бека.

     Приняв насмешливое обращение Маймакова:  "Эй,  казах!.."  -  за  шутку,
Сулеймен  сначала  было  заулыбался,  но,  увидев  озлобленное  лицо  рыжего
жандарма, услышав его грозный окрик,  сразу  почувствовал  недоброе,  как-то
оробел, съежился и стал говорить робко и осторожно:
     - Замандас*, хоть мы и не родичи, а взаимно  приветствовать  все  равно
нужно. Таков наш казахский обычай. Неужели вы этого не знаете?
     ______________
     * Замандас - обращение к сверстнику.

     - Укороти язык, чего учить вздумал!
     Старшина Жол, желая предотвратить ссору, тихо сказал Сулеймену:
     - Эти люди просят у тебя кобылу, отдай,  ты  для  себя  всегда  сможешь
попросить у Нигмета другую...
     Сулеймен  растерялся.  Слезть  с  лошади  и  отдать  незнакомым,  чужим
людям?.. Как это так?.. Но и спорить с ними, Сулеймен это  отлично  понимал,
бесполезно, - все равно отнимут. Не зная, что делать, он оглянулся  назад  -
далеко ли свои? Они были далеко, ехали шагом: Тояш, Нурым, Хаким и Бекей. Но
вот кто-то из них махнул рукой, и все четверо  поскакали  галопом.  Сулеймен
видел, как они махали руками, давая понять, чтобы он не слезал с лошади и не
отдавал ее жандарму.
     - Старшина, не могу отдать лошадь, она не  моя,  я  должен  вернуть  ее
хозяину. Чем же  я  не  угодил  вам?  -  обернувшись  к  Маймакову,  добавил
Сулеймен. - Почему именно у меня хотите отобрать лошадь?
     - Ты  еще  смеешь  разговаривать?  Н-на,  получай!..  Весь  ваш  аул  -
смутьяны! Я вам еще покажу, как сходки собирать!
     На потную спину Сулеймена - он был в одной рубашке - опустилась тяжелая
плеть жандарма. Потом второй удар, третий... Плеть пронзительно  свистела  в
воздухе. Маймаков бил с оттяжкой, белая рубашка Сулеймена покрылась красными
пятнами. Один за другим сыпались удары, обжигая тело. Сулеймен стиснул зубы,
чтобы не закричать от острой и режущей боли, он весь съежился, обеими руками
обхватил голову, защищая ее от ударов.
     Во весь  опор  неслись  четверо  друзей  на  выручку  Сулеймена.  Хаким
подскакал  первым.  Маймаков,  неожиданно  увидев  перед   собой   молодого,
интеллигентного,  одетого  по-городскому  джигита,  опустил  плеть.   Второй
жандарм тоже отъехал в сторону.
     - Никак не приучишь к порядку эту орду! - виновато проговорил Маймаков,
отдавая честь. Он извинился не за себя, не за то, что избивал человека, а за
Сулеймена, несообразительного и непослушного Сулеймена, который  не  захотел
сразу отдать лошадь. Маймаков и сам не  заметил,  что  всего  лишь  повторил
любимую поговорку своего начальника офицера Аблаева. Не раз, обучая на плацу
неуклюжих жандармов, Аблаев кричал  на  них:  "Орда!..  Бестолковая  орда!..
Когда только вы приучитесь к порядку!.."
     - Пусть он "орда", пусть он невежественный человек, но ведь не он, а ты
первым кинулся его избивать! - зло проговорил Хаким. - Это зверство - ни  за
что ни про что бить плетьми человека. Понимаешь ли ты это?
     Возбужденный и разгоряченный Маймаков, не  замечая  искаженного  гневом
лица Хакима, начал оправдываться:
     - Этот казах ничего не понимает.  Мне  нужна  лошадь,  чтобы  выполнить
приказ начальника. Я  знаю,  он  и  налог  еще  не  уплатил.  Он  вообще  не
подчиняется власти,  разъезжает  себе  с  утра  до  вечера  по  похоронам  -
настоящая орда!..
     Не успел Маймаков договорить, как сзади на  него  налетел  подскакавший
Нурым. Он ударил жандарма по спине, затем  схватил  насильника  за  воротник
черной шинели и резко потянул на себя. Как сбитая  с  головы  шапка,  слетел
Маймаков с седла. Конь его, почувствовав свободу,  шарахнулся  в  сторону  и
побежал в степь, увозя с собой прикрепленную к луке седла  винтовку.  В  это
время подоспели Тояш и Беркей, ехавшие  на  одной  лошади.  Маленький  Бекей
проворно спрыгнул на землю, чтобы удобнее было действовать Тояшу. Подбежав к
барахтавшемуся в пыли Маймакову, Бекей закричал фальцетом:
     - Он, это он в прошлый раз избил меня!..
     Крик Бекея безответно повис в  воздухе  -  никто  не  обратил  на  него
внимания. Помощник Маймакова, высокий и плечистый жандарм, свирепо  взглянул
на Нурыма, и, гикнув, с поднятой плеткой кинулся на него.  Нурым,  защищаясь
от удара, спрыгнул с коня и закрыл руками голову, но плетка все же  прошлась
по его спине. Высокий, дюжий жандарм, развернув коня, снова  пустил  его  на
Нурыма. Хаким посмотрел на Тояша, как бы прося его заступиться за брата. Сам
он, всегда избегавший ссор и драк, в  нерешительности  натягивал  поводья  -
чувствовал, что не справится с рослым и сильным жандармом.  Плетка  жандарма
угрожающе свистела в воздухе, по спине Хакима бегали мурашки. Силач Тояш, не
раз выходивший победителем из кровавых драк, напряженно следил за действиями
плечистого жандарма, как кошка за мышонком, готовая в любую минуту  напасть.
В руке он держал толстую плеть. Крупный гнедой Жунуса, на котором он  сидел,
словно предчувствуя  схватку,  нетерпеливо  перебирал  ногами.  Тояш  дернул
повод, и гнедой рванулся вперед, перерезая путь жандарму. Кони сшиблись, над
головами взвились плети - и не  успел  Хаким  как  следует  разглядеть,  что
происходит, как плечистый жандарм кубарем скатился под ноги коню...


x x x

     Хаким, Нурым, Тояш, Бекей и  подъехавший  к  концу  драки  Асан  решили
никому не рассказывать о своей встрече с жандармами. Но  на  следующий  день
вся  степь  уже  знала,  что  четверо  джигитов  из   аула   Жунуса   избили
представителей ханской власти и отобрали у них оружие. Кто мог рассказать об
этом? Друзья предполагали - Кадес,  который  хотя  и  не  присутствовал  при
драке, но, как всегда, знал все и обо всем...
     Под вечер Кубайра, боясь, что у него отберут лошадь, решил на несколько
дней скрыться из аула. Собравшись уезжать, он встретил Кадеса.
     - Что нового? - спросил Кубайра.
     - А ты разве ничего не слышал?.. - плутовато улыбаясь, ответил Кадес.
     - Нет.
     - Двух налогосборщиков наши аульчане избили. Старшина с ними был...
     - И Жола били?..
     Кадес заложил в нос щепотку табаку, громко чихнул и,  протягивая  шахшу
подошедшему Тояшу, проговорил:
     - Нет, Жола не трогали. Нурым  бросился  было  на  него,  но  Хаким  не
разрешил... А у тех двоих отобрали коней и оружие, и  прогнали  пешком...  -
Затем, обращаясь к Тояшу, добавил: - Тоеке, у кого  ты  научился  так  ловко
владеть плеткой?..
     Тояш ничего не ответил. Угрюмо взглянув на Кадеса, пошел прочь.


2

     Спустя два дня после похорон Каипкожи и довольно неприятной  встречи  с
жандармами аульчане выехали на сенокос. Травы, выросшие без дождя, только на
вешней влаге, сохли быстро, почти вслед  за  косцами  женщины  подгребали  и
копнили сено, а через сутки уже метали стога.
     Для своего небольшого хозяйства - одна корова  и  одна  лошадь  -  Асан
обычно накашивал сена на зиму неподалеку от аула, по оврагам, но в этом году
к нему присоединились вдова Кумис и еще два  родича.  Объединившись,  четыре
хозяйства получили сенокосный участок на берегу озера Бошекен. Трое  сильных
мужчин, возглавлявших семьи, косили, а подгребали и копнили скошенную  траву
женщины. Вдова Кумис послала на сенокос невестку Шолпан. Она любила  молодую
и красивую невестку, верила ей, но все  же  на  следующий  день  поехала  на
сенокос  сама,  чтобы  убедиться,  хорошо  ли  работает  Шолпан,  и   вообще
присмотреть за ней.
     В последнее время Кумис стала замечать, что с невесткой творится что-то
неладное.  Она  сделалась  задумчивой  и  грустной,  перестала   ходить   на
вечеринки: обычно шумливая и веселая, теперь все больше молчала, когда Кумис
что-нибудь спрашивала у нее,  отвечала  двумя-тремя  словами.  Часами  стала
просиживать в юрте, приподнимала нижнюю кошму и  подолгу  молча  смотрела  в
степь. Кого высматривала она, для Кумис это было  загадкой.  "Ты  что  такая
невеселая, не заболела ли?" - спросила как-то Кумис. "Нет, -  сухо  ответила
Шолпан. - Видела во сне покойницу маму вот и пригорюнилась!"
     Прибыв на покос, Кумис  взяла  вилы  и  стала  помогать  женщинам.  Она
работала рядом с Шолпан и все время поглядывала на невестку. "Что же  с  ней
случилось, словно кто  подменил  ее?  -  думала  Кумис,  вспоминая  недавние
разговоры с Шолпан и стараясь наконец выяснить причины ее грусти. - Тут дело
совсем не в  сне.  Если  бы  только  нехороший  сон  видела,  погрустила  бы
день-другой, и все. А то с самого приезда Хакима запечалилась... Когда Хаким
приходит к Халену, она не спит всю ночь. Почему она спрашивала у меня, какая
родственная связь между учителем  и  хаджи  Жунусом  и  могут  ли  они  быть
сватами? Не  случайно,  конечно.  Здесь  что-то  есть...  От  этого-то  она,
наверное, грустна?.." Шолпан работала проворно, но подбирала сено не  чисто.
Кумис видела это, но ничего не говорила - подгребала за невесткой сама. Все,
что за день трое мужчин успели накосить, женщины к вечеру сгребли в валки  и
скопнили.
     Днем было жарко. Наступил вечер, а  жара  все  не  спадала.  На  другом
берегу озера весь день стрекотала  сенокосилка  хаджи  Жунуса.  Наконец  она
смолкла, Бекей и Нурым распрягли лошадей, Хаким прочистил и смазал  косилку,
и все трое отправились к реке.
     - Хватит, - сказала Кумис, когда смолк шум косилки. - Идемте отдыхать.
     Шолпан, думая о чем-то своем, не расслышала  слов  вдовы  и  продолжала
работать.
     - Ты же устала, Шолпан, идем отдыхать. Ох, как заныли  у  меня  ноги  и
поясница, с непривычки, давно уже не сгребала сено,  -  пожаловалась  Кумис,
стряхнув платок и вытирая им потную шею.
     Шолпан молча присела рядом со старухой. Она тоже чувствовала  усталость
и теперь с удовольствием наслаждалась холодком. На  полных  щеках  ее  пылал
румянец. Она не спеша переплела распустившиеся косы.
     Отдохнув, женщины спустились к реке.
     - Пойду домой, - сказала Кумис.
     Оставив на берегу умывавшуюся  невестку,  вдова  села  в  лодку  Асана,
переправилась на другую сторону и ушла в аул.
     Хаким, искупавшись, решил  проведать  Халена  и  вплавь  отправился  на
противоположный берег. Когда он подплывал к  песчаному  откосу,  Шолпан  уже
собиралась уходить.
     - Шолпан, подожди! - крикнул он, выходя на берег.
     Молодая женщина, хотя и заметила Хакима  и  слышала  его  голос,  пошла
вверх по тропинке, не оглядываясь и не останавливаясь.
     - Подожди, Шолпан! - снова крикнул Хаким.
     Женщина остановилась и оглянулась.  Увидев  веселое,  улыбающееся  лицо
Хакима, тоже улыбнулась. "Что он хочет мне сказать? Ведь все знают,  что  он
любит Загипу... Или он просто шутит с ней? Правильно моя мама говорила - кто
прыгает от холода, а кто от сытости! Что ж, он - свободный джигит, ничем  не
связанный, вот и бесится от скуки и безделья", - с укоризной подумала она  о
Хакиме.
     - Что вы хотите мне сказать? - строго спросила она, поправляя на голове
белый ситцевый платок. - Вы через меня хотите послать девушкам привет?
     Хаким, не зная, что сказать, смутился.  И  вправду,  что  ей  ответить?
Шолпан - молодая, красивая, можно бы и влюбиться в нее, да у нее  подрастает
муж!.. Хакиму нравилась  Шолпан,  ему  было  приятно  стоять  рядом  с  ней,
смеяться и шутить.
     - Шолпан, я давно хотел с тобой поговорить... Не знаю  отчего,  но  мне
всегда хочется тебя видеть. Почему ты все время избегаешь  меня?  -  наконец
нашелся Хаким. Он взял ее за руку.
     Не вырвала  руку  Шолпан,  не  отстранилась  -  холодно  и  безразлично
посмотрела на Хакима.
     - Я не знала, что вы давно хотите со мной поговорить. Говорите, я  стою
перед вами. Я слушаю.
     - Почему  ты,  Шолпан,  не  ходишь  на  вечеринки,  разве   не   хочешь
повеселиться? Мы бы там встречались с тобой...
     - Да, вы молоды, вам к лицу веселье и смех, а мне...
     - Что ты говоришь?.. Ты красивее всех наших девушек, цветешь, как  алый
тюльпан!.. - воскликнул Хаким.
     Шолпан опустила глаза и, тяжело вздохнув, проговорила:
     - Если бы вы это сказали года два тому назад,  все  было  бы  верно.  А
теперь...  выглянувший  из-под  снега  цветок  растоптан   ногами,   вы   не
наклонитесь и не станете его поднимать. А если и  поднимете,  то  сейчас  же
разочаруетесь и выбросите снова под ноги.
     Тяжелый укор прозвучал в  словах  молодой  женщины,  словно  Хаким  был
виноват в ее несчастной судьбе. Он медленно выпустил ее руку. Как  солнце  в
жаркий день вдруг заслоняется тучей, так неожиданно помрачнело красивое лицо
Шолпан. Хаким с сожалением подумал, что  напрасно  стал  говорить  с  ней  о
вечеринках и веселье.
     - Я не хотел обидеть тебя... Твои слова очень жестоки...  Не  надо  так
огорчаться!..
     - В детстве  я  видела,  как  волк  загрыз  теленка...  -  тихо  начала
Шолпан. - До сих пор не могу забыть эту  картину,  она  всегда  стоит  перед
моими глазами... Случилось это так. Невдалеке от нашей зимовки  было  озеро,
поросшее камышом и осокой. К осени, когда оно  начинало  высыхать,  туда  на
молодые  камыши  уходил  пастись  скот.  Особенно  любили  зеленые  листочки
тростника телята. Они забирались в самую гущу и пропадали там по целым дням.
В том же году у нас было две телочки. Однажды, это случилось после  полудня,
мы сидели с мамой в юрте, как вдруг с  озера  послышался  пронзительный  рев
теленка. Люди  всполошились  и  побежали  к  тростникам.  Я  тоже  побежала.
Неожиданно  кто-то  крикнул:  "Волк!  Волк!.."  Мы,  девочки,  испугались  и
вернулись обратно в аул. Я видела из юрты, как из  камыша  выбежал  огромный
серый волк и пустился в степь. Джигиты на конях  погнались  за  ним,  но  не
поймали - волк скрылся. Вечером мы  недосчитались  одной  телочки.  Пошли  в
камыш искать. Телочка была еще жива, но волк сломал ей позвоночник.  Она  не
могла сама двигаться, и мы принесли  ее  на  руках.  Я  долго  ухаживала  за
телочкой и вылечила ее, но хребет сросся криво и на спине  виднелся  большой
шрам. Она так и осталась маленькой, ее за это прозвали кривобоким уродцем...
Когда я вспоминаю об  этом,  мне  кажется,  что  вот  так  же  и  моя  жизнь
искалечена и я похожа на ту кривобокую телочку, и  даже  гораздо  несчастнее
ее, потому что могу понимать это. Но  кого  винить?  Видно,  уж  такова  моя
судьба!.. Никому нет до меня дела, не от кого ждать помощи...
     - Не отчаивайся, Шолпан, мы поможем тебе!.. - сказал Хаким.
     Он и сам не знал, о какой помощи говорил, кого подразумевал под "мы", -
просто нужно было чем-то утешить молодую женщину.
     Шолпан внимательно посмотрела на него:
     - Вам все можно, вы - свободный... Загипа хорошая  девушка,  грамотная,
как раз вам пара... Если позволит шариат... Ох этот шариат!.. Из-за него и я
должна выходить замуж за девятилетнего Сары.
     Хаким покраснел.
     - Какое дело шариату до нас, - пробормотал он.
     - Я тоже так думала, - возразила Шолпан.  -  Но  даже  учитель  не  мог
помочь  мне,  сказал,  что  нарушать  священный  шариат  нельзя.  Ах!  Меня,
наверное, давно уже ждут, побегу! Будьте здоровы! Ваши  слова:  "Какое  дело
шариату до нас" - я передам Загипе!
     Шолпан повернулась и быстро побежала по тропинке.
     - Подожди!.. Подожди!..
     Но Шолпан уже скрылась за густыми таловыми кустами.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

     Султан Арун-тюре  Каратаев  подолгу  стоял  у  карты  Уйректы-Кульской,
Кара-Обинской и Копирли-Анхатиской волостей и красным карандашом  ставил  на
ней крестики.  Сегодня  он  поставил  два  больших  креста  в  самом  центре
Кара-Обы.
     - Кто-то один должен властвовать здесь: или мы,  или  они!..  -  злобно
прошептал султан, чуть заметно шевеля губами.
     Задернув карту шторками, он быстро зашагал по комнате. "Если так  будет
продолжаться и дальше, то поневоле поверишь, что на свете  есть  колдовство!
Какой уже месяц ловим Абдрахмана Айтиева  и  никак  не  можем  поймать.  Уму
непостижимо, как он мог удрать из Уральска?!.  Выскользнул,  как  налим,  из
рук..." В городе не могли поймать, вряд ли найдешь его в степи..."
     Он  остановился  возле  стола   и   снова   посмотрел   на   донесение.
"...Настоящей реляцией доношу, что числа второго, месяца саратан  большевики
открыли тайный съезд среди хохлов. Участвовали Парамонов, Колостов  и  много
других русских.  Из  казахов  присутствовал  известный  защитник  бедноты  и
сторонник хуррията Абдрахман Айтиев.  Этот  Айтиев  -  большевик.  Он  также
держал речь среди казахов из рода Кердери, которые  промышляют  рыболовством
на берегу Яика... Айтиев уговаривал народ не подчиняться ханской власти..."
     - Это  еще  что  за  слово  "хуррият",  на  каком  языке  написано?  Ни
по-казахски, ни по-русски. "Поборник свободы", что ли?  -  тихо  пробормотал
Арун-тюре.
     Он снова  начал  ходить  взад-вперед  по  комнате.  Просторная  комната
казалась ему тесной и душной.  Султан  открыл  дверь,  распахнул  все  окна.
Навалившись на подоконник, стал смотреть в степь - ничего  привлекательного,
голо, пустынно. Каждый день султан видит из окна эту скучную  степь,  каждый
день она одинаково наводит на него грусть. Он перевел взгляд на  реку.  Там,
на песчаной отмели Уленты, с шумом и плеском  купались  ребятишки.  От  реки
вправо и влево убегали серые плоские крыши землянок.
     Маленький городок, словно обруч, разрезанный пополам, примыкал к  реке.
В центре  его  находилась  небольшая  тюрьма,  а  чуть  в  стороне  от  нее,
возвышаясь над всеми  домами  и  домиками,  красовался  богатый  особняк,  в
котором теперь находилась канцелярия султана Аруна-тюре.
     В этот неуютный пустынный городок Арун-тюре  приехал  две  недели  тому
назад по вызову Джамбейтинского правительства. Основной задачей султана было
найти и арестовать Абдрахмана Айтиева. Он привез  с  собой  карту  губернии,
которая досталась ему как бы в наследство за долголетнюю службу в  Уральске.
С первого  же  дня  Арун-тюре  организовал  тщательные  поиски  Айтиева.  Он
испещрил карту красными крестиками - это аулы, где юркий и  неуловимый,  как
ртутный шарик,  Айтиев  собирал  сходы  и  вел  среди  людей  большевистскую
агитацию. "Если не пресечь его деятельность, то не позднее как  через  месяц
карта сплошь покроется крестиками", - покачал головой султан.  Он  вызвал  к
себе офицера Аблаева.
     Офицер  остановился  у  порога,  сухо  щелкнув   каблуками.   Арун-тюре
внимательно оглядел его, словно видел впервые, и медленно заговорил:
     - Я лично  не  одобряю  действий  Каржауова.  Народ  озлоблять  нельзя.
Представьте себе: вчера, проезжая через аул Жаугашты, этот Каржауов  взял  и
застрелил кого-то. А  что  наделал  он  в  ауле  Булан?  Там,  пожалуй,  нет
человека, который бы не испытал на себе увесистой плетки Каржауова. Нет, так
дальше нельзя, открытая расправа -  не  наш  метод.  С  народом  нужно  быть
осторожным,  действовать  решительно,  но  с  умом.  Слышал,  наверное,  как
поступили люди с этим, как его?..
     - С Маймаковым.
     - Да, да, с Маймаковым. Он хотел было устроить поголовную порку казахов
в междуречном джайляу, так  они  его  самого  разоружили,  отобрали  коня  и
прогнали. Пешком пришел сюда. Так поступать нельзя,  -  назидательно  сказал
Арун-тюре.
     - Каржауов очень самоуверенный, а по  правде  говоря,  глупец,  набитый
дурак. Знаю я, на кого он надеется - на большое начальство. Он ведь из  рода
Тана!.. Только вряд ли начальство станет защищать таких  глупцов!  -  Аблаев
был рад случаю опорочить своего соперника.
     - Вот  именно,  -  подтвердил  султан.  -  Я  еще  раз  повторяю:  надо
действовать умно и осторожно. К чему поднимать шум? Пусть шумит чернь  -  ей
не привыкать к этому, - а мы должны быть  вежливыми  и  снисходительными,  я
имею в виду при людях, конечно. Но в то же время и показывать  свою  власть.
Бунтарей надо вырывать из толпы  по  одному,  как  седой  волос  из  головы,
который  портит  всю  шевелюру.  А  потом  потихоньку,  без  лишнего   шума,
разделываться с ними. На глазах у толпы надо быт