позвонили во время их беседы,
опер догадался бы, что Варька знает, где нас искать. Непонятно, почему она
не позвонила потом. - Он перевел взгляд на меня. - Ведь не три же часа вы
беседовали?

- Ну, может, не три, но долго. А как только я включила телефон, он
затрезвонил без передыху. Сначала Машенька, потом Серж. Да, Генрих, должна
сказать, я в тебе разочаровалась. Я всегда считала, что ты непревзойденный
враль, что барон Мюнхгаузен недостоин чистить тебе сапоги, и вот - на тебе!
Даже Машенька назвала твою ложь смехотворной. Или ты не знаешь, что научные
институты вот уже лет десять не посылают сотрудников в командировки?

- Знаю. - Генрих смущенно улыбнулся. - Это была не самая удачная выдумка.
Но меня так ошеломило известие об отравлении, что ничего лучшего на ум не
пришло. Я понимал только одно: домой возвращаться нельзя. Машенька и так
все выходные поглядывала на меня подозрительно. А теперь уж точно вытянула
бы из меня правду.

- Твоя телеграмма только усугубила ее подозрения. Машенька, когда звонила
сюда, была на грани истерики. Мне пришлось сказать, что ты должен помочь
мне выпутаться из одной неприятной истории, суть которой я открыть не могу,
поскольку связана словом. Ты уж, пожалуйста, придерживайся в дальнейшем
этой версии. Не подведи меня.

- По-вашему, сейчас самое время обсуждать ваше вранье? - едко
поинтересовался Марк, наблюдая за Прошкой, который хлопотал у холодильника.
- Или искать, чем набить себе брюхо? У нас, может быть, считанные часы на
то, чтобы разобраться с убийством! Так попытайтесь хоть раз в жизни
сосредоточиться на главном. О чем тебя спрашивал оперативник, Варвара?

"Ну вот и началось, - мрачно подумала я. - Черт, что же теперь делать?"
Человек, наделенный воображением и маломальским умением притворяться,
способен обмануть многих: начальника, коллег, соседей, родственников,
супруга, приятелей и, возможно, даже друзей. Но только не в том случае,
когда он на протяжении многих лет делил с этими друзьями хлеб, жилье,
тяготы походов, радости и невзгоды студенческой жизни, суету совкового быта
и многое другое. Коллеги редко имеют возможность наблюдать вас в кругу
семьи или приятелей, имеющих с вами общее увлечение. Родственники,
напротив, зачастую ничего не знают о ваших деловых качествах и умении
строить отношения с сотрудниками и партнерами. Таким образом, какая-то
часть нашей личности всегда остается для близких белым пятном. Но если
близкий одновременно и друг, и коллега, и сосед по комнате, и партнер по
играм, походам и досугу вообще, если он имел возможность наблюдать за вами
в самых разнообразных условиях в обществе самых разных людей, можете не
сомневаться - вы для него прозрачнее горного хрусталя. Любая попытка
обмануть такого близкого заранее обречена на неудачу.

- Да! Я же еще не рассказала о разговоре с Архангельским! - "спохватилась"
я, проигнорировав вопрос Марка (и немедленно заслужила подозрительный
взгляд). - Глыба отказался утаить визит Мефодия к Генриху. Он собирается
выложить Селезневу все как на духу.

- Что?!

- Приехали.

- Вот сволочь!

Эта новость подарила мне небольшую передышку. Прошка, Генрих и Марк минут
десять изливали негодование и обсуждали возможности прищучить или
усовестить ренегата.

- Нет, нам его не сбить, - подвел неутешительный итог Прошка. - Глыба
всегда прет напролом, и плевать на остальных, а от попыток прижать его он
только звереет. Все. Наше время истекло. Странно, что за тобой еще не
пришли, Варвара. Ведь ты сказала этому оперу, что Мефодия у Генриха не было
и мы не видели его с доисторических времен?

Я не ответила. Вся троица устремила на меня недоуменные взгляды.

- В чем дело, Варвара? - осведомился Марк с инквизиторским прищуром. - Что
означает твое молчание?

- Мое молчание означает, что говорить на эту тему я не намерена.

- Спятила?! - взвился Прошка. - Нашла время фокусничать! Немедленно
рассказывай, что у тебя произошло с оперативником, или я сейчас из тебя
душу вытрясу. - Он бухнул на стол чайник с кипятком и навис надо мной
этаким пухлым ястребом.

Я неторопливо налила себе чаю, обвела компанию задумчивым взглядом,
откашлялась и сказала:

- Должна сообщить вам несколько фактов. Первый: Мефодий отравился атропином
- лекарством, которое окулисты капают пациентам в глаза, чтобы исследовать
глазное дно. Второй: смертельная доза атропина очень велика, что-то около
стакана. Третий: Мефодий определенно выпил яд у Генриха, в промежутке между
десятью вечера и двумя ночи. Четвертый: достать атропин сравнительно
несложно, поскольку в клиниках за его расходом строго не следят. И пятый:
до пятницы милиция никого из нас тревожить не будет, так что на раскрытие
убийства у нас есть двое с половиной суток. В крайнем случае - трое. Это
все, что я имею вам сообщить. Можете не утруждать себя дополнительными
вопросами.

Последующие полчаса в моей кухне едва не случилось светопреставление. Меня
увещевали, высмеивали, заклинали, мне угрожали, надо мной издевались. А я
молча пила чай. Ослиные уши соседки Софочки за эти полчаса наверняка
выросли раза в полтора. Хорошо еще, что моя кухня не граничит с ее
квартирой.

В конце концов, измотанные собственной атакой, друзья примолкли. Наливая
себе очередную порцию чая, я поймала задумчивый взгляд Марка. "Ох, не к
добру это", - подумала я, почувствовав, как екнуло сердце. Прошка, переведя
дух, снова ринулся было на приступ, но Марк остановил его движением руки.

- Стоп. Она ничего не скажет. Дай подумать.

- Говорить о присутствующих в третьем лице невежливо, - притворно обиделась
я, лихорадочно соображая, как бы помешать Маркову мысленному процессу.

- А ты вообще лишена права голоса, - немедленно отреагировал Прошка. - По
крайней мере, пока не надумаешь пересказать свою беседу с ментом.

Я встала и вышла из кухни. Правда, демонстративно хлопать дверью не стала -
хотела, чтобы она осталась открытой. Устроившись в уютной темноте спаленки,
я навострила уши не хуже Софочки.

- Полагаю, мы и сами в общих чертах восстановим их разговор, если поймем,
почему Варвара молчит, - заявил Марк. - Вспоминайте, когда еще она так
поступала.

- Когда вожжа под хвост попадала, - буркнул Прошка.

- Когда обижалась на нас или дразнила, - сказал Генрих.

- Я говорю о серьезных случаях. Варвара, конечно, сумасбродка, но в
критических обстоятельствах дурака валять не станет. Еще варианты?

После минутного молчания снова заговорил Генрих:

- Варька замыкается в себе, когда у нее личные неприятности и она не хочет
нас расстраивать.

- Сейчас у нее не личные неприятности.

- Когда сморозит какую-нибудь глупость! - выпалил Прошка. - Точно! Она,
должно быть, проговорилась о чем-то этому оперу и теперь боится признаться.

- Нет, - отверг его версию Марк. - Она знает, в каком скверном положении мы
оказались. Мефодий убит, а мы не вызвали ни врачей, ни милицию, избавились
от тела и склонили собутыльников к даче ложных показаний. В лучшем случае
нам грозит обвинение в соучастии. Если бы Варвара в разговоре с
милиционером ляпнула что-нибудь не то, она бы призналась, чтобы мы имели
возможность исправить положение. Давайте шевелите мозгами.

- Почему мы? - возмутился Прошка. - Мы уже выдали несколько вариантов, и ты
все забраковал. Думай теперь сам.

- У меня только одно предположение. Они заключили сделку, и Варвара дала
этому Селезневу обещание не разглашать ее. Селезнев, со своей стороны,
сообщил факты, которые она перечислила, и пообещал оставить нас в покое до
пятницы. Но если так, то возникает вопрос: какова плата? Чем Варвара
заслужила это беспримерное милиционерское доверие?

- Ты намекаешь, что она ему все рассказала? - ужаснулся Прошка.

- Не может быть, - пробормотал Генрих.

- Я тоже так думаю. Она не могла пойти на такое. Где гарантия, что капитан
сдержит слово насчет пятницы? В противном случае сделка не принесет нам
ничего хорошего. Варька не дура. Она не стала бы так рисковать.

- А вдруг Селезнев предоставил ей какие-то гарантии? - спросил Генрих.

- Какие, например? - ернически полюбопытствовал Марк. - Денежный залог?
Подтвержденное железными уликами признание, что он убил свою бабушку? Не
может тут быть никаких гарантий. Итак, что дала ему Варвара в обмен на
информацию и обещанную отсрочку?

- Деньги? - предположил Прошка.

- Умница! - похвалил его Марк. - Целых двести рублей, что остались у нее
после покупки люстры. Ясное дело, за такую сумму ни один капитан милиции не
откажется снять погоны и сесть за решетку!

Прошке его тон не понравился.

- А что еще Варька могла ему предложить, если не деньги и не информацию?
Свое роскошное тело?

Я, конечно, поняла, что его сарказм направлен на Марка. Но мое роскошное
тело представляет собой сорок восемь килограммов костей, обтянутых кожей,
посему я просто не могла спустить Прошке этот выпад.

- А почему бы и нет? - заорала я, ворвавшись на кухню. - Раз уж находятся
охотницы до бурдюка с салом вроде тебя, то почему мой стройный девичий стан
не может показаться кому-то соблазнительным?

- Может, конечно. - Прошка пожал плечами. - Ведь есть же любители трупов,
значит, самым последовательным из них, наверное, нравятся и скелеты. Только
мне казалось, этих ценителей держат не на Петровке.

В тот день мы больше не занимались расследованием убийства. Остаток вечера
прошел за теплой, дружеской беседой.

Глава 9

На следующее утро Прошка попытался было продолжить вчерашнее развлечение,
но его не поддержали. Не знаю, как остальные, а я почти физически ощущала
убегающее время - словно смотрела на песочные часы. Марк, видимо, тоже.
Когда хмурые и невыспавшиеся (чтобы попасть на последнюю до перерыва
электричку, пришлось встать в восемь, а легли мы, по обыкновению, далеко за
полночь) все собрались на кухне, он быстро пресек посторонние разговоры и
направил беседу в надлежащее русло:

- Я понимаю: глупо надеяться, что вы способны хоть на минуту отвлечься от
своей мышиной возни, но, может быть, кто-то все же дал себе труд подумать о
деле? И если чудо свершилось, то не соблаговолите ли вы поделиться своими
гениальными идеями?

Мы с Генрихом на выпад не отреагировали. Я продолжала вяло размазывать
масло по ломтям нарезанного для тостов хлеба, Генрих расставлял посуду.
Зато Прошка, взбивавший смесь для омлета, прервал свое занятие и радостно
кинулся в драку:

- А что, собственных гениальных идей тебе родить не удалось? То-то же!
Теперь мне понятна природа твоих вечных к нам придирок. Обычная зависть
посредственности к личностям незаурядным.

- До сих пор твоя незаурядность проявлялась только в неумеренном обжорстве
и склочности, - невозмутимо парировал Марк. - Сомневаюсь, что со вчерашнего
дня положение вещей изменилось, но чего не бывает! Ты уже готов потрясти
нас своей мудростью? Тогда приступай, только говори по делу.

- Я пришел к выводу, что меня и Генриха из числа подозреваемых можно
исключить, - изрек Прошка. - Меня - понятно почему, а Генриха потому, что
он рисковал лишиться новой квартиры. Зачем ему подкладывать самому себе
свинью?

- Если это все, что ухитрился выдать твой жалкий умишко, то ты еще глупее,
чем я думал, - вынес свой приговор Марк и движением ладони пресек Прошкин
протест. - Занимайся уж лучше омлетом, мыслитель. А ты, Генрих, что
скажешь?

Генрих поскреб в затылке.

- Я не думаю, что это убийство. Вспомни, как всех ошеломил приход Мефодия.
Мы, наверное, полчаса не могли опомниться.

Мысленно вернувшись в прошлую пятницу, я вынуждена была признать правоту
Генриха. Те полчаса застолья были похожи на пиршество Лотовых жен после
известного эпизода с подглядыванием. Оцепенение охватило всех, даже Лђнича,
который почуял неладное и догадался, какую он допустил чудовищную ошибку.
Правда, оцепенение Лђнича ничего не доказывает. Ведь он-то знал, что
приведет Мефодия, а значит, мог планировать убийство...

- По-твоему, это несчастный случай? - осведомился Марк, не скрывая
сарказма. - Мефодий по ошибке прихватил с собой бутылку, в которой с
неведомой целью хранил атропин? Или виноделы шутки ради разбавили портвейн
отравой?

- А что? - встрял Прошка. - Кто знает этих винобракоделов? Вдруг у них
такое специфическое чувство юмора?

- Уймись! - рявкнул Марк. - Ты уже показал себя во всей красе.

- Я понимаю, что несчастный случай маловероятен, - признал Генрих. - Но
Мефодий мог сам...

- Ерунда! В первую очередь Мефодий отличался от нормальных людей тем, что
патологически не умел притворяться. Отсюда и его хамство, и пресловутая
склонность лезть на рожон, и тупая прямолинейность, и простодушие.
Припомните хоть один случай, когда Мефодий сказал бы не то, что думает! -
Не сумев выполнить это распоряжение, мы дружно покачали головами. - И ты,
Генрих, полагаешь, будто он мог прийти к тебе, чтобы покончить с собой, и
при этом предрекать нам смерть от зависти к его грядущему величию? Мефодий,
который прост, как инфузория?

- Был прост, - мрачно поправил его Генрих. - Да, такое трудно себе
представить, но ведь самоубийство - акт исключительный. Человек, готовый
наложить на себя руки, и должен вести себя необычно.

- По-моему, Мефодий вел себя в высшей степени обычно, - снова встрял
Прошка. - Я, во всяком случае, отклонений от нормы не заметил. Он еще с
первого курса, приходя на пирушку, быстро заглатывал бутылку "Кавказа",
громогласно прославлял свой гений и падал под стол. Стереотип. Разве что в
последний раз он обильнее поливал кое-кого из собутыльников презрением.

- А ты что молчишь, Варвара? - Марк повернулся ко мне. - Или ты по-прежнему
изображаешь сфинкса?

- Я тоже не верю в версию самоубийства, если ты об этом. Во всяком случае,
обсуждать ее сейчас бесполезно. Подтвердить или опровергнуть наши домыслы
может один Лђнич. Только он общался с Мефодием последние недели и знает,
какое у покойного было настроение. - Я на минутку прервала свою речь, чтобы
подставить Прошке тарелку и передать ему доску с хлебом для тостов. Прошка
наделил всех омлетом, снова поставил сковороду на огонь, разложил на ней
кусочки хлеба с сыром и протиснулся за стол. Я подождала, пока он усядется,
и продолжала: - Но даже если Лђнич подтвердит, что Мефодий пребывал в
угнетенном состоянии духа и поговаривал о бессмысленности бытия, это все
равно не будет доказательством самоубийства. Ни для милиции, ни для нас. На
слова Лђнича полностью полагаться нельзя. Для него, в отличие от остальных,
визит Мефодия к Генриху не был неожиданностью.

- Что ты, Варька! - испугался Генрих. - Разве можно подозревать Лђнича в...

- А почему нет? - перебил его Марк. - Великович - самый замкнутый человек
из всей этой компании. Что мы, в сущности, о нем знаем, кроме того, что он
прекрасно воспитан, замечательно играет в шахматы и любит семью? Кстати,
как раз любовь к семье и могла толкнуть его на убийство.

- Совсем не исключено, - подхватил Прошка. - Помнишь, Генрих, как он просил
тебя оставить у себя Мефодия - хотя бы на ночь? "Я, - говорит, - не помню,
когда с женой в последний раз нормально разговаривал". Вот тебе и мотив.
Если Великович на свою супругу дышать боится, ссора с ней для него -
катастрофа. А какая женщина потерпит в своем доме Мефодия?

- Между прочим, в свете дальнейших событий просьба оставить Мефодия
выглядит очень подозрительно, - добавил Марк. - Как и то, что Великович
напился, - наверное, впервые в жизни.

Мне не понравилось проворство, с которым они плели удавку на кроткого
Лђнича.

- Эй, вы! Не очень-то расходитесь, - охладила я их прокурорский пыл. -
Человек, любящий семью, едва ли захочет, чтобы его дети на вопрос: "Где ваш
папа?" - отвечали: "В тюрьме".

- Да! - оживился Генрих. - И потом, не думаете же вы, что Лђничу было проще
убить Мефодия, чем выставить из дома?

- Кто знает? - глубокомысленно изрек Прошка. - Правила хорошего тона
относительно убийства ничего не говорят, а выгонять гостя запрещают.
Великович - человек вежливый.

- Пусть даже это и так, остается еще одно возражение, - сказала я. - Лђнич
умен - надеюсь, с этим никто не спорит? Он хороший шахматист и умеет
просчитывать варианты. Предположим, он решил убить Мефодия и для этого
зазвал его на вечеринку к Генриху. Разве не разумно было с его стороны
предупредить о приходе Мефодия хотя бы за пару часов? Он ведь должен был
понимать, что наше неведение делает его подозреваемым номер один?

- Вот она, женская непоследовательность! - воскликнул Прошка. - Сначала ты
наговариваешь на человека, а через минуту с пеной у рта его защищаешь.
Поздно, мадам Плевако! Против фактов не попрешь: никто, кроме Великовича,
не мог предвидеть присутствия жертвы на пьянке, а значит, и замышлять
убийство. Ну разве что убийца таскал с собой яд постоянно в надежде...

- Варька, когда наша электричка? - перебил его Марк, посмотрев на часы.

- В десять двенадцать. До Белорусского ехать минут сорок.

- Да? Поздравляю! Мы должны были выйти три минуты назад.


После бодрящей пробежки, совмещенной с не менее бодрящей перебранкой, мы
вскочили в закрывающиеся двери последнего вагона электрички. Многочисленные
попутчики лишили нас возможности продолжить прерванное обсуждение, зато
дали возможность переварить уже сказанное.

"Допустим, это не самоубийство, - размышляла я. - Допустим, Великович не
виновен. Кто еще мог угадать, что Мефодий заявится к Генриху? Да, пожалуй,
любой, кроме нас пятерых. Мы определенно знали: Генрих никогда не пригласит
Мефодия из-за Марка, у которого при одном упоминании этого имени портилось
настроение. Остальные же, зная о гостеприимстве Генриха, вполне могли
предположить, что Мефодий будет в числе приглашенных. За исключением Сержа.
Мы все, не считая Марка, поддерживали с ним приятельские отношения и не раз
выслушивали его жалобы на Мефодия, пока их сотрудничество не приказало
долго жить. А в утешение пересказывали ему свои злоключения с тем же
героем. Вряд ли после этих рассказов Серж надеялся встретить у Генриха
всеобщего мучителя.

А Глыба и Гусь? С ними мы почти не общались. С одной стороны, эти двое были
не в курсе наших проблем с Мефодием, но с другой - вообще не знали, что
Генрих поддерживает с ним отношения. В годы нашей учебы их ничто не
связывало. Только благодаря Прошке, который на пятом курсе поленился
самостоятельно написать дипломную программу и попал к Мефодию в должники,
Марк, а за ним и Генрих, и Леша были вынуждены взять на себя заботу о
бездомном гении. Если Глыба и Мищенко об этом не знали, они никак не могли
ожидать, что Генрих позовет Мефодия, а если знали - тем более".

Я поняла, что зашла в тупик, и решила попробовать иной путь. А если убийца
знал, у кого живет Мефодий? Естественно было предположить, что Генрих
пригласит на новоселье Великовича - он работает в том же институте. Так же
естественно допустить, что Лђнич расскажет о приглашении живущему у него
Мефодию, а тот захочет увидеться с бывшими соучениками и напросится в
гости. Допущений, конечно, многовато, но все они логичны. Итак, нужно
выяснить, кто знал о том, что Мефодий поселился у Великовича.

Поставив перед собой эту задачу, я переключилась на предстоящую встречу.
Интересно, удалось ли Сержу заманить Безуглова? Конечно, не явись Глыба на
совещание, мы можем лишиться нужных ключей к разгадке, зато мне будет
легче. Кто бы знал, в каком напряжении меня держат его злобные подначки и
косые взгляды! Слава богу, видимся мы нечасто, только когда я приезжаю к
Сержу на работу, но и эти мимолетные встречи заводят меня надолго. Нет,
если Глыба отказался почтить нас своим присутствием, я не расстроюсь. Хуже
будет, если он взамен отправится на Петровку. Тогда вся надежда на
Селезнева.

Течение моих мыслей снова изменилось. Правильно ли я сделала, что
доверилась практически незнакомому человеку? Причем доверилась, не
заручившись согласием друзей, хотя они замешаны в этой истории не меньше
моего. Теперь, если Селезнев нарушит слово, мне действительно останется
только уйти в короткий полет с университетской