м  пришел  к
дому портного Жарке. Как и землянка Фазыла, дом Жарке оказался скособоченной
лачугой, разделенной на комнатушку и кухоньку;  возле  котла  стоял  сундук.
Нурым вошел, низко пригибаясь, и сразу не разобрал, где  тут  кухня,  а  где
комнатка для гостей. Он так и застыл у двери.
     - Добрый вечер!
     Хозяин,  низко  склоненный  над  каким-то  шитьем  при  тусклом   свете
пятилинейки, повернул голову и медленно осмотрел Нурыма, начиная с  огромных
солдатских  сапог  до  остроконечного  шлема.  В  глазах  портного   застыло
выражение: "Ну и наградил тебя  аллах  ростом!"  Нос  Жарке  оседлали  очки,
вместо одной дужки была черная нитка; в светлых  глазах,  смотревших  поверх
очков, сквозила смешинка. Нурым чуть замешкался, не зная, с чего  начать.  В
правом углу возле котла женщина катала  тесто,  она  даже  не  взглянула  на
позднего гостя, лишь быстрее задвигала скалкой.
     - Если я не ошибся, это, кажется, дом портного Жарке? -  спросил  Нурым
негромко.
     - Разве не  видно?  -  улыбнулся  Жарке,  указывая  на  старую  машинку
"Зингер" перед собой. - Ну, что скажешь, длинный незнакомец?
     Поняв, что портной склонен к шуткам, Нурым ответил в тон:
     - Оттого, что длинный, я и не заметил,  что  там  внизу  на  полу.  Вот
сейчас вижу и вашу машинку,  и  бешмет,  который  вы  шьете  для  такого  же
долговязого, как я.
     - Верно, бешмет целых два аршина длиной. Но он не мужской,  я  его  шью
для прекрасного  пола,  -  хмыкнул  Жарке,  но,  подумав,  что  гость  может
обидеться, принял серьезный вид. - Говорят, рослый человек всегда  честен  и
справедлив. Недаром Омар Справедливый был на голову выше  всех  в  окружении
пророка Мухаммеда. Не обессудь.
     Нурым тоже посерьезнел.
     - Извините, что я беспокою вас в поздний  час.  Я  приехал  со  стороны
Шалкара, чтоб закупить тут  чаю-сахару  и  всякой  всячины.  Есть  и  другие
делишки. И к сестре заеду, и стригунка объезжу, говорят. Так и я. Узнал, что
у вас живет один мой  родственник,  решил  и  его  попроведать.  Оразом  его
зовут...
     - А-а, - протянул Жарке. - Есть такой. Проходи.
     "Куда пройти-то?" - подумал Нурым,  растерянно  оглядываясь.  Но  долго
думать ему не пришлось: из другой комнаты, услышав  свое  имя,  вышел  Ораз.
Нурым просиял от радости.
     - Еле нашел тебя, дорогой Оразжан!
     Ничего не говоря, Ораз оглядел Нурыма широко раскрытыми глазами.
     - Ну,  чему  ты  удивляешься,  Оразжан?  -   спросил   Нурым,   заметив
растерянность Ораза.
     - У кого остановился? - спросил Ораз встревоженно.
     - У Фазыла.
     - Хорошо. Сейчас я выйду. Поговорим...
     - У меня срочное дело...
     - Там и поговорим, - шепнул Ораз.
     Нурым внимательно посмотрел на него, покачал головой.
     - Жиен, ты, я вижу, изменился  в  городе.  В  ауле  ты  был  не  таким.
Боишься, что ли, меня? Или недоволен, что я стал солдатом?
     - Да что ты! Нет, нет. Это очень хорошо, что ты  стал  солдатом.  После
обо всем и поговорим.
     - Да у меня всего два слова. Срочное дело...  -  И  Нурым,  не  обращая
внимания на растерянность друга, выпалил: -  Мне  надо  узнать,  где  Хаким.
Срочное письмо ему надо написать...
     Ораз не на шутку испугался. Недобрые мысли пришли ему в голову: "Уж  не
попался ли этот простодушный певец на удочку  полковника  Аруна?  Зачем  ему
понадобился адрес Хакима? Разве можно ему писать? Что это все значит? Почему
он пришел именно ко мне?.."
     - Сейчас, Нурым, сейчас. Выйдем и на улице поговорим. Здесь неудобно.
     Ораз снова кинулся в другую комнату. Стало слышно, как он там с  кем-то
пошептался.
     "Что за тайна? Еще вчера был такой  простой,  разговорчивый  джигит,  а
сегодня - сплошные  секреты.  Может  быть,  он  моей  шинели  испугался?"  -
недоумевал Нурым.
     Вскоре Ораз вышел, но по-прежнему в  одной  рубахе  и  даже  расстегнул
верхнюю пуговицу, как бы готовясь к разговору здесь.
     - Жаке, вы бы посидели в другой комнате с Губайеке. Этот джигит  -  мой
нагаши, у него срочное дело, вы сами слышали... -  несмело  обратился  он  к
портному.
     Тот живо согласился:
     - Конечно, милый, конечно. Усаживай своего жиена вот здесь  и  спокойно
говори с ним. Эй, жена, тебе бы тоже надо выйти.
     На лице женщины появилось выражение недовольства.
     - Куда мне на ночь глядя тащиться? Мне надо  поскорее  сготовить  ужин,
чтобы дорогой гость поел  и  отдохнул...  -  пробурчала  она,  еще  яростней
раскатывая тесто скалкой.
     - Женге, вы можете остаться. Делайте свое дело, - сказал  Ораз,  поняв,
что женщину не выпроводишь.
     "Видать, у них важный гость. Я  пришел  некстати.  Кто  этот  Губайеке?
"Дорогой гость", - говорит хозяйка".
     Нурым обернулся к Оразу. Веселый, находчивый, умеющий  поговорить  и  с
пожилыми и с  молодыми,  Ораз  сейчас  был  молчалив  и  серьезен.  Он  чуть
прикрутил фитиль пятилинейной лампы, но и в сумеречной комнате Нурым  хорошо
видел лицо Ораза, его широковатый книзу нос, высокий лоб,  смолистые  густые
брови, похожие на крылья птицы, живые, умные  глаза,  волевой  подбородок  и
упрямый рот. Нурым с восхищением разглядывал друга: "Наш  старик  говаривал:
"Ум тянется к красоте, умные речи льются из прекрасных  уст".  Видать,  прав
был старик". Нурым решил не только узнать  адрес  Хакима,  но  и  поговорить
обстоятельно о многом. Он подошел к машинке Жарке, присел на скамеечку.
     - Ты как-то говорил, что в Кзыл-Уй поедешь,  устроиться  на  работу.  В
каком учреждении работаешь, жиен? - спросил он.
     - Я, нагаши, работаю в том учреждении, которое снабжает вас  одеждой  и
едой, - коротко ответил Ораз. - А тебя можно поздравить?..
     - Поздравления ведь не выпрашивают, дорогой жиен!  -  засмеялся  Нурым,
но, задетый за живое, сразу нахмурился. - Чтоб устроиться  на  работу,  надо
иметь знания. А у меня их нет, потому  я  и  пошел  в  солдаты.  Хоть  ружье
потаскаю, если ни на что не способен.
     Ораз быстро взглянул  на  него,  думая,  что  смелого  джигита  тяготит
необразованность, он мечтает об ученье.
     - Судьба одарила тебя немалыми способностями, Нурым. По-мусульмански ты
грамотнее всех нас, только вот не учился в русской школе.  А  быть  полезным
народу может любой, это зависит прежде всего от тебя самого.
     - Одного желания мало. Чтобы быть полезным, надо иметь ум, знания.
     - Ум у тебя есть...
     Нурым покачал головой.
     Встреча с Мукарамой вызвала у него невеселые мысли.
     "Другие джигиты в моих летах уже сотней  командуют,  а  я  так  себе...
пришей-пристегни. "Ум у тебя есть", - говорит Ораз. Насмехается?.. Нет,  это
он искренне сказал. Ораз не станет насмехаться. В  ауле  он  меня  похвалил:
"Молодец! Пой песни Махамбета!" Нет, он хорошо знает, на что я способен".
     Ораз чуть помедлил.
     - Можно тебя называть Нурымом?
     Нурым усмехнулся.
     - А как же еще? Называть "Нуреке" еще рановато.
     Ораз покосился на женщину, которая, кончив катать, теперь, резала тесто
на длинные полосы, и заговорил тише:
     - Почтительное "нагаши" более подходит к хаджи Жуке. А мы с тобой почти
ровесники. Два-три года  -  разница  небольшая...  -  Он  кашлянул,  как  бы
прочищая горло, и наклонился к Нурыму. - Это я не просто так говорю. Жуке  -
очень умный человек.
     "Куда он клонит?" - мелькнуло в голове Нурыма.
     - Очень умный человек Жуке. Этот человек однажды сказал, а я  запомнил.
Мудрые слова не забываются. "Наши предки предпочитали поднимать ханов не  на
дорогих белых кошмах,  а  на  кончике  копья",  -  говорил  хаджи  на  одном
меджлисе. Мы должны не только помнить эти слова, но и... Ты говорил  о  моем
решении отправиться в Кзыл-Уй, чтобы устроиться  на  работу.  Следуя  мудрым
словам Жуке, я приехал сюда, в город,  в  самую  гущу  казахов,  чтобы  хоть
пером, хоть словом исполнить  завет  Жуке.  К  этому  сейчас  стремятся  все
истинные сыны народа. Твой младший брат, мой ровесник и друг Хаким...
     - Где он сейчас? - прервал Нурым.
     - Где? После... после... - прошептал в ответ Ораз.
     Нурым задумался. "Что это значит - исполнить завет Жуке? Или он мне  не
доверяет?"
     - Никто меня не заставлял надеть вот этот чекмень, - Нурым дернул  свою
гимнастерку. - Ты же сам, жиен, сказал мне: "Служи своим уменьем,  пой  свои
песни". Вот я и приехал в ставку хана и мечтаю пойти  по  следам  пламенного
Махамбета. Думаю, что, "не разводя костра на снегу, чтобы  зажарить  наскоро
дичь", мы ничего не добьемся.
     - Как хорошо ты сказал! - Ораз с жаром обнял товарища.
     Торопясь и сбиваясь, Нурым рассказал о встрече с Мамбетом, о  том,  как
стянул с коня Нурыша, как на комиссии струсил перед Ихласом, как  встретился
сегодня с Мукарамой и обещал ей разузнать адрес Хакима.
     - Завтра же попытаюсь помочь  тебе,  -  обещал  Ораз  и  стиснул  плечи
Нурыма. - Только смотри: никому ни слова. Врагов у тебя  сейчас  не  меньше,
чем друзей. Остерегайся.
     Ораз проводил Нурыма.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

     У каждого свои опасения.  Для  главы  валаята  адвоката  Жаханши  самым
опасным из всех образованных и авторитетных  людей  был  учитель  Губайдулла
Алибеков.
     Один  из  вдохновителей  известной  группы  Мендигерея   Епмагамбетова,
которая на съезде интеллигентов края в Коспе открыто выступала против  формы
руководства автономией и налоговой политики правительства Жаханши,  учитель,
человек уже немолодой (ему было под пятьдесят), по-прежнему оставался в ауле
и учил детей. Его младший брат, Галиаскар Алибеков, после казачьего  погрома
в Уральске решительно перешел на сторону Мендигерея и Абдрахмана;  он  тайно
создавал ячейки, вооруженные отряды, собирал  вокруг  большевиков  казахскую
молодежь. Жаханша знал об этом, но, понимая, что  такого  известного,  всеми
почитаемого человека,  как  Губайдулла,  весьма  выгодно  привлечь  на  свою
сторону, глава валаята перед отъездом в Уил послал  к  нему  своего  верного
помощника офицера Каржауова с наказом выведать истинные помыслы учителя.
     Это  было  на  другой  день  после  того,  как  Мамбет  всколыхнул  всю
казарму...
     Утром учитель Губайдулла отправил своего сына Мерхаира к  тому  хутору,
куда вчера направился Мамбет. Мальчик вскоре вернулся и сообщил:
     - Папа, ваш батыр не ночевал на хуторе. Никто его не видел, и никто  не
слышал о нем.
     Исчезновение буйного джигита встревожило  Губайдуллу.  Своевольный  сын
степи, он мог и сам  пропасть  ни  за  что,  и  навлечь  погибель  на  своих
товарищей. "Нехорошо, что я отпустил его, не указав верного  пути.  Он  ведь
спрашивал, где Галиаскар. Вот я и послал бы  его  туда,  чтобы  избавить  от
когтей Аруна-тюре. В городе должны знать, где он сейчас", - подумал  учитель
и велел сыну запрячь коней, чтобы срочно выехать в город.
     Губайдулла начал одеваться, когда Мерхаир снова вошел в комнату.
     - Папа, какой-то офицер просит разрешения войти.
     Учитель молча кивнул. Вскоре в  юрту  вошел  капитан  Каржауов,  учтиво
протянул учителю обе руки и направился к почетному месту.
     Губайдулла хорошо знал его и как чиновника  и  как  человека.  Когда-то
Каржауов окончил шестилетнюю русскую школу, затем учительские курсы,  однако
учителем не стал, ушел в чиновники и сейчас возглавлял  канцелярию  валаята,
был  секретарем  -  помощником  Жаханши.  Соответственно  немалому  чину  он
пользовался недоброй славой среди населения: был беспощадно жесток.  В  этом
году, во время сборов средств для валаята и его армии не осталось, наверное,
человека в окрестностях, который не изведал бы камчи Каржауова. Хотя он и не
трогал  аул  Губайдуллы,  но  в   соседних   аулах,   Булан   и   Кожакелды,
бесчинствовал, и учитель знал об этом. Неожиданный приезд свирепого  служаки
озадачил учителя. Первое, о чем он подумал: как  принять  нежданного  гостя?
Оказать  ли  ему  все  почести  или  держаться  неприступно-холодно?  О  чем
беседовать за дастарханом? Неудобно сказать ему в глаза о  его  неприглядных
поступках,  но  делать  вид,  что   ничего   не   знаешь,   и   обмениваться
любезностями - вовсе подло. Губайдулла  решил  быть  особенно  осторожным  в
разговоре с этим "гостем", а при случае намеком, колкостью задеть и показать
свое к нему отношение.
     Чванливый Каржауов молчал недолго;  усевшись  за  стол  и,  по  обычаю,
расспросив о здоровье хозяина и его семьи, он сразу заговорил о главном.
     - Уважаемый старина, - официальным тоном начал он, -  вероятно,  приезд
человека, ни разу не бывавшего в вашем доме, показался вам следствием  очень
важных и неотложных дел. Ничего подобного, смею вас заверить, нет. Я приехал
к вам с салемом  мирзы  Жаханши.  Господин  Жаханша  решил  перевести  центр
валаята в самую гущу казахов - в город Уил, куда он  сам  вот-вот  выезжает.
"Очень сожалею, что из-за множества дел не могу лично заехать к Губайеке,  -
сказал он, когда я уезжал. - Но где бы мы ни были - вблизи или вдалеке, - мы
постоянно с глубоким уважением вспоминаем вас..." Вот с этим приветом  мирзы
я и приехал к вам.
     Губайдулла пытливо глянул в лицо офицера: оно было бесстрастным, вялым,
глаза тусклыми,  уголки  губ  брезгливо-высокомерно  опущены;  весь  он  был
отталкивающе холоден. "Ты, видать, служака усердный, но бесчувственный,  как
железо. Возможно, ты  и  поверил,  что  твой  хозяин  захотел  быть  в  гуще
казахского народа, хотя на самом деле он попросту удирает  в  Уил,  чувствуя
грозную  поступь  Уральского  фронта.  Жестокость  -  следствие  невежества,
самодурство - признак ограниченности", - думал учитель, осуждающе поглядывая
на самодовольную позу Каржауова.
     Прежде чем ответить на слова гостя, учитель повернулся к сыну:
     - Распорядись,  Мержан,  чтоб  подготовили  достойное   угощение   дяде
правителю, редкому гостю.
     Мержан понял по голосу отца, что следует  зарезать  барана.  Но  гостю,
казалось, не было дела до  беспокойства  отца  и  сына.  Словно  стервятник,
расправивший крылья, продолжал он сидеть за столом.
     Мальчик на минуту замешкался, то ли надеясь,  что  гость  откажется  от
угощения, сказав: "Спасибо, я  очень  спешу,  мне  некогда",  то  ли  ожидая
другого распоряжения отца, вопросительно  взглянул  на  обоих  мужчин,  чуть
поклонился, прошептал: "Хорошо" - и вышел из юрты.
     Каржауов заговорил снова. Он пожалел Губайдуллу:
     - Губайеке, ваше место ведь в двухклассной русско-киргизской  городской
школе. Что вам здесь делать, в захудалом ауле? Здесь могли бы работать юнцы,
только что окончившие курсы.
     На этот раз учитель ответил сразу:
     - Настоящему учителю все равно, где учить детей - в городе или в  ауле.
Ну, а если еще кое-кто считает, что аульные школы хуже городских, то это  от
пренебрежительного  отношения  к  аульной  школе.  Я  считаю  целесообразным
открывать в аулах школы высшей ступени. Шестилетние или десятилетние средние
школы должны быть не только в городах. Их следует открывать  и  в  аулах.  И
этой цели я посвящу остаток своей жизни.
     - О, я вижу, вы обиделись.
     - Нет, я не слишком  обидчив.  Я  говорю  то,  что  думаю,  -  спокойно
возразил учитель. - Спасибо, что мирза Жаханша с уважением вспоминает  меня.
Еще раз благодарю за то, что он специально послал вас ко мне с салемом...
     - Да, да, специально послал, - подхватил Каржауов. - Доставь,  говорит,
почтенному человеку мой салем.
     - Но должен сказать, что ваше сообщение о переезде в  Уил  меня,  мягко
говоря, поражает. Странное решение: ведь городок наш, Джамбейта, не в России
находится...
     Каржауов снова перебил:
     - Конечно, не в России, но все же согласитесь, учитель, Джамбейта стоит
не в густонаселенной казахской степи.
     - Это вы... серьезно говорите? - спросил Губайдулла, в  упор  глядя  на
Каржауова.
     Секретарь-помощник удивленно вскинул брови:
     - Разумеется.
     - Хотя я с вами никогда не встречался, однако всегда считал  вас  одним
из видных руководителей. Центр валаята, расположенный вдали  от  торговых  и
культурных очагов, от базаров и школ Уральска и Оренбурга, не напоминает  ли
вам одинокое дерево в пустыне? Мне трудно поверить в  то,  что  образованные
люди во главе валаята не подумали об этом. Тут есть, видимо, какая-то другая
причина.
     - Нет, другой причины нет. Таково решение наших руководителей.
     - В таком случае это решение  напоминает  игру  в  прятки,  когда  дети
прячутся за домом и кричат: "А ну, найди меня!.."
     - Откровенно говоря, ваше сравнение,  будто  бы  решение  правительства
похоже на детскую игру, меня тоже поражает.
     Каржауов побледнел, Губайдулла крякнул,  помедлил,  отложил  "Уральский
вестник" и, взглянув на оскорбившегося офицера, тоже нахмурился.
     - Я не люблю говорить намеками, господин Каржауов. Когда учительствуешь
много лет, привыкаешь ясно,  четко  и  открыто  излагать  свои  мысли.  Если
Джамбейтинский валаят действительно переводится в Уил, то это напоминает мне
басню Крылова  о  волке,  убежавшем  из  лесу.  Это,  пожалуй,  точнее,  чем
сравнение с игрой в  прятки.  Подумайте  сами:  на  бухарской  стороне  Яика
расположено  множество  волостей:  Шингырлау,  Бурили,   Теректы,   Ханкуль,
Косатар, Уйректы-Куль, Жезбуга, Карасу,  Дуана,  Анхата,  Большая  и  Малая,
Тайпак, Уленты,  Шидерты,  Булдырты,  Джамбейта,  Санбынды-Куль,  Кара-Тобе,
Тамды.  В  самом  центре  этих  волостей  стоит  Джамбейта.  Потому  царское
правительство и выбрало Джамбейту уездным городком,  географическим  центром
так называемого Западного валаята. Уехать отсюда на сто  пятьдесят  верст  -
значит отделиться от  этих  волостей,  намеренно  податься  в  Мангышлакские
степи.  Следовательно,  разговор  об  укреплении  в  самой  гуще  казахского
народа - это явный обман для оправдания каких-то других намерений.
     - Что  вы   хотите   этим   сказать,   учитель?   Это   что,   открытая
недоброжелательность в отношении валаята? Или злорадство по поводу  переезда
правительства?
     Каржауов побагровел, резко поднялся.
     - Вы садитесь, господин Каржауов. Я говорю не для того,  чтобы  обидеть
лично вас или задеть ваше самолюбие. Вопрос этот касается интересов народа и
нашей земли. Поэтому в решении этого вопроса не может оставаться равнодушным
ни один честный человек.
     - Нет, я не так понял... - промямлил Каржауов, снимая шинель.  -  Очень
жарко у вас...
     Гость сразу изменился, принял учтивый вид, уселся  поудобней,  готовясь
выслушать хозяина.
     Губайдулла  попросил  сына  поскорее  подать  чай.  В  молчании   опять
задумался: "Ты, голубчик, из тех,  что  вместе  с  волосами  готов  снять  и
голову. Но оттого, что ты нервничаешь, я, конечно, не стану скрывать правды.
Неспроста ты примчался сюда. Ни твое "уважение", ни салем правителя  Жаханши
тут совершенно ни при чем. А впрочем, возможно, ты выслеживаешь  Мамбета..."
Учитель провел ладонью по густым  волосам,  зачесанным  на  правую  сторону.
"Интересно, о чем он теперь заговорит?"
     Принесли чай, и гость занялся  им.  Разговор  явно  не  клеился.  Через
некоторое время в юрту вошел Хамидолла, начал  расспрашивать  о  новостях  в
городе и, кажется, чуть-чуть приподнял  настроение  надутого,  разобиженного
чиновника валаята.
     Хамидолла легко находил язык и с детьми и со старцами. Сейчас он, то ли
желая  разузнать  истинное  намерение   высокого   гостя,   то   ли   считая
целесообразным поделиться с ним домами, вдруг начал расхваливать Жаханшу:
     - Блестящий оратор, дальновидный,  образованный  юрист.  Великое  время
рождает достойных сынов. Никто не может сомневаться в политической  зоркости
господина Жаханши. Дело, начатое им, отвечает нуждам всего народа. Не только
друзья, но и враги восхищаются тем, как  Жаханша  за  короткое  время  сумел
создать способное, деятельное правительство и привлечь к управлению валаятом
лучших казахов. Особенно восхищает всех его решительность в  создании  своей
армии.
     От такой похвалы Каржау