ют Остия, Рим, Италия. Иосиф в открытом  море.  Он
едет в Иудею.
   На том же корабле тайно едет курьер, который  везет  губернатору  Иудеи
приказ возвестить городу Кесарии императорское  решение  об  избирательном
законе.



ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГАЛИЛЕЯ

   13 мая в девять часов утра губернатор Гессий Флор принял представителей
городского  самоуправления  Кесарии  и  сообщил  им   решение   императора
относительно избирательного закона, согласно которому евреи теряли  власть
над официальной столицей страны. В десять часов правительственный глашатай
возвестил эдикт с ораторской  трибуны  на  большом  форуме.  В  мастерской
братьев Закинф уже приступили к отливке текста  из  бронзы,  чтобы  навеки
сохранить его таким образом в архивах города.
   Греко-римское население бурно ликовало, Гигантские статуи при  входе  в
гавань, колонны с изображениями богини - покровительницы Рима и основателя
монархии, бюсты правящего императора на углах улиц были украшены  венками.
По городу  проходили  оркестры,  хоры  декламаторов,  в  гавани  бесплатно
выдавалось вино, рабы получали отпуска.
   Но в еврейских кварталах  обычно  столь  шумные  дома  стояли  белые  и
пустые, лавки были закрыты, над  жаркими  улицами  навис  тоскливый  страх
погрома.
   На следующий день, в субботу, евреи, придя в главную синагогу,  увидели
у входа начальника греческого отряда со своими солдатами,  приносившего  в
жертву птиц. Такие жертвы приносились обычно прокаженными,  а  в  Передней
Азии излюбленное  издевательство  над  евреями  состояло  в  том,  что  им
приписывали  происхождение  от  египетских  прокаженных  (*49).  Служители
синагоги предложили грекам поискать  для  своего  жертвоприношения  другое
место.  Греки  нагло  отказались,  заявив,  что  миновали  времена,  когда
кесарийские евреи могли орать на них.  Еврейские  служители  обратились  к
полиции. Полиция заявила,  что  должна  сначала  получить  соответствующие
инструкции. Наиболее  вспыльчивые  из  евреев,  не  пожелавшие  оставаться
дольше зрителями дерзкой проделки греков, попытались силой  отнять  у  них
жертвенный сосуд. Блеснули кинжалы, ножи. Наконец, когда уже были убитые и
раненые, вмешались римские войска. Они  задержали  нескольких  евреев  как
зачинщиков беспорядков внутри страны, у греков они конфисковали жертвенный
сосуд. После этого те из евреев, кто мог, бежали из Кесарии,  забрав  свою
движимость. Священные свитки с Писанием были спрятаны в безопасное место.
   События в Кесарии, эдикт и его последствия послужили причиной того, что
партизанская война против римского протектората, которую  Иудея  вела  вот
уже целое столетие, вспыхнула по всей стране с новым яростным озлоблением.
До  сих  пор,  по  крайней  мере  в  Иерусалиме,  обеим  партиям  порядка,
аристократической - "Неизменно  справедливых"  и  буржуазной  -  "Подлинно
правоверных", удавалось удерживать население  от  насилий  над  римлянами;
теперь, после эдикта о Кесарии, перевес получила третья партия, "Мстителей
Израиля".
   Все большее число участников партии "Подлинно  правоверных"  переходило
теперь к ним; даже сам начальник  храмового  управления,  господин  доктор
Элеазар бен Симон, открыто перешел к "Мстителям Израиля". Повсюду пестрели
их знаки: слово "Маккавей" и начальные буквы иудейского изречения  -  "Кто
сравнится с тобою,  господи?",  служившего  также  девизом  повстанцев.  В
Галилее откуда-то вдруг вынырнул  агитатор  Нахум  (*50),  сын  казненного
римлянами вождя патриотов, Иуды. Почти целых десять лет о  нем  ничего  не
было слышно, его уже считали погибшим, а  тут  он  неожиданно  появился  в
городах и деревнях северной провинции, и повсюду  стекались  толпы,  чтобы
послушать его.
   - Чего еще  вы  ждете?  -  с  пылкостью  фанатика  убеждал  он  хмурых,
озлобленных слушателей. - Одно  присутствие  необрезанных  уже  оскверняет
нашу страну. Их войска дерзко попирают плиты  храма,  их  трубы  врываются
отвратительным ревом в священную музыку. Вы избраны служить  Ягве,  вы  не
можете  поклониться  цезарю,  свиноеду.  Вспомните  о  великих  ревнителях
божьих,  о  Пинхасе  (*51),  об  Илии,  об  Иуде  Маккавее.  Неужели   вас
недостаточно грабят  собственные  эксплуататоры?  Неужели  вы  еще  дадите
чужеземцам отнять у вас благословение, предназначенное вам Ягве, чтобы они
устраивали бои гладиаторов и травили вас дикими  зверями?  Не  заражайтесь
трусостью "Подлинно правоверных". Не покоряйтесь жажде  наживы  "Неизменно
справедливых", которые лижут руку поработителей, потому что те охраняют их
денежный мешок. Времена исполнились. Царствие божие близко. В  нем  бедняк
стоит столько же, сколько и пузатый богач. Мессия родился, он только ждет,
чтобы вы зашевелились, тогда он объявится.  Убивайте  трусов  из  Великого
совета в Иерусалиме! Убивайте римлян!
   Вооруженные союзы "Мстителей Израиля", которые были как  будто  начисто
уничтожены, снова возродились по всей стране. В Иерусалиме дело  дошло  до
бурных демонстраций. На дорогах страны римляне, появлявшиеся  без  военной
охраны, подвергались нападениям, их забирали в плен в качестве заложников.
И так как  императорское  финансовое  управление  ввело  в  это  же  время
довольно суровые налоги, молодежь, приверженцы "Мстителей Израиля",  стала
ходить по улицам с сумой для сбора подаяний и приставала к прохожим:
   - Подайте милостыню бедному неудачнику - губернатору!
   Тогда Гессий Флор решил применить крутые меры и потребовал,  чтобы  ему
выдали зачинщиков. Местные чиновники заявили,  что  они  не  смогут  этого
добиться. Губернатор отдал приказ  войскам  обыскать  дом  за  домом  весь
Верхний рынок и прилегающие улицы, где, по его подозрениям, находился штаб
"Мстителей  Израиля".  Обыски  переходили  в   грабежи.   Евреи   пытались
защищаться, с крыш некоторых домов открыли стрельбу. Убитые были не только
среди евреев, но и среди римлян. Губернатор  приказал  судить  бунтовщиков
военным судом. Озлобленные солдаты тащили на  суд  и  правых  и  виновных;
простого доноса, что  человек  принадлежит  к  "Мстителям  Израиля",  было
достаточно. Смертные приговоры так и сыпались. По закону  римских  граждан
можно было казнить только мечом. Гессий Флор приказывал подвергать  евреев
позорной казни, пригвождая их к  кресту,  даже  если  у  них  было  звание
всадника и золотое кольцо этого второго сословия римской знати.
   Когда же приговор должен был состояться над  двумя  членами  Вели  кого
совета,  перед  офицерами,  заседавшими   в   военном   суде,   появилась,
сопровождаемая безмолвной, потрясенной  толпой,  сама  принцесса  Береника
(*52),  сестра  Агриппы,  носившего  титул  царя.  Исцеленная  от  тяжелой
болезни, она, выполняя особенно строгий обет, остригла волосы,  не  носила
никаких украшений. Это  была  красивая  женщина,  в  Иерусалиме  ее  очень
любили,  охотно  принимали  и  при  римском  дворе.  Своей  походкой   она
прославилась во всем мире. Ни одной  женщине,  от  германской  границы  до
Судана, от Англии до Инда, нельзя было сделать большего  комплимента,  чем
сказать, что у нее походка, как у принцессы Береники.  И  вот  теперь  эта
знатная дама шла смиренной  поступью,  подобно  тем,  кто  просит  защиты,
босая, в  черной  одежде,  стянутой  тонким  шнурком,  поникнув  стриженой
головой. Она склонилась перед председателем суда и просила  о  помиловании
обоих священников. Офицеры были  вежливы,  галантно  шутили.  Но  так  как
принцесса продолжала просить, они стали холодны и сухи, а под  конец  даже
грубы, и униженной Беренике пришлось удалиться.
   За эти пять дней, с 21 по 26 мая, в Иерусалиме было  убито  свыше  трех
тысяч человек, из них около тысячи женщин и детей.
   Город кипел глухим возмущением. До сих  пор  ряды  "Мстителей  Израиля"
пополнялись главным образом  крестьянами  и  пролетариями,  теперь  в  них
вступало все больше  зажиточных  горожан.  Повсюду  люди  шептали  и  даже
кричали открыто, что вот послезавтра, нет, даже  завтра  страна  восстанет
против власти римлян. Местное правительство,  Коллегия  первосвященника  и
Великий совет взирали с тревогой на то, какой оборот принимает  дело.  Все
высшие  слои  населения  жаждали  соглашения  с  Римом,   боялись   войны.
"Неизменно справедливые" - по большей части аристократы  и  богатые  люди,
занимавшие главные государственные должности, -  опасались,  что  война  с
Римом неизбежно перейдет в революцию против их  собственного  владычества,
ибо  они  всегда  жестоко  и  высокомерно  отвергали  скромные  требования
крестьян-арендаторов, ремесленников и  пролетариев.  Партия  же  "Подлинно
правоверных", состоявшая из ученых при Иерусалимском храме,  богословов  и
демократов,  опиравшихся  на  широкие   народные   массы,   считала,   что
восстановление былой  свободы  Иудейского  государства  надо  предоставить
богу,  и  убеждала  население  не  предпринимать  никаких   насильственных
действий против римлян, пока те не покушаются на их  веру  и  на  шестьсот
тринадцать заветов Моисея (*53).
   Вожди обеих партий настоятельно  просили  царя  Агриппу,  находившегося
тогда в Египте, взять на себя посредничество между повстанцами  и  римским
правительством. Правда, римляне оставили  этому  царю  только  область  за
Иорданом и некоторые галилейские города, в Иерусалиме же свели его  власть
к верховному надзору над  храмом.  Но  он  все  же  сохранил  титул  царя,
считался первым иудеем среди иудеев, пользовался всеобщей любовью. В ответ
на просьбы еврейского правительства он спешно отбыл  в  Иерусалим,  решив,
что будет сам говорить с массами.
   Десятки тысяч пришли послушать его на  большую  площадь  перед  дворцом
Маккавеев. Люди стояли плечом к плечу, за ними тянулась  старая  городская
стена и лежала узкая долина, перетянутая  полоской  моста,  а  позади  нее
высился белый с золотом западный  зал  храма.  Собравшиеся  приветствовали
царя хмуро, тревожно, с некоторым недоверием.  Тогда  между  двумя  рядами
склоняющихся перед ней офицеров опять появилась  принцесса  Береника,  она
была снова в черном, но уже не в одежде просящей о защите, а в  платье  из
тяжелой парчи.  Под  короткими  волосами  -  удлиненное,  породистое  лицо
казалось особенно смелым. Все смолкли, когда она вышла из дворцовых ворот.
Так смолкают в день новолуния молящиеся, ожидая молодого  месяца:  он  был
скрыт облаками и невидим, а теперь он выходит, и  они  радуются.  Медленно
спустилась принцесса по лестнице к брату, тяжело вздувалась  парча  вокруг
ног тихо идущей. И когда она затем подняла обе руки с вытянутыми ладонями,
приветствуя народ, он пламенно и бурно ответил ей:
   - Привет тебе, Береника, принцесса, грядущая во имя господне.
   Затем  царь  начал  свою  речь.  Убедительно  доказывал  он,  насколько
безнадежна всякая попытка восстать против римского протектората. Он,  этот
элегантный господин, вздергивал плечи и вновь  опускал  их,  выражая  всем
телом бессмысленность подобного начинания; разве  все  народы,  населяющие
землю,  не  стоят  теперь  на  почве  фактов?  Греки,  пожелавшие  некогда
самоутвердиться вопреки целой  Азии,  македоняне  -  их  Александр  посеял
первые великие семена мировой империи, - разве теперь не  достаточно  было
бы двух тысяч римских солдат, чтобы оккупировать обе страны? В Галлии жило
до  трехсот  пяти  различных  племен,  имелись  превосходные  естественные
крепости, она сама производила все нужное ей  сырье:  и  с  помощью  всего
тысячи двухсот человек, - столько же, сколько в стране городов, - разве не
была подавлена в ней малейшая мысль о восстании? Двух легионов хватило  на
то, чтобы утвердить римский строй в огромном богатом Египте с его  древней
культурой. А в отношении  германцев,  нравом  более  свирепых,  чем  дикие
звери, Рим обошелся четырьмя легионами, и теперь можно  путешествовать  по
эту сторону Рейна и Дуная так же спокойно, как и по Италии.
   - Неужели вы, - царь озабоченно покачал головой, - не  способны  понять
собственную слабость и оценить силы Рима? Скажите же мне,  где  ваш  флот,
ваша артиллерия, где источники ваших финансов? Мир стал римским. Где же вы
раздобудете союзников и помощь? Может быть, в необитаемой пустыне?
   Царь Агриппа убеждал своих евреев, словно они - неразумные  дети.  Если
разобраться, то налоги, которых требует Рим, не так уж высоки.
   - Подумайте только, ведь с одной Александрии Рим получает за один месяц
больше налогов, чем со всей Иудеи за целый год. И он же дает  взамен  этих
налогов очень  многое.  Разве  он  не  проложил  превосходные  дороги,  не
построил водопроводы новейшей  системы,  не  дал  вам  быстро  работающее,
дисциплинированное управление? - Широким  настойчивым  жестом  убеждал  он
собравшихся. - Корабль еще находится в гавани. Будьте же благоразумны.  Не
пускайтесь навстречу ужасной непогоде и верной гибели.
   Речь царя произвела впечатление. Многие закричали, что  они  не  против
Рима, они только против губернатора, против Гессия Флора. Но  здесь  ловко
вмешались  "Мстители  Израиля".  Молодой  элегантный  доктор   Элеазар   в
убедительных  выражениях  потребовал,  чтобы   Агриппа   первый   подписал
ультиматум Риму с предложением немедленно  отозвать  губернатора.  Агриппа
попытался уклониться, вилял, тянул. Элеазар стал торопить его  с  ответом,
царь отказался. Все больше голосов кричали:  "Подпись!  Ультиматум!  Долой
Гессия Флора!" Настроение круто изменилось.  Люди  заявляли,  что  царь  и
губернатор - заодно, все они  только  грабят  народ.  Несколько  парней  с
решительным видом напирали уже на царя. И он едва успел под защитой  своей
свиты укрыться во дворце. На следующий день  он  уехал  из  города  весьма
озлобленный и направился в свои безопасные заиорданские провинции.
   После этого поражения феодальных властителей и  правительства  радикалы
всеми способами старались обострить конфликт. С  основания  монархии,  вот
уже сто лет, император и римский совет  еженедельно  посылали  жертву  для
Ягве и его храма. Теперь доктор Элеазар, в качестве  начальника  храмового
управления, отдал дежурным священникам приказ  больше  не  принимать  этих
жертвоприношений. Тщетно убеждали его и первосвященник, и его коллегия  не
провоцировать Рим такой неслыханной дерзостью. Доктор Элеазар с  насмешкой
отослал обратно жертву императора.
   Для иудеев-ремесленников, для рабочих и крестьян это послужило сигналом
к открытому восстанию против римлян и собственных феодальных  властителей.
Римский гарнизон  был  слаб.  Вскоре  "Мстители  Израиля"  овладели  всеми
важными  стратегическими  пунктами   города.   Они   подожгли   финансовое
управление и под  ликующие  крики  толпы  уничтожили  налоговые  списки  и
закладные; разгромили и разграбили  дома  многих  нелюбимых  аристократов;
замерли  римские  войска  во  дворце  Маккавеев.  С   большой   храбростью
удерживали римляне этот последний, сильно укрепленный опорный  пункт.  Все
же их положение было безнадежно, и, когда евреи обещали  им,  при  условии
сдачи оружия, свободный выход, они с радостью приняли их предложение.  Обе
партии подтвердили клятвой и честным словом свое обещание отпустить их. Но
как только  осажденные  отдали  оружие,  "Мстители  Израиля"  ринулись  на
беззащитных и начали их убивать. Римляне не оказывали сопротивления  и  не
просили пощады, но они кричали: "Клятва! Условие!" Сначала они кричали эти
слова хором, затем кричало все меньше голосов, все слабее становился  хор,
наконец, остался только один голос, кричавший: "Клятва! Условие!"  Но  вот
умолк и он. Это произошло в субботу. 7 сентября, 20  элула  по  еврейскому
счислению.
   Едва хмель бунта прошел, как городом овладела  глубокая  подавленность.
И, словно подтверждая дурные  предчувствия  его  обитателей,  стали  очень
скоро приходить вести, что во многих городах со смешанным населением греки
нападают на евреев. В одной Кесарии в  ту  черную  субботу  было  перебито
двадцать тысяч евреев;  остальных  губернатор  погнал  в  доки  и  объявил
рабами. В ответ на это в городах,  где  большинство  населения  составляли
евреи, они предали разрушению  греческие  кварталы.  Уже  в  течение  ряда
столетий греки и евреи, жившие вместе в городах на побережье, в Самарии  и
у границ Галилеи,  питали  друг  к  другу  ненависть  и  презрение.  Евреи
гордились своим невидимым богом Ягве, они были убеждены,  что  только  для
них придет мессия, и расхаживали с  надменным  видом,  уверенные  в  своей
избранности. А греки  издевались  над  их  фанатическими  идеями,  над  их
вонючими суевериями, над смешными варварскими обычаями, и каждый  старался
причинить соседу как можно больше  зла.  Издавна  происходили  между  ними
кровавые распри. Теперь убийства, грабежи и пожары перебросились далеко за
пределы Иудеи, и страна была полна непогребенных трупов.
   Когда дело зашло  так  далеко,  начальник  Гессия  Флора  Цестий  Галл,
сирийский генерал-губернатор, решил наконец прибрать Иудею  к  рукам.  Это
был старый скептик, убежденный в том, что человек реже и меньше сожалеет о
несодеянном, чем о содеянном. Но после того, как события приняли  подобный
оборот,  нельзя  было  проявлять  ложной  слабости:  Иерусалим   следовало
хорошенько проучить.
   Цестий Галл мобилизовал весь Двенадцатый легион  и  еще  восемь  полков
сирийской пехоты. Потребовал также от вассальных государств  значительного
контингента  войск.  Один  только  еврейский  царь  Агриппа,   старавшийся
доказать Риму свою верность, выставил две тысячи человек кавалерии да  еще
три стрелковых полка и встал самолично во главе своих войск.  Цестий  Галл
обстоятельно, до малейшей детали,  разработал  всю  программу  карательной
экспедиции.  Не  забыл  он  также  подготовить  сигнальные  костры,  чтобы
сообщить о победе. Когда он войдет в Иерусалим  судьей  и  мстителем,  Рим
должен узнать об этом в тот же день.
   Бурным натиском ворвался он с севера в мятежную страну.  Занял,  следуя
программе, прекрасный город колена Завулонова (*54), разграбил  его,  сжег
дотла. Занял, следуя программе, прибрежный город Яффу, разграбил его, сжег
дотла. Его путь был отмечен разграбленными, сожженными  городами,  убитыми
людьми; наконец 27 сентября он дошел, следуя программе, до Иерусалима.
   Однако тут произошла задержка. Он рассчитал,  что  9  октября  овладеет
фортом Антония, 10-го - возьмет храм. Наступило уже 14-е, а  форт  Антония
все еще держался. "Мстители Израиля"  не  остановились  перед  тем,  чтобы
вооружить многочисленных паломников, приехавших на праздник кущей, и город
был переполнен добровольческими отрядами.  Наступало  27  октября,  Цестий
Галл стоял уже целый месяц перед Иерусалимом, а  сигнальщики  у  заботливо
оборудованных сигнальных постов все еще тщетно ждали, уже  опасаясь,  что,
когда потребуется, их приспособления не будут действовать и  их  покарают.
Цестий вызвал новые подкрепления, с большими жертвами подвел катапульты  к
самым  стенам,  подготовил  к  2  ноября  решительный  штурм,  намереваясь
применить такие методы, при которых он, по всем человеческим расчетам,  не
мог не удаться.
   Иудеи держались храбро. Но что значила храбрость отдельных людей  перед
обдуманной организацией римлян?  Какое  значение  могло,  например,  иметь
трогательное выступление трех освобожденных  старцев,  которые  1  ноября,
накануне атаки, вышли одни за стены,  чтобы  поджечь  римскую  артиллерию?
Среди бела дня появились они вдруг перед римскими сторожевыми постами, три
дряхлых иудея со значком "Мстителей Израиля", с повязкой, на  которой  был
начертан лозунг маккавеев, заглавные буквы еврейских слов: "Кто  сравнится
с тобою, господи?" Сначала римляне решили,  что  это  парламентеры  и  они
должны передать что-то от  осажденных,  но  они  не  были  парламентерами:
своими дрожащими старческими руками они стали  пускать  в  машины  горящие
стрелы. Это было явным безумием, и римляне - да и  как  можно  было  иначе
поступить с такими  безумцами!  -  удивляясь,  добродушно