ов расцвел.
     - Верные  слова,  Хамидолла,  точная  оценка.  В  мудрости  Жаханши  не
сомневаются даже недруги.  Однако  еще  немало  невежд,  которым  чужды  его
великие начинания. Вот, к примеру, только вчера некий безумец Мамбет, вместо
того чтобы принести пользу родному валаяту, совершил мерзкий поступок: угнал
лучших аргамаков нашего правителя. Да еще взбудоражил джигитов в казарме,  -
удрученно сообщил Каржауов.
     Губайдулла насторожился, но промолчал. "Э-э, значит, этот упрямец сразу
в город отправился. Теперь понятно, почему  он  не  ночевал  на  хуторе",  -
отметил он про себя.
     - Разве этот безумец не родственник  Жаханши?  Он  ведь  тоже  из  рода
Тана, - начал было Хамидолла, но Каржауов перебил:
     - Верно говорится, что от одной кобылы рождаются  и  пегие  и  саврасые
жеребята. В нашем роду Тана добрая половина - умные,  образованные  люди,  а
другая половина - сплошь жулье и негодяи, вроде этого самого Мамбета.  Давно
он баламутит народ; если бы попался мне в руки, я бы не пожалел,  лично  сам
расстрелял такого, будь он хоть трижды родич!
     Хамидолла сокрушенно покачал головой:
     - Ойпырмай, а! Надо же, не  только  коней  угнал,  но  еще  и  джигитов
взбудоражил!
     Каржауов,  кажется,  понял,   что   проговорился,   затеял   совершенно
неуместный разговор.
     Он поспешно поправился:
     - Да ну, куда ему будоражить-то! Разве сознательные  джигиты  послушают
баламута? Ему бы лишь коней воровать. Разбойник, разбойник и есть.
     Разговор брата и гостя не понравился учителю. Его  раздражало  то,  что
Хамидолла во всем поддакивал кичливому чиновнику и даже как будто согласился
с тем, что Мамбет и в самом деле разбойник.
     - Разбойником Мамбет никогда  не  был.  А  если  угнал  коней,  значит,
слишком велика его обида. Он бесстрашен, смел и, конечно,  будет  мстить,  я
это знаю, - сказал учитель.
     - Да какая там у него обида? Поцапался  с  Кирилловым,  наглец,  вот  и
бесится.
     Губайдулла заговорил с жаром:
     - А разве это не причина? Не оскорбление? Если  человек  защищает  свое
достоинство и борется с произволом обнаглевших офицеров-казаков,  разве  это
плохо? Разве вы не разглагольствуете на каждом  углу,  что  добились  полной
свободы? А между тем казаки бесчинствуют, как и прежде. Честь и  хвала  тем,
кто хочет быть свободным! И не только хочет, но и смело борется  за  высокое
достоинство гражданина!..
     - Вот-вот, именно такие подзуживающие речи образованных людей и сбивают
с толку смутьянов, вроде Мамбета. Теперь все понятно... Верно догадался  наш
глава, что Мамбет именно здесь набирается крамолы... Понятно, все понятно! -
взъярился Каржауов.
     - Как изволите понять ваше  замечание?  Хотите  меня  одной  веревочкой
связать с Мамбетом?
     - Вы сами себя выдали, почтеннейший учитель. - Каржауов резко поднялся.
"Вот откуда зараза исходит. Мамбета натравил старый  бунтовщик,  он,  только
он! И брат его большевик, и сам он  втайне  им  сочувствует",  -  со  злобой
подумал он. -  Могу  вам  сообщить,  что  мы  знаем,  где  сейчас  Галиаскар
Алибеков.
     Помолчав, Губайдулла спокойно ответил:
     - Уважаемый Каржауов, умный человек взвешивает каждое слово и за каждое
свое слово должен держать ответ. Я не Мамбет, а Мамбет не я. У каждого  свой
путь,  своя  вершина.  "...Мы  знаем,  где  сейчас  Галиаскар  Алибеков",  -
заявляете вы.  Такими  словами  не  бросаются.  Господин  Жаханша  прекрасно
осведомлен, кто я такой. С давних пор наши мнения кое в чем  расходятся,  но
это вовсе не значит, что мы должны с оружием в руках идти друг на друга...
     - Тогда почему же Галиаскар и Айтиев  сколачивают  отряды,  захватывают
оружие? Или Галиаскар вам не брат?
     Губайдулла на мгновение задумался.
     - Нет такого закона, по  которому  родственники  должны  придерживаться
одних взглядов, иметь одинаковые мнения. Даже отец и сын иногда  могут  быть
чужды друг другу. За примерами не надо далеко ходить. И Бахитжан, и  Арун  -
Каратаевы. Оба султаны, оба образованны, однако они - люди совершенно разных
идей. И даже есть слухи, что именно Арун-тюре выдал атаманам Бахитжана-тюре.
Вполне допустимо, что у Галиаскара есть свои взгляды, свои идеи  и  цели.  А
мое отношение к нему - это дело сугубо личное. Одобряю я его или осуждаю, до
этого нет никому дела, в этом судьей только моя  честь  и  совесть.  Совесть
гражданина. Поэтому совершенно не к лицу образованному,  мыслящему  человеку
укорять меня поступками брата.
     - Перестаньте! И вы, и вы, прошу вас,  перестаньте.  Садитесь,  дорогой
гость. Чай остывает, - поспешил Хамидолла на помощь.
     Но Каржауов садиться не стал. В юрте было много книг,  связок  газет  и
журналов.  На  стенке  висели  фотографии  и  образцы   старинного   оружия.
Недовольный своим приездом, сердитый гость не осмеливался уйти  сразу  же  и
сделал  вид,  что  заинтересовался  книгами,   потом   начал   рассматривать
фотографии, дожидаясь, пока уберут чай. Понимая настроение гостя, Губайдулла
выразительно взглянул на брата, как бы говоря: "Ну  зачем  тебе  расшибаться
перед выскочкой", но обеспокоенный Хамидолла повернулся  к  гостю,  готовясь
сладкими словами уговорить офицера сесть.
     Губайдулла, говоривший всегда правду в глаза, не  любил  лисьи  замашки
брата в разговоре с людьми. "В бурю хорошо  иметь  свое  укрытие",  -  часто
повторял тот, доказывая, что людей нужно брать лестью. "Если зол и хмур твой
собеседник, нехорошо хмуриться и тебе. Пусть в таком случае твое лицо станет
кротким и добрым - стужу смягчает теплынь. Скажи  самому  скупому  человеку:
"Господин, настало время всему народу показать вашу великую щедрость" - и он
растает, потому  что  мягкие,  ласковые  слова  все  равно  что  сливки  для
потрескавшихся губ", - говаривал Хамидолла. Вот и сейчас начал он  улещивать
разгневанного гостя:
     - Дорогой мирза! Трудно, ой как трудно  быть  во  главе  правительства.
Особенно сейчас, в наше время.  Обуздать  смутьянов,  вроде  Мамбета,  могут
только такие джигиты, как  вы.  Побольше  бы  нам  таких  смелых,  деловитых
джигитов, тогда бы дела нашего народа быстро пошли в гору.
     Губайдулла нахмурился и решил оборвать брата:
     - Ты помолчал бы, Хамидолла! Тебе известно, что я не поклонник  сладких
речей... А вам,  Каржауов...  мирза,  я  бы  хотел  сказать  вот  о  чем.  -
Губайдулла сделал паузу, и Каржауов быстро,  злобно  повернулся  к  нему.  -
Многое мне кажется загадочным, - продолжал учитель. - Деятельность  Жаханши,
человека высокообразованного, знающего историю общества, мне непонятна. Ведь
гонения, которым он подвергает передовых, мыслящих людей, не что  иное,  как
варварство. Атаман Мартынов,  к  примеру,  ярый  монархист.  Поэтому  вполне
понятно, почему он расстреливает, вешает, сажает в  тюрьмы  людей,  жаждущих
свободы. Но как понять то, что Жаханша, ратуя за  национальное  равноправие,
жестоко преследует Бахитжана Каратаева,  Мендигерея  Епмагамбетова,  которые
борются за  свободу  и  счастье  казахов?  Или  любовь  к  простому  народу,
беднякам-скотоводам, сиротам и вдовам предосудительна?
     - Они не о казахском народе заботятся, они предали,  продались  русским
босякам! - выпалил Каржауов.
     - Ничего подобного, мирза Каржауов.  Это  Жаханша  поет  старые  песни,
прикрываясь высокими словами о свободе, равенстве и  независимости.  И  суть
его песни ясна: это ненависть к нарастающей русской революции,  а  вместе  с
ненавистью недопонимание ее глубокого смысла. Одинокий кол не может удержать
разлива реки, а русская революция сильнее самого могущественного разлива.  И
она, как неукротимое весеннее  половодье,  смоет  с  земли  всякую  нечисть.
Называть это революцией  босяков  и  считать  ее  поборников  предателями  -
прямо-таки   кощунственно.    Если    вспомнить    прошлое,    то    русские
бедняки-земледельцы  испокон  веков  сочувственно  относились  к   казахским
беднякам-скотоводам. А атаманы, на которых опирается Жаханша, были общими их
врагами...
     - Нет, больше я не могу слушать, я уезжаю,  -  хрипло  сказал  Каржауов
Хамидолле. - С этим человеком я поговорю по-другому...
     - Нет, нет, что вы! Уже  овцу  зарезали,  -  всполошился  Хамидолла.  -
Покушайте свеженького мяса.
     - Нет, не останусь! С этим человеком я не сяду за один стол!


2

     Проводив рассвирепевшего начальника, Хамидолла тут же вернулся.
     - Ай, Губайеке, не зря говорили в старину: если твой начальник слеп, то
и ты зажмурься на один глаз... - начал было он, но старший брат оборвал:
     - Если таких, как этот гость, расхваливать, превозносить до небес,  они
и в самом деле подумают, что справедливее, умнее и важнее их  нет  людей  на
земле. А ты еще захотел, чтобы я поддакивал ему.
     - Ласково поговоришь - и  змея  из  норки  вылезет.  А  ведь  он  может
укусить. Сейчас много таких кусак развелось.
     - Чем трусливо бежать от гадюки, лучше вырвать ей жало  и  избавить  от
беды и себя и других.
     На этом разговор братьев  кончился,  и  Губайдулла  снова  распорядился
запрячь коня, посадил на козлы сына и отправился в город.
     Когда  путники  выехали  на  большую  дорогу,  Губайдулла   прислонился
поудобней к мягкой спинке тарантаса и попросил сына не гнать шибко, чтобы не
поднимать пыли.
     "Лучше вырвать ей жало... - думал он  о  своих  же  словах.  -  Но  как
вырвать?  Хамидолла  прав,  этот  глупец  может  и  ужалить.  Власть   тогда
справедлива, когда она в руках мудрых. Власть же в руках Каржауовых -  очень
и  очень  опасна.  Он  может  что  угодно  наговорить   правителю   валаята,
сдерживаться не станет... Однако разве можно мои мысли, мои думы запрятать в
тюрьму?.."
     Только теперь Губайдулла встревожился. "Но какие у него доказательства,
чтоб осудить меня? Кхм-м, впрочем, уж если  они  захотят,  то  очень  просто
осудят и невинного. Что значат факты, доказательства, справедливые речи  для
тех,  кто  привык  творить  произвол?  А   что   это   такое   -   произвол?
Несправедливость? А где справедливость? Где они  -  правда  и  кривда?  Бунт
Мамбета,  не  захотевшего   быть   бессловесным   рабом   Кириллова,   давно
измывавшегося  над  ним,  -  справедливо  это  или  нет?  Или,  может  быть,
справедливость - это  распоясавшийся  офицер  Каржауов,  который  и  сегодня
требует от Мамбета беспрекословного подчинения?!  Кто  их  рассудит?  Каждый
понимает справедливость по-своему. Кругом обман. Целенаправленная ложь..."
     Учитель машинально снял шляпу, провел по волосам и снова надел  ее,  не
замечая, что делает; мысли его напряженно искали  выхода,  а  рука  невольно
зажала ворот просторного чапана  из  верблюжьей  шерсти,  который  он  надел
вместо пыльника поверх сюртука.
     - Ложь! - прошептал он. - Но разве ложь не один из  приемов  управления
народом? И получаются звенья одной цепи:  власть  -  ложь  -  произвол.  Это
тяжкая болезнь степи, ее вековая мука. Нет, не  болезнь  степи,  а  насилие,
пришедшее в степь извне...
     В  прошлом  году  зашел  разговор  о  сборе  средств   для   содержания
управленческого аппарата и армии Западного валаята.  Тогда  группа  учителей
предложила облагать налогами только баев, а бедняков, сирот, вдов освободить
от непосильных сборов.  Руководители  валаята  рассудили  иначе.  "Поскольку
правительство единое, общее для всех, - заявили они, -  значит,  все  должны
платить налоги в одинаковой мере". Сто рублей с каждого двора - таково  было
решение валаята. Вот один  из  примеров  управления  народом!  Вот  одна  из
несправедливостей валаята. А как собирали войско? Первыми в списке оказались
дети бесправных бедняков. Среди защитников валаята не оказалось детей баев и
волостных правителей, биев и ишанов. А  если  были,  то  считанные  единицы.
Выходит, что валаят и кормят и защищают  одни  только  бедняки.  А  кто  ими
управляет? Одни только Каржауовы...
     На этот раз учитель не дотронулся до  шляпы,  а  сделал  лишь  движение
правой рукой, будто отгоняя назойливую муху. На самом же деле  никакой  мухи
не было, а от множества несправедливостей так просто не отмахнуться.
     - Потише, Мержан, не спеши. Путь недолог, доедем.
     Мальчик и без того не торопил коня.  Он  понял,  что  отец  сказал  это
просто так, машинально, так что можно не отвечать.
     Снова нахлынули думы. "Почему Каржауовы  приносят  народу  одно  только
горе? Все их дела бесчеловечны, но попробуй перечить - затопчут,  состряпают
ложный донос и бросят в тюрьму. С какой  целью?  Чтоб  показать  себя,  свою
власть. И объясняется это одним: карьеризмом. Мерзким желанием  любым  путем
стать  выше  других,  важней,  значительней.  Чужая  честь,   мечта,   чужое
достоинство и в грош не ставятся".
     На душе Губайдуллы было  так  тяжко,  что  казалось,  нет  сил  поднять
головы. Он глядел на землю, но  сейчас  не  замечал  знакомой  дороги  между
городом и Камысты-Кулем. Перед взором клубились обрывки мыслей.
     Неожиданный приезд крупного чиновника валаята, его  высокопарные  речи,
пренебрежение к гостеприимству дома  взволновали  Губайдуллу.  О  многом  он
передумал в дороге, осуждая правителей. Много повидавший на веку учитель  не
раз пытался найти корень зла, и каждый  раз  его  мысли  останавливались  на
одном и том же: "А что делать дальше?" Ответа учитель не находил.
     "Ваши речи сбивают с толку таких смутьянов,  как  Мам-бет!"  -  говорит
Каржауов.
     "Правительство,  которое  заточило  в  тюрьму   Бахитжана,   преследует
Мендигерея,  может  легко  и  меня  обвинить  в  преступлении",  -   подумал
Губайдулла. Он не боялся, но ему вдруг очень  захотелось  поделиться  своими
сомнениями с добрым,  умным  человеком,  хорошо  разбирающимся  в  последних
событиях,  Хабибрахманом  Казиевым,  заведующим   шестилетней   двухклассной
русско-киргизской школой в городе Джамбейте.  Эта  школа  издавна  славилась
своими учителями, учениками, добрыми делами.
     В роду Казиевых было много и ученых и неучей. Хабибрахман Казиев  среди
них стоял  особняком.  Он  был  полной  противоположностью  Салыха  Казиева,
бывшего  знаменитого  управителя,  ныне  почетного   члена   Джамбейтинского
валаята.   Правнуки   легендарного   казахского   батыра    Сырыма,    внуки
красноречивого Казы, одного из двенадцати биев хана Джангира, дети не  менее
знаменитого отца,  отпрыски  славного,  могущественного  рода  оказались  на
разных жизненных  путях.  Салых  Казиев  был  всемогущим  бием,  одно  слово
которого приводило в трепет всех  байбактинцев;  Хабибрахман  Казиев  долгие
годы учительствовал, воспитал многих джигитов, которые  в  городах  и  аулах
честно служили народу. Хабибрахман  пользовался  огромнейшим  авторитетом  и
безграничным уважением. Грозного Салыха все боялись, редко  кто  осмеливался
въезжать без разрешения в аул Салыха, а к Хабибрахману шли толпой,  дом  его
был всегда полон гостями и просителями...
     Крупнотелый, большеглазый, спокойный, представительный Хабибрахман  сам
встретил Губайдуллу и вежливо проводил его в свой дом - просторный,  светлый
и чистый особняк, построенный возле школы. Посадив почетного гостя в  мягкое
глубокое кресло  рядом  с  большим  письменным  столом,  хозяин  почтительно
поинтересовался его здоровьем.
     - Вы, Губайеке, редко приезжаете в город. Я очень рад видеть вас и весь
к вашим услугам. Будьте моим гостем. За конем вашим есть кому присмотреть. И
Мерхаиру, думаю, скучно не будет. Есть книги, есть журналы с  картинками,  -
сказал хозяин, взглянув  на  мальчика  в  форме  гимназиста,  усевшегося  на
скамеечку возле двери.
     Правая щека Хабибрахмана постоянно дергалась, особенно в  разговоре,  и
мальчик не отрываясь глядел на учителя и на его щеку.
     Хозяин дома учтиво ждал, когда  заговорит  более  старший  и  уважаемый
Губайдулла.
     - Ну, как обстоит дело с учебой? - спросил гость.
     - Туговато: не  хватает  средств.  Деньги  нынешние  обесценены,  да  и
непостоянны. Хотели в этом году принять дополнительно несколько  учеников  в
первый класс, но желание наше не осуществилось. Дров достаточно, но  питания
в пансионе не хватает.
     Помолчали. Потом Губайдулла рассказал  о  своих  сомнениях,  о  приезде
Каржауова, о его поведении, о "салеме" Жаханши.
     - Неприглядные поступки людей валаята  отталкивают  народ.  Кому  нужна
такая автономия? Кому выгодна такая самостоятельность? Кругом  ложь,  обман,
насилие, грабеж.  Народ  изнывает  под  тяжестью  непосильных  налогов.  Над
головами невинных все чаще играет нагайка. Аресты, ссылка, расстрелы. А ведь
сколько красивых слов  было  сказано!  Поднимем  благосостояние  и  культуру
народа! Все будут учиться, все будут свободны и равноправны!  Земля  и  реки
будут принадлежать всем! Будем заботиться о вдовах, сиротах! На словах одно,
на  деле  другое.  Насилие  тревожит  каждого  честного  человека,   каждого
гражданина, думающего о будущем народа. Вы сказали, что я редко  приезжаю  в
город. Это верно. У меня нет желания приезжать сюда чаще,  чтобы  не  видеть
злодеяний, творимых здесь, - удрученно сказал Губайдулла.
     Правая щека Хабибрахмана задергалась еще сильней. Надо было  хорошенько
подумать о словах уважаемого учителя,  прежде  чем  ответить.  Хозяин  начал
раскладывать  дастархан,  открыл  отдушину  самовара,  расставил  чашки   на
подносе. Со стороны было заметно, что все это он делает лишь для того, чтобы
выиграть  время  и  собраться  с  мыслями.  Движения  его   были   неуклюжи,
неуверенны, лицо оставалось напряженным,  взгляд  отсутствующим.  Ясно,  что
гость приехал неспроста, а чтобы поделиться  своей  болью,  и  поэтому  надо
ответить ему вдумчиво, серьезно.
     - Правда, Губайеке. Неприглядных дел много,  справедливость  попирается
на глазах... - тихо сказал Хабибрахман, чтоб поддержать разговор, и тут  же,
приглашая гостя немного повременить, добавил: - Пейте чай, прошу вас.
     Чай пили сосредоточенно, обмениваясь  незначительными  замечаниями,  но
едва убрали дастархан, как Губайдулла снова заговорил о том же:
     - По-моему, руководители автономии  зря  опасаются  русской  революции.
Молодой, неопытной автономии  надо  было  приспособиться  к  этому  могучему
потоку  и  направить  корабль  по  естественному  течению.   Так   было   бы
дальновидней.   Следовало   бы   подальше   держаться   от   неосуществимой,
сумасбродной идеи  атаманов  и  царских  генералов,  мечтающих  о  поддержке
монархии. Но как, скажите мне, как можно  не  осуждать  слепцов,  упрямо  не
замечающих  поступи  истории,  этих  самонадеянных,   кичливых   чиновников,
способных только  измываться  над  бесправными,  забитыми.  Поставь  журавля
воеводой  -  замучит  своим  курлыканьем.  А  эти  -   невежеством,   глупым
упрямством. До каких пор нам плестись в  хвосте  лжи,  обмана,  фарисейства?
Когда же наконец мы пойдем к благородной, большой цели?
     Хабибрахман, склонив голову, изредка кивал, как бы соглашаясь с горькой
исповедью. Он опять надолго задумался, слыша,  как  нетерпеливо  покашливает
гость "Видать, старина хочет знать мое мнение. Так и быть, скажу..." - решил
хозяин про себя, повернулся к  Губайдулле.  Правая  щека  его  сильно-сильно
задергалась, выказывая волнение.
     - Губайеке, - спокойным голосом начал Хабибрахман, -  я  хорошо  помню,
как вы  однажды  сказали:  "Чтобы  достичь  истинного  расцвета  культуры  и
сознания нашего народа, мы должны прежде  всего  обучить  и  воспитать  нашу
молодежь". Эти слова запали мне в душу, потому что они, по-моему, определяют
цель нашей жизни. Чтобы осуществить ее, я  представил  нынешнему  инспектору
просвещения проект, в котором предложил открыть  высшие  начальные  школы  в
Джамбейте, Карасу и Кара-Обе, вашу школу и начальную  школу  в  Уйректы-Куле
превратить в шестилетние, а в следующем году открыть гимназию и  специальную
начальную школу для девочек. Если этот проект будет  принят,  то  мы  сможем
выпускать ежегодно около ста челове