не фоторобот, а скорее шарж, но сходство Варвара обычно
передает верно.

- Знаешь, Сандра, за мою милицейскую карьеру такое происходит впервые:
пропавший набрасывает портреты возможных похитителей за несколько часов до
похищения. Не исключено, что мы ошибаемся, и эти двое к Варькиному
исчезновению не причастны, но если причастны... - Он посмотрел на часы и
вскочил. - Черт, начало восьмого! Что же делать? Мне пора к дому, где
Варвара пропала, иначе жильцы разойдутся на работу, а еще нужно позвонить,
выклянчить подмогу, найти ксерокс, факс... - Селезнев заметался по кухне. -
Где у тебя телефон?

Сандра никак не разделяла его суетливости.

- Дон, сядь на минутку, послушай меня...

- Не могу! Сейчас каждая минута на вес золота! - Он бросился к двери, но
Сандра его остановила.

- Если ты меня выслушаешь, мы сэкономим целый час. Возможно, даже не один.

Селезнев взглянул на нее недоверчиво, но покорился и присел на краешек
стула.

- Объясни толком, кому ты собрался звонить и зачем.

- Полковнику милиции, начальнику одного из отделов угро. Хочу попросить у
него людей, машину и доступ к оргтехнике.

- Ты хочешь скопировать портреты этих двоих и раздать вместе с Варькиной
фотографией людям, которых тебе выделят в помощь?

- Если выделят... Да. Вдвоем с тобой мы будем бродить по квартирам целый
день. А еще нужно отослать Варькин рисунок по факсу в Москву - вдруг Вася с
Толей известны моим коллегам? Неспроста же эта парочка удирала оттуда по
чужим документам.

- Вот что мы сделаем: сейчас ты быстро напишешь к Варькиным рисункам
сопроводительный текст для Москвы, оставишь мне номер тамошнего телефона и
номер здешнего полковника. Ксерокс, факс и машину я тебе обеспечу без
помощи милиции, полковнику позвоню и сообщение твое отправлю. А ты сразу
поезжай опрашивать жильцов. Если полковник не даст людей, я сама раздобуду
тебе помощников. Зря я, что ли, полгорода прикармливаю?

- Сандра! - Селезнев встал, обошел вокруг стола и чмокнул ее в щеку. Ты...
Ты настоящее сокровище.

- Мои достоинства мы обсудим потом, - ворчливо ответила она, подталкивая к
нему блокнот и ручку, выуженную из той же черной сумки. - Пиши текст и
номера с именами-отчествами.

Дон кивнул, открыл блокнот и начал строчить послание коллегам в Москву, а
она вышла из кухни. Через минуту донесся ее грудной голос:

- Константина будьте любезны... Да, пожалуйста, разбудите, у меня очень
срочное дело... Котик, это Александра... Помолчи, болтун, мне срочно нужна
помощь. Значит, так: через полчаса привезешь мне ксерокс, факс и оставишь
здесь свою машину... Я не шучу, это вопрос жизни и смерти... И твоей тоже,
если будешь тянуть волынку... Тогда пришли шофера... Ничего, влезет, машина
вместительная... Ладно, жмот, машину можешь оставить себе. У других
попрошу. Но в следующий раз, когда тебе понадобится прикрытие для своих
темных делишек, ко мне не суйся... Это не шантаж, а честное предупреждение.
Котик, постарайся побыстрее, пожалуйста. Я потом тебе все объясню.

- Привет, тезка! Ты сегодня в первой половине дня свободен? Спасибо, Шурик,
я тронута... Да, приезжай как можно скорее... Да-да, из-за нее... Нет, не
нашлась... Постой, что это за голоса? Свистать всех наверх и тащи их с
собой! Чем больше народу, тем лучше... Виталию? Отличная мысль! Пусть хоть
весь свой инкубатор сюда притащит. Пока, до встречи!

- Алло, Алина?.. Для кого-то рань, а кто-то еще не ложился. У тебя когда
следующий экзамен?.. Отлично, ты мне сегодня очень нужна. Немедленно!
Объясню, как приедешь. Ты можешь прихватить с собой кого-нибудь из
группы?.. А еще?.. Да, замечательно! Жду!

К тому моменту, когда Селезнев был готов к выходу, у него сложилось полное
впечатление, что розыски Варвары станут самым масштабным мероприятием за
всю историю Санкт-Петербурга.

III

Мне казалось, будто я пересекаю бурный океан в тесном темном трюме
парохода. Нет, даже не в трюме, а в машинном отделении, погруженном в
полную темноту. Меня качало вниз-вверх, мотало из стороны в сторону, а в
голове, огромной и тяжелой, как чугунный котел, гремел то ли африканский
тамтам, то ли отечественный копер. Потом темное пространство пробил луч
света, и, сделав невероятное усилие, я сообразила, что мне приподняли веко.

- Посмотри на зрачки, придурок! - донеслось из невероятной дали. - Ты какую
дозу ей вколол? От такой и здоровый мужик на сутки вырубится. Теперь жди до
посинения, пока она заговорит. Если вообще заговорит...

Слова, серые и тяжелые, точно свинцовые грузила, падали на поверхность
сознания с противным всплеском и, ни секунды не задерживаясь, погружались в
черную глубину. Я упорно пыталась ухватить хотя бы одно, но они с
неожиданным проворством проскальзывали между воображаемыми пальцами.
Человеческая речь превратилась в бессмысленный гул, вторящий проклятому
тамтаму. Пятнышко света, составившее мне компанию, очевидно решило, что
попало в недостойное общество, и пропало. Я его не винила. В эту минуту мое
общество вызывало тошноту даже у меня самой.

- Заговорит, куда денется! Нужно будет, я ей лично все пальцы переломаю.

- Костолом, трам-тара-рам! Да она запросто может не очнуться, понял, дебил?

- Заткни пасть, умник! Кто говорил, что эта телка прибилась к нам случайно?

- Ну я... Но ведь ты тоже с ней говорил и шмотки ее видел! И согласился со
мной. Черт, как же я мог так проколоться?

- И на старуху бывает проруха, непогрешимый профи. Видать, эта птичка
слишком высокого для тебя полета.

- Да пошел ты...

- Ладно, ладно, замяли. Так, по-твоему, она еще долго не очухается?

- Часа три как минимум.

- Может, перетащить ее в комнату?

- Нет, в тепле она будет отходить еще дольше.

- Так что же нам - три часа ее здесь караулить? Задубеем!

- Это ни к чему. Отсюда только один выход. Закрыть его, и дело с концом.
Когда прочухается, мимо нас ей не проскочить.

- Ну так пошли вниз. Я жрать хочу и устал, как собака.

Голоса смолкли. Тамтам тоже отдалился и заглох. Я погрузилась в блаженную
пустоту. Однако слова, миновав сознание, осели в подсознании, и через
некоторое время оно принялось посылать мне тревожные сигналы. Я
сопротивлялась, решительно не желая всплывать из безмолвных глубин в
штормовую качку, но отчаянный SOS толчками выпихивал меня на поверхность. И
вот меня уже снова мотает и болтает, а трудолюбивый копер исправно забивает
свои сваи. Мне понадобилась целая вечность, чтобы продрать глаза и
осмотреться. Вторая вечность ушла на осмысление увиденного.

Я лежала в полутьме на какой-то ребристо-бугристой поверхности, в которую
меня вдавливало тяжелое ватное одеяло. В дальней стене зияло отверстие
маленького окошка. Окошко было пыльным и пятнистым, но все же не настолько,
чтобы полностью закрыть доступ солнцу, сиявшему за стенами темницы. Мутный
от пыли столб солнечного света расплывался и терялся в сумраке, не достигая
моего угла, но мне его вполне хватило, чтобы понять, где я нахожусь. Две
обшитые досками стены, сходящиеся клином над головой, треугольные торцы,
тяжелые перекрещенные балки и дощатый пол не оставляли сомнений: я на
чердаке большого деревенского дома. Справа от моего неудобного лежбища
виднелся оцинкованный квадрат чердачного люка. Прямо передо мной в
нескольких шагах темнела громада кирпичной печной трубы. Воздух пах морозом
и пылью. Необычное сочетание.

Я попыталась приподняться - дурнота только усилилась. Прикрыла глаза - и
голова так закружилась, что я едва успела свеситься над краем старого
пружинного матраса, на котором лежала. Меня вывернуло наизнанку. Казалось,
издаваемые мной звуки способны заглушить трубы Страшного cуда, но, как ни
странно, никто не поднялся полюбопытствовать, что происходит. Но вот
рвотные позывы прошли, и стало легче. Правда, во рту все пересохло, а горло
саднило, словно по нему прошлись наждачной бумагой, но мозги немного
прочистились.

Итак, я неведомым образом очутилась на чердаке неизвестной избы, за стенами
коей ярко светило солнце. Между тем последним воспоминанием, предшествующим
сему чудесному пробуждению, была узкая питерская улочка и темнеющие в
сумерках низкие облака. Порывшись в памяти, я не нашла там ни малейшего
намека на объяснение этой смены декораций. Пришлось прибегнуть к помощи
своего могучего интеллекта. Проанализировав все имеющиеся данные, включая
скверное физическое состояние и полное отсутствие воспоминаний о причинах,
его вызвавших, мой суперпроцессор выдал блестящее резюме: произошло нечто
неожиданное и, скорее всего, весьма неприятное.

Титаническое умственное усилие исчерпало все мои резервы и отнюдь не
улучшило физического состояния. Бессмысленно глазея на шероховатые доски
кровли, я вяло сражалась с желанием махнуть на все рукой и отдаться на волю
течения, мягко увлекавшего меня обратно в тихую заводь беспамятства. Но за
миг до капитуляции, когда окружающий мир уже поплыл перед глазами, в голове
вдруг с удивительной четкостью зазвучал диалог, который вытащил меня из
бездны.

Неведомая сила подбросила меня и перевела в сидячее положение. Резкое
движение не замедлило сказаться на желудке, который попытался покинуть
брюшную полость вместе с остатками содержимого. Я вняла его протесту и со
всей осторожностью, на какую была способна, спустила ноги на пол.
Коснувшись носками ледяных досок, я впервые обратила внимание на холод,
царивший на чердаке. Ватное одеяло хоть как-то защищало меня, но сейчас оно
соскользнуло в сторону, и я затряслась, как припадочная. Пришлось снова
закутаться, но дрожь не унималась. "Наверное, это отходит наркоз, - думала
я, стуча зубами. - Подонки! Что они мне вкололи?"

"Умеешь ты задаваться самыми насущными вопросами, Варвара, - ехидно заметил
проснувшийся здравый смысл. - Сейчас, вестимо, нет ничего важнее названия
или химической формулы той гадости, которой тебя накачали. А кто эти
подонки, зачем ты им понадобилась и как от них избавиться - дело десятое".

Приложив титаническое усилие, я попыталась вытащить из памяти образ,
который обязан был попасть на мою сетчатку, когда мне приподняли веко. Но
ничего не вышло. Зрительная память проявила себя куда хуже слуховой.
Впрочем, слуховая тоже подкачала. Я не могла вспомнить их голоса. Они
оставались призрачными, безжизненными. А может быть, улитка среднего уха
под воздействием наркотика утратила способность воспринимать частоты и
обертоны. Слава богу, хоть что-то воспринимала. Я была уверена, что слышала
все сказанное у моего ложа. Но что мне это дает?

Итак, я знаю, что меня одурманили наркотиком и, по всей видимости,
похитили. Знаю, что похитители жаждут вытянуть из меня какую-то информацию
жаждут достаточно сильно, чтобы не остановиться перед членовредительством.
И шестое чувство подсказывало: я не смогу удовлетворить их любопытство. При
всем многообразии и полезности сведений, коими я обладаю, вряд ли они
вызывают столь жгучий интерес, что ради них стоило глушить меня наркозом и
тащить в неведомую даль на допрос с пристрастием.

В связи с этим спрашивается: а какие действия предпримут любознательные
джентльмены, когда я вопреки их ухищрениям продемонстрирую свою
неосведомленность? Крайне сомнительно, что, переломав мне пальцы, они
вежливо извинятся и отвезут меня в ближайший травмпункт. Но даже если я
ошибаюсь и возвожу напраслину на хороших людей, мысль о сломанных пальцах
не представлялась мне особенно соблазнительной. А посему, решив оставить до
лучших времен вопросы, кто мои похитители и что им от меня понадобилась, я
сосредоточилась на проблеме обретения свободы.

Упершись ладонью в шершавую доску стены, я осторожно встала и сделала два
шага по направлению к люку. Перед глазами все поплыло, и мне пришлось
ухватиться за стропилину. Несколько минут я стояла, покачиваясь, точно
былинка на ветру, потом справилась с головокружением и сделала еще два
шага. На ноги в носках холодно было даже смотреть, но зато отсутствие обуви
позволяло двигаться бесшумно. Добротные толстые и, по-видимому, нестарые
еще доски пола почти не скрипели.

Как и следовало ожидать, люк оказался запертым снаружи. Я медленно
вернулась на продавленный пружинный матрац, служивший мне штаб-квартирой, и
устроила военный совет сама с собой. Я не знала, сколько у меня времени до
возвращения похитителей, но, несмотря на сковавшее мозг оцепенение,
ощущение опасности росло с каждой минутой. Оно посылало в кровь адреналин,
который не только усиливал дрожь, но и возвращал к жизни застывшие мышцы и
извилины.

"Раз люк заперт, остается только один путь на свободу, - думала я. Окошко.
Эти сволочи не приняли его в расчет, полагая, что взрослому человеку в
такое отверстие не просочиться. Но они не учли мою комплекцию. Если сумею
протиснуть голову, остальное уж как-нибудь пролезет".

Я огляделась в поисках веревки, но заметила только кусок провода с
лампочкой в патроне, которая болталась недалеко от меня под самой крышей.
"Наверняка под напряжением, - решила я, смерив его неприязненным взглядом.
- А даже если и нет, все равно нечем его отрезать". Похитители сняли с меня
не только сапоги, но и куртку, где в кармане были ключи с небольшим
перочинным ножом в качестве брелока. Стуча зубами, я завернулась в одеяло и
случайно уронила взгляд на матрац. Поверх него была постелена какая-то
древняя тряпка то ли штора, то ли тонкое покрывало. Впрочем, прошлое тряпки
значения не имело, имело значение ее состояние - весьма плачевное, надо
сказать. В некоторых местах рисунок почти стерся, и сквозь крупное сито
ниток проглядывали пожелтевшие бледно-голубые и белые полосы матраца.
"Должно быть, порвать ее будет нетрудно", - с надеждой подумала я и взялась
за дело.

Спустя полчаса я, мокрая от пота и дрожащая от непомерных усилий, держала в
руках полосу ткани шириной сантиметров пятнадцать. "Если дело пойдет так и
дальше, похитители застанут меня в разгар работы", - с запозданием
сообразила я. Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я в который раз
оглядела место своего заточения. Обычно на чердаках хранится хлам, но этот
был пуст. Лишь мой пружинный матрац, ватное одеяло и несколько досок,
сваленных в углу. Возможно, мне и удалось бы найти какую-нибудь бесхозную
железяку в одном из темных углов, но до угла еще нужно было дойти... Мне
предстояло пробираться через весь чердак к окошку, и уже только мысль об
этом вызывала смертную тоску.

От безысходности я начала шарить в очевидно пустых карманах джинсов и о
чудо! - в одном из них нашла широкое стальное перо для туши. Обломив его на
сгибе, я соорудила вполне приличный в данных обстоятельствах режущий
инструмент и с его помощью разделалась со старой тряпкой всего за
каких-нибудь сорок минут. Теперь в моем распоряжении были четыре тканые
полосы общей длиной примерно в пять с половиной метров. Я связала их между
собой и заставила себя встать.

Путь к окну был ужасен. Меня колотило, словно в приступе падучей, каждый
шаг казался преддверием глубокого обморока. Необходимость двигаться
бесшумно доводила меня до отчаяния. Переступая массивную балку, я
зацепилась ногой и только чудом не грохнулась, в последний миг снова
уцепившись за стропилину. Но несмотря ни на что я преодолела дистанцию,
хотя на финише пришлось опуститься на пол и привалиться спиной к стене.
Через пять минут я сумела встать на карачки и, перебирая по стене руками,
принять вертикальное положение. Импровизированная веревка, которую я на
старте обмотала вокруг себя, по дороге частично размоталась и собрала
половину пыли, устилавшей чердачный пол. Сейчас мое движение спровоцировало
выброс части этой пыли в воздух, и один Бог знает, чего мне стоило не
расчихаться. Зажимая обеими руками рот и нос, я гримасничала и моргала,
смахивая слезы. Но вот слезные железы утихомирились, и мне удалось
осмотреть окошко.

На мое счастье, рамы не было и стекло держалось на нескольких загнутых
гвоздиках. С помощью обломанного перышка я отвернула эти гвоздики в
сторону. Стекло упало мне на руки и едва не выскользнуло. В маленькое
прямоугольное отверстие ворвались солнечный свет и морозный ветер. Мне
казалось, что замерзнуть сильнее, чем я уже замерзла, невозможно, но я
ошибалась. Дрожь, сотрясавшая тело, перешла в конвульсии. Пришлось изо всех
сил стиснуть челюсти, не то привлекла бы внимание похитителей дробным
клацаньем зубов.

Даже в нормальном состоянии мне было бы трудновато просунуть голову в узкую
дыру чердачного окна, а учитывая дрожь, этот трюк запросто можно было
показывать в цирке вместо номера с тигром, облизывающим голову укротителя.
Царапины, оставшиеся на моей физиономии после смертельного аттракциона,
наверняка выглядели не менее устрашающе, чем следы тигриных клыков. Когда
голова оказалась снаружи, на меня напал новый приступ рвоты, только на этот
раз рвать было нечем, и судороги, терзавшие желудок, облегчения не
принесли.

Я посмотрела вниз, на снежно-ледяной пятачок под окошком, и поняла, что
старалась напрасно. Мне отсюда не выбраться. Во-первых, физическая немощь
абсолютно исключала альпинистский спуск с высоты двух с половиной этажей
(дом оказался двухэтажным). Во-вторых, я определенно застряну в этой дыре,
когда попытаюсь протащить в нее плечи - а если плечи все-таки пройдут, то
наверняка застрянут бедра. В третьих, я уже полумертва от холода, а что со
мной станет, когда придется брести босиком по снегу невесть сколько верст в
неизвестном направлении?

Добавив к старым царапинам несколько новых, я втянула голову обратно,
сползла на пол, подтянула колени к груди и закрыла глаза. Дурнота и
чудовищная усталость притупили чувство страха, и сил на борьбу уже не
осталось. "Ну и пусть ломают пальцы, - подумала я вяло. - Вряд ли мне будет
хуже, чем теперь. А если повезет, я замерзну насмерть еще до их
возвращения".

Если бы не мороз, я бы, наверное, сдалась окончательно. Но колотун мешал
мне забыться, и мозг потихоньку продолжал трудиться над решением задачи. И
оно пришло - ясное, блестящее, простое, как все гениальное.

"А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о
соотношении моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не
приходит, будто я в состоянии отсюда выбраться, но если, придя сюда, они
вместо меня найдут вынутое стекло и привязанную к балке тряпицу,
спускающуюся до земли, им останется только поверить своим глазам. Ведь на
чердаке, не считая матраца да нескольких досок, ничего нет, и на первый
взгляд спрятаться тут невозможно. А второго взгляда не будет: похитители
бросятся вон из дома ловить беглянку. Итак, мне остается лишь оставить на
сцене убедительную декорацию и найти убежище".

Где искать тайник, я догадывалась. В детстве в компании моих сверстников
любимой игрой были прятки, и мы облазили все укромные закоулки дачного
поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и
чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу. А значит, здесь тоже
должна быть узкая щель на стыке пола и ската крыши. Обычно к потолочным
балкам пришивают слой досок, потом стелят что-нибудь теплоизоляционное и
сверху кладут новый слой досок. Но с краю, под самыми скатами крыши
прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном
которой служит потолок комнаты. Глубина тайника невелика - сантиметров
тридцать, но ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например,
влезет не всякий ребенок, хотя из детского возраста я давно вышла.

Встав на четвереньки, я осторожно поползла к наклонной стенке. Возможно,
шуму от такого способа передвижения было больше, но на ногах я боялась не
удержаться. Предположение оказалось верным: крайняя в ряду доска не была
прибита, и под ней действительно обнаружилось длинное узкое углубление,
достаточно вместительное, чтобы можно было втиснуть туда мое тщедушное
тело.

Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо с
одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и
шероховатых краях оконного проема. Благополучно избежав застревани