вский тоже  соскочил с
кульбаки и поддержал ослабевшего друга.
     Остальные,   обнажив  головы,  остановились  подле  них  на  обочине;
вереница  возов  и  колясок  меж  тем  приблизилась  и,  не  задерживаясь,
последовала дальше. Пани Витовскую сопровождало не менее пятнадцати разных
дам,  которые с  удивлением взирали на рыцарей,  не понимая,  что означает
появление на дороге вооруженного отряда.
     Наконец  в  череде  прочих  показалась  карета,  пышностью  ото  всех
отличающаяся;  окошки  ее  были  открыты,  и  рыцари увидели достойный лик
седовласой дамы, а возле нее - прелестное личико княжны Курцевич.
     - Доченька!  -  бросаясь  к  карете,  вскричал Заглоба.  -  Доченька!
Скшетуский с нами!.. Доченька!
     С  разных  сторон  понеслись  крики:  "Стой!  Стой!"  Сделалось общее
замешательство.  Между тем Кушель с Володы„вским вели,  а верней,  волокли
Скшетуского к карете,  он же,  совершенно лишившись сил,  казалось, сейчас
упадет на землю.  Голова его поникла на грудь;  не в  состоянии сделать ни
шагу, он опустился у подножки кареты на колени.
     Но уже в  следующее мгновенье сильные и нежные руки княжны поддержали
бессильно склонившуюся голову изнуренного рыцаря.
     Заглоба же, видя недоумение пани Витовской, крикнул:
     - Это герой Збаража,  Ян Скшетуский!  Тот,  что сквозь вражеский стан
пробился, спаситель войска, князя, всей Речи Посполитой! Да благословит их
господь!
     - Vivat! Vivant! Да здравствуют! - подхватила шляхта.
     - Да  здравствуют!  -  повторили княжеские драгуны,  и  громовое  эхо
прокатилось по топоровским полям.
     - В Тарнополь!  К князю!  На свадьбу!  -  выкрикивал Заглоба.  - Что,
доченька? Конец твоим бедам!.. А Богуна - палачу и на плаху.
     Ксендз Цецишовский стоял,  возведя очи к  небу,  а уста его повторяли
чудесные слова вдохновенного проповедника:
     - "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью..."
     Скшетуского усадили в карету рядом с княжной, и все двинулись в путь.
День выдался дивный, погожий, поля и дубравы нежились под лучами солнца. В
самых  низинках  и  повыше,  над  перелогами,  и  еще  выше,  в  воздушной
голубизне,  уже плавали там и сям серебристые нити паутины,  к концу осени
словно  снегом  покрывавшей  тамошние  поля.  Великое  спокойствие  царило
окрест, лишь лошади бодро пофыркивали на дороге.
     - Пан Михал! - говорил между тем Заглоба, цепляя носком сапога стремя
Володы„вского.  -  Чего-то у меня опять комок застрял в глотке,  как в тот
день,  когда пан Подбипятка - царство ему небесное! - из Збаража вышел: но
едва подумаю,  что  эти двое наконец обрели друг друга,  до  того радостно
делается на сердце,  будто кварту хорошего вина залпом выпил! Ежели и тебе
не  приведется связать себя  узами  брака,  будем  на  старости лет  ихних
детишек нянчить.  Всякому свое предназначено,  пан Михал,  мы же с  тобой,
пожалуй, для войны рождены, а не для семейной жизни.
     Маленький рыцарь ничего не ответил,  только усиками зашевелил быстрее
обычного.
     Друзья  решили  ехать  в  Топоров,   а  оттуда  в  Тарнополь,   чтобы
соединиться с  князем  Иеремией и  вместе с  его  хоругвями отправиться во
Львов на  свадьбу.  Дорогою Заглоба рассказывал пани Витовской о  событиях
последнего  времени.   Так  она  узнала,   что  король  в   Зборове  после
кровопролитной битвы,  не  принесшей ни  одной  стороне  победы,  заключил
договор с  ханом -  не  слишком благоприятный,  однако на какое-то хотя бы
время  обеспечивающий покой  Речи  Посполитой.  Хмельницкий в  силу  этого
договора по-прежнему оставался гетманом и  получал  право  из  бессчетного
множества своих сторонников отобрать сорок тысяч реестровых казаков,  а за
эту уступку присягнул королю и сословиям в верности и послушанье.
     - Всякому ясно,  -  говорил Заглоба,  - что с Хмельницким новая война
неизбежна,  но если только булава опять не обойдет нашего князя, все иначе
совсем обернется.
     - Что же  ты  пану Скшетускому главного-то  не скажешь,  -  вмешался,
подскакав к карете, маленький рыцарь.
     - Ах, да! - воскликнул Заглоба. - Я с этого и хотел начать, да что-то
мы  все  растерялись.  Ты  ведь  не  знаешь,  Ян,  что  после твоего ухода
случилось: Богун попал в плен к князю.
     Скшетуского и Елену эта неожиданная новость так поразила,  что они не
могли вымолвить ни слова:  княжна лишь развела руками, и настало молчание,
которое первым нарушил Скшетуский.
     - Как? Каким образом? - спросил он.
     - Это перст божий,  -  ответил Заглоба,  -  перст божий,  ничто иное.
После заключения договора выходим мы из Збаража этого,  будь он проклят...
Князь с кавалерией на левом фланге -  на случай,  ежели нападут ордынцы...
Они ведь сплошь да рядом договора нарушают... И вдруг ватага, коней эдак в
триста, бросается на конницу князя.
     - Один Богун мог такое учинить! - воскликнул Скшетуский.
     - Он  и  был.  Да  не по зубам казачью збаражские солдаты!  Пан Михал
мигом их окружил,  никого в живых не оставил,  а Богуна два раза  полоснул
саблей - тут его и скрутили. Не везет ему с паном Михалом, верно, он и сам
это понял,  - трижды как-никак  схватывался.  Да  и  не  искал  он  ничего
друго