видании.
Казалось бы, что может быть приятнее незапланированной встречи с
располагающей к себе девушкой? Так где же она, бурная радость? Или
прикажете толковать это молчание как первейший ее симптом?"

- С удовольствием, - мужественно выдавил из себя Селезнев, как видно,
подслушавший мои мысли. - Мне подъехать к тебе?

- Нет. У меня тут ночлежка.

- Тогда давай я заеду за тобой и отвезу к себе.

- Тоже не пойдет. Мне нужно подумать, а чай-кофе, лампа под абажуром,
фарфоровые слоники и прочие атрибуты мещанского уюта меня расслабляют.
Лучше встретимся где-нибудь и погуляем.

- Варька, на улице снег с дождем и собачий холод! Если тебе непременно
нужна прогулка, давай покатаемся по городу, - взмолился Селезнев.

- Мне нужна именно пешая прогулка. Ходьба - прекрасное стимулирующее
средство для мозгов.

Я чуть ли не физически ощутила, как у Селезнева на языке вертится старая
добрая поговорка насчет покоя, ног и дурной головы. Но он себя сдержал.
Нет, неспроста я с первой же встречи прониклась к нему таким уважением! У
всех моих друзей, вместе взятых, нет и десятой доли его самообладания.

- Хорошо, - сказал он обреченно. - Где встречаемся?

- А где ты живешь?

- Недалеко от Красносельской.

- Тогда перед главным входом в Сокольники. Я имею в виду парк.

- А тебе не далеко будет добираться?

- Нет. Семь минут по проспекту Мира до Рижской и еще примерно столько же по
эстакаде.

- Значит, через двадцать минут у главного входа? - уточнил Селезнев.

- Лучше через двадцать пять. Я еще в постели.

Упоминание постели исторгло из груди идальго судорожный вздох, но
попрощался он любезно, как истинный аристократ.

Не могу похвастаться, что ускользнула из дома бесшумно, - в ванной на меня
упал карниз с занавеской, а на лестничной клетке истошно завизжала
беспризорная кошка, которой я, выходя из квартиры, отдавила хвост (я не
просила ее устраиваться на ночлег у меня под дверью). Но, по счастью, никто
не проснулся. Ровно через двадцать семь минут мой "Запорожец" остановился
точнехонько напротив ворот парка. Машины Селезнева там не было. Но не
успела я обидеться, как он помигал мне фарами из-за поворота, - наверное,
хотел этим сказать, что стоянка в облюбованном мной месте запрещена. Вот
она, милицейская душа! Кто еще стал бы обращать внимание на такие мелочи в
полчетвертого утра?

Когда я подогнала машину к серому "жигуленку", Селезнев уже стоял на
тротуаре - голова втянута в воротник куртки, руки в карманах - вылитая
черепаха в дурном расположении духа. Я открыла дверцу и подставила лицо
ветру и субстанции, которую несло на нас сверху. Не скажу, что ощущение
было приятным, но признавать это вслух я не собиралась.

- Привет, идальго! Славная погодка для прогулки, ты не находишь?

Он промычал в ответ нечто невразумительное, но, как воспитанный человек,
помог даме выбраться из машины.

- Здравствуй, Варька. Кажется, я начинаю ощущать себя одним из героев
Пашиных рассказов о твоих похождениях.

- Да? И как ощущение?

- Честно скажу: слушать эти истории, сидя в мягком кресле с кружкой пива и
воблой в руках, намного забавнее.

Я взяла его под руку и потянула в сторону парка.

- Ничего, в любом положении есть свои приятные стороны.

Селезнев очень удивился:

- В самом деле?

Не желая быть голословной, я привела ему несколько примеров из жизни
близких. На это ушло минут пятнадцать драгоценного времени, но настроение у
Дона заметно поднялось. Хотя под ногами у нас по-прежнему чавкало и
хлюпало, а ветер пригоршнями кидал нам в лица содержимое хлябей небесных,
он смеялся так, словно сидел у костра на пикнике в солнечный майский день.

- Знаешь, Варька, собираясь сюда, я ожидал увидеть удрученную деву, нервно
ломающую руки и причитающую: "Что же нам делать?" Конечно, пришлось
поднапрячь воображение, чтобы представить тебя в таком состоянии, но мне
спросонья показалось, что твой звонок - вопль о помощи, дела ваши совсем
плохи и ты близка к отчаянию.

- И совершенно правильно показалось!

Он бросил на меня подозрительный взгляд.

- По моим представлениям, девы в беде ведут себя иначе. Во всяком случае, я
никогда не слышал, чтобы они заставляли своих спасителей хихикать.

- Я прошла хорошую выучку. Если всякий раз, когда нам случается попасть в
беду, я исходила бы слезами, то давно уже померла бы от обезвоживания
организма. А смеяться полезно для здоровья. Но если тебя смущает мое
поведение, могу немного поплакать.

- Не надо! - испугался Селезнев. - Лучше расскажи, чем я могу тебе помочь.

- Прежде всего, ты можешь меня выслушать. Понимаешь, вся беда в том, что
нам никак не удается сузить круг подозреваемых. Четыре равновероятные
возможности - это слишком много. У каждого из нас, кроме разве что Генриха,
есть свой фаворит, и всякий раз, когда мы пытаемся выкинуть кого-нибудь из
списка, начинается базар. Может быть, тебе свежим взглядом проще заметить
то, что от нас ускользает, и мы наконец-то избавимся от балласта. Ну а еще
я рассчитываю на твой профессиональный опыт. Сам понимаешь, раскрыть
преступление за пару часов - для любителей задача непростая.

- Для профессионалов тоже, - утешил меня Селезнев. - Но давай попробуем.

Я пересказала ему события последних полутора суток и наши версии, число
которых никак не хотело сокращаться. Идальго выслушал меня с большим
интересом, почти не перебивая, только изредка что-нибудь уточнял.

- М-да, - произнес он после недолгого молчания. - Даже не знаю, что и
сказать. Видишь ли, профессионалы обыкновенно не распутывают преступления,
сидя в кресле или гуляя по парку. Это участь гениальных любителей вроде
Эркюля Пуаро или Ниро Вульфа. А мне ближе методы инспектора Крамера или
Джеффа.

- Хорошо, тогда расскажи, как бы ты взялся распутывать это преступление.

- Ты имеешь в виду, не познакомься я с тобой? Если помнишь, я еще до нашей
встречи догадался, что Подкопаев был на пирушке, устроенной по случаю
намечающегося новоселья Генрихом Луцем. Я побеседовал бы со всеми
участниками, имена которых мне сообщил Архангельский, ругательски ругая за
уборку, отправил бы криминалистов обследовать место преступления, выяснил
бы, не пропадал ли в последнее время в московских поликлиниках атропин, а
потом на пару со следователем без конца вытягивал из вас показания,
сопоставлял их, искал мотивы, логические неувязки, противоречия. Проверил
бы, нет ли у кого-нибудь из вас доступа к пресловутому атропину...

- И выяснил бы, что есть. У Лђнича. И что дальше? Посадил бы его в
каталажку?

- Зачем же сразу в каталажку? На заметку я его, конечно, взял бы, но рядом
поставил бы большой знак вопроса. Ты, кажется, говорила, что он человек
неглупый?

- Не то слово!

- Вот и меня Бог умом не обидел, - скромно признался Селезнев. - Я поставлю
себя на место убийцы и сделаю вывод, что неглупый человек не станет
применять яд, который сделает его подозреваемым номер один. Это все равно
что, будучи шпажистом, потихоньку заколоть жертву шпагой или, скажем,
удавить змеиной кожей, будучи работником террариума.

- А если это сверххитрость?

Селезнев покачал головой:

- Сверххитрость недалекого преступника. Человека, привлекшего к себе
внимание, мои коллеги со всех сторон просвечивают, словно рентгеном:
опрашивают родственников, соседей, сослуживцев, восстанавливают буквально
каждый шаг подозреваемого на протяжении определенного промежутка времени.
Если при этом не удается обнаружить мотив и отследить приготовления,
значит, их нельзя выявить вовсе. Зачем же тогда хитрить? Нет, Великовича
можешь смело выкинуть из своего списка. Пожалуй, ему единственному из
четверых не имело смысла убивать Подкопаева у Генриха.

- Почему?

- Потому что у него имелись куда более удобные возможности. Если ему
приспичило избавиться от своего постояльца, разумнее всего было бы
подстроить несчастный случай. Скажем, стукнуть Подкопаева по голове, сунуть
ему в руки конец оголенного провода под напряжением, а потом бросить рядом
чайник или кофемолку с поврежденной изоляцией, вызвать "скорую" и громко
сокрушаться о невнимательности покойного, которого сто раз предупреждали
насчет неисправного электроприбора.

- Но он все равно навлек бы на себя подозрения.

- Да, но тогда ничего нельзя было бы доказать, даже знай мы точно мотив.
Скорее всего, и дела бы заводить не стали. У меня был один казус - до сих
пор зубами скрежещу. Представь: старый московский дом, обитатели знают друг
друга тысячу лет. И в этом доме, в трехкомнатной квартире, семья: муж,
жена, двое взрослых сыновей, один из которых женат, и старуха свекровь.
Старуха очень плоха, и с головой у нее неважно - не то чтобы в маразме, но
почти. Понятное дело, в квартире теснота и непременные склоки. Старухина
невестка, стерва первостатейная, извела всех соседей в доме жалобами на
свекровь. "Когда же она подохнет, Господи!" - самое невинное из ее
высказываний. И вот в один прекрасный день глава семьи уезжает в
командировку. Жена под надуманным предлогом выставляет детей на дачу,
производит в квартире генеральную уборку и ведет свекровь в ванную -
помыться. Старуха тонет. Стерва вызывает "скорую" и громко рыдает, кляня
себя за то, что на минуточку выбежала из ванной к телефону. Соседи, которые
прекрасно знают, что за последние три года дамочка старухе и белья-то ни
разу не сменила, не говоря уж о том, чтобы ее искупать, обращаются к нам.
Представляешь, весь дом от мала до велика знает, что произошло убийство, а
мы ничего не можем сделать!

- И что же стерва, так и ушла от карающей длани закона?

- Так и ушла.

- М-да! А ведь если бы Лђнич инсценировал несчастный случай, никому и в
голову бы не пришло заподозрить неладное. С Мефодием вечно что-нибудь такое
приключалось. На моей памяти он только на банановой кожуре поскальзывался
раза три, и каждый раз с сотрясением мозга. В руках у него все возгоралось
и взрывалось. На четвертом курсе во время физического практикума
руководитель, завидев Мефодия, нехорошо бледнел и тянулся за валидолом. А
после того, как взорвалась электронно-лучевая трубка осциллографа и осколки
разбили нашему гению очки, ему быстренько выставили зачет и велели обходить
физфак по широкой дуге. Руководитель практикума - мягкий, безобиднейший
интеллигент - пообещал лично пообрывать Мефодию все конечности, если
когда-нибудь встретит его в опасной близости от своих приборов. Да,
пожалуй, ты прав. У Лђнича была на редкость хорошая возможность покончить с
Мефодием чисто и ко всеобщему удовольствию. Отлично, идальго! Я знала, что
ты не подведешь. Какие-то полчаса, и список подозреваемых сокращен на
четверть. Если так дело пойдет и дальше, ты даже успеешь позавтракать перед
службой.

Селезнев протяжно вздохнул:

- Боюсь, завтракать мне не придется. Наверное, ты выбрала не самое удачное
время суток для испытания моего детективного гения. Я не могу выдать ни
одного дельного соображения, которое позволило бы оправдать кого-нибудь из
оставшейся троицы. Мотив есть у всех троих... Правда, у Архангельского
довольно слабый. Ну, выплатил он Подкопаеву в общей сложности три тысячи
долларов, ну, получил вместо обещанных программ или хотя бы благодарности
плевок в душу, и что с того? Бизнесмены часто вкладывают деньги с риском.
Если бы всех неудачливых исполнителей устраняли, научную интеллигенцию
давно бы уничтожили как класс.

- Значит, тебе не приглянулась версия о некой тайне Архангельского,
случайно ставшей достоянием Мефодия?

- Не то чтобы не приглянулась... Просто, помимо вторжения в квартиры, ее
ничто не подтверждает. А вообще... Вам, конечно, виднее. Вы, в отличие от
меня, неплохо знаете жертву и подозреваемых.

- До сих пор знакомство с подозреваемыми мне только мешало, - возразила я,
впадая в уныние.

Порывы недружелюбно настроенного ветра и ледяная размазня, падающая с небес
вместо манны, могли бы нагнать тоску и на Остапа Бендера, только что
получившего от Корейки вожделенный миллион. Мои же мысли и вовсе были не из
тех, что согревают душу. Но нытиков никто не любит, в том числе и удача, а
посему я запахнула поплотнее куртку, подышала немного за воротник и
постаралась забыть о погоде.

- Когда я пытаюсь мысленно примерить на них это убийство, каждый раз
находится психологическое несоответствие. Лђнича мы оправдали - это хорошо,
а то его я знаю похуже остальных и могла бы ошибиться в оценке. Лђнич, в
отличие от троих остальных, всегда предпочитал держаться в тени, душу
никому не открывал и вел себя со сдержанным достоинством английского
джентльмена. Никогда не вступал в перепалки, не пытался съездить обидчику
по морде, не плел интриг, хотя, пожалуй, оснований у него было побольше,
чем у многих. Евреев на мехмат брали неохотно, поэтому они не могли
раствориться в общей массе. А в нашей замечательной стране в любой
социальной группе всегда найдутся дебилы, которые при виде еврейской
физиономии начинают драть глотку, вопя о проданной России и жидовствующих
масонах. Так вот, Лђнич ни разу - ни разу! - не опустился до выяснения
отношений с этими придурками. Более того, я никогда не слышала, чтобы он
обругал кого-нибудь из них даже за глаза. Ничего себе выдержка, да? А ведь
он был зеленым юнцом. Не могу представить, чтобы теперь, в зрелом возрасте,
им настолько овладели темные страсти, что он решился на убийство.

- А остальные? - с неподдельным интересом спросил Селезнев. Похоже, он
простил мне эту прогулку, эту погоду и возмутительное время суток. - У них
тоже психологическое несоответствие? Расскажи немного о них. У тебя неплохо
получается.

Ободренная похвалой, я не заставила себя упрашивать.

- Об остальных судить гораздо проще. Все трое - ярко выраженные экстраверты
и склонностью замыкаться в себе не отличаются. Игорь Мищенко всю жизнь был
этаким рубахой-парнем, открытым и дружелюбным до навязчивости. Ты наверняка
встречал таких неоднократно - довольно распространенный типаж. Они с первой
встречи начинают похлопывать тебя по плечу, называть "стариком",
рассказывать сомнительные анекдоты и неправдоподобные истории о своих
похождениях. Их можно разделить на два больших клана. Представители первого
с легкостью сходятся с женщинами, завязывают легкие, непродолжительные
романы, путают имена возлюбленных и вообще относятся к слабому полу с
веселым цинизмом. Представители второго изо всех сил стараются выдавать
себя за представителей первого, но на самом деле - их антиподы. В
присутствии дамы немеют и каменеют, завязывать романы не умеют
катастрофически и по большому счету испытывают перед женщинами
благоговейный трепет, хотя никогда в этом не признаются даже самим себе.
Игорек как раз из таких. С годами его страх перед женщинами вырос до
патологии, но тяга к ним не ослабела. Встреча с той, которая согласилась
стать его женой, была для него равносильна чуду. Представь, что он пережил,
когда Мефодий спровоцировал ее уход.

- Да, пожалуй, мотив у него самый сильный.

- Точно. Но способ убийства совершенно не соответствует характеру Игорька.
Он мог бы свернуть Мефодию шею, избить его до смерти, удавить, наконец, но
никак не отравить. И уж тем более не через год после своей трагедии. Он
просто не способен столько времени носить в себе ярость. Другое дело, если
атропин он раздобыл для себя. Люди его типа легко ломаются под ударами
судьбы. Может, за этот год Мищенко решил, что с него хватит. Выбрал яд и
стал ждать толчка - какой-нибудь неприятности, соломинки, которая
переломила бы хребет верблюду. А дождался встречи с распроклятым Мефодием.

- Прекрасная версия! Чем она тебя не устраивает?

- Она не объясняет шастанья по квартирам. Это раз. И два - опять-таки
психологическое несоответствие.

- Какое?

- У Игорька всегда было развито чувство локтя. Он культивирует мужскую
дружбу и громогласно предает проклятию негодяев, которые, напакостив,
прячутся за спины друзей. А к Генриху Гусь всегда относился трепетно.
Генрих один из немногих не стал клеймить его презрением за одну глупость,
совершенную Игорьком много лет назад. Когда мы собирались в среду на даче,
Безуглов почти в открытую обвинил в убийстве нашу компанию вообще и Генриха
в частности. Если бы Мефодия убил Игорек, он бы немедленно признался.

- Может быть, он набирается храбрости? Отсюда и пьяная истерика в
крематории. Чувство вины, страх перед наказанием и все такое...

- Не исключено. Тогда жди его сегодня с повинной. Но как в этом случае
объяснить загадку ключей от квартир?

Селезнев пожал плечами.

- Не знаю. - Я заметила, что его немного знобит. - Будем надеяться, Мищенко
все объяснит.

- Сомневаюсь. Ты замерз? Прибавим шагу?

- Мы и так взяли неплохой темп. Разговаривать на бегу вредно. Ладно уж,
давай закончим разбираться с твоим списком. Кто на очереди?

- Глыба. То есть Безуглов. Он агрессивен, злопамятен и обожает грубые
розыгрыши, небезопасные для здоровья. Казалось бы, портрет для нашего
убийцы подходящий. Тем более что и мотив нашелся...

- Но?..

- Но сегодня, вернее, уже вчера, когда мы ездили его уличать, я его
кандидатуру сняла.

- Почему?

- Понимаешь, ему всегда недоставало дара лицедейства. Глыба очень жаден до
популярности, особенно манит его слава шутника и острослова, но его шуткам
не хватает блеска, во многом именно из-за неумения играть. По его лицу
заметно, что он собирается острить, и это сильно портит впечатление, даже
если острота удачная. Про розыгрыши я уже не говорю. Будущая жертва
розыгрыша обычно чуяла неладное за версту. Так вот, когда Глыба в запале
отрицал свою вину, я не уловила ни единой фальшивой нотки. И Марк тоже. А у
Марка очень чуткое ухо на такие вещи - можешь мне поверить.

- Но других психологических несоответствий нет?

- Психологических вроде бы нет. Но кража ключей и посещение беспризорных
квартир остаются загадкой. Если Глыба отравил Мефодия, потому что тот знал
о его супружеской неверности, то к чему вся эта чехарда с поисками
неизвестно чего?

- М-да. Похоже, это наш камень преткновения. Но допустим на минуту, что
ключи украл кто-то посторонний. Тогда и Мищенко, и Безуглов годятся в
убийцы, пусть и с небольшой натяжкой, так?

- Хм... наверное. Но натяжка все равно остается. И потом, не связанные друг
с другом убийство и кражи, совершенные в одно и то же время в одном и том
же месте, - слишком маловероятное совпадение.

- Все бывает. Однажды я вел дело, где один собутыльник ухлопал другого
из-за расхождения в политических взглядах, - так утверждал победитель.
Потом выяснилось, что у покойного при себе в тот день была крупная сумма
денег - он собирался отдать долг, но кредитор опоздал на встречу и должника
не застал. Тот, прождав минут сорок, поехал прямехонько на свидание с
убийцей. Казалось бы, все ясно. Убийство из корыстных побуждений. Ан нет!
Деньги вместе с бумажником вытащил в вагоне метро обыкновенный карманник.
Денежки забрал, а бумажник с документами бросил в урну. Убийца же в тот
день из дому не выходил, что подтверждено показаниями четырех свидетелей.
Ну, это так, лирическое отступление. Продолжай свой обзор. Тебе говорили,
что тебе удаются психологические портреты?

- Говорили нечто в этом роде. Твой коллега, кстати, - cледователь
прокуратуры. Только майор.

- Вот как?

Последней фразе явно не хватало живости. Я подозрительно покосилась на
своего спутника. Что означает этот ледок в голосе? Тяжкие последствия
прогулки в промозглую ночь? Ладно, неважно. Главное, слушает человек,
остальное - мелочи.

- Последний в списке - Архангельский, - заговорила я, проигнорировав
селезневскую реплику. - Мотив его не очень ясен, зато, если рассматривать
временной аспект, Серж вписывается лучше всех. Мефодий съехал от Сержа три
месяца назад - из-за ремонта, который якобы затевал Архангельский.
Расстались они по-хорошему. А недавно Мефодий позвонил Сержу, наорал на
него, уличил в двуличии, заявил о разрыве отношений и пригрозил негодяю
разоблачением. Предположим, помимо обвинения во лжи, Мефодий мог предъявить
Архангельскому что-ниб