зад поклялся в вечной любви (The  love  I  dedicate
Your Lordship is without end - Любовь, которую я питаю  к  вашему  лордству,
бесконечна. См. Посвящение к поэме "Лукреция"). Мы,  кроме  того,  вовсе  не
нуждаемся в этой гипотезе, притянутой, так сказать,  за  волосы,  и  в  этом
толковании, усматривающем в довольно загадочной фразе канву  фантастического
и отвратительного романа, чтобы убедиться в той бесспорной  истине,  которую
Тайлер пытается доказать убедительнее при помощи этой гипотезы,  т.  е.  что
упомянутые сонеты возникли в 1601 г.
     Если мы обратимся от анализа отдельных стихотворений  к  той  личности,
которая является их предполагаемым героем, то мы получим следующие данные.
     Вильям Герберт, сын Генри Герберта и  его  третьей  знаменитой  супруги
Мэри, воспитывался под руководством поэта Самуэля Дэниеля, отправился  потом
в Оксфорд, где пробыл два года, получил потом,  достигнув  семнадцатилетнего
возраста, позволение жить в Лондоне, но переехал в этот город - насколько мы
можем судить по современным письмам - не позже весны 1598 г.
     В августе 1597 г. его  родители  переписывались  с  лордом  Борлеем  по
поводу женитьбы сына на внучке Борлея, дочери  графа  Оксфордского,  Бриджит
Вир (Vere). Правда, ей было тогда только 13 лет, но Вильям  Герберт  вступил
бы с удовольствием в этот брак. Впрочем, его хотели предварительно отправить
за границу. Хотя его мать, графиня  Пемброк,  догадавшаяся,  по-видимому,  о
ранней  зрелости  сына  и  желавшая  его  как  можно  скорее  женить,  очень
симпатизировала этой идее, и хотя юноша очень понравился графу Оксфордскому,
который хвалит в одном письме "его многочисленные хорошие качества",  однако
этот брак наткнулся на неизвестные препятствия и в конце концов расстроился.
     В  Лондоне  юный  Герберт   обитал   в   Байнерд-Кэстл,   недалеко   от
Блэк-фрайрского театра и познакомился, быть может, уже вследствие одной этой
близости, с представителями театра.  Но  еще  вероятнее,  что  такая  богато
одаренная дама, как его мать, сестра Филиппа Сиднея, пробудила в нем интерес
к Шекспиру, а если это так, то поэт мог познакомиться уже в 1598 г.  с  этой
выдающейся и умной покровительницей искусства и  художников.  Отец,  умерший
через несколько лет, был тогда болен.
     Может быть, в августе 1599 г. Герберт прибыл в лагерь, где  устраивался
ежегодно смотр войскам, "состоял в сопровождении 200 всадников при особе  ее
величества" и принимал участие в забавах и развлечениях военных.
     Сначала  его  характеризуют  как  плохого  придворного.  Роуленд   Уайт
рассказывает, что в это время его все порицали за то, что он выказывал много
равнодушия в добывании милости королевы. Эти слова доказывают, как  страстно
должен  был  каждый  красивый,  знатный  юноша  ухаживать   за   престарелой
королевой, раз он желал оправдать  ее  надежды.  Однако  одно  письмо  отца,
написанное вскоре после этого королеве, показывает, что  она  выразила  свое
одобрение, и что молодой человек "пользовался  всеобщей  любовью".  Красавец
собой, он производил то  обаятельное  впечатление,  которое  часто  вызывают
симпатичные  "mauvais  sujets".  В  первой  книге  своей  "Истории   мятежа"
Кларендон утверждает, что Пемброк был очень предан женщинам и позволял  себе
не только всевозможные удовольствия, но даже и эксцессы.  Однако  касательно
первого пункта Кларендон замечает, - для нас это в высшей степени  важно,  -
что молодой Пемброк умел  до  известной  степени  обуздывать  свои  желания.
Красота и  внешняя  прелесть  производили  на  него  меньшее  впечатление  в
сравнении с остроумием, умом и знаниями. Оживленная  беседа  была  для  него
настоящим удовольствием. "Он жертвовал дли подобных развлечений собою, своим
драгоценным временем и большою долей своего богатства".
     В ноябре 1599 г. Елизавета дала  Герберту  аудиенцию,  длившуюся  целый
час. Уайт, сохранивший нам это известие,  прибавляет,  что  он  находился  у
королевы в большом фаворе и что он весьма нуждался в разумном  руководителе.
Конец зимы он  проводил  в  деревне,  страдая,  по-видимому,  перемежающейся
лихорадкой и сильной головной болью. В декабре ему предлагают новый  брак  с
дочерью лорда Герфорда, Анной, но и этот план не привел ни к чему.  Понятно,
что мать имела полное основание  желать,  чтобы  более  благоразумный  друг,
притом одаренный такой гениальностью, как  Шекспир,  доказал  ему  священную
обязанность брачной жизни (сонеты 1-17).
     Тайлер пытается, не без основания, приурочить сонеты 90-96  к  тому  же
периоду. Жалоба Шекспира на то, что друг его покинул и забыл, намекают, быть
может, на его придворную жизнь. Выражения 91 сонета  о  лошадях,  соколах  и
собаках  указывают,  по-видимому,  на  развлечение  знатного  друга  охотой.
Следующие сонеты трактуют очень ясно об оскорбительных  сплетнях  касательно
характера и поведения друга. Здесь встречается упомянутый нами выше стих:

     Лилии, которые отцвели, воняют хуже сорной травы.

     Здесь красота сравнивается с "яблоком Евы":

     Подобна яблоку Евы твоя красота, если твоя добродетель не соответствует
твоей наружности -

     и, несмотря на снисходительную  нежность  к  другу,  Шекспир  позволяет
угадать, что некрасивые сплетни не были лишены основания (сонет 95):

     Как ты умеешь прикрашивать проступки, которые подобно червю в ароматной
розе пятнают красоту твоего расцветающего  имени!  О,  какими  благоуханиями
окружаешь ты свои грехи! Те языки, которые рассказывают о твоем житье, делая
соблазнительные замечания о твоих прихотях, примешивают к своим осуждениям и
похвалу, ибо одно твое имя уже освящает всякий дурной отзыв.

     В 1600 г. здоровье старого отца поправилось. Однако лорд и леди Пемброк
провели все лето вдали от Лондона в своем поместье Вильтон.  В  мае  Герберт
отправился в сопровождении Чарльза Денвере в Гревсенд навстречу леди  Рич  и
леди Саутгемптон. Этот визит доказывает, что Герберт не чуждался вовсе в это
время семейства Эссекса и Саутгемптона,  как  принято  думать  на  основании
вышеупомянутого толкования Тайлера. В высшей  степени  характерно  также  то
обстоятельство, что его спутник  был  так  тесно  связан  с  вождями  партии
недовольных, что расплатился в следующем году жизнью за участие в восстании.
     В день свадьбы  другого  лорда  Герберта  с  одной  из  придворных  дам
королевы, роскошно отпразднованной в июне 1600 г. в Блэкфрайрсе, имя Вильяма
Герберта упоминается впервые вместе с именем той  молодой  женщины,  которая
является, по-видимому, героиней шекспировских сонетов. Вильям Герберт и лорд
Кобгем сопровождали невесту,  Анну  Рассел,  в  церковь.  После  ужина  была
разыграна "маска", причем 8 роскошно разодетых дам танцевали какой-то  новый
необыкновенный танец. Среди  них  упоминаются  миссис  Фиттон  и  две  дамы,
которые несколькими годами раньше были  замешаны  в  одну  любовную  историю
Эссекса (миссис Саутвелл и миссис Бесс Рассел). Наряды этих дам  были  сшиты
из серебряной парчи, мантилья из  тафты  телесного  цвета  обвивала  верхнюю
часть стана, а волосы, "заплетенные чудным образом", ниспадали  свободно  на
плечи.  Дама,  открывавшая  двойную  кадриль,  была   миссис   Фиттон.   Она
приблизилась к королеве и пригласила ее танцевать.  Ее  величество  спросила
ее, кто она такая? "Я - любовь", - ответила та.  -  "Любовь  -  коварна!"  -
возразила королева. Тем не менее, она встала и приняла участие в танцах.
     В более поздних письмах Уайта, относящихся к тому же  году,  говорится,
что Герберт не выражает ни малейшего желания вступать в брак,  и  мы  видим,
что он в  сентябре  и  октябре  1600  г.  усердно  занят  приготовлениями  к
придворному турниру в Гринвиче.
     19 января 1601 г. умирает его отец, и  Вильям  Герберт  получает  титул
графа Пемброка. Вскоре после этого он  скомпрометировал  свое  имя  в  одной
любовной истории, вероятно той же  самой,  о  которой  говорится  в  сонетах
Шекспира. 5 февраля Роберт Сесиль упоминает об этом  в  одном  письме.  Лорд
Пемброк находился, оказывается, довольно  долгое  время  в  тайной  связи  с
любимицей королевы, придворной дамой миссис Фиттон. По  словам  Сесиля,  она
скоро очутилась в интересном положении. "Правда, граф Пемброк взял  вину  на
себя, но от брака  отказывался  очень  настойчиво".  Сесиль  заключает  свое
письмо словами: "Боюсь, что  обоим  придется  просидеть  некоторое  время  в
Тауэре, ибо королева поклялась послать обоих туда".
     В другом  письме  рассказывается,  что  миссис  Фиттон,  пользовавшаяся
большими симпатиями королевы, часто снимала свой головной убор,  подкалывала
платье, накидывала длинный белый плащ и покидала в мужском  костюме  дворец,
чтобы идти на свидание с графом.
     Мэри Фиттон разрешилась от бремени мертворожденным  мальчиком.  Пемброк
отсидел месяц в тюрьме Флит и был удален от двора.  Вскоре  после  этого  он
просил через Сесиля позволения отправиться за границу: немилость, в  которую
он впал у королевы, говорит он, заставляет его  испытывать  муки  "ада",  он
убежден, что как бы ни гневалась на него королева, она не будет так жестока,
чтобы удерживать его в той стране,  "которая  ему  теперь  ненавистнее  всех
остальных". Королева дала, кажется, сначала свое согласие,  но  взяла  потом
свое слово назад. В середине июня он снова пишет трогательное письмо, именно
то, где встречается упомянутая фраза: "красота  королевы  была  единственным
солнцем, освещавшим  его  маленький  мирок".  Пемброк  думал  этими  словами
растрогать суровое сердце Елизаветы, так как он, по-видимому, понял  за  это
время, что его сгубила не столько его  связь  с  Мэри  Фиттон,  сколько  его
равнодушное отношение к более чарующим прелестям ее величества. К сожалению,
Пемброк опоздал со своими комплиментами, а королева умела  наказывать  самым
чувствительным образом, прикасаясь к самому животрепещущему  нерву,  как  мы
видели это из судьбы Эссекса.  Вместе  со  смертью  старого  лорда  Пемброка
прекратилось его право эксплуатировать Динский лес. Сын надеялся получить по
наследству эту привилегию. Однако она была  дарована  его  конкуренту,  сэру
Эдуарду Винтеру, и возвращена ему только семь лет спустя при Иакове.
     Пемброк так  и  остался  под  опалой.  Все  его  просьбы  о  позволении
путешествовать встречали один и тот же отрицательный ответ:  ему  намекнули,
что он удален от двора и должен "хозяйничать в деревне".  Этот  переворот  в
жизни Пемброка, относящийся к 1601 г., объясняет нам достаточно  убедительно
временное  прекращение  его  лондонской   дружбы   с   Шекспиром,   нашедшее
поэтический отголосок в 126 сонете, замыкающем собой всю группу.
     При Иакове добрые и близкие отношения обоих друзей, по-видимому,  вновь
восстановились.  Посвящение   издания   in-folio   служит   наглядным   тому
доказательством.
     Бросим в заключение беглый взгляд на дальнейшую судьбу Пемброка.
     Смерть отца  доставила  ему  большие  богатства.  Однако  беспорядочная
жизнь, которую он вел, часто запутывала его экономическое положение. В  1604
г. он женился на леди Мэри, седьмой  дочери  лорда  Тальбота:  свадьба  была
отпразднована турниром. Жена принесла ему много денег и всякого  добра,  но,
по мнению  современников,  он  слишком  дорого  заплатил  за  ее  состояние,
женившись на ней. Он не был счастлив в своей супружеской жизни.
     Пемброк отличался такой же теплой любовью к литературе, как его мать  и
дядя Филипп Сидней. По словам Обри, это был "из всех вельмож всех столетий -
наивеличайший меценат!" К его ученым друзьям принадлежали среди поэтов Донн,
Дэниель и Мэссинджер  (последний  был  сыном  управляющего  его  отца).  Бен
Джонсон посвятил ему похвальную эпиграмму, что в высшей степени понятно, так
как Пемброк посылал ему к новому году всегда  20  фунтов  на  покупку  книг.
Говорят, что Иниго Джонс посетил на  его  счет  Италию.  Кроме  "Поэтических
рапсодии"  Девисона  ему  посвящено   большое   количество   книг.   Чапман,
находившийся с ним  в  близких  отношениях,  посвятил  ему  в  конце  своего
перевода "Илиады" сонет. Этот факт интересен в  том  отношении,  что  Чапман
является, по-видимому (это доказал впервые  Минто),  тем  поэтом-соперником,
который воспевал Пемброка и добился его благосклонности  и  покровительства,
возбудив в  Шекспире  ту  ревность  и  грусть,  тот  скорбный  самоанализ  и
пессимизм, которыми отмечены сонеты 78 - 86.
     Особенно 86 сонет навел Минто на  мысль  усмотреть  в  поэте-конкуренте
Чапмана.
     Уже вступительный стих, говорящий о гордо  надутых  парусах  его  стиха
подходит как нельзя лучше к 14-стопному размеру,  которым  Чапман  переводил
"Илиаду". Чапман чувствовал вдохновенную любовь к поэзии, которую он выражал
при всяком удобным случае, и  утверждал,  что  подвержен  сверхъестественным
внушениям. В посвящении к своей поэме "Ночная тень"  он  говорит  с  большим
презрением об обыкновенных искателях истины и  смеется  над  дерзостью  тех,
которые мнят, подобно им, получить  без  труда  господство  над  искусством,
которое так священно в глазах других, что они приступают к нему  лишь  после
"молитв, поста и бдения",  по  внушению  "небесного  ангела-хранителя".  Вот
почему Шекспир говорит:

     Его ли дух, наученный духами писать выше смертного умения, сразил  меня
насмерть?

     Или:

     Ни он, ни дух, увлекающий его по  ночам  своими  внушениями,  не  могут
похвастаться, что принудили меня к молчанию своею победою надо мною.

     Как только на престол вступил Иаков, Пемброк получил немедленно высокую
должность при дворе. В 1603 г. он был сделан кавалером ордена Подвязки, и  в
том же самом году он угощал короля в своем поместье Вильтон.  Он  поднимался
все выше и был в 1615 г. назначен  лордом-камергером.  Но  вплоть  до  своей
последней минуты он вел тот же легкомысленный образ жизни, как в  молодости.
Он  участвовал  своими  большими  капиталами  в  колонизации  Америки  и   в
предпринятых там путешествиях с целью открытия новых земель.  На  Бермудских
островах и в Виргинии некоторые местности названы его именем. С 1614  г.  он
был также членом индийской компании.
     Он протестовал против союза с Испанией и  не  был  сторонником  внешней
политики короля. Он был до известной степени причастен к нападению Рэлея  на
испанские корабли, за которое последний подвергся такой  жестокой  каре.  Он
был против назначения Бэкона лорд-канцлером и потребовал в  1621  г.,  чтобы
его  нечестное  поведение  было  рассмотрено  официально,  отличался  потом,
подобно Саутгемптону, большой умеренностью и  говорил  против  тех,  которые
хотели лишить Бэкона пэрства.
     В марте 1625 г. он находился при умиравшем короле, заболел  в  1626  г.
каменной болезнью и умер в  1630  г.  от  удара  после  весело  проведенного
вечера. Среди изданных в 1640 году  Донном  стихотворений  находились  также
несколько принадлежавших его перу.
     Тайлер заметил очень верно, что в них  встречаются  некоторые  мысли  и
обороты, имеющие сходство с выражениями, употребленными Шекспиром  в  разных
сонетах (22, 62, 43, 27).
     Нет ничего удивительного, что Пемброк был  в  области  поэзии  учеником
Шекспира.


ГЛАВА XXXVI
        "Смуглая дама" сонетов.

     При разборе драмы "Бесплодные усилия любви" было замечено, что нетрудно
отличить первоначальную редакцию от переделки, относящейся к 1598 г.,  и  мы
привели  несколько  примеров.  Мы  подчеркнули  настойчиво  тот  факт,   что
вдохновенная реплика Бирона в честь любви, встречающаяся в IV  действии  (мы
видели, что здесь устами Бирона говорит сам Шекспир), была включена во время
переработки.
     В другом месте мы обратили внимание читателей на то обстоятельство, что
обе женские фигуры, т. е. Розалинда  в  "Бесплодных  усилиях  любви"  (конец
третьего действия) и Розалина в "Ромео и Джульетте" (II, 4) списаны, по всей
вероятности, с одного и того же оригинала, так как в обеих пьесах  говорится
о красивой, бледной девушке  с  черными  глазами.  В  первоначальном  тексте
комедии "Бесплодные усилия любви" (III, 4) говорится:

                  ...Созданье
                  С лицом, как снег, с бровями, как агат,
                  С двумя шарами смоляными в виде
                  Двух глаз...

     Тем более удивительно, что поэт подставил во время переработки на место
прежнего оригинала новую модель, которую он неоднократно  называет  "смуглой
девушкой". Он говорит в этой комедии настойчиво  о  темном  цвете  ее  лица,
столь необычайном и неанглийском, что многие сочтут его  некрасивым,  как  в
тех сонетах, которые упоминают и описывают смуглую даму (the dark lady). Как
раз перед тем, как Бирон произносит свой восторженный гимн  в  честь  Эроса,
причем Шекспир говорит его устами, король шутит  с  ним  по  поводу  темного
цвета лица его возлюбленной:

      Король. Клянусь Творцом, твоя подруга сердца
              Черна, как смоль.
      Бирон.  Ужели на нее
              Похожа смоль? О смоль, как ты прекрасна,
              Божественна! Жену себе добыть
              Из смоли - о высокое блаженство!
              Скажите мне, кто может изобресть
              Здесь клятву мне? Скажите, где святое
              Евангелье, чтоб я поклясться мог,
              Что красота не красота, коль только
              Заимствует свое лицо она
              Не из очей прекрасной Розалинды.
              Что ни одно лицо не хорошо,
              Когда оно не так черно, как это,
      Король. О парадокс! Ведь черный цвет есть цвет
              Темниц и тьмы, ведь он - ливрея ада;
              А красота блестит, как небеса.

     В  высшей  степени  знаменательна  ответная  реплика  Бирона.   В   ней
встречаются те же самые мысли, которые Шекспир приводит от  своего  имени  в
защиту своей смуглой красотки в 127 сонете:

                     Опаснейшие демоны похожи
                     На ангелов. О, ежели чело
                     Возлюбленной моей покрыто черным,
                     Так потому, что в траур облекло
                     Оно себя при виде лиц, покрытых
                     Румянами чужих волос - всего,
                     Что лживой маскою чарует
                     Влюбленного. Она явилась в свет,
                     Чтоб черный цвет прелестным цветом сделать.
                     Изменит он всю моду наших дней;
                     Начнут считать естественный румянец
                     Накрашенным, и розовые щеки,
                     Чтоб избежать хуления, начнут
                     Раскрашиваться черной краской, лишь бы
                     С ее лицом быть схожим...

     В сонете говорится:

     В древние времена  смуглые  не  считались  красивыми  или  же,  если  и
признавались такими, то  не  носили  названия  красоты;  теперь  же  смуглые
наследуют красоту, и красота уничтожается ложными прикрасами. С тех пор, как
каждая рука присвоила  себе  права  природы  и  стала  украшать  безобразных
искусственной личиной,  нежная  красота  утратила  имя,  ей  нет  священного
убежища, она опошлена,  если  не  изгнана  совершенно.  Поэтому  глаза  моей
возлюбленной черны, как вороново крыло, и как идут к ней эти глаза,  как  бы
носящие траур по тем, которые не рождены белокурыми, но не лишены красоты  и
обличают природу в ее ложной оценке. Они в таком трауре, но эта  печаль  так
красит их, что, по приговору всех уст, красота должна быть именно такой.

     Словом, красивая брюнетка в пьесе  "Бесплодные  усилия  любви"  списана
также с живой модели. Если теперь вспомнить, что переработка  относится,  по
словам заглавия, к рождеству 1597 г., когда комедию хотели поставить для  ее
величества; если далее вспомнить, что Розалинда  является  придворной  дамой
принцессы, которая встречается как бы с  невольным  комплиментом  в  сторону
королевы, - "обворожительной луной" - то  почти  необходимо  заключить,  что
красивая брюнетка была придвор