ателя постоянно  поражает  то  обстоятельство,  что  самые  выдающиеся  в
поэтическом и риторическом отношениях отрывки находятся рядом с  удивительно
нелепыми эвфуистическими тирадами. При этом нельзя даже сослаться на то, что
поэт унаследовал эти последние от старой пьесы. Напротив, здесь  нет  ничего
подобного. По-видимому, Шекспир прибавил эти  стихи  нарочно  с  той  целью,
чтобы блеснуть изяществом и глубокомыслием. В сценах перед стенами Анжера он
придерживался довольно близко порядка и смысла более  важных  реплик  старой
драмы. Так, например, один  из  граждан,  находящихся  на  городской  стене,
говорит там о браке между Бланкой и дофином. Шекспир сохраняет эту реплику и
вплетает в нее следующие чудные стихи:

     Пожелает ли любовь сластолюбивая красоты, - где  найдет  она  кого-либо
прекраснее Бланки? Пожелает  ли  любовь  целомудренная  добродетели,  -  где
найдет она ее столь чистой, как в Бланке? Пожелает  ли  любовь  честолюбивая
благородства происхождения, - чья кровь благороднее крови, текущей  в  жилах
Бланки?

     Разве не удивительно то обстоятельство, что то же самое  перо,  которое
написало эти стихи, было способно тут же рядом  нанизывать  одну  выспреннюю
фразу на другую, например, таким образом:

     Как она совершенна красотой, добродетелью и рождением, так  совершен  и
юный дофин; а если чем и уступает ей, так разве только тем, что он не она. -
И ей, в свою очередь, ничего не достает, если не назовем  недостатком  того,
что она не он.

     Но эта глубокая мысль затем положительно  тонет  под  роскошным  убором
изысканных сравнений. Конечно, не удивительно, если Вольтер и французы XVIII
в. смеялись над подобным стилем и не сумели уловить сквозь него брызжущую  в
других местах гениальность поэта. Даже захватывающую сцену между  Артуром  и
Губертом Шекспир испортил  подобными  мнимо-остроумными  стихами.  Маленький
мальчик, умоляющий на коленях пощадить его зрение, произносит,  среди  самых
трогательных слов, подобные аффектированные, изысканные и вычурные фразы:

     Само раскаленное железо, приблизившись к этим  глазам,  упилось  бы  их
невинными  слезами,  загасило  бы  ими  свою  распаленную  ярость  и   потом
уничтожилось бы ржавчиной за то, что пылало на беду глазам моим.

     Или:

     Если ты только это сделаешь, Губерт, эти  уголья  покраснеют,  запылают
стыдом от твоего поступка!

     Модный вкус времени оказал такое сильное влияние на ум Шекспира, что он
не чувствовал, как неестественны подобные остроумные фразы в устах  ребенка,
умоляющего не лишать его зрения.
     Нравственно-моральные убеждения, высказанные Шекспиром  в  этой  пьесе,
ничем не рознятся от старой драмы о короле Джоне.  Поражение  и  мучительная
смерть короля рассматриваются в обоих случаях как кара за его  преступление.
Произошло только, как уже упомянуто, перемещение центра  тяжести.  В  старой
пьесе умирающий король заявляет лепечущим языком,  что  лишился  счастья  на
земле с той минуты, как получил благословение от папы:  ибо  проклятие  папы
равносильно благословению, его благословение равносильно проклятию.  Шекспир
же напирает не на малодушие короля в его религиозно-политической  борьбе,  а
на его несправедливость по отношению к Артуру. Незаконный  сын  Фолконбриджа
выражает основную мысль пьесы, восклицая (IV, 3):

     И жизнь, и право, и  верность  целого  государства  отлетели  вместе  с
жизнью этого куска умершей царственности!

     Шекспир стоит в своих политических убеждениях  на  той  же  почве,  как
автор старой  пьесы,  на  которой  вообще  стояли  все  тогдашние  писатели.
Важнейшие контрасты и события той эпохи, которую он здесь воспроизводит, как
бы не существуют для него.  В  первых  государях  династии  Плантагенетов  и
вообще во всех нормандских князьях он наивно видит  английских  национальных
героев. Он не имеет, по-видимому, никакого представления о коренном различии
между  норманнами  и  англосаксами,  о  той  розни   между   ними,   которая
характеризует ту эпоху и которая стала исчезать только  при  короле  Иоанне,
когда оба  народа,  возмущенные  тиранией  короля,  слились  в  одну  нацию.
Шекспиру стоило только вспомнить, что Ричард Львиное Сердце, желая  солгать,
любил  восклицать:  "Ужели  вы  меня  принимаете   за   англичанина?",   или
нормандскую божбу: "Чтобы я сделался англичанином,  если..."  Ни  словом  не
упоминает  он  в  своей  драме  о  том  событии,  которое  казалось  будущим
поколениям центральным фактом, совершившимся в правление короля Иоанна  -  о
Великой хартии. Это зависело, вероятно, отчасти от того, что Шекспир  близко
придерживался своего источника, старой пьесы, отчасти от  того,  что  он  не
оценил этого события по достоинству. Он  не  понял,  что  благодаря  Великой
хартии укрепилась  гражданская  свобода  в  стране  и  образовалось  среднее
сословие, помогавшее династии Тюдор в ее борьбе против необузданных баронов.
Но главная причина того, что он умалчивает о  Великой  хартии,  заключается,
кажется, в том факте, что Елизавета не любила, если ей  напоминали  об  этом
старом документе, охранявшем гражданскую  свободу.  Она  не  выносила,  если
говорили об ограничении ее монархической власти или ссылались  на  поражения
ее предков в борьбе с воинственными и свободолюбивыми  вассалами.  Подданные
шли навстречу этому желанию.
     Национальное могущество Англии было результатом ее  правления,  поэтому
считали неудобным особенно резко подчеркивать права  народа  и  не  находили
особенного удовлетворения при виде изображения того  исторического  эпизода,
который доставил ему эти привилегии.
     Лишь гораздо позднее, в эпоху Стюартов, английский народ стал  обращать
больше внимания на конституцию. Современные  поэты-хронисты  упоминают  лишь
вскользь о победе баронов в борьбе за Великую хартию. Взгляд Шекспира на эти
исторические события был, следовательно, навеян столько  же  духом  времени,
сколько и личным настроением.


ГЛАВА XX
        Обработка пьесы "Укрощение строптивой". - Происхождение
        "Венецианского купца". - Шекспир думает о богатстве. - Его состояние
        растет. - Покупка домов и земельных участков. - Денежные дела и
        процессы.

     Первые  две  пьесы,  в  которых,  как  полагают,   отразилось   влияние
путешествия в Италию, это "Укрощение  строптивой"  и  "Венецианский  купец".
Первая комедия написана не позже 1596 г., вторая, без  всякого  сомнения,  в
том же самом или в следующем году. Мы говорили  уже  достаточно  подробно  о
пьесе "Укрощение строптивой". Это смелая и быстрая переделка  старой  пьесы,
здание которой Шекспир  разрушил,  чтобы  из  его  архитектурного  материала
воздвигнуть красивый дворец, полный воздуха  и  света.  Уже  старая  комедия
пользовалась большим успехом на сцене. Гений Шекспира вдохнул в нее новую  и
лучшую жизнь. Его пьеса не более и не менее, как фарс, не лишенный,  однако,
драматического    движения    и    некоторого    огня,    и     производящий
незабвенно-комическое  впечатление  своим   контрастом   между   грубоватым,
мужественным Петруччио и  избалованной,  капризной,  страстной,  миниатюрной
женщиной, которую он укрощает. "Венецианский купец" - первая самостоятельная
комедия Шекспира. Она  имеет  больше  литературного  значения,  и  сам  поэт
отнесся к ней иначе. В нее он вложил в гораздо большей  степени  свою  душу,
чем в легкую пьеску "Укрощение строптивой".  Мысль  написать  "Венецианского
купца" была дана Шекспиру трагедией Марло "Мальтийский жид".
     В первой  сцене  герой  Барабас  (Варавва)  сидит  в  своей  конторе  и
рассматривает с восхищением  лежащие  перед  ним  груды  золота.  В  длинном
монологе, занимающем несколько страниц, он перечисляет свои  сокровища:  тут
есть жемчуг, подобный большим  круглым  камням,  опалы,  сапфиры,  аметисты,
топазы, зеленые смарагды, чудные рубины и сверкающие алмазы. В начале  пьесы
он   владеет   всеми   сокровищами,   которые   доставили   Алладину    духи
чудодейственной  лампы,  и  о  которых  хоть  раз  в  жизни  мечтал   каждый
бедняга-поэт.
     Подобно Шейлоку, Барабас - еврей и  ростовщик;  подобно  ему  он  имеет
дочь, влюбленную в христианина: он так же мстителен, как Шейлок. Но  это  не
человек, а чудовище. Когда христиане лишают его всех богатств, он становится
преступником в грандиозном стиле сказки или в  духе  сумасшедшего  дома.  Он
пользуется собственной дочерью,  чтобы  отомстить  за  нанесенные  обиды,  и
отравляет ее потом вместе со всеми монашенками того монастыря, где она нашла
приют. Шекспир преобразил этого скучного дьявола в  коже  еврея  в  простого
человека и настоящего еврея. Но поэт едва ли увлекся бы этим  сюжетом,  если
бы образы и мысли, наполнявшие в это время его воображение, не  походили  бы
совсем на впечатления, полученные от трагедии Марло. А ум Шекспира был тогда
всецело поглощен такими представлениями и понятиями, как богатство,  нажива,
имущество и т. д. Он только не мечтал,  подобно  еврею,  не  имевшему  нигде
права владеть землей, о деньгах и драгоценных  камнях,  а  желал,  как  дитя
деревни, как истый англичанин, приобрести дома и участки земли, поля и сады,
затем и капитал, который можно было бы  выгодно  поместить,  и  стремился  к
тому, чтобы вместе с тем возвысить свое общественное положение.
     Мы видели, как равнодушно Шекспир относился к своим пьесам, как мало он
заботился о том,  чтобы  упрочить  свою  славу  их  изданием.  Все  издания,
вышедшие в свет при его жизни, были напечатаны помимо его  участия  и  даже,
вероятно, против его воли. Ведь  продажа  книг  не  доставляла  ему  никакой
выгоды, напротив, наносила ему только один убыток, уменьшая наплыв публики в
театр. Если далее вспомнить его сонеты, где он  скорбит  о  своей  актерской
профессии и ссылается с такой грустью на презрение общества к его  сословию,
то не может быть никакого сомнения в том, что бедный юноша прибегнул к этому
занятию только ради необходимости заработать кусок хлеба.
     Правда, актеры вроде Бербеджа, да и он  сам,  были  очень  популярны  и
любимы в некоторых великосветских кружках, так как далеко превзошли  обычных
представителей этой  профессии.  Но  они  все-таки  считались  чем-то  вроде
вольноотпущенников и не были гражданами или джентльменами.  В  стихах  поэта
Дэвиса  из  Гирфорда,  начинающихся  словами  "Актеры,  я  вас  люблю..."  с
примечанием "W. S." и "R. В." (т. е. Вильям Шекспир и  Ричард  Бербедж)  оба
актера   упомянуты   как   редкое   исключение.    Далее    следуют    очень
многозначительные слова: "Хотя подмостки грязнят человека благородной крови,
но образ мыслей и поведение обоих благородны".
     Однако профессия актера  была  очень  выгодной.  Все  почти  выдающиеся
актеры разбогатели. В современной литературе  мы  находим  достаточно  много
указаний на то,  что  этот  факт  представлял  одну  из  причин  враждебного
отношения к ним  общества.  В  пьесе  "Возвращение  с  Парнаса"  актер  Кемп
заявляет двум студентам кембриджского  университета,  пожелавшим  учиться  у
него и у Бербеджа, что самая выгодная из всех профессий - актерская. В одном
памфлете того же времени повешенный вор дает  одному  странствующему  актеру
совет купить землю, если ему надоест  писать  комедии:  тогда  он  достигнет
почетного положения. Конечно, это колкий намек на Шекспира. Наконец, в одной
эпиграмме сборника "Laquei Ridiculosi" (1616),  озаглавленной  "Theatrum  um
licentia" говорится о том, что некоторые актеры приобретают такие богатства,
которые положительно достойны осуждения.
     Шекспир мечтал прежде всего не о том,  чтобы  прославиться  в  качестве
поэта или актера,  а  о  материальном  богатстве,  в  котором  видел  верное
средство улучшить свое общественное положение.  Банкротство  отца,  лишившее
его всякого социального значения, отозвалось тяжело на сыне. Он с  юных  лет
никогда не терял  из  вида  свою  заветную  цель  -  реабилитировать  имя  и
авторитет своей семьи. В 32 года он уже успел сколотить  небольшой  капитал,
и, стремясь неуклонно к тому, чтобы  возвыситься  над  своим  сословием,  он
старался поместить его как можно выгоднее.
     Отец Шекспира боялся переходить улицу, потому что его могли  арестовать
за неоплаченные долги. Сам поэт  подвергся  юношей  телесному  наказанию  по
приказанию помещика и заключению в темный погреб. Маленький городок,  бывший
свидетелем его унижений, должен был сделаться очевидцем его  реабилитации  в
общественном мнении. Он хотел вернуться почтенным домовладельцем и помещиком
туда, где о нем говорили, как о  сомнительном  актере  и  драматурге.  Люди,
причислявшие его к пролетариату, должны были его вновь увидеть джентльменом,
т. е. представителем низшего дворянства (the gentry). Poy сообщает  со  слов
сэра Вильяма Давенанта предание, будто лорд  Саутгемптон  положил  основание
богатству Шекспира, подарив ему  1.000  фунтов.  Ввиду  значительности  этой
суммы  приведенное  известие  кажется  маловероятным,  хотя,  правда,  Бэкон
получил  от  Эссекса  гораздо  больший  подарок.  Разумеется,  молодой  лорд
вознаградил поэта за посвящение ему двух  эпических  поэм;  тогдашние  поэты
жили вообще не гонораром, а посвящениями. Так как обычное вознаграждение  за
посвящение  достигало  пяти  фунтов,  то  даже  50  фунтов  могли  считаться
значительным подарком.
     Шекспир сделался, без сомнения, очень рано пайщиком театра: он обладал,
по-видимому, особенным  умением  выгодно  помещать  свои  капиталы.  Упорное
желание выбиться  во  что  бы  то  ни  стало  в  люди  в  связи  с  присушим
англосаксонской расе практическим чутьем сделали его первоклассным  дельцом.
Он развернул вскоре такие блестящие финансовые  таланты,  которыми  обладали
среди других великих национальных писателей  разве  только  еще  Гольберг  и
Вольтер. Мы видим по документам, как начиная с 1596 г. Шекспир  богатеет.  В
этом году отец поэта подает, вероятно, по его инициативе и на его  средства,
прошение в Herald College (учреждение, соответствующее  нашему  департаменту
герольдии) о выдаче ему дворянского  герба,  рисунок  которого,  с  пометкой
"октябрь 1596 г.", сохранился до наших дней. Другими  словами,  Шекспир  был
официально зачислен в  список  дворянства.  Это  обстоятельство  давало  ему
(равно как и отцу) право, присоединять к своей фамилии эпитет  "джентльмен".
Мы заключаем это из некоторых более поздних документов и из  его  завещания.
Конечно, сам Шекспир не имел право хлопотать о выдаче ему дворянского герба.
Актер считался слишком презренным существом, чтобы отважиться на такой  шаг.
Он  поступил  очень  разумно,  снабдив  отца   необходимыми   средствами   к
осуществлению своей мысли. Положим, старик Шекспир не имел по понятиям  того
времени никакого права на дворянский патент.
     Но сэр Вильям Детик, "король гербов", был очень услужливым  чиновником,
доступным, по всей  вероятности,  "звонким"  аргументам.  За  это  он  часто
подвергался суровым обвинениям и  лишился  под  конец  своей  должности:  уж
слишком легкомысленно раздавал он гербы. До  нас  дошла  его  самозащита  по
поводу шекспировского  прошения.  В  ней  он  прибегает  к  разным  невинным
вымыслам, вроде, например, того, что Шекспир уже получил лет 20  тому  назад
эскиз своего дворянского герба от тогдашнего "короля гербов" Кука, и что  он
был  назначен  именным  указом  королевы  мировым  судьей,   тогда   как   в
действительности его должность считалась не более, как коммунальной.  Однако
это дело затянулось. Еще в 1597 г.  Джон  Шекспир  именуется  "йоменом".  Он
получил дворянский патент только в 1599 г. вместе  с  разрешением  (которым,
впрочем, его сын никогда не пользовался) соединить герб семейства  Шекспиров
с гербом семейства Арденов. Поле этого герба занято копьем, лежащим  поперек
острием вниз, слева направо, и на нем  начертана  фамилия  владельца.  Копье
золотое, острие железное. Над щитом красуется в виде шлема серебряный сокол,
держащий в когтях другое золотое  копье.  Девиз  гласит  (не  без  некоторой
иронии): "Non s'ans droict" (не  без  права).  Но  разве  существовал  такой
дворянский герб, которого Шекспир был бы недостоин.
     Весной 1597 г. Вильям Шекспир купил "New Plays", самый большой  и  одно
время самый красивый дом в Стрэтфорде. Так как в то время  он  был  довольно
ветх, то за него потребовали довольно  незначительную  сумму  в  60  фунтов.
Шекспир отремонтировал его, разбил вокруг него  два  сада  и  присоединил  к
этому  участку  еще  несколько  других.   Зимой   1598   г.   в   Стрэтфорде
господствовала дороговизна на хлеб. В списке домовладельцев Шекспир значился
в это время как собственник 10 квартеров хлеба и ячменя, другими словами  он
был третьим богачом в городе. Дом "Ньюплейс" лежал как раз напротив  часовни
гильдии; ее колокольный звон он слышал уже  маленьким  мальчиком.  В  то  же
самое время Шекспир дает отцу деньги,  чтобы  вновь  начать  процесс  против
Джона Ламберта из-за имения Эшби, заложенного 19 лет тому назад. Мы  видели,
что сын так близко принял к сердцу неудачный исход этого процесса, что вплел
в пролог только что  им  оконченной  пьесы  "Укрощение  строптивой"  выходку
против семейства Ламберт. Из одного письма некоего  Авраама  Сторлея  от  24
января 1597 г., адресованного на имя его шурина Ричарда Куини (сын  которого
впоследствии женился на младшей дочери Шекспира), видно, что поэт считался в
то время уже весьма денежным человеком.  В  этом  письме  уроженец  того  же
города Стрэтфорд советует Шекспиру вместо того,  чтобы  приобретать  участки
земли в соседнем Шоттери, лучше купить  право  сбора  десятинной  пошлины  в
Стрэтфорде. Это было, действительно, очень выгодное предприятие. Кроме того,
городу было далеко не безразлично, кто получал это  право,  так  как  община
участвовала в доходах. Шекспир нашел тогда арендную сумму  слишком  высокой.
Только семь лет спустя, в 1605 г., он приобрел право на половину  десятинной
пошлины  в  Стрэтфорде,  Старом  Стрэтфорде,   Бишоптоне   и   Велкомбе   за
значительную сумму в 440 фунтов. Раньше эту пошлину взимала церковь, начиная
с 1554 г. - община, а с 1580 г. - частные лица. Разумеется,  эта  привилегия
запутала Шекспира, как и следовало ожидать, в частые процессы.
     В одном письме от 1598 г. Ричард Куини, поверенный жителей Стрэтфорда в
столице, писал одному родственнику: "Если вам удастся  устроить  с  Вильямом
Шекспиром коммерческое дело, и если он вам даст деньги, то  привезите  их  с
собой домой". Тот же самый Куини написал письмо Шекспиру, - это единственное
письмо на его имя, дошедшее до нас, быть может потому, что никогда  не  было
отправлено,  -  умоляя  здесь  трогательными,  задушевными  словами   своего
любезного  земляка  одолжить  ему  30  фунтов  под  проценты  и  с  условием
поручительства. В другом письме от 4 ноября  того  же  самого  года  Сторлей
выражает свое удовольствие, узнав, что Шекспир изъявил свое согласие ссудить
стрэтфордских граждан некоторой суммой, и просит более подробные сведения об
условиях.
     Все эти документы доказывают с достаточной убедительностью, что Шекспир
не  разделял  официального  отвращения  своих  современников   ко   взиманию
процентов, которое отличает венецианского купца от Шейлока.
     По понятиям того  времени  христианину  не  следовало  брать  проценты.
Однако в большинстве случаев  поступали  наперекор  этому  правилу.  Шекспир
взимал по тогдашнему обычаю 10 процентов. В  следующие  годы  он  продолжает
приобретать участки земли. В 1602 г. он покупает  в  Стрэтфорде  на  320  ф.
земли, годной под пашню, и за 60 ф. дом с прилежащим участком. В  1610  году
он прикупает еще 20 акров, а в  1612  г.  приобретает  в  компании  с  двумя
знакомыми дом с садом в Лондоне за 440 фунтов.
     Шекспир был настоящим деловым человеком. Находясь в Лондоне,  он  ведет
процесс с каким-то бедняком Филиппом Роджерсом  из  Стрэтфорда,  купившим  у
него в 1603