и, мы голову на
плечах носим? На худой конец пойдем в Каменец, до него уже близко.
     - Ба! Туркам и татарам не дальше.
     - Рассказывай!
     - Я  дело говорю и  еще раз повторяю:  есть об чем подумать.  Каменец
лучше стороной обойти и  прямо на Бар двинуть;  казаки перначи уважают,  с
черным людом мы сладим,  а вот если нас хоть один татарин приметит -  пиши
пропало!  Я ихнего брата давно знаю:  впереди чамбула с птицами да волками
лететь -  еще так-сяк, но упаси бог сойтись нос к носу - тут и я ничего не
смогу поделать.
     - Ладно,  пойдем  к  Бару  или  куда-нибудь  в те края,  а каменецкая
татарва да черемисы пускай в караван-сараях своих от  чумы  подохнут!  Его
милости невдомек,  что Редзян и у Бурляя взял пернач. Теперь казаки нам не
помеха - хоть гуляй промеж них с песней.  Самая глухомань позади осталась,
дальше,  слава  богу,  живут  люди.  О  ночевке на хуторах надо подумать -
девице оно и удобнее, и приличней. Больно уж ты, кажется мне, все в черных
цветах видишь.  Цїої уї дїiїдїьїкїа!  Неужели три мужа в расцвете сил, три
лихих - безо всякой лести скажу - молодца из  степи  не  выйдут!  Соединим
остроту  ума нашего с твоей саблей - и айда!  Больше нам с тобой все равно
нечего делать.  У Редзяна Бурляев пернач есть,  а это главное: ныне Бурляй
всему  Подолью  хозяин;  нам  бы  только  перемахнуть  за  Бар,  а там уже
Ланцкоронский стоит во главе квартовых хоругвей.  Поехали,  пан Михал,  не
станем терять времени!
     И  понеслись они,  не  теряя  времени,  по  степи  на  северо-запад с
быстротою,  на какую только способны были их кони.  Ближе к Могилеву пошли
места более заселенные,  так что вечером нетрудно было отыскать хутор либо
деревню для  ночлега,  но  румяные утренние зори обычно заставали путников
уже в седле.  По счастью,  лето стояло сухое, дни жаркие, ночи росистые, а
на  рассвете степь из  конца в  конец серебрилась,  словно покрытая инеем.
Ветер осушил разлившиеся воды,  реки вошли в берега - переправляться через
них труда не  составляло.  Какое-то  время ехали вверх по течению Лозовой,
несколько дольше обычного задержавшись на  отдых в  Шаргороде,  где  стоял
казацкий полк  -  один  из  тех,  что  были под  командой Бурляя.  Там  им
повстречались Бурляевы посланцы,  и среди них сотник Куна, который пировал
с ними у старого атамана.  Сотник несколько удивился,  почему они не через
Брацлав, Райгород и Сквиру в Киев едут, впрочем, в его душу не закралось и
тени подозрения,  да и Заглоба объяснил, что тот путь им показался опасным
из-за  татар,  которых со стороны Днепра ожидают.  Куна,  в  свою очередь,
рассказал, что послан Бурляем в полк объявить о походе и что сам Бурляй со
всеми ямпольскими войсками и буджакскими татарами с часу на час прибудет в
Шаргород, откуда немедля двинется дальше.
     К Бурляю от Хмельницкого прискакали  гонцы  с  известием,  что  война
началась,  и с приказом идти на Волынь со всеми полками.  Сам Бурляй давно
уже рвался в Бар,  он ждал только  татарского  подкрепленья  -  под  Баром
мятежники  последнее  время  терпели  неудачу  за  неудачей.  Региментарий
Ланцкоронский,  разгромив немалое число ватаг, захватил город и поставил в
замке гарнизон.  Там на поле брани полегла не одна тысяча казаков - за них
и мечтал отомстить старый полковник или  хотя  бы  обратно  отбить  замок.
Однако,  рассказывал  Куна,  последний  приказ Хмельницкого идти на Волынь
расстроил Бурляевы планы,  и осада Бара на время откладывается,  разве что
очень будут настаивать татары.
     - Ну что,  пан Михал?  -  говорил на следующий день Заглоба. - Путь в
Бар открыт,  хоть во второй раз там княжну прячь, да на черта нам этот Бар
сдался!  С  той  поры  как  у  крамольников завелось пушек больше,  чем  у
коронного войска,  я  ни в Бар,  ни в какую иную крепость не верю.  Другое
меня тревожит: похоже, вкруг нас сгущаются тучи.
     - Хорошо  б,   только  тучи!   -  ответил  рыцарь.  -  Буря  страшная
надвигается - Бурляй и татары. Представляю, как старик удивится, ежели нас
догонит и увидит, что мы не в Киев вовсе, а в противную сторону поспешаем.
     - И с радостью нам иной путь укажет. Хорошо б ему раньше черт показал
тропку, что прямиком ведет в пекло! Давай уговоримся, пан Михал: смутьянов
я на себя беру, а о татарах уж ты позаботься.
     - Хорошо  тебе  -   мятежники  нас  за  своих  принимают,  -  ответил
Володы„вский. - С татарами куда хуже - я один вижу путь: бежать стремглав,
чтобы  из  западни  выскользнуть,  пока  не  поздно.  Добрых  коней,  если
попадутся по дороге, покупать надо, чтоб всегда свежие были в запасе.
     - В кошельке пана Лонгина и на это найдется,  а не хватит,  у Редзяна
отберем Бурляева деньги, - а теперь вперед!
     И помчались вперед,  нахлестывая лошадей, - у тех даже пена выступила
на  боках  и,  точно  снежные  хлопья,  падала  на  зеленую степную траву.
Проехали Дерлу и  Лядаву.  В Бареке Володы„вский купил новых бахматов,  но
старых не бросил -  скакуны,  подаренные Бурляем, были хороших кровей, так
что  их  решили неоседланными вести  за  собою.  Вихрем летели,  насколько
возможно сокращая привалы и ночлеги. Но чувствовали себя превосходно, даже
у Елены,  хоть она и была утомлена дорогой, с каждым днем сил прибывало. В
яре  княжна вела  жизнь замкнутую,  редко когда покидая свою раззолоченную
светлицу,  чтоб поменьше встречаться с  бесстыжей Горпыной,  не слышать ее
шуточек да уговоров -  теперь же от свежего степного воздуха княжна быстро
поправлялась здоровьем.  Розы  расцветали на  ее  щеках,  от  солнца  лицо
потемнело,  но  зато  в  глазах  появился  блеск,  и  порой,  когда  ветер
взъерошивал ее пышные кудри, так и хотелось сказать: что за цыганка такая,
красавица ворожея,  а  то и королевна цыганская по раздольной степи едет -
впереди цветы, позади рыцари...
     Володы„вский трудно привыкал к необычайной ее красоте, но путешествие
их  сближало,  и  помалу он  одолел свою робость.  Тут и  дар речи к  нему
вернулся,  и веселое настроенье;  частенько теперь,  едучи с нею рядом, он
рассказывал о  Лубнах,  но  более  всего  о  своей  со  Скшетуским дружбе,
поскольку заметил,  что  такие рассказы княжна всегда рада слушать;  порой
даже он поддразнивать ее принимался:
     - А  знаешь,  я  ведь Богунов приятель и  к нему тебя везу,  любезная
панна.
     А  княжна,  будто  в  большом испуге,  складывала ручки  и  тоненьким
голоском просила:
     - Не делай этого, грозный рыцарь, лучше заруби сразу.
     - Нет, нет! Прямо к нему! - сурово ответствовал рыцарь.
     - Заруби!  -  повторяла княжна, зажмуривая свои прелестные очи, и шею
подставляла.
     А  у  маленького  рыцаря  мурашки  начинали  бегать  по  телу.   "Ох,
красавица,  как вино в голову ударяешь!  - думал он. - Да уж ладно, чужого
пить не станем",  - и благороднейший пан Михал, встряхнувшись, пришпоривал
лошадь.  Но стоило ему,  как пловцу,  погрузиться в высокие травы, мурашки
тот  же  час  как рукой снимало и  все внимание обращалось на  дорогу:  не
затаилась ли где опасность,  не сбились ли ненароком с пути,  не пахнет ли
какой  передрягой?  И,  привстав в  стременах,  маленький рыцарь выставлял
пшеничные  усики  над  волнующимся  морем  травы  и   озирал  окрестность,
принюхивался и  прислушивался,  как татарин,  рыскающий по бурьяну в Диком
Поле.
     Заглоба тоже пребывал в отличнейшем расположении духа.
     - Теперь нам куда легче,  чем на Кагамлыке было,  - говорил он. - Там
мы,  точно псы,  высунув язык,  на своих двоих драли. Помню, глотка у меня
так пересохла, что языком доски можно было тесать, а теперь, слава богу, и
ночью отдохнуть случается, и горло промочить есть чем.
     - А  помнишь,  сударь,  как ты меня на руках через воду переносил?  -
спрашивала Елена.
     - Даст бог, и твой час придет кого-нибудь на руках носить: Скшетуский
об этом позаботится!
     - Ху-ху! - смеялся Редзян.
     - Ах,  оставь,  прошу, сударь, - шептала княжна, вспыхивая и потупляя
очи.
     Так они беседовали меж собой,  коротая время в дороге.  За Бареком  и
Елтушковом  на  каждом  шагу  встречаться стали свежие следы,  оставленные
жестокой войною.  Там до сих пор бесчинствовали вооруженные шайки,  там же
недавно  жег  и убивал Ланцкоронский,  лишь недели две назад вернувшийся в
Збараж.  От местных жителей наши путники узнали,  что Хмельницкий с ханом,
собрав  все  силы,  двинулись на ляхов,  а верней,  на региментариев,  чьи
войска бунтуются,  желая служить только под  булавой  князя  Иеремии.  Все
дружно пророчили, что теперь кому-то неизбежна погибель: когда бїаїтїьїкїо
Хмельницкий повстречается с Яремой,  либо ляхам конец,  либо казакам.  Меж
тем  весь  край  был  как  огнем охвачен.  Все и вся хватались за оружие и
устремлялись на север,  на соединение с Хмельницким.  С  низовьев  Днестра
валил  Бурляй со своею ратью,  а по пути в его войско,  покидая крепости и
пастбища,  снимаясь с зимних квартир,  вливались все новые и новые отряды,
так  как  повсюду  получен был приказ к выступлению.  Шли сотни,  хоругви,
полки,  а рядом текла бурным потоком чернь,  вооруженная  цепами,  вилами,
пиками,  ножами.  Конюхи и чабаны побросали свои коши,  хуторяне - хутора,
пасечники - пасеки;  из приднестровских зарослей вышли дикие рыбаки,  а из
дремучих  лесов  - ловцы зверя.  Веси,  местечки,  города пустели.  В трех
воеводствах по селам остались лишь старухи да малые дети -  даже  молодицы
потянулись вслед за казаками на ляхов.  Одновременно с востока надвигалась
главная могучая сила,  ведомая  самим  Хмельницким,  точно  страшная  буря
сметая  на своем пути замки и усадьбы,  убивая тех,  кто остался жив после
прошлых погромов.
     Миновав  Бар,  пробудивший  в  княжне  печальные  воспоминанья,  наши
путники вступили на  старый  тракт,  ведущий через  Латычов и  Проскуров в
Тарнополь и далее,  ко Львову.  Здесь им все чаще попадались то тянувшиеся
ровными вереницами обозы, то отряды казацкой конницы и пехоты, то мужицкие
ватаги, то окутанные тучами пыли несметные стада волов, предназначенных на
прокормленье казацких и  татарских полчищ.  На  дороге стало  небезопасно,
сплошь да рядом друзей наших спрашивали:  кто такие, откуда взялись и куда
путь держат. Казацким сотникам Заглоба показывал Бурляев пернач и говорил:
     - Мы Бурляя посланцы, молодицу Богуну везем.
     При виде пернача грозного полковника казаки обыкновенно расступались:
каждый понимал,  что  раз  Богун жив,  где  ему  еще быть,  как не  вблизи
коронных войск под  Збаражем либо  под  Староконстантиновом.  Куда трудней
приходилось  с  чернью,  со  своевольными  ватагами  диких,  вечно  пьяных
пастухов,  имевших  весьма  смутное  представление  о  знаках,  выдаваемых
полковниками для  свободного проезда.  Заглобу,  Володы„вского и  Редзяна,
если бы  не  Елена,  полудикий этот люд принимал бы  за  своих,  и  притом
начальников,  как  не  однажды уже бывало,  но  княжна привлекала внимание
каждого,  хотя  бы  потому,  что  к  прекрасному полу принадлежала,  да  и
необычайная ее красота бросалась в  глаза -  оттого и возникали опасности,
преодолевать которые удавалось лишь с большим трудом.
     Порой Заглоба показывал пернач,  а иногда Володы„вский -  зубы,  и не
один покойник остался у  них  за  спиною.  Несколько раз  только благодаря
быстроногим  Бурляевым  скакунам  спасались  они  от  беды.   Путешествие,
начавшееся столь  благополучно,  с  каждым днем  становилось все  труднее.
Елена,  хотя натура и одарила ее стойкостью душевной, от бессонных ночей и
непрестанных  волнений  занедужила  и  вправду  стала  походить  на  силой
влекомую во вражеский стан полонянку.  Заглоба с Володы„вским,  как могли,
старались ее  развлечь:  старый шляхтич в  поте  лица  своего измышлял все
новые и новые затеи, а маленький рыцарь немедля приводил их в исполненье.
     - Только бы нам муравейник этот,  что впереди,  проскочить и в Збараж
добраться,  покуда Хмельницкий с  татарами не  заняли всю  окрестность,  -
говорил пан Михал.
     Он прослышал в  дороге,  что региментарии собрались в Збараже и в его
стенах намерены обороняться,  -  потому они  туда и  спешили,  справедливо
рассудив,  что и  князь Иеремия со  своей дивизией к  региментариям должен
присоединиться,  тем  паче что часть его сил,  и  немалая,  имела locum* в
Збараже.   Меж  тем  начались  околицы  Проскурова.   Тракт  заметно  стал
посвободней: в каких-нибудь десяти милях отсюда стояли коронные хоругви, и
казацкие  ватаги  близко  подходить  не  смели,  предпочитая в  безопасном
отдалении дожидаться,  пока с  одной стороны подойдет Бурляй,  а  с другой
Хмельницкий.
     _______________
          * место, жилище. Здесь: постой (лат.).

     - Десять миль всего!  Только десять миль!  -  повторял, потирая руки,
Заглоба.  -  Лишь бы добраться до первой хоругви, а там без препятствий до
Збаража доедем.
     Володы„вский,  однако, решил запастись в Проскурове свежими лошадями,
поскольку купленных в Бареке они уже совсем загнали,  а Бурляевых скакунов
хотели приберечь на крайний случай.  Предосторожность такая была отнюдь не
лишней:  разнесся слух,  будто Хмельницкий уже под Староконстантиновом,  а
хан со всеми ордами валит от Пилявцев.
     - Мы  с  княжной здесь  останемся,  лучше нам  в  городе на  рыночной
площади не показываться, - сказал маленький рыцарь Заглобе, когда в версте
от Проскурова им попался на глаза заброшенный домик,  -  а  ты поспрашивай
горожан, не продаст ли кто лошадей, а может, сменять захочет. Темнеет уже,
но нам так и так всю ночь ехать.
     - Я скоро вернусь, - пообещал Заглоба и поскакал в сторону города.
     Володы„вский же велел Редзяну ослабить у  седел подпруги,  чтобы дать
отдохнуть  бахматам,  а  сам  отвел  княжну  в  горницу  и  предложил  для
подкрепления сил выпить вина и вздремнуть немного.
     - Хотелось бы до рассвета эти десять миль проделать,  - сказал он ей,
- тогда и отдохнем спокойно.
     Но  не  успел он  принести провизию и  мехи с  вином,  как  во  дворе
зацокали копыта.
     Маленький рыцарь выглянул в окошко.
     - Пан Заглоба вернулся - видно, не достал лошадей, - сказал он.
     Едва он договорил,  дверь из сеней распахнулась и  на пороге появился
Заглоба - бледный до синевы, запыхавшийся, взмокший.
     - На конь! - закричал он.
     Володы„вский был достаточно искушенный воин,  дабы в подобных случаях
не терять времени на расспросы. Он не захотел даже на секунду задержаться,
чтобы спасти мех с вином (о котором,  впрочем, позаботился Заглоба), мигом
подхватил княжну,  вывел ее во двор и посадил в седло,  а затем,  проверив
торопливо, подтянуты ли подпруги, приказал:
     - Вперед, братцы!
     Застучали копыта,  и вскоре люди и лошади,  точно вереница призраков,
скрылись во тьме.
     Долго скакали, не переводя духа; лишь когда от Проскурова их отделяло
не  менее мили и  мрак перед восходом луны сгустился настолько,  что можно
было не опасаться погони, Володы„вский, догнавши Заглобу, спросил:
     - Что случилось?
     - Погоди,  пан Михал, погоди! У меня чуть ноги не отнялись... Уф! Дай
отдышаться!
     - Что же все-таки приключилось?
     - Сатана собственной персоной,  клянусь, сатана либо змий, у которого
одну голову снесешь, другая тотчас вырастает.
     - Да говори же ты толком!
     - Я Богуна видел на рынке.
     - А ты в своем уме, сударь?
     - На  рыночной площади видел  собственными глазами,  а  при  нем  еще
человек пять или шесть - у меня ноги едва не отнялись, не до счету было...
Факелы над  ним держали...  Ох,  чую,  бес какой-то  нам помехи не  устает
придумывать;  нет,  не верю я  боле в счастливый исход нашего предприятья.
Что его,  дьявола,  смерть не берет,  что ли?  Не говори ничего Елене... О
господи!  Ты его зарубил,  Редзян выдал... Ан нет! Живехонек, на свободе и
поперек пути норовит стать.  Уф!  Всемогущий боже!  Слово даю,  пан Михал,
лучше spectrum на погосте увидеть,  нежели этого злодея.  И  везет же мне,
черт подери,  всегда и  везде именно я его встречаю!  Везенье называется -
врагу такого не пожелаешь!  Неужто,  кроме меня, нет на свете людей? Пусть
бы другим встречался! Нет, одному мне только!
     - А он тебя видел?
     - Кабы  видел,  тебе бы  меня не  видать,  пан  Михал.  Этого еще  не
хватало!
     - Хорошо бы знать,  - сказал Володы„вский, - за нами он гонится или к
Горпыне на Валадынку едет, надеясь нас перехватить по дороге?
     - Сдается мне, что на Валадынку.
     - Так оно,  верно, и есть. Стало быть, мы едем в одну сторону, а он в
другую,  и теперь уже не миля,  две нас разделяют,  а через час и все пять
наберутся.  Покамест он в дороге про нас узнает да повернет обратно, мы не
то что в Збараже - в Жолкви будем.
     - Думаешь, пан Михал? Ну, слава богу! Точно бальзам пролил на душу...
Но скажи на милость,  как могло оказаться,  что этот черт на свободе, если
Редзян его коменданту влодавскому выдал?
     - Убежал, да и только.
     - Головы рубить таким комендантам! Редзян! Эй, Редзян!
     - Чего изволите, сударь? - спросил слуга, придержав лошадь.
     - Ты кому Богуна выдал?
     - Пану Реговскому.
     - А кто он такой, этот пан Реговский?
     - Важная птица, поручик панцирных войск из королевской хоругви.
     - Ах ты, черт! - воскликнул, хлопнув в ладоши, Володы„вский. - Теперь
я все понял!  Ваша милость запамятовал - нам пан Лонгинус рассказывал, как
неприятельствуют между собой Скшетуский с  Реговским.  Реговский этот пана
Лаща, стражника, родич и за его позор odium* затаил на пана Яна.
     _______________
          * ненависть (лат.).

     - Понятно!  -  вскричал Заглоба.  - Назло отпустил Богуна, значит. Но
это дело подсудное, тут плахой пахнет. Я первый поспешу с доносом!
     - Приведи господь с ним встретиться,  -  пробормотал Володы„вский,  -
тогда и в трибунале нужды не будет.
     Редзян не понял, о чем идет речь, и, ответив Заглобе на вопрос, снова
поскакал вперед к Елене.
     Всадники теперь ехали неторопливо.  Взошел месяц,  туман, поднявшийся
вечером с земли,  опал -  ночь сделалась ясной.  Володы„вский погрузился в
свои мысли. Заглобе понадобилось еще немалое время, чтобы прийти в себя от
пережитого потрясенья. Наконец он заговорил:
     - Ох, несдобровать теперь и Редзяну, попадись он Богуну в руки!
     - А  ты скажи ему новость,  пусть натерпится страху,  а  я  с княжной
поеду, - предложил маленький рыцарь.
     - И то дело! Эй, Редзян!
     - Чего? - спросил парень и придержал лошадь.
     Заглоба догнал его и  несколько времени в  молчании ехал рядом,  пока
Володы„вский с  княжной не удалились на почтительное расстоянье,  а  затем
только сказал:
     - Знаешь, что случилось?
     - Нет, не знаю.
     - Реговский Богуна отпустил на свободу. Я его в Проскурове видел.
     - В Проскурове? Сейчас? - спросил Редзян.
     - Сейчас. Ну, как? Не слетел с кульбаки?
     Свет месяца падал прямо на толстощекое лицо слуги, на котором Заглоба
не только не заметил испуга,  а напротив,  к величайшему своему удивлению,
увидел жестокую,  просто звериную ненависть;  такое точно выражение было у
парня, когда он убивал Горпыну.
     - Эге! Да ты, никак, Богуна не боишься? - спросил старый шляхтич.
     - Что ж,  сударь мой,  -  отвечал Редзян,  -  ежели его пан Реговский
отпустил,  надлежит мне  самому искать случай отомстить за  свой  позор  и
обиду.  Я ведь поклялся,  что даром ему этого не спущу, и, кабы не барышню
везти,  сей  же  час  пустился  бы  вдогонку:  за  мной  не  пропадет,  не
сомневайтесь!
     "Тьфу, - подумал Заглоба, - не хотел бы я этого щенка обидеть".
     И,  подстегнув лошадь,  догнал  Володы„вского и  княжну.  Спустя  час
путники переправились через Медведовку и  углубились в лес,  двумя черными
стенами тянувшийся от самого берега вдоль дороги.
     - Эти места я хорошо знаю,  -  сказал Заглоба. - Бор вскоре кончится,
за  ним  с  четверть мили  открытого поля,  по  которому тракт из  Черного
Острова проходит,  а там еще побольше этого лес -