го посмертные рукописи. Когда Кук  познакомился  с
ними, то миссис Холл рассказала ему, что у нее хранятся  еще  другие  книги,
оставшиеся после смерти одного человека, который вместе с ее мужем занимался
медицинской практикой, и что эти книги стоили много денег. Он  ответил,  что
готов за них заплатить, если они ему понравятся. Когда она принесла  бумаги,
то оказалось, что они составляли как раз ту книгу, которую Кук снабдил потом
предисловием. Здесь же было  несколько  других  сочинений  того  же  автора,
приготовленных к печати. Так как Кук знал хорошо почерк мистера Холла, то он
заметил ей, что по крайней  мере  одна  из  этих  книг  написана  ее  мужем,
указывая на сходство почерка. Она не соглашалась;  он  настаивал  на  своем.
Наконец, он понял, что она  оскорблена  его  предположением  и  поспешил  ей
вручить требуемую сумму.
     Это странное место во вступлении доказывает наглядно,  что  Сусанна  не
знала даже почерка собственного мужа, не знала, что тетради с его  заметками
не имеют ровно ничего общего с  купленными  книгами.  Она,  по-видимому,  не
умела читать писанные буквы.  Она,  которая  жила  в  довольстве  и  даже  в
роскоши, обнаруживала так мало умственных интересов, что нисколько не ценила
посмертных бумаг супруга и была готова продать их при первом удобном  случае
за бесценок. Отсюда мы можем сделать верное  заключение  относительно  того,
как она обращалась с печатными трудами и уцелевшими рукописями отца. Она их,
может быть, и не сожгла, но могла  их  просто  выбросить  или  продать,  как
макулатурные листы.
     Если далее принять во внимание, что Сусанна стояла как по взглядам, так
и по образованию гораздо выше матери, то мог ли Шекспир рассчитывать  в  это
время на сочувствие со стороны своей  уже  довольно  престарелой  жены?  Она
интересовалась, по всей вероятности, больше  проповедями,  чем  театральными
пьесами. Она раскрывала перед странствующими  пуританскими  священниками  не
только двери своего дома, но также свое  сердце.  У  нас  существуют  на  то
достоверные свидетельства. В 1614 г.
     Шекспир  провел  часть  зимы  в  Лондоне  Дошедшие  до  нас  письма  ею
двоюродного брата, городского клерка  Томаса  Грина,  доказывают,  что  поэт
находился в Лондоне 16-го ноября и 23-го декабря, а следовательно,  по  всей
вероятности, весь этот промежуток времени вплоть до  рождества.  Это  зимнее
пребывание Шекспира в столице имеет для нас двоякий интерес.  Мы  узнаем,  с
одной стороны, какие услуги он оказал своим согражданам (как  опытный  делец
он был ревностным защитником их интересов перед лендлордами).  Мы  видим,  с
другой стороны, как воспользовалась его семья этим отсутствием своей  главы.
Из городского бюджета явствует, что  она  приютила  в  это  время  бродячего
миссионера-пуританина. По старому обычаю, заведенному  в  городе,  магистрат
послал ему кварту хереса и такое же количество красного вина.
     Это очень характерный случай.
     Семья Шекспира гостеприимно  принимает  в  то  самое  время,  когда  он
совершает деловую  поездку,  в  его  доме  представителя  того  религиозного
направления, которое он сам справедливо считал своим личным врагом. По  всей
вероятности, семья Шекспира не видала на сцене ни одной из его пьес. Едва ли
она читала их в существовавших тогда воровских изданиях.
     Когда автор этой книги посетил в октябре  1895  г.  дом  Анны  Гесве  в
Шоттери, сохранившийся в том же виде, хотя крыша опустилась и  покоробилась,
он там встретил древнюю старушку, последнюю представительницу фамилии Гесве.
Она сидела на стуле у очага против "the courtship bench", той  скамьи,  где,
по преданию, обыкновенно  сидели  влюбленные.  Перед  ней  лежала  раскрытая
фамильная библия. Она указала с гордостью  на  длинный  ряд  имен  отдельных
представителей  семейства  Гесве,  занесенных  сюда  в  продолжение   многих
столетий. Эта библия являлась, таким образом, чем-то вроде родословной.  Вся
комната была наполнена  разнообразными  портретами  Вильяма  Шекспира,  Анны
Гесве, знаменитых актеров, изображавших героев  пьес,  поклонников  великого
поэта, а также всевозможными предметами,  напоминавшими  о  нем,  равно  как
фотографическими снимками с разных вещей, оставшихся будто бы после него
     Старуха, жившая в этом мире в большинстве случаев малоценных  сокровищ,
доставлявших  ей  необходимое   пропитание,   объясняла   значение   каждого
отдельного предмета. Однако на осторожный вопрос, читала ли  она  сама  хоть
что-нибудь о Шекспире, в воспоминаниях о котором  она  постоянно  жила,  она
ответила немного удивленно "Читала ли я что-нибудь о нем?  О  нет!  Я  читаю
только библию!"
     Если же эта последняя представительница фамилии Гесве ровно  ничего  не
читала о В. Шекспире, то едва ли можно сомневаться, что Анна Гесве,  которая
была еще менее образованна, которой современный  культ  Шекспира  совсем  не
коснулся, также ничего не читала о нем.  Если,  таким  образом,  собственная
семья  Шекспира  не  была  способна  оценить  поэта,  то  опять  нет  ничего
удивительного,  что  высокомерные  стрэтфордские  буржуа   не   желали   его
признавать,  несмотря  на  его  богатство  и  всеми  признанную  любезность,
полноправным гражданином
     Хотя Шекспир был самый богатый человек в  городе,  он  не  исполнял  ни
одной коммунальной должности за время своего пребывания в Стрэтфорде
     Немного было людей в этом небольшом  городке,  с  которыми  он  мог  бы
сойтись. Чаще всего упоминается из его стрэфордских знакомых казначей  графа
Амвросия Уоррика, Джон Комб. Он пользовался  довольно  плохой  репутацией  в
качестве сборщика податей. Он считался ростовщиком. По-видимому, молва о нем
была хуже его самого.  Судя  по  его  завещанию,  он  был  филантроп.  Иначе
знакомство с ним было бы  недостойно  Шекспира.  Предание  гласит,  что  оба
видались часто не только у себя на дому, но проводили также вечера вместе  в
трактире против "Ньюплейса" Эта гостиница получила затем название "Сокол"  и
существует до сих пор. Вот здесь сидел за громадным столом, за стаканом вина
гениальный человек, занесенный житейскими волнами в захолустную деревушку, и
играл в кости с деревенским игроком весьма сомнительной  репутации  Предание
рассказывает дальше, что Шекспир доставлял себе скромное развлечение, слагая
для своих знакомых сатирические эпитафии.  Так  написал  он,  между  прочим,
саркастическое надгробное стихотворение, в котором воспел  Джона  Комба  как
ростовщика-эксплуататора. Эта эпитафия цитируется часто в различных версиях.
Однако достоверно известно, что она была уже в 1608 г. напечатана вместе  со
всеми вариантами и приписана Шекспиру.
     Джон Комб, скончавшийся в 1614 г., отказал в своем завещании Шекспиру 5
фунтов. Это был самый выдающийся из его стрэтфордских  знакомых.  Мы  можем,
таким образом, получить некоторое представление о других.
     Шекспир проводил большую часть времени, вероятно, в общении с природой.
     Самые мудрые и глубокомысленные слова в повести Вольтера "Кандид" - те,
которыми она заканчивается: "Il faut cultiver son  jardin".  В  конце  этого
рассказа Кандид и его друзья встречают турецкого философа, который относится
совершенно равнодушно к тому, что происходит в Константинополе,  хозяйничает
на своем огороде и появляется в городе только  тогда,  когда  продает  плоды
своего сада. Миросозерцание этого  турецкого  философа  производит  глубокое
впечатление на  героя  вольтеровой  повести,  испытавшего  все  превратности
судьбы. На последующих страницах книги постоянно повторяются эти  слова  "Je
sais, qu'il faut cultiver notre jardin" - "Вы  правы,  -  замечает  одно  из
действующих лиц. - Будем работать, не размышляя. Это  единственное  средство
выносить бремя жизни". И  когда  Панглос  повторяет  в  последний  раз  свое
рассуждение о том, как все в этом лучшем из  всех  возможных  миров  чудесно
устроено и предусмотрено, то Кандид заключает повесть  словами:  "Совершенно
справедливо. Но необходимо возделывать свой огород". Вот эта  мысль  звучала
отныне скорбной и жалостной мелодией в душе Шекспира.
     Оба сада, принадлежавшие поэту, простирались  от  "Ньюплейса"  до  реки
Эвон. Единственный  недостаток  большого  сада  заключался  в  том,  что  он
соединялся с главным  поместьем  лишь  узкой  полосой.  Их  разъединяли  два
маленьких имения, лежавших близ Chapel  Lane.  Между  тем  как  меньший  сад
предназначался, вероятно, исключительно для  цветников,  больший  называется
обыкновенно фруктовым: он служил для разведения прибыльных фруктовых сортов.
Уоррикшир славился своими яблоками. Теперь  сам  Шекспир  мог  заняться  тем
искусством, которому Поликсен обучал  Пердиту  в  недавно  написанной  пьесе
"Зимняя сказка", т. е. искусству  улучшать  при  помощи  прививки  фруктовые
деревья. Теперь он мог на манер садовника в давно созданной драме о  Ричарде
II приказать своему помощнику  подвязать  абрикосовые  деревья  и  подпереть
ветки,  сгибавшиеся  под  тяжестью  плодов.   Он   посадил   собственноручно
знаменитое шелковичное дерево, которое стояло в этом саду до 1756 г.,  когда
тогдашний владелец "Ньюплейса", некий пастор  Френсис  Хестрел,  возмущенный
громадным наплывом путешественников,  желавших  посмотреть  на  это  дерево,
приказал его срубить. Из него были сделаны часть мебели,  множество  ящиков,
шкатулок и разнообразных мелких вещиц, как это известно  каждому  посетителю
Стрэтфорда. В 1744 г. актер Гаррик,  вновь  ожививший  интерес  к  Шекспиру,
сидел под сенью этого дерева. Когда он в  1769  г.  был  избран  в  почетные
граждане города Стрэтфорда, ему поднесли  диплом  в  футляре,  сделанном  из
этого шелковичного дерева. А когда он в этом же самом году,  в  день  юбилея
Шекспира, спел песенку под заглавием "Shakspeares Mulberry-Tree", он в  руке
держал бокал, сделанный из того же самого дерева.
     Именно при жизни Шекспира были сделаны первые серьезные попытки  ввести
в Стрэтфорде шелководство, и это обстоятельство находилось,  быть  может,  в
связи с предпринятым им самим разведением шелковичных деревьев.
     Теперь "Ньюплейс" не похож даже на развалину.  Осталось  только  место,
где некогда стоял дом. Сохранился  только  колодец  во  дворе,  весь  увитый
плющом; над ним свешиваются гирлянды из того  же  плюща.  Фундамент  внешней
стены, покрытый землей и дерном, является как бы валом, обращенным к  улице.
Но сады уцелели. Больший из них так же красив и просторен,  как  во  времена
Шекспира. Если вы  прогуляетесь  в  осенний  день  под  тенью  этих  высоких
деревьев, которые начинают лишь осенью поздно желтеть, то  вы  почувствуете,
как над садом царит какое-то особенное настроение. Это одно из тех мест,  от
которых трудно оторваться.  И  вы  невольно  представляете  себе  серьезную,
стройную  фигуру  Шекспира,  в  темно-красном  костюме   с   большим   белым
воротником, в черном плаще без рукавов. Вы видите, как  он  здесь  совершает
свою прогулку, как  он  подвязывает  ветки  или  обрезает  слишком  роскошно
распустившиеся побеги. Он делает это той же самой  рукой,  которая  написала
столько непонятых и неоцененных, столько  гениальных  произведений.  На  его
пальце сверкает в лучах солнца  тот  же  самый  массивный,  простой  золотой
перстень с инициалами W. S., который сохранился до наших дней.
     Многочисленные портреты Шекспира, а также найденная в  Германии  маска,
снятая будто бы с покойника, являются несомненно подложными.  Только  плохая
гравюра Droeshout'a, украшающая первое издание in-folio,  и  портрет  поэта,
довольно плохо отделанный на основании упомянутой маски красками  голландцем
Гергартом Ионсоном и хранящийся на хорах храма Св. Троицы,  могут  считаться
подлинными. Однако следует прибавить, что восемь лет тому назад в Стрэтфорде
нашли картину, которую принято считать оригиналом для  гравюры  Droeshout'a;
но в ту минуту, когда пишется эта книга, подлинность  этой  картины  еще  не
доказана. Это единственный удачный  портрет  Шекспира,  объясняющий  гравюру
Droeshout'a и позволяющий нам понять популярность этой последней.
     Эта голова со  здоровыми  красными,  пухлыми  губами,  тонкими  темными
усами, высоким красивым лбом, обрамленным прекрасными рыжеватыми волосами, -
эта голова пепельно привлекает вас. В ней  столько  выразительности.  Именно
таким должен был быть Шекспир.
     Если же окажется, что и этот  портрет  просто  подлог,  совершенный  на
основании работы Droeshout'a, он тем не  менее  не  лишен  художественной  и
психологической ценности, не в  пример  остальным  портретам  Шекспира,  нам
известным. Здесь поэт является именно таким, каким мы себе его  представляем
в этот период его жизни, когда он разговаривает с обывателями Стрэтфорда или
возделывает свой огород.
     9 июля 1614 г. небольшой городок, в котором  теперь  жил  Шекспир,  был
потрясен большим несчастьем. Страшный пожар истребил не  менее  54  домов  с
амбарами и конюшнями. Бедные жители покрывали, вопреки запрещению, свои дома
соломенными крышами,  и  огонь  находил  поэтому  обильную  пищу.  Вероятно,
Шекспир, дом которого уцелел, сделал как человек  состоятельный  все,  чтобы
только помочь общему горю.
     В марте 1612 г. Шекспир купил в компании с виноторговцем В.  Джонсоном,
неким  Джексоном  и  своим  другом,   известным   актером   Дж.   Геминджем,
впоследствии одним из издателей его  драм,  дом  в  Лондоне.  Над  одной  из
прикрепленных к акту продажи печатью (документ этот  хранится  в  Британском
музее) виднеется собственноручная подпись Шекспира, хотя имя его написано  в
самой бумаге по другому правописанию.  Для  заключения  этого  договора  ему
пришлось, вероятно, несколько раз  съездить  в  Лондон.  Однако  не  следует
думать, что покупка этого дома была причиной того, что Шекспир прожил в 1614
г. несколько времени в Лондоне. Тогда он исполнял поручение своих сограждан.
В   продолжение   нескольких   столетий   сельское   дворянство   стремилось
освободиться от необходимости совместного с  общинами  владения  пахотной  и
луговой землей. Дворяне захватывали все, что только могли. Они  отгораживали
луга и парки, выделяя их таким образом из прежней общинной земли. Вследствие
этого сельское сословие беднело, а помещики поднимали  произвольно  цены  на
мясо и шерсть. Совершенно естественно, что деревенское  население  старалось
по мере возможности препятствовать подобным захватам. В 1614 г. это движение
захватило родной городок Шекспира. Была сделана попытка перевести на частное
владение общинные луга Старого Стрэтфорда и Уэлкомба. Что Шекспир был против
этих  захватов  и  горячо  протестовал,  видно  из  одного  его   замечания,
опубликованного Филипсом. По  словам  двоюродного  брата  поэта,  Т.  Грина,
Шекспир заявил ему однажды, что не желает  допустить  захвата  Уэлкомба.  Мы
видели также, что он 28-го октября 1614 г. вступил как от своего имени,  так
и от имени  двоюродного  брата  в  переговоры  с  неким  В.  Реплингемом  из
Грейт-Харборо,  ревностным  защитником   проекта   захватов:   он   обязался
возместить им все убытки, могущие произойти для них от  осуществления  этого
проекта. Кроме  того,  к  Шекспиру  обратились  с  просьбой  заступиться  за
интересы стрэтфордского населения.
     Городской совет послал Томаса Грина  в  Лондон  с  поручением:  просить
Шекспира похлопотать за стрэтфордских жителей, находившихся после  пожара  и
без  того  в  стесненных   обстоятельствах.   Шекспиру   удалось   оправдать
возложенные на него надежды. Из одного письма, отправленного 17 ноября 1614.
Т. Грином на имя городского совета, видно, что Шекспир получил  утешительные
известия. Как он, так и зять его,  доктор  Холл,  выразили  в  конце  концов
убеждение,  что  опасный  план  вовсе  не  осуществится.  Они  не  ошиблись.
Правительство,  которому  стрэтфордские  горожане  подали   свое   прошение,
положило в 1618 г. конец политике захватов  и  издало  указ  уничтожить  все
подготовительные работы.
     1615 год прошел для Шекспира, по-видимому,  без  особенных  событий,  в
деревенской тишине и глуши, о которых он так искренне мечтал.
     Он чувствовал себя в январе 1615 г., по всей вероятности, плохо, потому
что в завещании, написанном 25 марта, раньше значился  январь.  По-видимому,
он затем поправился и оставил на время мысль о завещании. 20 февраля 1616 г.
произошло последнее важное событие в жизни Шекспира. Он  праздновал  в  этот
день свадьбу своей младшей дочери Юдифи. Она была уже не  первой  молодости,
ей шел 31 год. Она не делала блестящей партии. Жених ее был  хозяин  винного
погребка, Томас Куини, сын вышеупомянутого Ричарда  Куини,  который  18  лет
тому назад просил "своего дорогого  земляка  В.  Шекспира  одолжить  ему  30
фунтов". Т. Куини был на 4 года моложе невесты,  так  что  совет  герцога  в
"Двенадцатой ночи" (пусть девушка выбирает мужа, который старше ее)  не  был
исполнен при свадьбе дочери, как он не был исполнен при бракосочетании отца.
Трудно предположить, чтобы  виноторговец  в  таком  небольшом  городке,  как
Стрэтфорд, был  богачом.  Он  едва  ли  обладал  таким  образованием,  чтобы
доставить Шекспиру удовольствие своим обществом.
     Последняя свадьба,  на  которой  присутствовал  поэт,  была  сказочная,
царственная свадьба Фердинанда и Миранды.  Разница  между  этой  свадьбой  и
свадьбой его дочери с виноторговцем была в достаточной степени  ощутительна.
То была проза после поэзии!
     Было высказано предположение, что Бен Джонсон и Дрейтон  приехали  ради
этого праздника из Лондона в Стрэтфорд. Но ничего достоверного на этот  счет
нам не известно. Единственным основанием для подобного предположения  служит
заметка стрэтфордского пастора, Дж. Уорда,  записанная  им  50  лет  спустя:
"Произошло веселое свидание между Шекспиром, Дрейтоном  и  Беном  Джонсоном.
Они  выпили  при  этом  слишком  много,  вследствие  чего  Шекспир   заболел
лихорадкой и умер".
     Пастор не говорит, что упомянутое свидание произошло по поводу свадьбы,
но это возможно. Дрейтон был родом из  Уоррикшира  и  имел  близ  Стрэтфорда
интимных  друзей.  Бен  Джонсон   получил   приглашение,   может   быть,   в
благодарность за то, что он раньше просил Шекспира крестить  одного  из  его
детей. Эльце высказывает очень  вероятное  предположение,  что  зять  угощал
гостей вином, и что серебряная с позолотой чаша,  завещанная  поэтом  Юдифи,
играла весьма видную роль во время  этого  торжества.  Как  наивен,  однако,
пастор, приводя болезнь Шекспира, которую он называет лихорадкой, в связь  с
предшествовавшей попойкой!
     В Стрэтфорде еще в середине XVIII в. существовало предание, что Шекспир
любил выпить. Многочисленные изображения дикой яблони  сохранили  легенду  о
том, как он однажды в молодости пропутешествовал в Бедфорд на том основании,
что там нетрудно было отыскать хороших собутыльников. Он выпил так  изрядно,
что должен был на обратном пути прилечь и выспаться под дикой  яблоней.  Вот
этот рассказ и послужил,  вероятно,  основанием  для  той  истории,  которую
пришлось потом услышать пастору Уорду. Достоверен лишь тот факт, что Шекспир
вскоре после свадьбы захворал. Он заболел, по-видимому, тифозной лихорадкой.
Стрэтфорд расположен на сырой равнине. Он служил тогда настоящим рассадником
тифа. На улицах грязь лежала кучами. Филипс опубликовал ряд  предостережений
стрэтфордской администрации и ряд приговоров к штрафу за грязное  содержание
улицы. Те же меры принимались еще в середине XVIII в. Если существует пробел
в этих постановлениях как раз относительно  интересующего  нас  времени,  то
только потому, что документы, касающиеся 1605 - 1646 года, исчезли. Но еще в
1668 г., в дни шекспировского юбилея, актер Гаррик, встреченный в Стрэтфорде
с  такими  почестями,  называл  этот  город  "самым  грязным,  невзрачным  и
неприглядным заштатным городком во всей Великобритании". Улица Chapel  Lane,
на которой стоял дом Шекспира, была к тому же одной из самы