то бы в убийцы не подался.

- И правильно. А уж травить Мефодия у Генриха - просто низость.

- Да, тут я, конечно, маху дал. Но кто же знал, что его Машенька должна
была приехать туда с детьми на следующий день?

- Должен был знать, раз так тщательно готовился. Кстати, а если бы после
всех твоих усилий Лђнич не принял бы приглашения? Или не рассказал бы о нем
Мефодию?

- Такую возможность я предусмотрел. Раздобыл заранее телефон Великовичей и
в пятницу в пять часов попросил одного случайного прохожего им позвонить.
Если бы ответил женский или детский голос, прохожий позвал бы Кирилла. Но
Мефодий снял трубку сам, и его вежливо попросили передать Великовичу, что
Генрих сегодня в семь часов собирает однокурсников по такому-то адресу.
Мефодий ответил, что Лђнич уже в курсе. Я знал, что он не сможет удержаться
и приедет. Мефодий хорошо относился к Генриху и любил ходить в гости, а
такая возможность предоставлялась ему нечасто.

- Жалко, что он приехал. Мне не хочется по ночам видеть страшные сны. Он -
мертв, ты - за решеткой.

- А решетка - это обязательно? - осторожно спросил Серж. - Я прекрасно ко
всем вам отношусь, ласточка, но не уверен, что соглашусь ради вашего
спокойствия повторить свой рассказ официальным лицам.

- А ты не боишься, что они обойдутся своими силами? Все-таки отпечатки
пальцев у Лђнича и Леши ты оставил, и потом это вранье насчет времени
звонка Мефодия... Ты же его перенес чуть ли не на месяц.

- А откуда вы узнали, когда он звонил на самом деле? - насторожился Серж.

Я прикусила язык. Черт! Чуть Агнюшку не заложила!

- Марку с Лешей сказал кто-то из ребят на похоронах, а ему, надо полагать,
сам Мефодий. Почему ты не учел такую возможность? Ведь Мефодий мог
рассказать о вашем разговоре не только случайному человеку, но и Лђничу, у
которого жил. А Лђнич - следователю. Его-то наверняка вызовут на допрос.

- Да, это единственное тонкое место в моем плане. Но я неплохо изучил
характер Мефодия за время совместного проживания и готов был поклясться,
что он не станет распространяться о нашем конфликте. Если его кто-нибудь
обижал, он обычно взрывался, орал на обидчика, а потом несколько дней
отмалчивался, и из него клещами нельзя было вытянуть, на кого он дуется. В
общем, я рискнул. Мне нельзя было допустить, чтобы у кого-нибудь зародилось
хотя бы слабое подозрение о моей причастности к этой смерти. Ведь я
собирался украсть программу... А если я не знал, что Мефодий живет у
Великовичей, то связать меня с убийством невозможно. И я по-прежнему
намерен отрицать, что он говорил мне об этом. По счастью, наш телефонный
разговор проходил без свидетелей. А отпечатки пальцев... Что ж, я уже
назвал версию, которой буду придерживаться.

- Значит, ты не отступишься? Зачем же тогда было утруждать себя признанием?

- Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности, и я надеялся на твою
изобретательность, которая всегда становилась поистине дьявольской, если
требовалось вытащить из какой-нибудь ямы Лешу, Генриха, Прошку или Марка.

- Иными словами, ты надеешься, что я заткну друзьям рот и подам следователю
версию самоубийства таким образом, что у него не возникнет неприятных
вопросов ни к нам, ни к тебе?

- Ну, если тебе угодно выразить мою мысль имено так...

- Хорошо, я тебе помогу. Но у меня два условия. Первое: ты никогда никому
не проговоришься, что Мефодий был в пятницу тринадцатого у Генриха. И
второе: когда дело будет закрыто, ты уедешь куда-нибудь подальше, лучше
всего - в Америку. После всего случившегося мне будет неприятно тебя видеть
или даже слышать о тебе.

Серж посмотрел на меня долгим изучающим взглядом:

- А говорила, что не осуждаешь...

- Не осуждать - это одно, а стать соучастницей - совсем другое. Это уже
вопрос самоуважения. Не думаю, что мне будет легко себя простить, а
поскольку виновник моего падения - ты, тебе лучше не попадаться мне на
глаза.

- А ведь если бы Мефодия убил кто-нибудь из твоих друзей, тебе бы и в
голову не пришло потребовать их изгнания.

- Не пришло бы. Но ты описал невозможную ситуацию.

Серж не нашелся с ответом и долго-долго молчал.

- Мне будет очень не хватать наших ребят. И в частности - тебя.

- Ничего, переживешь. У тебя есть программа Мефодия, она принесет тебе
славу, деньги и новых друзей. Американцы любят славу и деньги.

Серж как-то странно рассмеялся:

- Ничего у меня нет. Мефодий меня перехитрил. Файлы на его дискете были
зашифрованы, а когда я попытался найти шифр, вся информация стерлась
подчистую.

Глава 19

Заключив с Архангельским договор, я ненадолго впала в прострацию. Нам
предстояло провернуть столько дел и в такие сжатые сроки, что голова у меня
пошла кругом. Подавив малодушное желание немедленно расторгнуть сделку и
отправиться домой, в постель, я кратко изложила Сержу свой план и,
отмахнувшись от его вопросов, побежала вниз - проинструктировать своих.

Они уже не сидели в "Запорожце", а бегали вокруг него рысцой. Все это время
только железная воля Марка удерживала троих остальных от попыток вломиться
в квартиру Архангельского и вырвать меня из лап убийцы. Но терпение Марка
тоже небеспредельно. В ту минуту, когда я показалась ему на глаза, он уже
собирался выкинуть белый флаг.

Увидев меня целой и невредимой, все четверо испытали колоссальное
облегчение, но только Генрих и Леша остановились на этой радостной ноте. У
Марка с Прошкой облегчение тут же сменилось раздражением.

- В чем дело? - свирепо поинтересовался Марк. - Вы что там, роман в стихах
писали?

- Ты бы еще сказал, читали "Отче наш"! - фыркнул Прошка. - У этой сладкой
парочки наверняка нашлись занятия поинтереснее. Что им четверо придурков,
которые в предынфарктном состоянии бегают под окнами?

Чтобы не ввязываться в склоку, я в буквальном смысле слова прикусила себе
язык. И досчитала до десяти. А на счет десять резко выдохнула, рявкнув при
этом:

- Молчать!

Как ни странно, мой вопль возымел действие. Все четверо уставились на меня
с рвением хороших служебных собак, ждущих следующей команды хозяина.

- У нас нет ни минуты. Архангельский упорствует в своем нежелании садиться
в тюрьму. Поэтому вопрос стоит следующим образом: хотите ли вы, чтобы
справедливость восторжествовала ценой истрепанных на допросах нервов,
Машенькиных треволнений и новой квартиры, исчезающей в туманной дали?
Предупреждаю сразу: никаких гарантий означенного торжества справедливости у
нас нет. Архангельский может выпутаться, а мы, напротив, влипнем
окончательно.

- Но разве у нас есть варианты? - уныло спросил Прошка.

- Есть. Мы можем подать следователю готовую версию о самоубийстве в
красивой подарочной упаковке. Но для этого ближайшие несколько часов
придется вертеться как белкам в колесе.

К чести моих друзей они согласились на сделку с совестью далеко не сразу.

- Получается, что благодаря нам твой любимчик останется безнаказанным? -
вознегодовал Марк.

- Ну, не совсем, - ответила я, миролюбиво пропустив мимо ушей "любимчика".
- Архангельский дал слово уехать в Америку.

- Хороша расплата!

- На мой взгляд, да. Изгнание во все времена считалось тяжелым бременем. А
для Сержа, посвятившего жизнь завоеванию дружеских симпатий, оно будет
особенно трудным. Только не говори мне, Марк, что предпочел бы отправить
его в тюрьму, на перевоспитание к садистам, насильникам и прочим уркам.
По-моему, расстрел и то гуманнее. Ни за что не поверю, будто ты настолько
кровожаден, как бы плохо ни относился к Сержу.

- А если Архангельский нарушит слово? - спросил Прошка, поняв, что Марк не
собирается отвечать. - Мы спасем его от ужасов зоны, а он наплюет на
обещание и останется здесь. Или поживет немного в Америке, а потом
вернется.

- Не наплюет, - уверенно ответила я. - У нас есть средство избавить его от
искушения. Стоит нам рассказать однокашникам правду, и ссылка покажется ему
раем. Нет, Серж не вернется, поверьте. Он предпочтет, чтобы на родине его
вспоминали с любовью.

В конце концов здравый смысл и былая симпатия к Архангельскому (не у Марка)
победили. Я объяснила, что нужно делать, отправила Марка и Генриха на
переговоры с остальными участниками вечеринки, Лешу и Прошку за покупками,
а сама поехала на Петровку.

Я позвонила Селезневу из автомата, расположенного недалеко от проходной, и
попросила его выйти на пятнадцать минут. Он пообещал спуститься, как только
освободится. Ждать пришлось довольно долго. Но и разговор занял больше
времени, чем я предполагала.

Идальго сам предложил прогуляться по Бульварному кольцу, я его за язык не
тянула. С ночи немного похолодало и газоны припорошило снегом, но дороги и
тротуары по-прежнему были мокрыми - через каждые несколько шагов
приходилось перепрыгивать лужи.

Поначалу я благоразумно воздержалась от упоминания сделки с Архангельским.
Просто рассказала Дону о его признании и спросила напрямик, велики ли шансы
правосудия одержать верх над преступником, если Серж откажется давать
против себя показания. Селезнев подумал, уточнил кое-что и ответил
однозначно: нет. Даже отпечатки пальцев, если они найдутся в квартирах Леши
и Великовича - лишь слабые косвенные улики. Чтобы они стали сильными, нужно
доказать, что программы Мефодия действительно существовали и имели
ценность, а это невозможно. Одним словом, дело Архангельского, скорее
всего, не дойдет даже до суда, а уж в суде-то хороший адвокат выиграет его
за пять минут. А плохой - за полчаса.

Тогда я изложила ему свой план. Над ним Селезнев думал гораздо дольше.

- Может получиться, - сказал он наконец. - Но у меня вызывает опасения
Петровский - следователь прокуратуры. Въедлив, как клещ. Если откопает хоть
одно противоречие в показаниях, не отцепится, пока всю кровь не высосет.

- Не откопает, - заверила я Дона. - Я все продумала. Ты сумеешь
"наткнуться" на поликлинику, где украли атропин, не возбуждая подозрений у
коллег?

- Без проблем. Я вправе сначала отработать версию самоубийства и послать
запросы в поликлиники того района, где в последнее время жил Подкопаев. Но
для этого мне нужно установить, где он жил.

- Установишь через два часа. Мы с Архангельским, заливаясь слезами, явимся
к тебе исповедаться в грехах и с готовностью ответим на все интересующие
тебя вопросы.

- А тебе обязательно влезать в это дело?

- Обязательно. Не забывай про шофера "скорой". Чтобы у нас сошлись концы с
концами, он должен меня опознать.

- Не нравится мне все это, - хмуро заметил Селезнев. - Но, наверное, ты
права. Лучшего выхода нам не найти.


Версия, которую я собиралась подсунуть следователю Петровскому, выглядела
так.

В пятницу вечером Генрих собрал нас по поводу получения новой квартиры. Все
обошлось без сюрпризов, на пирушку явились только приглашенные. Мы с
Архангельским, подогретые винными парами, внезапно воспылали друг к другу
нежной страстью и в полночный час отправились ко мне, дабы дать этой
страсти выход. Утром четырнадцатого изнуренный Архангельский поплелся к
себе домой, мечтая только о теплой пустой постели. Однако дома его поджидал
сюрприз: постель была холодна и непуста. На ней лежало коченеющее тело
Мефодия и клочок бумаги с корявой надписью: "Теперь не отмоешься".

Архангельский остолбенел, а обретя способность двигаться, пошел в гостиную
налить себе чего покрепче. Стол в гостиной был завален жалкими остатками
последнего пиршества Мефодия: обрывками колбасной кожуры, пустыми
пластиковыми корытцами из-под магазинных салатов, полиэтиленовыми
упаковками с недоеденными кусочками копченой рыбы и буженины. В центре
композиции стояла пустая бутылка из-под портвейна "Кавказ".

Архангельский поглазел на стол, осторожно прошел к бару и, хлебнув из горла
рому, начал соображать. Записка со зловещим пророчеством означала, что
Мефодий покончил с собой и вину за свою смерть возложил на него, Сержа,
хитростью выгнавшего Мефодия из своего дома и прекратившего выплату
денежного пособия. Эта мысль Архангельскому не понравилась. Не захотел он
смиренно принять свой крест и тащить его всю оставшуюся жизнь. Выпитый ром
- напиток карибских корсаров - ударил в голову и подсказал авантюрное
решение: записку уничтожить, а от тела избавиться. Но одной корсарской
удалью в таком деле не обойдешься. Тут нужен сообщник. И мысль
Архангельского естественным образом устремилась ко мне.

Авантюризм у меня в крови. Для принятия самых диких решений ром мне не
требуется. Я примчалась к кавалеру на верном "Запорожце" и сразу предложила
конкретный план действий. Мы поехали в больницу, где два года назад лежала
моя любимая тетка, и, пока я отвлекала внимание шофера "скорой", Серж
перенес тело Мефодия в беспризорную машину.

Но, едва действие рома и первое потрясение прошли, Архангельского начали
мучить сомнения, а потом и угрызения совести. В конце концов, не выдержав
их гнета, он решил пойти в милицию и во всем сознаться.

Эта версия объясняла все: показания шофера "скорой", содержимое желудка
покойного, кражу атропина из поликлиники, куда обращался лже-Мефодий,
мотивы Архангельского, не желавшего брать на себя вину за чужую смерть, и
мое соучастие. Кроме того, она давала Архангельскому железное алиби,
устраняла всякую связь Мефодия с квартирой Генриха и прекрасно укладывалась
в рамки той лжи, которую я выдала Машеньке в самом начале нашего
расследования. Короче говоря, она была безупречна. Оставалось лишь
позаботиться о том, чтобы она удовлетворила въедливого следователя
Петровского. Для этого в показаниях свидетелей по делу не должно было
возникнуть ни малейших расхождений. С показаниями участников вечеринки
особых сложностей не предвиделось. Они должны были говорить правду и только
правду - но не всю. Им следовало напрочь забыть обо всем, что имело
отношение к незваному гостю. Не приходил Мефодий к Генриху и не мог прийти.
Зная о его отношениях с остальными гостями, Генрих ни в жизнь Мефодия не
позвал бы.

Эту часть подготовки я взвалила на плечи Марка и Генриха. Они должны были
так отрепетировать с Лђничем, Глыбой и Мищенко сцену допроса, чтобы слова
роли отскакивали у тех от зубов. По счастью, Глыба, озабоченный сохранением
тайны своей личной жизни, вряд ли решится ставить нам палки в колеса. Он
заинтересован в ограничении следственных мероприятий не меньше нашего.
Некоторое опасение вызывал Игорек Мищенко, но я наказала Генриху с Марком
покрепче напирать на его чувство локтя и мужскую солидарность. Лђнич охотно
пойдет нам навстречу, если мы не будем впутывать его жену. Но, судя по
тому, что Мефодий в пятницу вечером сам подходил к телефону, ее дома не
было, а значит, она не могла знать, куда отправился их беспокойный жилец.
Стало быть, врать ей не придется.

Самая сложная часть задачи - обеспечить непротиворечивость наших с
Архангельским показаний, поскольку они относились к сфере чистого
художественного вымысла. Мы могли по разному ответить на вопросы: на каком
боку лежал Мефодий, была ли на нем обувь, как выглядел клочок бумаги с
запиской, какие предметы лежали на столе в гостиной, каким образом
Архангельский донес покойника до машины, как мы ехали к больнице, и т. д. и
т. п. Дабы избежать этой неприятности, я решила воссоздать воображаемую
картину в действительности.

После долгих уговоров, перемежаемых угрозами и воззваниями к высшим силам,
Прошка согласился изобразить Мефодия. Подозреваю, что главной причиной его
поразительной уступчивости была обильная пища, которую он должен был
поглотить в этой роли. Пока я ездила на Петровку, они с Лешей обошли с
десяток магазинов и купили продукты из составленного мной списка. Благодаря
Лешиной обязательности и хорошей памяти им удалось ничего не перепутать и
купить все. Теперь салаты с закусками в точности повторяли ассортимент блюд
на вечеринке Генриха.

Мы поднялись к Архангельскому в квартиру. Прежде чем начать представление,
я потребовала у хозяина образец почерка Мефодия. Серж долго рылся в
письменном столе, но таки нашел исписанный корявым почерком листок с
названиями журналов, которые Мефодий просил его принести несколько месяцев
назад.

Тут уместно вспомнить, что моя художественная карьера началась с подделки
документов. Я выдавала прогульщикам безупречные справки от нашего
факультетского врача, изготовляла в целях розыгрыша различные удостоверения
и официальные письма и даже рисовала проездные билеты, по которым
бдительные бабульки беспрепятственно пропускали народ в метро. Сейчас весь
свой талант я направила на создание фальшивой записки Мефодия. Конечно,
записку Серж потом уничтожит, но зато, описывая ее следователю, он не будет
затрудняться в подборе слов.

Когда все было готово, я вручила Прошке пакет с едой и бутылкой, записку и
ключи от квартиры Архангельского. По моему замыслу все время Прошкиного
моноспектакля мы, то есть я, Леша и Серж, должны были просидеть на кухне.
Когда Прошка закончит выступление, на сцену выйдет Архангельский,
постарается запомнить все, что увидит, сделает то, что ему положено по
сценарию, и позовет меня. Я, в свою очередь, огляжу место действия, исполню
свою роль, после чего мы с Архангельским сядем в "Запорожец" и поедем
сначала к больнице, а потом на Петровку.

- Когда откроешь бутылку, вылей портвейн в унитаз, - строго напутствовала я
Прошку. - С тебя еще станется выпить эту гадость!

- Что я - враг себе, что ли? - возмутился Прошка, забирая у меня пакет. И
тут же уточнил с беспокойством: - Надеюсь, вы не влили туда атропин?

С прогоном сценария мы справились быстро. Прошка, проникнувшись важностью
стоящей перед ним задачи, в рекордно короткий срок опустошил баночки с
салатами, после чего устроился у Сержа на кровати и притворился
бесчувственным телом. Архангельский сыграл свою роль блестяще. Он так
естественно чертыхнулся, удалившись к себе в спальню, что мы с Лешей едва
удержались от аплодисментов. Треньканье параллельного аппарата,
установленного на кухне, возвестило мой выход. Я подняла трубку, выслушала
маловразумительную речь Сержа и выбежала в прихожую. Мы обменялись
репликами, которые по нашему представлению приличествовали случаю, и Серж
проводил меня в гостиную. Я быстро изучила оставленный Прошкой натюрморт и
подошла к дверям спальни. "Покойник" лежал поверх светлого ворсистого
покрывала в грязных ботинках (маленькая Прошкина месть убийце). Он довольно
точно воспроизвел позу Мефодия, обнаруженного нами злосчастным субботним
утром в гостиной Генриха. Смятая записка валялась на полу, куда бросил ее
Серж.

- Порви на мелкие кусочки и спусти в унитаз, - распорядилась я.

Серж безмолвно исполнил указание и вернулся в спальню. Прошка немного
подпортил мрачную атмосферу последней сцены. Когда Архангельский брал его
на руки, он непристойно хихикнул (боязнь щекотки). Да и вес его не очень
соответствовал весу настоящей жертвы. Вряд ли Серж стал бы так отдуваться,
неся Мефодия от спальни до порога квартиры. Но в остальном я осталась
довольна.

- Все. Поставь Прошку на место, и бежим к машине. Время поджимает.

Серж послушно поставил Прошку на пол, мы позвали Лешу, сгребли со стола в
гостиной бутафорию и очистили помещение. Леша с Прошкой отправились ко мне
домой ждать результатов, а мы с Архангельским влезли в "Запорожец" и
поехали к больнице. По дороге я в подробностях изложила наши тамошние
приключения. На сей раз мы оставили машину за чугунной оградой и проникли
за ворота беспрепятственно. Я провела Сержа нашим маршрутом, объяснила, где
стояла "скорая" и где "Запорожец", показала, в каком направлении убегала от
шофера и как потом возвращалась. Мы вернулись к машине.

- Варька, я когда-нибудь говорил тебе, что горжусь знакомством с тобой? -
проникновенно спросил Архангельский. - Да что там знакомством! Я горжусь
просто тем фактом, что дышу с тобой одним воздухом и имею возможность
ходить по тем же улицам!

- Угомонись, Серж. Оставь свой пыл для Петровки.


В четверг, двадцать восьмого ноября прокуратура прекратила дело Подкопаева
с заключением: "самоубийство". Мы сумели-таки перехитрить дотошлив