превышали к тому же на 200 тысяч ф. сумму дохода.
Гарнизоны,  стоявшие  в  Голландии,  уже  давно  не  получали  жалованья   и
готовились к мятежу. Крепости находились в самом жалком  положении  и  давно
нуждались в ремонте. Иностранные послы тщетно просили о  высылке  жалованья.
Наконец, король решил снова  созвать  парламент.  Несмотря  на  бессовестное
давление, оказанное на избирателей, оппозиция в нижней палате получила опять
большинство  голосов.   Накопилось   достаточное   количество   причин   для
неудовольствия. Король занял для свадьбы своей  дочери  30  т.  ф.  у  лорда
Харрингтона, которому предоставил взамен привилегию чеканить медную  монету.
Затем правительство  монополизировало  производство  стекла  и  дало  одному
акционерному  обществу  исключительное  право  торговли  с  Францией.  Когда
верхняя  палата  отказалась  от  совместного  обсуждения  с  нижней  палатой
какого-то вопроса, то епископ Нейл, один  из  самых  низких  лакеев  короля,
позволил себе оскорбительные выражения по адресу нижней  палаты.  Тогда  там
поднялась страшная буря. Один молодой дворянин обозвал придворных испанскими
собаками (spania - значит испанская собака, а в переносном смысле -  льстец)
короля и  настоящими  волками  для  народа,  а  другой  заметил  шотландским
фаворитам, что в Англии может повториться сицилийская вечерня.
     Иаков пытался в пространных речах перед открытием  парламента  склонить
на свою сторону нижнюю палату, но он скоро понял, что  едва  ли  чего-нибудь
добьется, и распустил в июне месяце парламент вторично.
     Чтобы покрыть долги и получить новые средства, при дворе решили оказать
давление на граждан и заставить их  посылать,  как  бы  добровольно,  королю
денежные подарки. Епископы  показали  всем  пример,  предлагая  королю  свои
лучшие серебряные сосуды и драгоценнейшие сокровища. За ними последовали все
те, которые рассчитывали получить какие-нибудь привилегии от  короля.  Масса
людей посылала в полное распоряжение правительства  большие  суммы  денег  в
Уайтхолл, где хранились королевские драгоценности. Некоторые даже  побуждали
Иакова обнародовать воззвание ко всей нации, чтобы хороший пример мог  всюду
найти подражателей. Вначале все были убеждены,  что  этот  способ  обложения
себя повинностями даст казне громадный доход. Когда же король  просил  город
ссудить ему сумму в 100.000 ф., то он получил в ответ (какая  разница  между
этим ответом и полученным прежде Елизаветой), что ему охотнее подарят 10.000
ф., чем дадут взаймы 100.000.
     В продолжение одного месяца  с  небольшим  король  собрал  таким  путем
23.000 ф. Вскоре, однако, золотоносный  поток  иссяк.  Тщетно  правительство
предписало во все графства и ко всем  чиновникам  всюду  рассылать  подобные
прокламации. Шерифы повсеместно получали один  ответ:  если  король  созовет
парламент, то ему, по всей вероятности, не откажут в  необходимой  сумме.  В
продолжение двух следующих месяцев собрали только 500 ф. Было  издано  новое
воззвание, оказано новое давление  -  и  не  добились  никаких  результатов.
Любопытно, что несчастный Рэлей, знавший обо всем только понаслышке, написал
по этому поводу трактат "О прерогативах парламента". Считая Иакова  невинным
в злоупотреблениях, совершенных от его имени министрами, он хотел  ему  дать
добрый и полезный совет. Он лелеял наивную мечту получить в награду за  свое
сочинение свободу, но его книга была тут же уничтожена.
     Другая вспышка национального негодования - это  известное  дело  Пичем.
Возмущенный поведением чиновников и духовенства, этот человек позволил  себе
несколько слишком смелых  выражений.  Хотя  при  обыске,  устроенном  в  его
квартире, нашли только одну рукописную проповедь, никогда не  произнесенную,
нигде  не  напечатанную,  тем  не  менее  его  подвергли  пытке.  Сам  Бэкон
бессовестно одобрял палачей. В политических процессах  пытка  еще  считалась
совершенно естественной процедурой.
     Иаков был вообще бессердечен. Его  жестокость  обнаруживались  особенно
ярко в тех случаях, когда он объявлял милость осужденным  на  смерть.  Таких
людей, как Кобгем, Грей и Маркем, он заставлял ждать два  часа  под  топором
палача, пока не объявлял им причину их помилования.
     Современники были не менее жестоки, чем  король.  В  частной  переписке
того времени постоянно говорится о том, что одного повесили, другого пытали,
третьего колесовали, четвертого обезглавили. И все эти ужасы  рассказываются
без малейшего душевного волнения. Каждая смерть  объяснялась  как  следствие
отравления. Когда умер сын короля, то разнесся слух,  что  отец,  взбешенный
его популярностью, собственноручно устранил его  со  своей  дороги.  И  если
каждая смерть наводила на мысль о яде, то каждая страсть  и  каждая  болезнь
объяснялась не иначе, как волшебством. Колдуны  и  колдуньи  были  предметом
всеобщей ненависти; их казнили, но в них верили.  Даже  такой  человек,  как
друг Филиппа Сиднея, Фолкгревил, лорд Брук, хотя и смеется  в  своей  книге,
озаглавленной "Пять лет царствования Иакова", над колдовством, но говорит  о
нем в тоне глубокого убеждения.


ГЛАВА LXII
        Нравы при дворе.

     При дворе царил довольно пошлый тон. Половые отношения отличались таким
легкомыслием, которое с трудом можно было  предполагать  ввиду  равнодушного
отношения короля к женщинам. Нравы были испорчены, манера объясняться  самая
грубая. В одном письме дипломат  сэр  Дадли  Чарлтон  описывает  приключения
одной брачной ночи. В конце концов король подошел рано утром в  дезабилье  к
постели новобрачной, разбудил ее и остался с ней некоторое время наедине.
     В официальных указах Иаков называл свою  супругу  не  иначе,  как  "our
dearest bed-fellow" (наша дражайшая сопостельница).  В  нелепой  и  циничной
переписке Иакова с  Бекингемом  (преемником  Карра)  последний  подписывался
обыкновенно "Your dog", а король величал его постоянно "Dog Steenie".  Иаков
обращался даже к серьезному Сесилю со  словами  "litlle  beagle"  (маленькая
гончая). Королева, умоляя Бекингема спасти жизнь Рэлея, называет  его  также
"My kind dog". Вместе с  чувством  личного  достоинства  исчезло  и  чувство
приличия. Даже Дизраэли, этот принципиальный  защитник  и  поклонник  короля
Иакова, должен признаться, что  придворные  нравы  были  ужасны,  что  двор,
проводивший свое время в безделье,  живший  безумно  роскошно,  был  заражен
самыми гнусными пороками. Он приводит один стих из  поэмы  "Урод"  Дрейтона,
где говорится о великосветском джентльмене и придворной леди:

                He's too much woman and she's too much man.
                {Он слишком женщина, а она слишком мужчина.}

     Дизраэли находит, далее, характеристику современных  нравов,  сделанную
Артуром Вильсоном,  совершенно  верной.  Вильсон  рассказывает,  что  многие
знатные девушки, обедневшие вследствие расточительности родителей, видели  в
своей красоте неистощимый капитал. Они торговали собою в  Лондоне,  получали
потом  от  своих  благодетелей  громадные  пожизненные  пенсии  и  выходили,
наконец, замуж за людей выдающихся и богатых. Все  считали  их  разумными  и
галантными дамами, порою даже героическими натурами. Мужчины выражались  так
цинично, что часто можно было услышать фразу  вроде  следующей,  облеченную,
однако, в  более  непристойную  форму:  "Я  предпочел  бы  только  считаться
любовником такой-то дамы, не будучи им в действительности, чем находиться  с
ней на самом деле в  связи,  но  тайно,  без  ведома  общества".  Дон  Диего
Сармиенто д'Акунья, граф  Гондомар,  считался  одним  из  лучших  дипломатов
Испании. Положим, он был  настолько  недальновиден,  что  воображал  вернуть
Англию в лоно католической церкви, но он умел мастерски обходиться с людьми,
поражал непоколебимой твердостью, привлекал к себе  образцовой  гибкостью  в
обращении, умел вовремя молчать и вовремя говорить и вместе с тем  служил  с
пользою своему повелителю. Он имел,  подобно  английским  придворным,  право
свободного доступа к Иакову и расположил к себе короля забавными  выходками.
Он с умыслом  говорил  варварским  латинским  языком,  чтобы  давать  Иакову
возможность поправлять его речи. Каждый раз, когда граф  ехал  домой  верхом
или в коляске, то на балконах появлялись знатные леди, чтобы ответить на его
поклоны. Дизраэли замечает, что каждая из этих дам была  бы  готова  продать
ему свою любовь за большую сумму.  Некоторые  из  них  слыли  за  остроумных
женщин (wits) и имели красивых дочерей  или  племянниц,  которые  привлекали
множество гостей в их салоны.  Вот,  например,  один  анекдот,  рассказанный
многими  современниками,  так  как  произвел  на  них,   вероятно,   большое
впечатление.
     Гондомар проезжал  однажды  в  Друри-лейн  мимо  дома  красавицы-вдовы,
некоей леди Джакоб. Он поклонился ей. К его  неописанному  удивлению  она  в
ответ  только  широко  раскрыла  рот.  Невежливость  леди  смутила  испанца.
Вероятно, ей хотелось зевнуть,  решил  граф.  Однако  та  же  самая  история
повторилась на  следующий  день.  Тогда  Гондомар  послал  ко  вдове  одного
кавалера из своей свиты с поручением доложить ей, что обыкновенно английские
дамы  относятся  к  нему  благосклоннее  и  не  отвечают  дерзостью  на  его
вежливость. Дама велела ответить, что  ей  хорошо  известно,  какой  дорогой
ценой покупал он любовь многих знатных, а у нее такой же рот, как у всех,  и
этот рот так же нуждается в пище. Гондомар послал ей немедленно подарок.
     Женщины следовали в этом отношении только  примеру  мужчин.  Английский
посланник в Мадриде лорд Дигби понял очень скоро, что тайны испанского двора
можно узнать  за  довольно  дешевую  цену  и  постарался  извлечь  из  этого
обстоятельства возможно больше выгоды. Так он  узнал  в  мае  1613  г.,  что
Испания  платила  ежегодное  жалованье   целому   ряду   высших   английских
сановников. Когда он увидел в списке имя адмирала сэра Вильяма  Монсона,  он
пришел в недоумение. Когда же он узнал, что  недавно  умерший  лорд-канцлер,
граф Солсбери, также принадлежал до последней минуты  своей  жизни  к  числу
этих лиц, он прямо ужаснулся.
     В декабре месяце ему удалось получить весь список, и  он  был  поражен,
как  громом,  встретив  в  нем  имена  тех  лиц,  которые  занимали   высшие
государственные должности, и честность которых считалась выше подозрений.
     Он не хотел доверить этих тайн бумаге, так как неприкосновенность писем
была тогда не в обычае. Он взял поэтому отпуск, чтобы лично доложить  королю
эту печальную новость.


ГЛАВА LXIII
        Арабелла Стюарт и Вильям Сеймур.

     Один факт из жизни королевской семьи, вызвавший бы  в  наше  время,  по
словам Гардинера, негодование всего британского народонаселения,  доказывает
наглядно бессердечие короля, отсутствие при дворе и в большой массе  чувства
справедливости. Арабелла Стюарт была кузиной Иакова. Она  получала  еще  при
Елизавете казенное содержание и вращалась  в  среде  придворных  дам.  В  ее
письмах  обнаруживается  прелестное,  возвышенное  сердце,  чуждое   всякого
политического тщеславия. В одном письме своему дяде  Шрусбери  она  заявляет
желание доказать всему миру, "что молодая дама в  состоянии  сохранить  свою
невинность и чистоту -как это ни парадоксально - даже  среди  тех  безумств,
которыми полна окружающая ее придворная жизнь". Она намекает здесь на вечные
маскарады, в которых участвовала "королева со своими фрейлинами  в  костюмах
морских нимф или нереид, к большому удовольствию зрителей". Арабелла  стояла
в стороне от этого  водоворота  развлечений.  Несколько  иностранных  князей
сватались за нее, но она не хотела выходить замуж за человека,  которого  не
знает. Однако распространился ложный слух, будто  она  обещала  отдать  свою
руку одному из претендентов, который и заявит от  ее  имени  свои  права  на
английский престол. Вследствие этого Иаков заключил ее на рождество 1609  г.
в темницу и вызвал к допросу в государственный  совет.  Затем  недоразумение
выяснилось, король позволил ей выйти замуж за кого угодно из его подданных и
отпустил ее на свободу.
     Несколько недель спустя она познакомилась с человеком, который  покорил
ее сердце. Она полюбила его так страстно и так преданно,  как  шекспировская
Имоджена Постума. Это был молодой Вильям Сеймур, сын лорда Бьючемпа,  одного
из родовитейших аристократов страны. В феврале месяце он получил доступ в ее
комнаты и ее согласие на брак. Обещание, данное королем Арабелле,  позволяло
любящим спокойно смотреть  в  будущее.  Но  выбор  юной  принцессы  оказался
роковым. Лорд Бьючемп, сын графа Гертфорда и Екатерины Грей, являлся в самом
деле претендентом на  английскую  корону  со  стороны  ветви  Суффолк.  Хотя
старший сын лорда был тогда еще в живых, и Вильям Сеймур не мог считаться  в
данную минуту претендентом, но ведь старший сын мог умереть бездетным, что и
случилось  в  действительности.  Что  же  касается  прав  ветви  Суффолк  на
английский престол, то они были признаны  законными  в  одном  парламентском
акте, а парламент, избравший Иакова, не  был  компетентен  изменить  порядок
престолонаследия. Ввиду такого сочетания обстоятельств Иаков  совершенно  не
принял в расчет, что ни Сеймур, ни Арабелла, да вообще  никто  в  Англии  не
думал лишать его престола в пользу его кузины и  ее  жениха.  Молодых  людей
пригласили в государственный совет и допросили. Сеймур должен был отказаться
от мысли жениться на Арабелле. Три месяца он ее не  видал.  В  мае  1610  г.
молодые люди тайно обвенчались. Когда Иаков в июне узнал об этом, он  пришел
в дикий гнев. Арабеллу отвезли в Ламбет, Сеймур был брошен в Тауэр.
     Тщетно Арабелла пыталась тронуть  сердце  короля.  Но  молодая  парочка
пользовалась в Лондоне большими симпатиями, и тюремное начальство  разрешило
им тайные свидания. Когда король узнал об этом  из  их  вскрытой  переписки,
Арабеллу перевезли для большей безопасности в Дургем  и  отдали  под  надзор
тамошнего епископа. Когда же Арабелла отказалась покинуть свою комнату -  ее
вынесли насильно. Дорогою  она  заболела  так  серьезно,  что  ей  позволили
отдохнуть в каком-то местечке. Здесь ей удалось бежать в  таком  костюме,  в
котором обыкновенно путешествуют у  Шекспира  молодые  женщины.  Она  надела
панталоны французского покроя,  мужскую  куртку,  сапоги  красно-коричневого
цвета, мужской парик с длинными локонами, накинула на плечи  черный  плащ  и
опоясалась саблей. В таком костюме она убежала в  Блэквелл,  где  ее  ожидал
французский корабль. В то же время лорд  Сеймур  бежал  из  Тауэра.  Простой
случай помешал им встретиться.  Спутники  Арабеллы  потребовали,  чтобы  она
отплыла как можно скорее,  хотя  молодая  женщина  горячо  протестовала.  На
следующий день в Блэквелл прибыл Сеймур. Когда он  узнал,  что  корабль  уже
ушел, он упросил одного рыбака перевести его в Остенде. Не доезжая несколько
миль до Кале, Арабелла уговорила капитана корабля переждать несколько часов,
чтобы дать Сеймуру  возможность  догнать  ее  или  чтобы  получить  от  него
какие-нибудь сведения. Здесь  ее  настиг  английский  крейсер,  отправленный
вслед за беглецами из Дувра.  Арабеллу  привезли  в  Тауэр.  Она  умоляла  о
пощаде, но Иаков грубо ответил: "Она вкусила от запретного плода,  пусть  же
теперь пострадает  за  свое  непослушание".  Арабелла  лишилась  с  отчаяния
рассудка и умерла после четырехмесячного заключения в нищете  и  горе.  Лишь
после ее смерти ее муж получил позволение вернуться в Англию.

ГЛАВА LXIV
        Рочестер и леди Эссекс

     В то время, как разыгрывалась эта трагедия, настоящим правителем Англии
был Карр. Он считался официальным фаворитом. Все прошения  писались  на  его
имя. Он раздавал все награды.
     После смерти графа Дунбарского он был  назначен  председателем  тайного
совета и лордом-казначеем Шотландии.  Имя  его  сияло  на  родине  особенным
блеском. Затем он получил  титул  барона  Брэндспег,  виконта  Рочестера  и,
наконец, был сделан кавалером ордена Подвязки.
     При дворе он встретил противодействие только со стороны принца Генриха,
любимца всей нации, который не выносил его  высокомерного  поведения.  Принц
был также его соперником одно время у одной опасной красавицы. После  смерти
принца могущество Рочестера достигло  своего  апогея.  В  качестве  главного
секретаря он распечатывал  письма,  адресованные  на  имя  короля,  и  часто
отвечал на них без предварительного совещания с королем. Иаков  так  доверял
фавориту, что всегда во всем с ним соглашался. В 1613 г. Карр получил  новый
титул. Виконт Рочестер был произведен в графы Соммерсет и, наконец,  в  1614
г. был сделан лордом-камергером, "так как король любил его  больше  всех  на
свете". Временно он исполнял также  должность  лорда-канцлера  и  начальника
"над пятью гаванями, лежащими  против  Франции".  Вдруг  он  пал  совершенно
неожиданно. Обстоятельства, вызвавшие его падение, являются одним  из  самых
интересных эпизодов царствования Иакова. Ни одно событие не произвело такого
неизгладимого впечатления на умы современников, не заняло так много места  в
их письмах,  в  которых  имя  Шекспира  никогда  не  упоминается,  и  в  тех
исторических и политических сочинениях, которые  совершенно  игнорируют  его
существование.
     Лишь только Иаков прибыл в Англию, он постарался всеми силами примирить
разрозненные, враждовавшие между  собою  аристократические  семейства.  Так,
желал он, между прочим, обвенчать сына и наследника графа Эссекса с одной из
представительниц той фамилии, которая погубила его отца. В  январе  1606  г.
14-летний граф Эссекс сочетался браком с 13-летней Френсис Говард и сделался
таким образом родственником могущественных фамилий  Говардов  и  Сесилей.  В
январе 1605 года мистер Пори пишет сэру Роберту  Коттону:  "...жених  держал
себя так  серьезно  и  мило,  словно  находился  в  возрасте  своего  отца".
Церковная практика этого столетия допускала подобные детские  браки,  но  из
чувства  приличия  молодых  людей  разъединяли.  Юный  Эссекс  отправился  в
путешествие. Восемнадцати лет он вернулся и потребовал свою невесту.  В  нем
было много  силы  воли  и  он  отличался  ровным,  спокойным  темпераментом.
Напротив, 17-летняя Френсис  Говард  была  порывистой,  страстной  девушкой,
неизменной в своих симпатиях и  антипатиях.  Грубая,  жадная  мать  дала  ей
плохое воспитание, окончательно же ее развратила  испорченность  двора.  Она
сразу возненавидела своего жениха и упорно отказывалась жить с ним под одной
кровлей. Однако ее родственники  принудили  ее  последовать  за  ним  в  его
поместье близ Чартлея. Принц Генрих и фаворит Рочестер обратили на  нее  оба
свое внимание. Мы узнаем из одного современного документа, что леди  Френсис
возлагала больше надежд на фаворита, чем на ненадежную и  невыгодную  любовь
принца. Таким образом, ненависть между сыном  и  другом  короля  еще  больше
обострилась. Когда леди Френсис остановила со свойственною  ей  страстностью
свой выбор на Рочестере,  она  решила  прекратить  супружеские  отношения  с
мужем,  чтобы  доказать  Рочестеру  свою  верность  и  успокоить   ревнивого
любовника. Она обратилась сначала к  некоей  госпоже  Торнер,  вдове  врача,
которая занималась после смерти мужа всевозможными  выгодными  аферами.  Она
просила ее дать ей какое-нибудь средство, способное вызвать у лорда  Эссекса
половое бессилие. Когда присланное средство оказалось недействительным,  она
написала госпоже Торнер следующее письмо, фигурировавшее  потом  на  суде  и
изданное Фолкгревилем:
     "Моя милая Торнер! Я возлагаю на  тебя  по-прежнему  все  свои  надежды
добиться счастья в этой жизни. Мой лорд свежее и здоровее обыкновенного.  Он
жаловался на меня брату Говарду... Меня это приводит в бешенство. Я чувствую
к мужу такое отвращение, как ни к одному мужчине. Он мешает мне наслаждаться
любовью того, кого я люблю".
     Когда граф вторично пожалова