к черту!

- Ты все перепутал. К черту должна посылать я, а тебе полагается пожелать
мне ни пуха, ни пера.

- Ни пуха, ни пера! - послушно повторил Селезнев.

- Да пошел ты к черту!

* * *

По дороге в больницу мы заехали на рынок, чтобы купить Тамаре фруктов.

- Вот свинство! - сказала я, оглядывая прилавок, который ломился от
персиков, груш, абрикосов, винограда и прочих чудес. - В июне - и такое
изобилие. Раньше, бывало, и пучок редиски с трудом найдешь, а теперь
выбирай тут, мучайся.

Мы набрали всего понемногу и уложили в машину два внушительных
полиэтиленовых мешка.

- Генрих, - сказала я, покосившись в его сторону, когда мы тронулись с
места, - ты плохо справляешься со своими обязанностями.

Генрих, в мрачной задумчивости теребивший нос, встрепенулся.

- А? Какие обязанности?

- Ну, должны же быть у тебя какие-то обязанности! Я веду расследование,
Леша не спускает с меня глаз, а ты должен поддерживать наш боевой дух
по-моему, так будет справедливо. Расскажи нам что-нибудь веселенькое.

- Ладно, - согласился Генрих и на минуту задумался. - Поскольку мы едем в
больницу, я расскажу вам анекдот из жизни, который услышал от одного
бывшего врача "скорой помощи", хорошего приятеля Машенькиного отца. Работа
на станции "скорой помощи" очень тяжела; мало кто больше десяти лет
выдерживает - либо увольняеися, либо спивается, либо зарабатывает
инвалидность. Поэтому туда направляют самых молодых - тех, что
только-только вылупились из ординатуры. Знакомый Машенькиного отца,
Василий, по счастью, эту работу бросил. Он мужик с юмором, а в молодости
вообще был мастер на всякие выдумки и стресс снимал по-своему.

Так вот, повадилась во время его дежурств звонить в "скорую" некая бабуся.
Ничего страшного в ее немочах не было, но жила она одна, поговорить не с
кем, пожаловаться на болячки - тоже. Участковый врач ее давно слушать
перестал. Прибежит, отругает за вызов, черкнет рецепт и убежит. А то и
вовсе не является. Вот бабушка и переключилась на "скорую". Что ни ночь -
то вызов. Уж Василий ее и уговаривал, и стыдил, и объяснял, что, пока она
его своим жизнеописанием донимает, кто-нибудь по соседству помрет, не
дождавшись помощи. Ничто бабульку не берет, звонит каждую ночь - и все тут!
В конце концов терпение Василия иссякло, и он придумал такую штуку.
Раздобыл где-то балалайку, научился играть на ней незатейливую мелодию, а
фельдшера своего снабдил губной гармошкой. Потом подумал еще и принес из
дома деревянные ложки - для шофера. И вот бабуся вызвала "скорую" в
очередной раз.

И они явились. Впереди - Василий с балалайкой в футляре, за ним фельдшер с
губной гармошкой, а замыкает процессию шофер с ложками. Все серьезные, что
твои дьячки на отпевании. Вошли. Сели перед бабусей рядком. Василий достал
из футляра балалайку, трио с каменными лицами исполнило свой оригинальный
музыкальный номер, поднялось и, ни слова не говоря, отправилось восвояси.

Бабуся сначала обалдела, потом опомнилась и снова бросилась к телефону.
Звонит в "скорую". "Приезжала тут ко мне ваша бригада, - говорит, - так они
мне даже давление не померили. Пришли втроем, расселись, один на балалайке
бренчит, другой в дудку дует, третий ложками стучит. Потом подхватились все
и уехали". Ну, дежурный на станции ее выслушал, записал все аккуратно в
тетрадочку и отправил к бабусе другую бригаду. Психиатрическую.

- Генрих, что ты делаешь! - воскликнул Леша, видя, что машина вильнула в
сторону. - Она же за рулем!

- Все, - всхлипунула я. - Все... уже... в порядке.

* * *

В маленькой больничной палате стояли четыре кровати. Четыре бледные женщины
разом повернули головы к двери, когда я вошла.

- Варвара? - слабо улыбнулась Тамара. - Вот не ожидала! - И замолчала,
переведя вопросительный взгляд куда-то за мою спину.

- Это Леша, мой друг, - представила я, не оборачиваясь. - Не удивляйся, у
него мания преследования. Редкий случай, совершенно нетипичный. Обычно
параноики боятся, что кто-то преследует их, а Леша страдает маниакальным
желанием преследовать меня.

Леша смутился. Тамара робко хихикнула.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - пробормотал Леша.

- Там, в коридоре, остался еще один мой друг, Генрих, - продолжала я. У
него нет мании преследования, он просто присматривает за Лешей.

Тут даже Лешина невозмутимость дала трещину.

- Прекрати, Варька! - буркнул он сердито. - Как вы себя чувствуете? Это уже
Тамаре.

- Лучше, - ответила она, пряча улыбку. - Послезавтра, наверное, уже
выпишут.

- Тогда не знаю, как ты все это осилишь, - сказала я, покосившись на пакеты
в Лешиной руке. - Леша, не стой как истукан, вручи выздоравливающей фрукты.

Что он и сделал с мрачной торжественностью. Тамара глянула на его
физиономию и не выдержала, рассмеялась.

- Ой, извините! Ох, ну зачем это! Не нужно было! Спасибо, но мне ни за что
столько не съесть.

- Остатки раздашь нуждающимся, - сказала я непререкаемым тоном. Знаешь, я
хотела бы поговорить с тобой о Веронике. Она ведь так и не нашлась...

Улыбка на ее лице мгновенно поблекла. В темных глазах мелькнуло мучительное
воспоминание.

- Ужасно! А ты не пробовала связаться с Романом? Может быть, он что-нибудь
знает?

"Значит, о смерти Романа ей ничего неизвестно. Или это притворство?"

- Я ездила к нему вчера. Вероники у него нет.

Тамара откинула одеяло и спустила ноги с кровати.

- Давайте-ка выйдем в коридор. Поговорим там.

- А тебе можно вставать?

- Да, конечно. Даже нужно, иначе совсем в инвалида превращусь.

Мы с Тамарой под ручку вышли из палаты. Леша дышал нам в затылок. У стены
напротив двери стоял Генрих. Я представила их с Тамарой друг другу, после
чего мы прошли в холл и расположились там в креслах.

- Понимаешь, - заговорила я. - В последние три недели мы с Вероникой почти
не виделись. Я совсем замоталась с делами и даже не всегда находила время
перезвонить, когда она оставляла сообщение. А ты встречалась с ней чуть ли
не каждый день на репетициях. Вот я и подумала: может, она рассказала тебе
или при тебе что-нибудь такое, что поможет ее найти.

Тамара медленно покачала головой.

- Нет, я ничего такого не припоминаю.

- Да я и не надеялась, что ты сразу вспомнишь. Просто расскажи подробно,
как проходили последние репетиции. Глядишь, что-нибудь и всплывет. Вы
репетировали в театре?

- Нет, у Вероники. В театре шел ремонт. Сурен очень нервничал, боялся, что
рабочие не успеют закончить к премьере.

- А почему он так торопился с премьерой?

- Начинается сезон отпусков и гастролей, а до осени он бы не вытерпел. Он
так давно мечтал о своем театре... Да и все мы сгорали от нетерпения. У нас
были такие надежды! Вероника и Люся... - Она закрыла глаза рукой. - Обе
светились от счастья...

- Тамара, если вам тяжело об этом говорить... - начал было Генрих.

- Нет-нет! Тяжело молчать. - Она отняла ладонь от лица, и мы увидели, что
веки у нее мокрые. - Когда молчишь, внутри все рвется от боли. Я потому
сюда и попала, что сначала не могла говорить. Мне и доктор советует: не
молчите, говорите все время, кричите, если нужно, но не держите это в себе.
Хорошо, что вы пришли. Соседок по палате я уже замучила. Только не
обращайте внимания на слезы. Плакать мне тоже полезно. Так о чем я? Да,
Вероника. Знаете, я немного ревновала к ней Люсю. Они в последнее время
практически не разлучались. На работе вместе, на репетициях вместе,
выходные, и то вместе проводили. Секретничали, шептались о чем-то... Хотя,
ясно о чем - о своих парнях. Я замужем, со мной шептаться неинтересно,
поэтому иногда я чувствовала себя в их компании лишней. А ведь до
знакомства с Вероникой Люся делилась со мной всем... Помню, как она
переживала из-за Жени...

- Люся давно с ним познакомилась?

- Примерно год назад. Он вел переговоры с иностранцами о поставках
оборудования для своей фирмы, и ему потребовался переводчик с хорошим
знанием шведского. А у Люси в институте шведский был основным языком. Она
даже ездила на практику в Стокгольм. Вот кто-то и порекомендовал ее
Евгению. У них завязался роман, но какой-то такой... неопределенный. Люся
не могла понять, есть ли у них будущее. Иногда ей казалось, что Евгений
вот-вот сделает ей предложение, а иногда... Ох! Вам же это совсем
неинтересно.

- Ради бога, Тамара, рассказывай, как тебе проще.

- В общем, не так давно дело у них наконец-то сдвинулось с мертвой точки. А
вскоре Вероника познакомилась с Ромой. Естественно, они с Люсей делились
сердечными тайнами, и это сблизило их еще больше. А тут Сурен взял Веронику
в студию, и получилось, что Люся и Вероника повсюду вместе.

- А до этого кто занимался в студии?

- Самой первой была Люся. Прошлой осенью Сурен признался ей, что закончил
какие-то там режиссерские курсы и мечтает создать свою труппу. А мы с Люсей
когда-то играли в институтском театре, о чем она рассказала Сурену. Тот
обрадовался и предложил ей собрать желающих и организовать театр-студию.
Поначалу дело у них не пошло. Желающие приходили и уходили. Кому быстро
надоедало, у кого не получалось, у кого менялись обстоятельства. Люся звала
меня, но до Нового года я была очень занята и не могла выкроить время.
После Нового года все начало налаживаться. Собрался костяк, шесть человек -
Сурен, Люся, я и еще две девушки и один парень. А в конце марта Люся
уговорила Сурена принять Веронику.

- Знаешь, Тамара, в субботу я видела ее на сцене первый раз, и мне
показалось, что она неважная актриса.

- Честно говоря, так оно и есть, но она была так увлечена! Сурен сам
когда-то не смог поступить в театральный институт, поэтому к неумелым
новичкам относится снисходительно. Он давал Веронике эпизодические роли, и
ее промахи не слишком портили общее впечатление. Но потом все изменилось.
Сурен узнал, что в одном доме на Бауманской дешево продают большое
полуподвальное помещение. Он сразу загорелся идеей купить его под театр, но
денег у него не хватало даже на четвертушку подвала. И Вероника дала ему
недостающую сумму - двенадцать тысяч долларов.

- Сколько? - переспросила я, переглянувшись с Лешей и Генрихом.

Тамара повторила цифру.

"Ах ты, маленькая лгунья! - мысленно обратилась я к Веронике. - Значит,
сектанты, выманившие десять штук, были плодом твоего воображения!
Прошка-то, оказывается, не так уж далек от истины. Во всяком случае,
притворяться ты действительно умеешь".

- Сурен купил помещение и взял в банке кредит на ремонт. Он, конечно,
понимал, что его затея с театром может провалиться и с возвращением денег
возникнут проблемы, но в крайнем случае банк бы просто отобрал у него
подвал. Зато мы получили шанс превратиться из доморощенной студии в
настоящий театр! Теперь нам нужна была хорошая пьеса, лучше всего - новая.
Мы перебрали уйму вариантов, и все никак не могли ни на чем остановиться.
Спорили, ругались и в конце концов отвергли все. Тогда Люся где-то
раздобыла "Сеньоров"...

- Она не говорила, кто автор?

- Нет, напустила таинственности. Автор, как она сказала, новичок, он очень
боится провала и не хочет обнародовать свое авторство, пока не убедится,
что пьесу приняли зрители. Но пьеса была хороша. Она всем нам сразу, с
первого прочтения, понравилась. И тут разразился скандал. Вероника пожелала
получить главную роль, и Люся ее поддержала. Сурен не мог отказать
фактической владелице театра, я это понимала и не возражала. Но остальных
ее амбиции возмутили. Конфликт, наверное, еще можно было бы как-нибудь
уладить, но когда Вероника попросила отдать роль Карлоса Роману, который
прежде и в студии-то никогда не появлялся, произошел взрыв. И все-таки
Сурен не решился отказать Веронике, тогда трое наших актеров хлопнули
дверью.

- Боже, страсти-то какие! - воскликнула я. - А Вероника ни разу не
упоминала о скандале.

- Вы же в последнее время не общались, а это произошло совсем недавно. И
потом, Веронике, наверное, не очень-то приятно вспоминать о конфликте,
причиной которого была она.

- Наверное, - согласилась я. - Но я тебя перебила. Итак, Вероника выпросила
себе роль Марии, а Роману - роль Карлоса, и ваши товарищи в знак протеста
ушли из студии.

- Да. Рома тоже не блещет актерским талантом, зато внешне он - вылитый
Карлос: высокий брюнет, красавчик с тонкими чертами лица. Да и по
характеру, между нами говоря, роль ему подходит. Карлос по пьесе -
глуповатый хвастунишка, скрывающий свою ординарную сущность за
обволакивающими манерами дамского угодника.

- Удивительно точное описание Романа, - не удержалась я.

Тамара посмотрела на меня с неожиданным интересом.

- Похоже, ты ему не очень-то симпатизируешь, да, Варвара?

Я вспомнила тело с ножом в груди, неподвижно лежащее у моих ног, и
мгновенно остыла.

- Да нет, я бы не сказала. Поначалу меня несколько нервировали его пируэты
вокруг Вероники, но я быстро вспомнила, что вразумлять взрослых девиц по
части их сердечных пристрастий - дело неблагодарное. Пусть сами
разбираются. А помимо его заигрываний с Вероникой, других претензий к
Роману у меня никогда не было.

Тамара кивнула.

- Я тебя понимаю. Мне тоже не понравилось бы, если бы за моей близкой
подругой ухаживал некто подобный, но во всех остальных отношениях Рома
кажется безобидным. И работать с ним довольно приятно. В отличие от
Вероники, он реагирует на критику безболезненно, легко соглашается
повторить ту или иную сцену, иногда по десять раз кряду. Правда, и после
десяти раз результат, бывало, оставлял желать лучшего, но тут уж винить его
сложно. По крайней мере, с ним не надо обращаться, как с фарфоровой
вазой...

- Это ты на Веронику намекаешь?

- Да. Она ужасно расстраивалась после любого замечания. Мы то и дело
прерывались, чтобы ее утешить. Поэтому Сурену пришлось пойти на хитрость.
Он останавливал репетицию и обрушивал гнев на кого-то еще, а к Веронике
обращался как бы между прочим, мягко так, без нажима. Дескать, с твоей-то
игрой все в порядке, но вот есть один маленький недочетик. И показывал ей,
как надо. Наверное, не меньше ста раз прокрутил каждую сцену с доньей
Марией. И с доном Карлосом тоже. Вот так и проходили наши репетиции. В
конце концов Сурен все же добился от Вероники с Романом приличной игры и
назначил день премьеры.

- Я бы не назвала игру Вероники и Романа приличной.

- Ну, в последний раз они действительно не блистали, но это, скорее всего,
от волнения. Ведь они впервые играли в присутствии зрителей. Мы тоже
нервничали, хоть и не новички. Сами понимаете, открытие театра, новая
пьеса, через несколько дней премьера... Господи, неужели теперь ничего
этого не будет!

Тамара снова спрятала лицо в ладонях. Я помолчала, потом осторожно
дотронулась до ее плеча.

- Прости, что пристаю к тебе со своими проблемами. Тебе сейчас, конечно, не
до этого. Вы с Людмилой были близкими подругами, да?

- Я любила ее, как сестру. Мы прожили в одной комнате три года и делились
всем, начиная с одежды и кончая девичьими секретами. Правда, потом я вышла
замуж, переехала к Саше, родила Настю, и мы с Люсей немного отдалились, но
все равно и она, и я знали: случись что, и каждая из нас немедленно придет
на помощь. А теперь... как же я буду без нее?

- У вас с Сашей нет других друзей?

Тамара покачала головой.

- У меня есть приятельницы: девушки с работы, бывшие соученицы, соседка
Ася, с которой мы выгуливаем детей и подменяем друг друга, если кому-то
нужно отлучиться. А у Саши - никого. Ты ведь видела его, Варвара. Он у меня
стеснительный, замкнутый молчун. Ему бы целыми днями ковыряться в своих
схемах, а общение с людьми для него - мyка.

- Как же вы с ним познакомились? Ты - филолог, он - технарь, к тому же еще
и необщительный...

На ее лице мелькнула улыбка.

- Чистая случайность. Мама вывезла его на Волгу отдыхать, и они сняли у нас
комнату с верандой. Сначала Саша сразил мою маму, починив наш телевизор, от
которого отказались все ремонтные конторы, а потом покорил и меня -
трепетным и очень выразительным молчанием во время романтических прогулок
по городу.

- Слушай, ты извини, что я обо всякой ерунде, но раз уж об этом зашла речь,
не дашь ли ты мне Сашин рабочий телефон? Понимаешь, у меня монитор время от
времени начинает мигать, возила его в мастерскую - без толку. А Саша у
тебя, видно, настоящий умелец. Может, отвезу ему при случае эту штуковину.

- Зачем тебе тащить такую тяжесть? Давай я его попрошу, он сам к тебе
подъедет.

- Нет, спасибо, я лучше сама. Ему сейчас и без меня забот хватает. И потом,
у меня принцип: деловые отношения со знакомыми должны быть сугубо
официальными, иначе возникает ненужная неловкость при оплате.

- Ну, как скажешь. - Тамара продиктовала телефон. - Фирма называется "XXI
век". Это на Кутузовском проспекте, неподалеку от парка Победы. Ты
предварительно позвони, Саша часто уезжает по вызовам.

- Ладно, спасибо. Мы тебя еще не утомили?

- Нет-нет, я рада, что могу поговорить. Но вам от моей болтовни, наверное,
мало проку... Честно говоря, я ума не приложу, куда могла подеваться
Вероника.

- Она не упоминала при тебе о каких-нибудь новых знакомствах?

- Нет. Наши разговоры в основном вертелись вокруг пьесы и будущего театра.
Мы подшучивали друг над другом, мечтали, строили планы. Иногда вспоминали
курьезные эпизоды на работе, особенно Люся, Сурен и Вероника - у них на
курсах часто происходят забавные истории. Разок поговорили о политике,
расспрашивали Веронику о жизни в Америке, вот, пожалуй, и все.

- Скажи, а в субботу, на последней репетиции, тебе ничего не показалось
необычным? Может быть, кто-нибудь держался иначе, чем всегда, больше
нервничал или был более молчалив?

- Я уже говорила: все мы нервничали больше обычного, поскольку впервые
показывали пьесу публике, хотя и в такой камерной обстановке. Больше всех
волновалась Люся, по крайней мере, вначале. Евгений обещал привести на
спектакль свою сестру, и Люсе очень хотелось произвести на будущую
родственницу хорошее впечатление - тем более, что она знала, как высоко
Женя ценит мнение сестры. Она прямо места себе не находила до тех пор, пока
не пришел Евгений и не сказал, что Лена задержится, а может, и вообще не
сумеет вырваться. Вероника с Романом тоже сильно переживали, и тоже по
вполне понятной причине - для них это вообще было первое публичное
выступление. А в остальном ничего необычного не было. Ни зловещих взглядов,
ни леденящих душу оскорблений, ни дурных предзнаменований. Я просто глазам
своим не поверила, когда увидела Люсю... там, на полу... с этой штукой на
шее...

Я тактично подождала, пока Тамара справится со слезами, и, не обращая
внимания на знаки, которые подавал мне Генрих, задала очередной вопрос:

- Тамара, ты, конечно, не могла не думать, кто это сделал. Я понимаю, что
ответа у тебя, скорее всего, нет, но все же... К каким выводам ты пришла?
Кто мог желать Людмиле смерти?

- Не знаю... Честно, не знаю. Да, я думала, но у меня получается какая-то
чепуха...

- Какая именно чепуха? Не бойся, скажи, мы не собираемся разглашать твое
мнение, но нам очень важно знать, кого ты подозреваешь. В конце концов, ты
знала Людмилу лучше, чем кто бы то ни было, а исчезновение Вероники,
возможно, каким-то боком связано с убийством.

- Нет, я не могу вам сказать.

- Почему? Ты думаешь - это я?

- Ты?! - Тамара подняла голову и немедленно прекратила плакать. - Что за
ерунда? Ты же видела Люсю от силы два раза в жизни!

- Три, - уточнила я.

- Ну три, какая разница! Судя по вашему поведению, никаких претензий друг к
другу вы не имели. Да и Люся наверняка бы рассказала мне, если бы между
вами черная кошка пробежала. Нет, ты - последняя, на кого бы я подумала...

- Значит, Вероника?

Она медленно покачала головой.

- Нет. О Веронике, я, признаться, размышляла. Но главным образом потому,
что она убежала. Других причин подозревать ее у меня нет. Они с Люсей не
ссорились, это я знаю точно. От Люсиной смерти Вероника ничего не
выгадывает ни в каком отношении. И потом, премьера... Я понимаю, для вас
это звучит смешно,