ать  аукционы,  на
которых мы продаем с  молотка  эти  конфискованные  земли?  Они  не  хотят
признавать нашего права  на  конфискацию.  Не  находите  ли  вы,  что  это
подрывает авторитет власти? Но я  молча  терплю.  -  Он  улыбнулся  хитро,
многозначительно. - Благодаря бойкоту евреев мои  римляне  и  греки  могут
здесь купить землю по дешевке. На месте ваших ученых я бы этого бойкота не
объявлял.  В  данном  случае  они  не  могут  пожаловаться  на  недостаток
гуманности.
   Спустя некоторое время он продолжал:
   - Может  быть,  мы  иногда  действовали  слишком  круто,  но  это  дало
результаты. Чего мы только не сделали из вашей Иудеи,  Иосиф  Флавий!  Мне
интересно, что вы скажете как специалист. Вы, Деметрий, - обратился  он  к
актеру, - должны прежде  всего  посмотреть  старый  Сихем.  Он  называется
теперь Неаполь Флавийский, и через два месяца там будет закончен театр;  в
сентябре состоится освящение. Празднества,  которые  я  хочу  устроить  по
этому поводу,  должны  перевернуть  вверх  дном  весь  Восток,  мы  должны
превзойти Антиохию (*97). Было  бы  замечательно,  Деметрий,  если  бы  вы
решились выступить на  них.  Конечно,  мы  не  Палатин,  по  что  касается
гонорара, - соблазнял он актера грубо и беззастенчиво, - вы уж остались бы
довольны. А публика у нас не менее отзывчива, чем римская. Мы  умеем  быть
благодарными. Мы страшно изголодались. Не правда ли, господа? -  обратился
он за поддержкой к своим чиновникам.
   Деметрий дал уклончивый ответ, но губернатор не отставал от него:
   - Вы оба должны поехать со мной  как-нибудь  в  Неаполь  Флавийский,  -
настаивал он, - и позволить мне самому показать  вам  мой  город.  Неаполь
Флавийский, это я могу сказать уже сейчас, станет  культурным  центром  не
одной только Иудеи, но всей Сирии.
   С бурной любезностью добивался он расположения этих двух людей.
   Иосиф давно уже  против  воли  восхищался  той  уверенностью,  с  какой
римляне умели подчинять себе завоеванные страны, и первый день  в  Кесарии
дал этому новое доказательство. Скрепя сердце ему пришлось признать и  то,
что Флавий Сильва как раз подходящий человек для латинизации провинции. За
полтора тысячелетия их  владычества  иудеи  сделали  меньше  для  освоения
страны, чем Сильва за восемь лет своего правления.


   Иосиф начал странствовать и  наблюдать.  Сначала,  избегая  местностей,
населенных преимущественно евреями, он проехал через населенную  сирийцами
Самарию на северо-восток, через Десятиградие - до границ Авранитиды (*98).
Здесь  жил  Иов.  Задумавшись,  Иосиф  машинально  подбирал   те   круглые
фиолетовые  камешки,  которые  местное  благочестивое  население   считало
окаменевшими червями, выпавшими из язв Иова.
   - Да, человече, - сказал погонщик его осла,  -  собирай  их.  Возьми  с
собой на память. И пусть помогут они тебе не забывать Ягве в счастье, а  в
несчастье - на него не роптать.
   А когда Иосиф ранним утром ехал через гористую пустыню, то увидел,  что
местами почва покрыта теми сладкими  зернистыми  лишайниками,  которые  на
далеком юге многие почитали за манну.
   Он снова повернул на  запад,  поехал  через  область  вассального  царя
Агриппы, вступил наконец на Иудейскую землю -  Галилею.  Здесь  он  достиг
высочайшего взлета, здесь испытал глубочайшее унижение. Как и тогда, когда
он впервые прибыл сюда в роли комиссара иерусалимского правительства,  его
до глубины души потрясла красота Галилеи. Богатая  и  плодородная,  лежала
она перед ним во всем разнообразии ее долин, гор, холмов, с Геннисаретским
озером, двумястами городов, овеянная волшебно светлым воздухом, поистине -
сад божий.
   Правда,  иудеев  здесь  стало  гораздо  меньше.  Название  этой  страны
означало: "край язычников"; она долго противилась господству иудеев (*99),
и теперь Флавий Сильва сделал все возможное, чтобы вернуть этому имени его
прежнее содержание. Страна была латинизирована. Густая  сеть  превосходных
дорог соединяла между собой ее многочисленные поселки,  это  были  римские
дороги,  окаймленные  статуями,  посвященными  Меркурию,  богу   торговли.
Прокладка дорог все еще не была закончена, и этот тяжелый труд  выполняли,
главным  образом,  евреи,  приговоренные  к   принудительным   работам   и
оставшиеся от военной добычи.  Губернатор,  как  объяснил  Иосифу  главный
инженер, рассчитывал на следующее: иудейские общины, увидев,  что  пленных
не очень-то  балуют,  тем  усерднее  будут  собирать  деньги  для  выкупа.
Выкупные  же  деньги  с  избытком  покроют  расходы  на  строительство   и
содержание дорог.
   Итак, пользуясь этими прекрасными дорогами, Иосиф разъезжал  по  стране
на ослах и наемных лошадях. Он скрывал свое имя, - оно пользовалось  здесь
дурной славой. По этой местности проезжал он тринадцать лет назад на своем
коне Стрела, впереди - знамя повстанцев с девизом Маккавеев. Здесь он  вел
великолепную и бессмысленную войну. Теперь все миновало - и его  слава,  и
его унижение, от войны не осталось и следа. Разрушенные города и  крепости
были отстроены заново и казались еще лучше;  хитроумная  система  орошения
сделала страну еще более плодородной, чем до  войны.  Иосиф  не  отличался
особой восприимчивостью к красотам ландшафта, но этот все снова очаровывал
его. Это был "край язычников", Галилея, и все  же  еврейская  страна,  его
страна, родина, - лучезарная, сладостная, благоуханная.  Жадно  вдыхал  он
чистый воздух, кроткий, ясный свет.
   С двойственным чувством удовольствия и злобы  отмечал  он,  как  хорошо
налажено управление страной. Методы латинизации были  хитры  и  просты,  и
римские чиновники, с которыми он говорил, не  делали  из  этого  тайны,  -
правительство даровало  городам  с  греко-римским  большинством  населения
права колоний (*100). Благодаря связанному с  этим  уменьшению  налогов  и
другим привилегиям эти общины скоро достигали большего благосостояния, чем
еврейские  поселки,  и  иудеи  стали,   таким   образом,   второстепенными
гражданами в собственной стране.
   И все-таки экономическое положение галилейских иудеев  после  поражения
улучшилось. Римляне были хорошими организаторами. Но можно ли сказать, что
евреи  теперь  более  довольны?  Когда  Иосиф  обращался  к  богословам  и
старейшинам общин, ему редко удавалось что-нибудь  узнать,  -  большинство
соблюдало семь шагов расстояния и не хотело с  ним  разговаривать.  Однако
мелкий люд, с которым он вступал в беседу, случайные знакомые, трактирщики
охотно и откровенно высказывали свое мнение. Они не отрицали, что  римляне
управляют страной неплохо, но все же ненавидели их. Чужестранцы оставались
для них непонятными. Люди, поселившиеся здесь теперь, - по  большей  части
ветераны, которым земля предоставлялась даром, или сирийские  капиталисты,
покупавшие участки по дешевке, - не признавали бога и не любили говорить о
религиозных вопросах. У них  была  техника,  но  не  было  души.  Иосиф  с
насмешкой  и  торжеством   вспомнил   о   статистических   данных   Иоанна
Гисхальского.  Новые   хозяева   способствовали   повышению   цен,   более
удовлетворявшему иудеев; и все-таки те предпочитали теперешним -  прежних,
собственных, корыстолюбивых господ.
   Правда, когда они доверяли кому-нибудь и переставали  сдерживаться,  то
начинали  жаловаться  на  строгость  духовных  наставников  -   богословов
Ямнийского университета. Их закон был  суров,  их  суд  жестоко  карал  за
малейший промах. Людям хочется придерживаться веры  отцов,  но  господа  в
Ямнии это делают дьявольски трудным. Они осложняют и  жизнь  и  хозяйство.
При этом они  высокомерны,  смотрят  на  обыкновенных  людей  свысока,  не
подпускают их к вероучению.
   Иосиф убеждался, что  патриотическая  суровость  и  ученое  высокомерие
богословов побудило довольно многих галилеян перейти  к  минеям,  иначе  -
христианам.
   Он ездил по стране, и так как был  историком,  то  собирал  сведения  о
человеке, почитаемом минеями за мессию. Он  полагал,  что  осведомлен  обо
всех, кто за последние десятилетия был привлечен к суду как лжепророк;  но
об Иисусе минеев он ничего не знал. По слухам, этот Иисус был  распят  при
губернаторе Понтии Пилате. Но если он был распят, то никакой еврейский суд
не мог его приговорить к этому; распятие являлось наказанием,  к  которому
могли присуждать только римляне. Будь  он  осужден  как  лжемессия  самими
евреями, они же привели бы и приговор в исполнение, а именно -  побили  бы
его камнями, как того требовал закон. Понтий  Пилат  действительно  распял
одного самаритянина, выдававшего себя за потомка Моисея,  законодателя,  и
за мессию и заявившего, что  ему  принадлежат  древние  священные  сосуды,
которые его пращур зарыл на священной горе  Гаризим  (*101).  Может  быть,
минеи и перенесли черты других мессий на этого человека.
   На всякие случай Иосиф, историк, использовал свое пребывание в Галилее,
чтобы отыскать следы этого Иисуса минеев. Он расспрашивал то тут, то  там.
Он  расспрашивал  в  Назарете,  где,  по  слухам,  этот  человек  родился,
расспрашивал на берегах Геннисаретского озера.  Но  и  в  Назарете,  и  на
берегах Геннисаретского озера люди говорили: "Здесь ничего не известно", и
в Магдале они говорили: "Здесь  ничего  не  известно",  "Здесь  ничего  не
известно", - говорили они и в Тивериаде и в Капернауме.


   В Капернауме Иосиф  однажды  проходил  мимо  харчевни,  помещавшейся  в
полуразрушенном доме, на  котором  был  вывешен  флаг  в  знак  того,  что
получено вино нового урожая. Иосиф вспомнил, как он много лет назад был  в
этой харчевне и говорил с галилеянами о мессии. Он вошел.
   Та же низкая, закопченная, душная комната, и, как тогда, люди сидели за
большим столом. Хозяин был другой, и люди были другие, но спорили они  все
о том же.
   Они  говорили  тяжеловесно  и  неуклюже  по-арамейски,  слова  медленно
выходили из их  уст,  но  они  все  же  казались  взволнованными.  Один  -
остальные звали его "Сыр", - прозвище, очевидно, данное ему в насмешку,  -
рассказывал, что старостой общины получено новое  строгое  предписание  от
богословов из Ямнии, в субботу оно будет оглашено. В  Ямнии  хотят  теперь
вполне официально запретить варить птицу в молоке, - а это  праздничное  и
любимое кушанье галилеян.
   Люди, сидевшие в харчевне,  бранились.  Уже  в  течение  ряда  столетий
тянется спор о том, распространяется ли запрет варить мясо в молоке  и  на
птицу или птица, подобно рыбе, совсем другой  продукт  питания.  Иерусалим
много раз хотел запретить галилеянам есть курицу с подливкой из сливок; но
как ни строго соблюдали галилейские крестьяне все другие  обычаи,  в  этом
пункте они продолжали упорствовать. Это была  старая  привилегия,  они  не
хотели от нее отказываться, сколько бы  их  за  это  не  обзывали  глупыми
деревенскими  пентюхами.  И  неужели  то,  что  они  упрямо  отстояли   от
посягательств Иерусалима, они теперь дадут отнять у них  Ямнии?  Законники
ничего не хотят слышать. С тех пор как  за  ними  не  стоит  ни  храм,  ни
государственная власть, их требовательность все растет. Сыр велел  хозяину
сейчас же приготовить курицу в сливках.
   - Две курицы, - поправился он. - Я  вас  тоже  приглашаю,  господин,  -
обратился он с настойчивым гостеприимством к Иосифу. - Или господин, может
быть, из Ямнии? - спросил он угрожающе. - Или он заодно с  законниками?  И
презирает нас, галилейских тупоголовых мужичков?
   Иосиф  поспешил  возразить,   что   чувствует   себя   польщенным   его
приглашением, и подсел к остальным.
   Те продолжали возмущаться богословами.
   - История с запрещением есть курицу в молоке, -  говорили  они,  -  это
только начало. Они будут запрещать все больше. Дойдет еще до того, что они
запретят нам разговаривать о религии. Возлагать  на  человека  все  больше
обрядов, и все более строгих, они могут; но  они  не  хотят,  чтобы  народ
рассуждал о Ягве. Они ревнуют своего Ягве, эти господа из Ямнии, они хотят
взять на него монополию, они окружают его сплошными тайнами и отлучают нас
от лица его.  Они  выражаются  так,  что  их  нельзя  понять.  Кто  может,
например, понять, когда они объясняют  человеку  гибель  Иерусалима?  Есть
другие люди,  которые  объясняют  это  гораздо  понятнее.  Не  правда  ли,
Тахлифа? - обратился он к молчаливому молодому человеку с длинными прямыми
волосами.
   Иосиф,  заинтересованный,  взглянул  на  молодого  человека.  Это  был,
по-видимому, один из минеев,  из  христиан,  -  сильный,  жилистый,  худой
человек, у него было добродушное  лицо,  мощный  кадык,  мягко  очерченный
подбородок и большой полуоткрытый рот с испорченными зубами.
   - Так скажите мне, пожалуйста, господин Тахлифа, - вежливо обратился  к
нему Иосиф, - почему же был разрушен Иерусалим?
   Молодой человек приветливо обернулся к чужому господину и ответил:
   -  Он  был  разрушен  потому,  что  убил  пророка  божия  и  не   узнал
помазанника.
   Тахлифа хотел продолжать. Но  тот,  кого  они  называли  Сыр,  неуклюже
хлопнул Иосифа по плечу и заявил:
   - Да, чужой господин, если вы хотите  что-нибудь  знать,  держитесь  за
нашего Тахлифу. Хорошо, когда бога и божественные вещи иной раз  объясняет
свой брат, а не только книжники. Ведь они так много воображают о себе, что
каждый свой чих считают святым изречением мудрости.  Разве  не  правда?  -
спросил он Иосифа и замахал огромными руками.  -  Можете  вы  поумнеть  от
того, что говорится в Ямнии?
   И, дохнув на Иосифа винным перегаром, вплотную приблизил к  нему  лицо.
Иосиф подавил желание отодвинуться и сдержанно ответил:
   - Иногда мне кажется, я понимаю, иногда нет.
   Пьяный успокоился. Иосиф попросил Тахлифу продолжать свое объяснение.
   - Наши отцы, - деловито продолжал Тахлифа, - не узнали мессии. Он являл
знамения и совершал чудеса.  А  богословы  не  хотели  этого  видеть,  они
жадничали и не хотели допустить, чтобы насчет их Ягве было возвещено всему
миру. Они хотели упрятать Ягве,  как  ростовщик  прячет  свои  динарии  да
векселя. Чтили видимый дом Ягве больше, чем невидимого бога, которому этот
дом принадлежит. Поэтому-то Ягве и дал изойти из себя мессии. Но  книжники
все еще не хотели видеть. Тогда Ягве, чтобы  видели  все,  разрушил  храм,
который опустел и потерял смысл, точно кокон куколки, Когда  уже  вылетела
бабочка. И поэтому мы исповедуем: мессия пришел. Он  дал  умертвить  себя,
чтобы снять с нас грех, который тяготеет над нами со времен  Адама,  и  он
снова воскрес. Имя его - Иисус из Назарета.
   Тут опять вмешался Сыр.
   - Ясно или не ясно? - крикнул он вызывающе. - Ведь  просто.  Это  может
понять каждый и вы тоже, чужой господин.  У  книжников  черви  завелись  в
мозгах. Они говорят, будто верят в воскресение. Почему  же  тогда  не  мог
воскреснуть мессия? Скажите, пожалуйста? - задорно обратился он к Иосифу и
снова придвинулся к нему вплотную.
   - Оставь господина в покое, Сыр, - старались его удержать другие. -  Он
же не сказал ни слова против.
   - А когда его умертвили? - спросил Иосиф минея.
   - Они говорят, что семижды семь лет тому назад, - ответил Тахлифа.
   - Я слышал, - продолжал Иосиф, - что он провел  свою  юность  здесь,  в
Галилее. Еще должен быть жив кто-нибудь из знавших его.  Но  я  никого  не
нашел.
   - А когда признают пророка в его отечестве? - заметил миней. -  Да  тут
еще была война, и многие из знавших его могли умереть или уехать.
   - Он был галилеянин, - сказал один из присутствующих, - и мы можем этим
гордиться. А ученые не признают его именно потому, что он был  галилеянин.
Они не признают ничего, что из Галилеи.
   - Поэтому они запрещают нам есть и птицу под соусом из сливок, - гневно
сказал другой.
   А какой-то старик добавил:
   - Ученые не хотят допустить,  что  один  человек  может  снять  грех  с
других. Они только стараются навязывать человеку все новые и новые  тяготы
и запреты.
   Сыр, находившийся  в  это  время  как  раз  по  другую  сторону  стола,
перегнулся через, него с мрачным видом и угрожающе,  в  упор  процитировал
Иосифу пословицу:
   - "Если ноша чересчур тяжела, то верблюд больше не встанет".
   - Увидишь, Тахлифа, - сказал кто-то минею, -  скоро  они  запретят  нам
встречаться с тобой. Они и так все время уговаривают нас, чтобы мы  больше
не рассуждали с вами о вашем мессии и вашем учении.
   Миней пожал плечами.
   - Мне было бы очень жаль, братья мои и господа, - ответил он с Присущей
ему мягкостью, - если бы я не смог больше встречаться с вами.
   - Что? - надвинулся на него Сыр. - Так ты не хочешь  с  нами  водиться,
жалкая тварь?
   - Если  бы  пришлось  выбирать  между  словом  помазанника,  -  ответил
скромно, но твердо миней, - и словами книжников, я последовал бы за словом
помазанника.
   - Я тебе покажу, кому следовать, - напустился  было  на  него  Сыр,  но
остальные удержали его.
   - Пожалуйста, скажите мне, господин Тахлифа, - снова обратился  к  нему
Иосиф, - чем отличается ваше учение от учения, которое исповедуют вот они?
   - Я верю в то, - отвечал Тахлифа, - что мессия своей смертью снял  грех
со всех нас. Так он облегчил доступ в царство небесное и тем, кто не учен,
как богословы, кто нищ духом и подробно не знает закона.
   - Но вы продолжаете соблюдать закон? - осведомился Иосиф.
   - Наш Иисус, помазанник, - ответил Тахлифа, - пришел не нарушить закон,
но исполнить. Да, мы строго соблюдаем закон.
   - Значит, - спросил Сыр, снова придвигаясь к нему, - ты не станешь есть
курицы в молоке, пес ты этакий, если я угощу тебя?
   - Я не хочу вводить тебя в соблазн раздражения, - сказал,  помолчав,  с
добродушной шутливостью молодой человек, и все рассмеялись.
   Они медленно пили черное, густое вино. От очага шел  удушливый  дым,  -
хозяин затопил, чтобы варить кур, - и наполнял тесную комнату.
   - Мы все еще ищем единства вероучения, - сказал Иосифу пожилой человек.
- Но если они там, в Ямнии, будут и дальше так затруднять нам жизнь, то  и
я, пожалуй, еще перейду к минеям. Закон хорош, но у человека  есть  только
два плеча для ноши, а вера минеев легка.  И  дело  не  только  в  молочной
подливке. Хуже то, что ученые не позволяют нам покупать участки на римских
аукционах. Как же нам угнаться за сирийцами, раз земля все дешевеет, а  мы
не имеем права покупать ее?
   Иосиф вспомнил с неприятным чувством о цифрах и  статистических  данных
Иоанна Гисхальского. Но он не успел продолжить своих расспросов,  так  как
хозяин поставил кур на огонь и мужчины, прекратив разговоры о богословах и
мессии, подошли к  очагу,  стали  нюхать  воздух,  причмокивать  и  давать
хозяину советы.


   Когда Иосиф приехал в Гисхалу, он услышал, что люди говорят об Иоанне с
озлоблением. Вольноотпущенник Иоанн Юний  не  только  наплевал  на  бойкот
аукциона, предписанный богословами, он стал без зазрения  совести  скупать
конфискованные римлянами земли. Галилеяне видели циничный вызов в том, что
человек, когда-то вовлекший в  войну  всю  провинцию,  теперь  в  качестве
римского вольноотпущенника пользуется военной добычей римлян.
   Иосиф знал, что его давний враг вернулся в Галилею. Его тянуло повидать
Иоанна. Он колебался. В конце концов он решился.
   Увидев его, Иоанн ухмыльнулся. Он повел его показывать  свои  владения.
Конечно, было бы  выгоднее  купить  земли  на  юге,  в  самой  Иудее,  где
находились и имения Иосифа. Но Иоанн издавна привержен  к  Гисхале.  И  он
приобрел обширные земли. Пока еще его владение не устроено, но почва здесь
плодородная, дарит хлеб, масло, фрукты, вино. Он  заранее  радуется  тому,
каким оно станет через три года. И, кроме того, он купил  его  баснословно
дешево. Люди  здесь  -  дураки,  им  следовало  уже  давно  перехватить  у
правительства лучшие участки. Бойкот земельных  аукционов  -  идиотизм.  В
результате страна все больше  заселяется  чужестранцами.  Если  так  будет
продолжаться, то сирийцы и римляне скупят за сухой стручок всю Иудею. Нет,
тут ему, Иоанну, с богословами не по пути; он