л выше себя и
лишь немногих почитал за равных. Так что при всей своей симпатии к Сержу
Мефодий относился к нему не почтительно, а скорее покровительственно, хотя
ни малейших оснований на то не имел. Более того, по справедливости, он
должен был бы считать Сержа благодетелем, ибо тот в свое время дал
бездомному гению не только кров, но и возможность зарабатывать хорошие
деньги.

Несколько лет назад Серж собрал наших безработных сокурсников под одной
крышей и основал программистскую фирму. Под его чутким руководством фирма
постепенно разрасталась и в конце концов заняла на отечественном рынке одно
из ведущих мест. В основном они занимались русификацией западных пакетов,
но многое создавали и сами - в частности, антивирусы, компьютерные игры,
словари и тому подобное. Серж, до последнего веривший в программистскую
звезду Мефодия, предложил финансировать работу над гениальным продуктом,
который наш гигант мысли так разрекламировал. Мефодий милостиво согласился
принять помощь и полгода получал по пятьсот долларов в месяц лишь за то,
что валялся на диване и смотрел порнофильмы. Когда по истечении названного
срока Серж выразил желание взглянуть на результаты - пусть даже
промежуточные - его нелегкого труда, Мефодий объявил, что опасается кражи
своей интеллектуальной собственности и посему покажет продукт лишь в
конечном виде, да и то только после вручения кругленькой суммы. Тактичный
босс, не желая портить отношения с ценным работником, пригласил адвоката, и
тот попытался объяснить господину Подкопаеву, что, согласившись на
финансирование своей работы, он фактически сделал господина Архангельского
совладельцем означенной интеллектуальной собственности, но Мефодий в ответ
только неприятно рассмеялся.

Серж и тут не пошел на конфликт, а вместо этого поселил Мефодия у себя,
решив, что под ненавязчивым начальственным присмотром гениальный продукт
родится быстрее. Но не тут-то было. Гений продолжал вести привычный образ
жизни, а на мягкие уговоры хозяина дома заняться делом не обращал внимания
или огрызался. Тогда Серж, которому при всей его щедрости вовсе не хотелось
оплачивать порнокассеты и компьютерные игрушки бездельника, попытался
привлечь Мефодия к работе над мелкими и незначительными, но приносящими
доход программами. И получил отказ - в резкой, даже оскорбительной форме.

Последней каплей в чаше терпения Архангельского стал эпизод с американцами.
Они привезли на продажу новый программный пакет, и Серж - не иначе как в
минуту затмения - пригласил Мефодия на переговоры в качестве консультанта.
Может быть, все и обошлось бы, не будь переводчиком у американцев русский
эмигрант, прекрасно понимающий значение таких слов, как "мура",
"дребедень", "в помойку" и "надутые дебилы". Оскорбленные в лучших чувствах
заморские купцы предложили свой товар другому покупателю, в результате чего
Серж понес ощутимые убытки.

Тогда-то он и избавился от Мефодия, сославшись на желание сделать ремонт в
квартире. И приостановил выплаты пособия до лучших времен. Мефодий,
естественно, был недоволен, но Сержу все-таки удалось расстаться с ним
мирно.

Произошло это три месяца назад, а спустя два месяца некий доброжелатель
открыл Мефодию глаза, сообщив, что Серж по-прежнему живет в своей квартире
и никаким ремонтом заниматься не собирается.

Оскорбленный гений позвонил недавнему благодетелю и заявил ему следующее.
Во-первых, гениальных Мефодиевых программ мерзкому лицемеру не видать как
своих ушей; во-вторых, Мефодий не пожалеет усилий, чтобы донести правду о
подлой сущности Сержа до всех заинтересованных лиц; и в-третьих, все
отношения между ними кончены отныне и навсегда.

Такая вот история. Обмозговав ее со всех сторон, я пришла к выводу, что
мотива убийства она не дает. Конечно, Серж был зол на Мефодия - да и кто бы
не разозлился на его месте? Но с другой стороны, от этой смерти он ничего
не выигрывал, а для мести причина была все же жидковата.

Теперь Глеб Безуглов. На мой взгляд, личность довольно противная.
Нагловатый, резковатый, циничный субчик с недобрым чувством юмора.
Дружеское прозвище Глыба объясняется, согласно самой безобидной версии,
грубыми, точно высеченными топором, чертами лица. Главная особенность
характера - стремление обратить на себя внимание. Неглуп, но не более того.
На мехмате, где блестящие умы - явление распространенное, таким интеллектом
не выделишься. Поэтому Глыба избрал иной путь самоутверждения. Он решил
войти в анналы истории факультета как самый непревзойденный шутник всех
времен и народов. Пока другие, менее амбициозные мехматовцы корпели над
книгами, Глыба старательно обдумывал будущие импровизации, афоризмы,
розыгрыши и эпиграммы. Точно дозируемые выбросы остроумия должны были
завоевать ему славу разящего насмерть слововержца. Вероятно, учись он в
военном училище, так оно бы и произошло, но для мехмата его шутки оказались
чуть грубоватыми, эпиграммы - чересчур прямолинейными, а розыгрыши -
излишне злобными.

С этим Глыба еще мог бы смириться; в конце концов, главное - выделиться,
остальное неважно, но соперники лишили его даже этой невинной радости. Не
утруждая себя подготовкой, они острили походя, бездумно, бросали небрежно
то здесь, то там меткое словцо или удачный каламбур, экспромтом произносили
на вечеринках блистательные тосты, устраивали незамысловатые, но веселые
розыгрыши и затирали, вытесняли, выпихивали Глыбу с облюбованного им
пьедестала.

Этих выскочек Глыба ненавидел лютой ненавистью и при всяком удобном случае
старался подложить им свинью, называя сие деяние розыгрышем. Для своих
целей он нередко использовал Мефодия, который простодушно передавал жертвам
любые слова и посылки, вложенные ему в уста или в руки Глыбой. Жертвы
розыгрышей набрасывались на Мефодия, Мефодий смертельно на них обижался, а
Глыба довольно посмеивался себе в кулак. И если преследуемые юмористы со
временем разобрались в ситуации, то Мефодий так до конца и не раскусил
Глыбу, более того - даже считал его другом.

Но судьба восстановила справедливость. Ох как аукнулось Глыбе
злоупотребление Мефодиевой доверчивостью! Не прошло и двух лет после
окончания университета, как Мефодий вселился к "другу", а спустя месяц жена
Безуглова хлопнула дверью и ушла навсегда, оставив в утешение незадачливому
супругу трехлетнего хулигана. Сплетники утверждали, будто бы Глыба
немедленно выгнал жильца и на коленях умолял беглянку вернуться, но она
ответила ему категорическим отказом.

Личная неприязнь нашептывала мне, что у Глыбы имелись веские основания для
убийства, но врожденное чувство справедливости не позволило принять эту
версию. Слишком уж много лет прошло с тех пор. За это время любое
мстительное чувство должно было бы притупиться. Тем более что Глыба недавно
женился вторично.

И наконец, Игорек Мищенко, прозванный когда-то Гусаром, а потом
разжалованный до Гуся. Нескладный, некрасивый, непутевый, но в общем-то
неплохой малый, у которого была одна большая беда - сексуальная
озабоченность прыщавого подростка. Он и выглядел прыщавым подростком, да и
вел себя соответственно - громко хохотал, матерился, в красках расписывал
попойки, в которых принимал участие, и вовсю хвастал своими вымышленными
победами. Его безобидное хвастовство никого не обманывало и потому
неприязни не вызывало. Над Гусаром беззлобно подшучивали, награждали его
ироничными эпитетами, которыми он гордился, точно боевыми шрамами, а в
общем, любили - за незлобивый нрав, всегдашнюю готовность посмеяться над
собой и щенячью преданность друзьям. Правда, любила его в основном мужская
половина курса, а Гусар жаждал любви именно женской, причем жаждал
отчаянно, до дрожи в коленках и скрежета зубовного. Если какая-нибудь дама
имела неосторожность подойти к Игорьку ближе, чем на полтора метра, он
обязательно исхитрялся добиться физического контакта - якобы нечаянно и
чертовски неуклюже. Он вдруг спотыкался на ровном месте, или резко
наклонялся за нарочно выроненной вещью, или внезапно поворачивался и бежал
в обратном направлении. Эти маневры были довольно травмоопасны, а поскольку
в глазах Гусара в такие минуты загорался огонь безумия, факультетские
девочки шарахались от него, как деревенские кобылы от локомотива. Добавьте
к этому неприятную привычку Игорька стоять, задрав голову, под лестницами,
абсолютное неумение вести куртуазную беседу, обильное потовыделение и
стремление во время танца вдавить в себя партнершу, и вы легко сообразите,
сколь скверно обстояли дела Гусара на амурном фронте. Его страдания по
этому поводу не поддаются описанию, но подлая судьба ими не ограничилась. В
один злосчастный день Гусар лишился доброго расположения почти всех
сокурсников. И по иронии судьбы произошло это в миг его высочайшего
торжества.

Игорьку удалось наконец одержать не вымышленную, а самую настоящую победу.
Не знаю, что толкнуло ту девицу в его объятия: скука, несчастная любовь или
те же комплексы, что мучили самого Гусара. Так или иначе, она в них
очутилась. А на следующий день...

На следующий день весь мехмат знал мельчайшие интимные подробности этой
встречи, вплоть до цвета белья, которое было на девице. Несчастная дурочка
сгорела от стыда, а Гусара навеки заклеймили Гусем и всеобщим презрением.

Историю эту я изложила неспроста - она имеет самое непосредственное
отношение к трагедии, которая спустя годы произошла с Игорьком по вине
Мефодия. Как вы понимаете, после того случая девицы бегали от Гуся, как от
огня, из-за чего бедолага совсем потерял уверенность в себе. Теперь при
виде особы противоположного пола на него просто находил столбняк. И вот не
так давно Игорек встретил женщину, которая согласилась стать его женой. Она
была на несколько лет его старше, успела уже побывать замужем и родить
ребенка, и жизненный опыт позволил ей закрыть глаза на некоторые странности
будущего супруга. Игорек буквально рыдал от счастья.

Тут-то к нему и пожаловал Мефодий. Дальше можно не продолжать. Невеста
решила, что никакой жизненный опыт не поможет ей ужиться с человеком,
имеющим таких друзей. Игорек едва не наложил на себя руки.

И хотя невеста отказалась от него больше года назад, я решила, что в данном
случае срок давности еще не вышел. Может быть, Мищенко и через двадцать лет
не оправится от потрясения. Стало быть, причина для убийства Мефодия у него
была. Другое дело, что я ни на грош не верила в его виновность. Если уж он
не задушил Мефодия тогда, то теперь и подавно не стал бы связываться. Да и
вообще представить Игорька отравителем невозможно - не тот тип характера.

Я вздохнула.

- Ну что, надумала что-нибудь? - поинтересовался Леша. - А то мы уже
подъезжаем.

- У меня получается, что никто из Генриховых гостей Мефодия не убивал.
Может быть, его накормили этим самым лекарственным препаратом в другом
месте?

- Не исключено, - согласился Леша. - Знать бы, что за препарат...

- Именно это я и намерена выяснить в самое ближайшее время. Вот довезу тебя
и отправлюсь домой ждать капитана Селезнева. Еще посмотрим, кто кому учинит
допрос!

- А мне тут что делать?

- Перекрась "Запорожец" и разбери его на части.

- Зачем? А, понятно! Ты боишься, что больничный сторож его опознает?

- Вот-вот. До завтра тебе работы хватит, а завтра я привезу сюда остальных
участников вечеринки, и устроим собственное дознание.

Глава 6

Благое мое намерение поскорее попасть домой полетело ко всем чертям,
столкнувшись с суровой действительностью. Моей вины в том почти не было. Ну
разве что стоило проявить твердость и не поддаваться на Лешины уговоры
попить вместе чайку, но ведь я, в конце концов, не железная. Да и времени
на чаепитие ушло совсем немного - какой-нибудь жалкий час, от силы полтора.
Но, прибежав на станцию, я, к своему ужасу, выяснила, что угодила
точнехонько в начало перерыва: ближайшая электричка на Москву отправлялась
через два часа. Пришлось плестись к шоссе и ловить попутную машину. А
поскольку сезон сельхозработ на дачных участках давно уже миновал, с
попутками дела тоже обстояли неважно. Я чуть все зубы себе не отбила на
промозглом ветру, прежде чем остановила шальной грузовик, привозивший
кому-то из дачников кирпич.

"Добрый Боженька, пусть капитан Селезнев придет не раньше чем через сорок
минут, чтобы я успела отмокнуть в горячей ванне и принять хоть какое-то
подобие человеческого облика". Высказав про себя эту просьбу, я вошла в
свой подъезд и начала восхождение на четвертый этаж. И, пройдя полпути,
замерла, ибо до меня донесся ненавистный медовый голосок соседки Софочки.

По моему глубокому убеждению, единственная цель Софочкиной жизни
заключается в том, чтобы отравлять жизнь мне. Эта относительно молодая
девица обладает замашками старой сплетницы из числа тех, что сидят целыми
днями на лавке у подъезда, перемывая косточки всем входящим и выходящим.
Софочка на лавке не сидела, она подкарауливала меня у двери квартиры. Не
знаю, каким образом ей всегда удается так точно определить момент моего
появления (ведь не стоит же она целыми днями у дверного глазка!), но, когда
бы я ни показалась на лестничной площадке, она - тут как тут. Чтобы не
выслушивать ее медоточивые речи и подробные жизнеописания остальных жителей
подъезда, мне всякий раз приходится нестись мимо нее галопом, изображая
страшную спешку.

Но сейчас я решила подождать, пока она уйдет к себе и закроет дверь. Может
быть, мне в кои-то веки удастся пробраться в квартиру, избавив себя от
лицезрения ее хищной мордочки.

Софочка, по-видимому, отловила кого-то из соседей и теперь сладострастно
предавалась излюбленному занятию: проветривала скелеты из чужих шкафов.
Поначалу я не очень вслушивалась в ее возбужденную болтовню, но минуты
через две навострила уши.

- ...Так что даже не знаю, как вам быть. Если только попробуете отыскать
тех молодых людей, у которых есть ключи от ее квартиры. Вы с ними не
знакомы? Представьте себе, человек десять, и все мужчины! Приходят как к
себе домой - иногда по одному, иногда по двое, по трое, а то и все разом...
Часто, очень часто, чуть ли не каждый день. Понятия не имею, чем они там
занимаются и кем ей приходятся. Да, а еще эта пожилая дамочка в немыслимых
нарядах! Вы бы только ее видели! Панк, да и только! - Тут Софочка
спохватилась. - Ох, простите, может, я обидела вашу знакомую? Вы вообще к
Варваре по какому делу: по личному или как?

В последнем вопросе прозвучало неприкрыто жадное любопытство, но оно так и
осталось неутоленным. До меня уже дошло, кому перемывают косточки; более
того, у меня появилось страшное подозрение насчет личности Софочкиного
собеседника. Перепрыгивая через ступеньки, я понеслась наверх и появилась
на своей лестничной площадке как раз в тот миг, когда Софочка ставила
вопросительный знак в конце последней фразы. Увидев меня, она кисло
улыбнулась и объявила без всякой радости:

- А вот и она.

Ее собеседник повернул голову, и мне сделалось нехорошо.

У него было лицо человека, которому я без колебаний доверила бы
президентский чемоданчик с красной кнопкой, свою жизнь и даже ключи от
своей квартиры. Я стояла столбом, таращилась на него и пыталась понять,
почему его облик вызывает у меня столь безоглядное доверие. Неправильные и
в общем-то некрасивые черты. Удлиненные светло-карие с зеленью глаза в
тяжелых складках век с лучистыми морщинками в уголках. Хорошие, надо
признать, глаза. Добрые и смешливые. От переносицы ласточкиными крыльями
разлетаются брови, но одно "крыло" приподнято чуть выше другого и изогнуто
чуть сильнее, отчего у физиономии слегка удивленное и забавное выражение.
Уголки большого рта загнуты в разные стороны: правый - вверх, левый - вниз;
возле правого, веселого, уголка - маленькая ямочка, скорее, даже складочка,
делающая улыбку неотразимой. Посреди всего этого великолепия аккуратной
картофелиной красуется нос с редкими темными веснушками.

Да, Аполлоном он не был. Но в разведку я бы с ним пошла. И к Северному
полюсу. И на вершину Эвереста. Черт его знает почему.

- Здравствуйте, Варвара Андреевна. Меня зовут Федор Михайлович. Только не
Достоевский, а Селезнев. Вы представить себе не можете, насколько я рад с
вами познакомиться.

Если бы восторженной школьнице, обклеившей все стены фотографиями любимого
актера, довелось встретиться наяву со своим кумиром, она ни за что не
сумела бы вложить в эту простую фразу столько искреннего чувства. Даже Серж
Архангельский - мастер на подобные штучки - и тот наверняка позеленел бы от
зависти. Поскольку мне было точно известно, что никаких оснований
радоваться нашему знакомству у Селезнева нет, я сделала единственно
возможный вывод, вернее, даже два: во-первых, капитан, просто-таки
созданный для театральных подмостков, бездарно губит на Петровке свое
могучее дарование; во-вторых, он - чертовски опасный противник.

- Я уже наслышан о ваших строгих порядках, - Селезнев покосился на Софочку
и незаметно мне подмигнул, - и знаю, что чести попасть к вам в дом
удостаиваются лишь избранные, но, может быть, вы согласитесь дать мне
аудиенцию на нейтральной территории? Или мне следует сначала заручиться
рекомендациями людей, которым вы доверяете?

У меня даже челюсть свело, так я стиснула зубы, чтобы не ответить на его
улыбку. "Держись, Варвара! - мысленно приказала я себе. - А не то от этакой
теплоты у тебя сейчас мозги начнут плавиться и потекут носом. Ишь, как
опутывает, змей! А о своем милицейском чине небось не упомянул. Или это он
за Софочку беспокоится? Вон ее и без того всю трясет от любопытства".

Мысль о Софочке заставила меня поторопиться с принятием решения.

- Ладно, господин Недостоевский, так и быть, приму вас без рекомендаций. Но
учтите: я - мастер международного класса по неспортивной борьбе. В случае
чего - не обессудьте.

- Я буду очень осторожен, - пообещал Селезнев с серьезным видом, но зеленые
глаза смеялись. Бог мой, до чего заразителен был этот смех!

Я почувствовала, как меня захлестывает паника. Почему Серж не предупредил
меня о страшном обаянии этого человека? Он должен был понимать: запудрить
мозги оперативнику с Петровки - задача непростая. Она требует умения быстро
соображать и убедительно врать, то есть максимальной собранности. А о какой
собранности может идти речь, если один вид противника вызывает эйфорию,
точно галлон закиси азота?

Стараясь унять дрожь в руках, я сунула в замочную скважину ключ, повернула
его, толкнула дверь и угрюмо пригласила:

- Входите.

Даже вид посеревшей от разочарования Софочки не доставил мне радости -
настолько сильно мучили меня дурные предчувствия.

- Мне кажется, вы продрогли, Варвара Андреевна, - заботливо сказал
Селезнев, когда я, щелкая зубами, стаскивала с себя куртку. - Может быть,
вам стоит принять горячий душ? Я могу и подождать.

Мне ужасно хотелось последовать совету, но он исходил от противника, а
народная мудрость учит остерегаться данайцев, дары приносящих. Я гордо
покачала головой:

- Обойдусь. Проходите на кухню. В гостиной у меня общая стена с соседкой, а
Софочка наверняка уже поджидает нас по ту сторону со стетоскопом. И потом,
мне нужно срочно выпить чаю.

Селезнев кивнул и послушно двинулся в указанном направлении. Я забежала в
спальню, натянула на себя второй свитер и присоединилась к гостю. Он молча
наблюдал, как я наливаю в чайник воду, зажигаю газ, достаю и расставляю
посуду, шарю в холодильнике.

Когда все было готово, я разлила по кружкам кипяток, плеснула заварки и
забралась с ногами в любимое кресло.

- Итак?

Селезнев покашлял, отхлебнул чаю и поднял на меня глаза.

- Варвара Андреевна, у меня к вам просьба. Вы догадываетесь, кто я и почему
вас беспокою? - Я кивнула. - Так вот, мне хотелось бы сначала поговорить с
вами неофициально. Не могли бы вы дать мне слово, что этот разговор
останется между нами?

От неожиданности я пролила на себя горячий чай и с чувством выругалась. Как
прикажете это понимать? Неужели этот олух надеется заманить меня в такую
примитивную ловушку? На доверительный чиновничи