, в субботу, в Липкове? - повторил Харламп. -
Встречаемся у корчмы, а теперь - с богом!
     - С богом! - ответили Заглоба и Володы„вский.
     Противники разъехались мирно. Пан Михал в восторге был от предстоящей
забавы  и  пообещал  себе,   что  отрежет  литвину  усы  и  презентует  их
Подбипятке.  Остаток  пути  маленький  рыцарь  проделал  в  преотличнейшем
настроении. В Заборове он застал королевича Казимира, который приехал туда
поохотиться, но лишь издали поглядел на будущего монарха, поскольку спешил
обратно.   За  два  дня  управился  со  всеми  делами,  осмотрел  лошадей,
расплатился с Тшасковским,  вернулся в Варшаву и точно в срок,  даже часом
раньше,  явился в Липков,  сопровождаемый Заглобой и Кушелем,  который был
приглашен вторым секундантом.
     Подъехав к корчме,  которую держал еврей,  они зашли внутрь промочить
горло и за чаркой меду завели с хозяином беседу.
     - А что, пархатый, дома здешний пан? - спросил Заглоба.
     - Пан в городе.
     - А много у вас в Липкове стоит шляхты?
     - У  нас пусто.  Один только пан у  меня остановился,  сидит сейчас в
чулане - богатый пан с лошадьми и прислугой.
     - А отчего он не заехал в усадьбу?
     - Видать,  не знаком с  нашим паном.  Да и усадьба с месяц уже как на
запоре.
     - Может, это Харламп? - предположил Заглоба.
     - Нет, - ответил Володы„вский.
     - Ой, пан Михал, а мне сдается, он это.
     - С какой еще стати!
     - Пойду погляжу, кто таков. А давно у тебя пан этот?
     - Сегодня приехал, двух часов нету.
     - А откуда, не знаешь?
     - Не знаю,  издалека,  верно, - лошадей совсем загнал. Люди говорили,
из-за Вислы.
     - Почему ж он именно здесь, в Липкове, остановился?
     - Кто его знает?
     - Пойду взгляну, - повторил Заглоба, - вдруг кто знакомый.
     И,  подойдя к закрытой двери в чулан, постучал в нее рукоятью сабли и
спросил:
     - Можно войти, милостивый сударь?
     - А кто там? - отозвался изнутри голос.
     - Свои, - ответил Заглоба, приотворяя дверь. - Прошу прощения, может,
я не впору? - добавил он и просунул голову в щель.
     И вдруг отпрянул и захлопнул дверь,  точно смерть увидел. На лице его
отобразились одновременно ужас  и  безмерное изумление;  разинув  рот,  он
уставился на друзей безумным взглядом.
     - Что с тобой? - спросил Володы„вский.
     - Тише! Ради Христа, тише! - проговорил Заглоба. - Там... Богун!
     - Кто? Да что с тобою, сударь?
     - Там... Богун!
     Оба офицера вскочили как ужаленные.
     - Ты что, братец, ума решился? Опамятуйся: кто там?
     - Богун! Богун!
     - Быть не может!
     - Чтоб мне не сойти с этого места! Клянусь богом и всеми святыми.
     - Чего же ты всполошился?  - сказал Володы„вский. - Коли так, значит,
господь его нашим препоручил заботам.  Успокойся,  сударь.  Ты уверен, что
это он?
     - Как  в  том,   что  с  тобой  говорю.   Своими  глазами  видел:  он
переодевался.
     - А он тебя видел?
     - Не знаю, нет как будто.
     У Володы„вского сверкнули глаза точно угли.
     - Эй,  ты! - тихо позвал он корчмаря, махнув рукою. - Поди сюда! Есть
еще оттуда выход?
     - Нету, только один, через эту комнату.
     - Кушель!  К окну!  -  шепотом приказал Володы„вский. - Теперь ему от
нас не уйти.
     Кушель, ни слова не говоря, бросился вон из комнаты.
     - Успокойся,  сударь любезный,  -  сказал Володы„вский. - Не за тобой
пришла костлявая,  по его душу.  Что он тебе может сделать?  Ничего ровным
счетом.
     - Да это я от изумления никак не опомнюсь!  -  ответил Заглоба, а про
себя подумал:  "И  вправду,  чего мне  страшиться?  Пан  Михал под боком -
пускай Богун боится!"
     И, напыжась грозно, схватился за саблю.
     - Ну, пан Михал, теперь ему никуда не деться!
     - Да он ли это? Мне все не верится. Что ему здесь делать?
     - Хмельницкий его прислал шпионить. Это уж как пить дать! Погоди, пан
Михал.  Давай схватим его и поставим условие:  либо он отдает княжну, либо
мы его предаем правосудию.
     - Лишь бы княжну отдал, а там черт с ним!
     - Ба!  А не мало ли нас?  Всего двое да Кушель третий.  Он свою жизнь
дешево не продаст, и люди при нем есть.
     - Харламп  с  двумя  приятелями приедет -  уже  нас  станет  шестеро!
Хватит!.. Тсс!
     В эту минуту дверь отворилась, и Богун вошел в комнату.
     Должно быть,  ранее  он  не  узнал  заглядывавшего в  чулан  Заглобу,
поскольку теперь,  завидя его, внезапно вздрогнул, и будто пламя полыхнуло
с лица атамана,  а рука с быстротою молнии опустилась на эфес сабли,  - но
все  это  продолжалось одно  лишь мгновенье.  Пламя тотчас погасло,  лицо,
однако, чуть-чуть побледнело.
     Заглоба глядел на  него,  не произнося ни слова,  атаман тоже молчал,
тихо стало,  как в могиле. Два человека, судьбы которых столь удивительным
образом переплетались, прикинулись, будто друг друга не знают.
     Это продожалось довольно долго.  Володы„вскому показалось, что прошла
целая вечность.
     - Хозяин! - сказал вдруг Богун. - До Заборова далеко отсюда?
     - Недалеко, - ответил корчмарь. - Ваша милость сейчас желает ехать?
     - Да, сейчас же, - сказал Богун и направился к ведущей в сени двери.
     - Минуточку! - раздался голос Заглобы.
     Атаман мгновенно остановился как вкопанный и,  поворотясь к  Заглобе,
уставил на него страшные черные свои зеницы.
     - Чего изволишь? - коротко спросил он.
     - Хм...  Сдается мне,  откуда-то  мы знакомы.  Уж не на свадьбе ли на
русском хуторе встречались?
     - Воистину! - резко сказал атаман и снова опустил руку на эфес сабли.
     - Как здоровьице?  -  продолжал Заглоба.  -  Что-то больно спешно ты,
сударь, хутор тогда покинул, я и не успел попрощаться.
     - Неужто пожалел об этом?
     - Как не пожалеть, мы бы еще поплясали, благо и компания пополнилась.
- Тут  Заглоба указал на  Володы„вского.  -  Этот рыцарь подъехал,  а  ему
страсть как хотелось с вашей милостью поближе познакомиться.
     - Довольно!  -  крикнул,  вскочив,  пан  Михал.  -  Я  тебя  арестую,
изменник!
     - Это каким еще правом? - спросил атаман и голову гордо вскинул.
     - Ты бунтовщик, враг Речи Посполитой, и шпионничать сюда приехал.
     - А ты что за птица?
     - Ого!  Представляться я не намерен, все равно тебе никуда от меня не
деться!
     - Посмотрим!  -  сказал Богун. - А представляться и я б не стал, кабы
ты  меня  честь по  чести вызвал на  поединок,  но  коль  арестом грозишь,
получай разъяснение:  вот письмо,  которое я  от гетмана запорожского везу
королевичу Казимиру,  а  поскольку в Непоренте королевича не застал,  то и
следую к нему в Заборов. Ну, как ты меня теперь арестуешь?
     Сказавши так,  Богун поглядел на Володы„вского насмешливо и надменно,
а пан Михал смутился,  будто гончая, почуявшая, что упускает добычу, и, не
зная, как быть дальше, кинул вопрошающий взгляд на Заглобу. Настала минута
тягостного молчанья.
     - Да!  -  сказал  Заглоба.  -  Ничего  не  попишешь!  Раз  ты  посол,
арестовать мы  тебя  не  можем,  однако саблей у  этого рыцаря перед носом
советую не махать: однажды ты от него уже удирал, только пятки сверкали.
     Лицо Богуна побагровело:  в  эту  минуту он  узнал Володы„вского.  От
стыда  и  уязвленного  самолюбья  взыграла  кровь  неустрашимого  атамана.
Воспоминание о бегстве с хутора огнем жгло ему душу.  То было единственное
несмытое пятно на его молодецкой славе,  а  славой своей он дорожил больше
всего на свете, даже больше жизни.
     А неумолимый Заглоба продолжал с полнейшим хладнокровьем:
     - Ты  и  шаровары-то  едва не потерял,  хорошо,  рыцарь сей сжалился,
отпустил живым восвояси. Тьфу, удалой молодец! Знать, не только лик у тебя
девичий,  но  и  душа  бабья.  Против  старой  княгини  и  мальчишки-князя
геройствовал,  а от рыцаря бежал,  хвост поджавши! Экий вояка! Письма тебе
возить да похищать девок!  Своими глазами видел,  клянусь богом,  как чуть
без шаровар не остался. Тьфу, тьфу! Вот и теперь в глаза тычешь саблю лишь
потому,  что  с  грамотой едешь.  Как  же  нам с  тобой драться,  когда ты
заслонился бумажкой? Пыль в глаза только и умеешь пускать, любезный! Хмель
добрый солдат,  Кривонос не  хуже,  но  и  прощелыжников предовольно среди
казаков.
     Богун вдруг метнулся к Заглобе, а тот столь же стремительно спрятался
за Володы„вского, и два молодых рыцаря оказались лицом к лицу.
     - Не  со страху я  от тебя бежал,  сударь,  а  чтобы людей спасти,  -
промолвил Богун.
     - Не знаю уж,  по каким причинам,  но что бежал, знаю, - ответствовал
пан Михал.
     - Я  где угодно готов с  вашей милостью драться,  хоть и  сейчас,  не
сходя с места.
     - Вызываешь меня? - спросил, сощурясь, Володы„вский.
     - Ты на славу мою молодецкую тень бросил, перед людьми меня опозорил!
Хочу твоей крови.
     - Я согласен, - сказал Володы„вский.
     - Volenti non fit iniura*,  -  добавил Заглоба.  -  Но  кто же письмо
королевичу доставит?
     _______________
          * Давшему согласие не содеется дурного (лат.).

     - Не вашего ума дело, это моя забота!
     - Что ж,  деритесь,  коли нельзя иначе,  -  сказал Заглоба.  - Ты же,
любезный атаман,  помни:  одолеешь этого рыцаря,  я следом стану. А теперь
выйдем на двор, пан Михал, я тебе кое-что безотлагательно сообщить должен.
     Друзья вышли и отозвали Кушеля,  стоявшего под окном боковушки, после
чего Заглоба сказал:
     - Плохи  наши  дела,  любезные господа.  Он  и  вправду везет грамоту
королевичу  -   убьем  мы  его,   придется  ответить.  Не  забывайте:  суд
конфедератов propter securitatum заседает в  двух милях от выборного поля,
а он как-никак quasi* посол.  Скверно! Придется потом прятаться, разве что
князь возьмет под свою защиту -  иначе несдобровать нам.  А  отпустить его
опять же  никак невозможно.  Единственная оказия освободить нашу бедняжку.
Ежели его на тот свет отправим,  все легче ее отыскать будет.  Видать, сам
господь бог ей и Скшетускому помочь хочет,  не иначе.  Говорите,  любезные
судари, что делать будем?
     _______________
          * вроде бы (лат.).

     - Неужто ваша  милость хитрости какой-нибудь не  измыслит?  -  сказал
Кушель.
     - Я свое дело сделал:  он первый нас вызвал.  Но потребны  свидетели,
сторонние люди.  Думается мне,  нужно дождаться Харлампа. Уж я позабочусь,
чтобы он свой черед уступил и в случае чего засвидетельствовал,  что Богун
нас  сам  вызвал,  а  нам  волей-неволей пришлось защищаться.  И от Богуна
недурно бы выведать,  где он девушку прячет.  Зачем она ему, коли его ждет
погибель?  Может,  скажет,  если попросить хорошенько. А не скажет - так и
так лучше,  чтоб в живых не остался.  Все нужно предусмотреть и обмыслить.
Ух, голова сейчас лопнет!
     - Кто же с ним будет драться? - спросил Кушель.
     - Пан Михал первый, я второй, - ответил Заглоба.
     - А я третий.
     - Ну, нет! - вмешался Володы„вский. - Я один дерусь, и баста. Положит
он меня - его счастье, пусть живым уезжает.
     - Э-э, а я уже ему обещался, - сказал Заглоба, - но коли вы, любезные
судари, по-иному решите, я готов отступиться.
     - Воля его -  захочет с  тобою драться,  быть посему,  но больше чтоб
никто не ввязывался.
     - Пойдем к нему.
     - Пойдем.
     Они пошли и застали Богуна попивающим мед в передней комнате.  Атаман
был совершенно уже спокоен.
     - Послушай-ка,  сударь,  - сказал Заглоба, - есть одно важное дело, о
котором  нам  с  тобой  переговорить  нужно.  Ты  вызвал  этого  рыцаря  -
прекрасно,  но да будет тебе известно,  что,  как посол, ты находишься под
защитой закона, ибо не среди диких зверей, а промеж политичного пребываешь
народа.  Потому лишь в  одном случае мы можем тебе ответить:  ежели ты при
свидетелях объявишь,  что  сам  по  своей охоте нас  вызвал.  Сюда приедет
несколько шляхтичей,  с которыми у нас поединок назначен, - вот перед ними
ты это повторишь, мы же дадим тебе слово чести, что коли в схватке с паном
Володы„вским одержишь победу,  то спокойно себе уедешь и никто тебе помехи
чинить не станет, разве что еще со мной помериться пожелаешь.
     - Согласен,  -  ответил  Богун.  - Я повторю свои слова при шляхтичах
этих и людям своим отвезти письмо прикажу,  а Хмельницкому в  случае  моей
гибели  повелю  сказать,  что сам первый вас вызвал.  Ну,  а коли с божьей
помощью в схватке с этим рыцарем честь свою отстоять сумею,  то еще и вашу
милость потом попрошу со мной сразиться.
     Сказавши так,  он  взглянул Заглобе в  глаза.  Заглоба же,  несколько
смешавшись, прокашлялся, сплюнул и ответил:
     - Что  ж,  отлично.  Начни только с  учеником моим  -  сразу поймешь,
каково со мною придется.  Впрочем,  дело не в этом.  Есть второй punctum*,
куда важнее,  и тут уж мы к совести твоей взываем,  ибо,  хоть ты и казак,
хотелось бы  в  тебе  рыцаря  видеть.  Ты  княжну Елену  Курцевич похитил,
невесту нашего соратника и друга,  и где-то ее прячешь. Знай же: если б мы
тебя к  суду привлекли за  это,  даже званье посла Хмельницкого тебя бы не
охранило,  ибо  raptus  puellae** безотложному разбирательству подлежит  и
наказуемо смертной казнью. И теперь, перед поединком, когда жизнь твоя под
угрозой, рассуди сам: что с бедняжкою будет в случае твоей смерти? Ведь ты
ее как будто бы любишь - неужто при том зла ей желаешь и погибели? Ужто не
страшишься без опеки оставить? Обречь на позор и мытарства? Неужто и после
смерти супостатом ее быть захочешь?
     _______________
          * пункт (лат.).
          ** похищение девицы (лат.).

     Голос  Заглобы  зазвучал  неожиданно серьезно,  а  Богун  побледнел и
спросил:
     - Чего же вы от меня хотите?
     - Укажи место ее заключенья,  чтобы в случае смерти твоей мы могли ее
отыскать и суженому вернуть. Сделай это, и господь помилует твою душу.
     Атаман  подпер  голову руками и  глубоко задумался,  а  три  товарища
неотрывно следили за переменами,  происходящими в  подвижном его лице,  на
котором вдруг такая нежная печаль проступила,  словно ни гнев,  ни ярость,
ни  иные жестокие чувства никогда на  нем не отображались,  словно человек
этот лишь для любви и  страданья был создан.  Долго продолжалось молчание,
пока его не нарушил Заглоба, с дрожью в голосе проговоривший:
     - Ежели ты опозорить ее успел,  господь тебе судия, она же пусть хоть
в монастыре свои дни окончит...
     Богун поднял увлажнившиеся, полные тоски очи и сказал:
     - Я - опозорил? Уж не знаю, как вы, паны шляхтичи, рыцари и кавалеры,
умеете любить,  но я, казак, ее в Баре спас от смерти и поруганья, а потом
в пустыню увез -  и там берег как зеницу ока,  пальцем не тронул,  в ногах
валялся и челом бил,  как перед иконой.  Прогнала меня прочь - ушел и боле
ее не видел: война-матушка при себе держала.
     - Бог тебе за  это простит часть грехов на Страшном суде!  -  сказал,
вздохнув облегченно,  Заглоба.  - Но в безопасности ли она там? Ведь рядом
Кривонос и татары!
     - Кривонос под Каменцем стоит,  а меня послал к Хмелю спросить,  надо
ли ему идти в Кудак,  -  и уж,  верно,  пошел,  а там,  где она укрыта, ни
казаков, ни ляхов, ни татар нету - в том месте ей всего безопасней.
     - Где же оно, это место?
     - Послушайте,  паны ляхи! Будь по-вашему: я скажу, где она, и прикажу
вам ее  выдать,  но  за  это вы  поклянитесь рыцарским словом,  что,  если
господь мне пошлет удачу,  не станете ее искать больше. Пообещайте за себя
и за Скшетуского - и я вам откроюсь.
     Друзья переглянулись.
     - Этого мы сделать не можем! - сказал Заглоба.
     - Никак не можем! - воскликнули Кушель и Володы„вский.
     - Вот как?  -  сказал Богун,  и глаза его сверкнули под насупившимися
бровями. - Отчего ж это вы не можете, паны ляхи?
     - Оттого,  что Скшетуского с нами нету, а к тому же знай, что ни один
из нас розысков не оставит, хоть ты ее спрячь под землю.
     - Вон вы какой затеяли торг:  мол, отдавай, казачина, душу, а мы тебя
по башке саблей!  Нет,  не выйдет!  Думаете,  не остра моя казацкая сабля?
Эва,  раскаркались,  как над падалью воронье,  - рановато еще вам каркать!
Почему это я, а не вы, должен погибнуть? Вы моей крови жаждете, а я вашей!
Поглядим еще, кому повезет больше.
     - Не хочешь, стало быть, говорить?
     - А зачем? Погибель всем вам!
     - Тебе погибель! Искрошим в куски - ты того стоишь.
     - Попробуйте! - сказал атаман, внезапно вставая.
     Кушель и Володы„вский тоже вскочили.
     Грозные взоры  скрестились в  воздухе,  гнев  заклокотал у  каждого в
груди,  и неизвестно,  чем бы все кончилось,  если б не Заглоба,  который,
поглядев в окно, крикнул:
     - Харламп со свидетелями приехал!
     И вправду, минуту спустя в комнату вошел ротмистр пятигорский с двумя
товарищами,  Селицкими.  Едва обменялись приветствиями, Заглоба отвел их в
сторону и стал излагать суть дела.
     Говорил он  столь выразительно,  что быстро их убедил,  заверив,  что
Володы„вский лишь  о  краткой отсрочке просит и  после поединка с  казаком
готов немедля дать ротмистру удовлетворенье.  Еще Заглоба живописал, какую
давнюю и страшную ненависть питают княжьи воины к Богуну,  врагу всей Речи
Посполитой и  одному из самых жестоких смутьянов,  как тот похитил княжну,
шляхтянку и невесту шляхтича, обладателя всех рыцарских достоинств.
     - А поскольку, любезные судари, вы тоже шляхтичи, братские души, то и
оскорбление,  нанесенное в  лице  одного всему  сословию,  каждого из  нас
задевает; неужто вы потерпите, дабы оно неотмщенным осталось?
     Харламп поначалу заартачился,  твердя,  что  в  таком  случае  Богуна
надобно тотчас зарубить,  "а пан Володы„вский пусть,  как уговорились, мне
ответит".   Пришлось  Заглобе  сызнова  ему   втолковывать,   почему   это
невозможно,  да  и  недостойно рыцарей нападать на  одного всем скопом.  К
счастью,  его  поддержали Селицкие,  особы степенные и  рассудительные;  в
конце концов упрямый литвин позволил уговорить себя и  согласился отложить
поединок.
     Тем  временем  Богун  сходил  к  своим  людям  и  вернулся с  есаулом
Ельяшенкой, которому объявил, что вызвал двух шляхтичей на поединок, после
чего во всеуслышание повторил то же в присутствии Харлампа и Селицких.
     - Мы  же  заявляем,  -  сказал  Володы„вский,  -  что,  если  ты меня
одолеешь,  в твоей будет воле решать,  драться с  паном  Заглобой  или  не
драться. Никто другой тебя вызывать не станет, и на одного все не нападем:
поедешь, куда захочешь, в чем и даем тебе рыцарское слово, а вас, любезные
судари, как вновь прибывших, просим со своей стороны пообещать то же.
     - Обещаем, - торжественно промолвили Селицкие и Харламп.
     Тогда  Богун отдал Ельяшенке письмо Хмельницкого королевичу с  такими
словами:
     - Тїиї  цїеї†ї  пїиїсїьїмїої кїоїрїоїлїеївїиїчїеївїiї вїiїдїдїаїш,  i
кїоїлїиї  яї  зїаїгїиїнїу,  тїаїкї  тїиї  сїкїаїжїеїшї   iї   йїоїмїу,   i
Хїмїеїлїьїнїиїцїьїкїоїмїу,  щїої  мїоїяї  вїиїнїаї  бїуїлїаї  iї щїої нїеї
зїрїаїдїоїюї мїеїнїеї зїаїбїиїлїи.
     Заглоба,  ничего из  виду не  упускавший,  отметил про  себя,  что на
угрюмом лице Ельяшенки не промелькнуло и  тени тревоги,  -  видно,  он был
крепко уверен в своем атамане.
     Меж тем Богун надменно повернулся к шляхтичам.
     - Ну, кому смерть, кому живот, - сказал он. - Пойдем, что ли.
     - Пора,  пора!  - дружно ответили те, затыкая полы кунтушей за пояс и
беря под мышку сабли.
     Выйдя из корчмы, пошли к речке, бежавшей среди боярышника, шиповника,
молодого соснячка и терна.  Ноябрь,  правда,  поотряс с кустов листья,  но
ветви их  столь были густы,  что  заросли казались черной траурной лентой,
уходящей в дальнюю даль, через пустынные поля к самому лесу. День был хоть
и  неяркий,  но  ясный,  -  случаются осенью такие дни,  полные сладостной
грусти.  Солнце  украсило  золотистой каймой  обнаженные ветви  деревьев и
заливало светом  желтую  песчаную гряду,  тянувшуюся вдоль  правого берега
речки,  чуть поодаль от воды.  Противники и  секунданты направились к этой
гр