необыкновенно  удачной  и  наделенной  такими
таинственными достоинствами, что ни один из его клиентов не  решился  с  ним
спорить.
     Тут  с  улицы  послышались  два  стука  в  окно.   Инспектор,   наскоро
подкрепившись вторым стаканом хереса, вышел из комнаты неспешными шагами и с
равнодушным лицом. Так обычно выходят поглядеть, какая на дворе погода,  или
полюбоваться на звезды небесные.
     - Что-то становится страшно, Мортимер, - понизив голос, сказал Юджин. -
Мне это не по душе.
     - Мне тоже, - ответил Лайтвуд. - Уйти, что ли?
     - Раз мы уже здесь, давай останемся. Тебе нужно видеть, чем кончится, а
я тебя не оставлю. Кроме того, эта одинокая темноволосая девушка не  выходит
у меня из головы. В тот раз мы видели ее лишь мельком, но она так и стоит  у
меня в глазах - я все вижу ее перед огнем. Чувствуешь ли ты себя и  вором  и
предателем вместе при мысли об этой девушке?
     - Пожалуй, чувствую, - отвечал Лайтвуд. - А ты?
     - Очень даже.
     Их провожатый вернулся с докладом.  Лишенный  искусственного  блеска  и
сгущенной тени, его доклад сводился к тому, что Старик уехал на своей лодке,
как полагают, все по тем же своим делам, что его ждали обратно  с  последним
приливом; что, упустив этот прилив по неизвестной причине, он, судя по  всем
его ночным повадкам, вряд ли вернется раньше следующего прилива, а не  то  и
часом-двумя позже; что его дочь, за которой следили через окно,  как  видно,
тоже его поджидает, потому что ужин хотя  еще  не  стоит  на  огне,  но  уже
приготовлен; что прилив начнется к часу ночи, а теперь еще нет и десяти; что
делать больше нечего, как только стеречь и ждать; что доносчик в  эту  самую
минуту уже стоит на карауле,  а  все-таки  один  ум  хорошо,  а  два  лучше,
особенно если второй  принадлежит  инспектору,  и  что  сам  докладчик  тоже
намерен стоять  на  страже.  А  поскольку  для  любителей  может  показаться
утомительным лежанье под перевернутой лодкой в  такую  ветреную  н  холодную
ночь временами с градом, то в заключение он посоветовал  им  обоим  остаться
здесь, где они в тепле и укрыты от непогоды, хотя бы на время.  Приятели  не
собирались действовать вопреки этому совету, однако спросили, где им  искать
наблюдателей, если они вздумают к ним присоединиться.
     Не полагаясь на словесное описание места, что могло и  подвести,  Юджин
(гораздо менее обыкновенного удрученный мыслями о своих личных делах)  решил
пойти вместе с инспектором, заметить место и вернуться.
     На отлогом берегу реки, на скользких камнях мощеной дорожки -  не  той,
которая вела к "Шести Веселым Грузчикам" и где имелась собственная пристань,
а другой, несколько далее от харчевни и очень близко от старой мельницы, где
жил человек,  изобличенный  Райдергудом,  -  лежало  несколько  лодок:  одни
держались на причале и под ними уже плескалась вода, другие  лежали  гораздо
выше, на сухом берегу. Под одну из них и забрался спутник Юджина. Заметив ее
положение среди других лодок и уверившись,  что  он  запомнил  место,  Юджин
перевел глаза на тот дом, где, как ему сказали, темноволосая девушка  сидела
в одиночестве перед огнем.
     Ему был виден огонь очага, светивший в  окне.  Быть  может,  этот  свет
привлек его к себе. Быть может, он только для этого и вышел на улицу.  Берег
в этом месте порос густой травой, и ему легко было подойти ближе,  не  делая
шума: стоило только взобраться на гряду засохшего ила высотой  в  три-четыре
фута, а там по траве можно было подойти вплотную к окну. Так он и сделал.
     В комнате не было другого света, кроме света очага.  Незажженная  лампа
стояла на столе. Девушка сидела на полу, опустив голову на руки и  глядя  на
жаровню. Ее лицо блестело каким-то странным блеском или отсветом  -  сначала
он принял этот отсвет за  игру  огня,  но,  приглядевшись,  понял,  что  она
плачет. Печаль и одиночество - вот что увидел он в свете то  угасавшего,  то
разгоравшегося огня.
     Окошечко было маленькое,  всего  из  четырех  кусочков  стекла,  и  без
занавески; он  и  подошел  к  нему  оттого,  что  большое  окно  рядом  было
занавешено. В окошечко видна была комната, на стене висели объявления насчет
утопленников и то вспыхивали, то исчезали из виду. Но  он  взглянул  на  них
лишь мельком, хотя долго и пристально смотрел на девушку. Смуглый румянец на
щеках, блестящие темные волосы - какое богатство колорита в этой  картине  -
одинокая, печальная девушка  плачет  перед  то  вспыхивающим,  то  угасающим
огнем.
     Она вскочила на ноги. Он стоял очень тихо и только отодвинулся дальше в
тень стены, будучи уверен, что не он ее потревожил.  Она  отворила  дверь  и
крикнула встревоженно:
     -  Отец,  это  ты  меня  звал?  -  И  снова:  -  Отец!  -  И  еще  раз,
прислушавшись: - Отец! Мне показалось, что ты уже третий раз зовешь меня!
     Ответа не было. Когда она вошла в дом, Юджин спрыгнул вниз и, шагая  по
грязи мимо  того  места,  где  прятался  инспектор,  вернулся  к  Мортимеру,
которому и сообщил, что он видел  девушку,  а  также  о  том,  что  все  это
становится страшновато.
     - Если настоящий преступник чувствует себя так же, как я, то ему  очень
не по себе, - сказал Юджин.
     - Влияние тайны, - заметил Лайтвуд.
     - Я отнюдь не чувствую благодарности за то, что эта тайна сделала  меня
не то Гай Фоксом в подвале *, не то каким-то  шпионом,  -  сказал  Юджин.  -
Налей-ка мне еще этой штуки.
     Лайтвуд налил ему этой штуки, но она уже остыла, выдохлась  и  потеряла
вкус.
     - Тьфу! - сказал Юджин, сплевывая в золу. - Похоже на речную тину.
     - А ты ее часто пробовал, речную тину?
     - Сегодня, кажется, попробовал. Чувствую себя так, как будто наполовину
утонул и проглотил с галлон тины.
     - Влияние местности, - заметил Лайтвуд.
     - Поди ты с твоими влияниями, что  ты  сегодня  корчишь  профессора,  -
возразил ему Юджин. - Долго мы тут еще пробудем?
     - А как по-твоему?
     - По-моему, я бы и минуты не остался, - отвечал Юджин, -  эти  "Веселые
Грузчики" вовсе не так уж веселы. Думаю все же, что нам лучше сидеть  здесь,
пока нас не погонят вон вместе с другими подозрительными личностями ровно  в
полночь.
     Он помешал в камине и уселся по одну его сторону. Пробило  одиннадцать,
и он попытался сам себя уверить, что успокаивается. Но тут у него  заползали
мурашки, сначала по одной ноге, потом по другой, потом по  руке,  по  другой
руке, по подбородку, по спине, по лбу, потом  по  волосам,  потом  по  носу;
потом он попробовал устроиться полулежа на двух стульях и застонал, а  потом
вскочил на ноги.
     - Здесь кишмя кишат какие-то невидимые  глазу  и  дьявольски  проворные
насекомые. У меня все тело колет, щекочет и дергает. В душе  я  уже  кого-то
ограбил при самых подозрительных обстоятельствах, и полиция гонится за  мной
по пятам.
     - И со мной не лучше, - сказал Лайтвуд и сел напротив Юджина,  совершив
несколько эволюций, во время  которых  его  взлохмаченная  голова  неизменно
оказывалась самой нижней частью тела. - Я уже давно не  нахожу  себе  покоя.
Все время, пока тебя здесь не  было,  я  чувствовал  себя  как  Гулливер,  в
которого стреляют лилипуты.
     - Так не годится, Мортимер. Нам надо на воздух, надо  разыскать  нашего
любезного друга и брата, мистера Райдергуда. И давай успокоимся на том,  что
заключим договор. В следующий  раз,  душевного  спокойствия  ради,  мы  сами
совершим преступление, вместо того чтобы ловить преступника. Даешь слово?
     - Ну еще бы.
     - Решено! Пускай Типпинз побережется. Ее жизнь в опасности.
     Мортимер позвонил, чтобы заплатить по счету: на звонок  явился  Боб,  и
Юджин, со свойственным ему небрежным сумасбродством, вдруг спросил  его,  не
хочет ли он получить место у торговца известью?
     - Благодарю вас, сэр, не хочу, - ответил Боб. -  У  меня  и  тут  место
хорошее, сэр.
     - Если вы когда-нибудь передумаете, - возразил Юджин,  -  приходите  ко
мне на разработки, для вас всегда найдется что-нибудь подходящее.
     - Благодарю вас, сэр, - сказал Боб.
     - А вот это мой компаньон, - продолжал Юджин, - он ведет  все  книги  и
платит рабочим. Хорошая плата за хорошую работу - вот какой у него девиз.
     - Лучше и не придумаешь, джентльмены, - заметил Боб, получив на  чай  и
правой рукой извлекая поклон из своей головы точно  таким  же  образом,  как
накачивал пиво насосом.
     - Юджин, - смеясь от всей души, обратился к  нему  Лайтвуд,  когда  они
остались вдвоем, - как ты можешь говорить такие нелепости?
     - Я в нелепом настроении, - изрек Юджин. - И сам я человек нелепый. Все
вообще нелепо. Идем отсюда!
     Мортимеру пришло в голову, что  некая  перемена,  словно  подчеркнувшая
все, что было в Юджине своевольного, безрассудного и беззаконного, произошла
с его другом за последние полчаса. Зная наизусть все его  причуды,  Мортимер
заметил в нем что-то новое, какую-то натянутость, которая в то время вызвала
в нем недоумение. Эта мысль мелькнула у него в  уме  и  забылась;  но  много
спустя ему пришлось вспомнить о ней.
     - Вон где она сидит, видишь? - сказал Юджии, когда они остановились  на
берегу под откосом, где свистал и рвал ветер. - Это у нее светится огонь.
     - Я загляну в окошко, - сказал Мортимер.
     - Нет, не надо! - Юджин схватил его за плечи. - Незачем глазеть на нее.
Пойдем к нашему почтенному другу.
     Он повел Мортимера к сторожевому посту, и оба они, став на четвереньки,
заползли под лодку; после воющего ветра  и  неприютной  тьмы  там  оказалось
гораздо уютнее, чем они думали.
     - Господин инспектор дома? - прошептал Юджин.
     - Я здесь, сэр.
     - А наш приятель трудится в поте лица вон на том углу? Отлично.  Что  у
вас было?
     - Его дочь выходила на улицу: ей показалось, будто  отец  ее  зовет;  а
может, это был просто знак, чтобы он держался подальше. Может быть и так.
     - Могло быть и "Правь, Британия", да  только  не  было,  -  пробормотал
Юджин. - Мортимер!
     - Я здесь! (Он лежал по другую сторону инспектора.)
     - Теперь уже два грабежа и один подлог!
     И, сообщив таким образом о своем угнетенном настроении, Юджин умолк.
     Долгое время все молчали. Когда начался прилив и  вода  подошла  к  ним
ближе,  шумы  на  реке  стали  чаще,  и  все   трое   стали   прислушиваться
внимательнее. К хлопанью пароходных колес, к звяканью железной цепи, к визгу
блоков, к мерной работе весел, а иногда к  лаю  собаки  на  борту  парохода,
словно почуявшей людей в их  засаде.  Ночь  была  не  так  темна,  и,  кроме
скользящих взад и вперед фонарей на корме и мачтах, они  могли  различить  и
неясные очертания корпуса;  а  время  от  времени  близко  от  них  возникал
призрачный лихтер с большим темным парусом, подъятым, словно грозящая  рука,
проносился мимо и пропадал во тьме. Во время их вахты вода не раз  подходила
совсем близко, взволнованная каким-то толчком издалека. Часто  им  казалось,
что эти всплески и толчки идут от лодки, которую они подстерегают, и что эта
лодка подходит к берегу; не раз они были готовы уже вскочить на  ноги,  если
бы не доносчик, который знал реку наизусть  и  по-прежнему  стоял  спокойно,
даже не пошевельнувшись, на своем месте.
     Ветром относило звон колоколов на городских колокольнях, которые были с
подветренной стороны; зато с наветренной стороны до них донесся звон  других
колоколов, которые пробили один, два, три часа. И без этого звона они узнали
бы, что ночь проходит, по спаду  воды  в  реке,  по  тому,  как  все  больше
расширялась мокрая черная полоса берега и камни мостовой  выходили  из  реки
один за другим.
     Время шло, и прятаться больше  было  уже  ни  к  чему.  Казалось,  этот
человек откуда-то узнал,  что  затевается  против  него,  а  может  быть,  и
струсил. Быть может, он так обдумал  свои  маневры,  чтобы  выгадать  против
своих  преследователей   часов   двенадцать   и   оказаться   вне   пределов
досягаемости.  Честный  человек,   напрасно   трудившийся   в   поте   лица,
встревожился и начал горько жаловаться на людей, норовящих его обставить,  -
его, возведенного трудом в высокое достоинство!
     Их убежище было выбрано с таким расчетом, что они могли наблюдать и  за
рекой и за домом. Никто не входил в дом и не выходил из него, с тех пор  как
дочери послышался голос отца. Никто не мог ни войти,  ни  выйти,  не  будучи
замеченным.
     - А в пять рассветет, и тогда нас будет видно, - сказал инспектор.
     - Послушайте-ка, - сказал Райдергуд, -  что  вы  на  это  скажете?  Он,
может, не один час прячется от нас, снует между двумя-тремя мостами.
     - Ну и что же из этого? - сказал инспектор сурово  и,  по-видимому,  не
соглашаясь с ним.
     - Да, может, он и сейчас там прячется.
     - Ну и что же из этого? - повторил инспектор.
     - Моя лодка вон там, где и все остальные, на берегу.
     - Ну так что же с твоей лодкой? - спросил инспектор.
     - А если мне поехать и поискать его?  Я  знаю  его  повадки,  знаю  все
уголки, какие он облюбовал. Знаю, где он будет во время прилива и во  всякое
другое время. Разве я с ним не работал? А вам всем незачем показываться. И с
места трогаться не надо. Я и без вашей помощи  сдвину  лодку;  а  если  меня
кто-нибудь увидит, так я на реке бываю в любое время.
     - Мысль не так уж плоха, - сказал инспектор после некоторого  раздумья.
- Попробуй.
     - Погодите немного. Давайте все обдумаем. Если вы мне понадобитесь, так
я подъеду к "Грузчикам" и свистну.
     - Если  мне  будет  дозволено  сделать  замечание  моему  почтенному  и
доблестному другу, глубокие познания коего в навигации я отнюдь  не  намерен
оспаривать, -  неторопливо  вмешался  Юджин,  -  то  оно  вот  какого  рода:
свистнуть - это значит разоблачить тайну и привлечь подозрения. Надеюсь, мой
почтенный и доблестный друг извинит меня как человека постороннего за  такое
замечание, но я был обязан его сделать для блага всей страны и этого дома.
     - Это другой хозяин или  адвокат  Лайтвуд?  -  спросил  Райдергуд;  они
разговаривали, не видя в  лицо  друг  друга,  лежа  или  скорчившись  в  три
погибели.
     - На вопрос, заданный моим почтенным и  доблестным  другом,  -  отвечал
Юджин, лежавший на спине с надвинутой на лицо шляпой, - словно эта поза  как
нельзя более подходила для наблюдателя, - я  отвечу  без  всякого  колебания
(если это дозволяется законом), что голос, который  он  слышит,  принадлежит
другому хозяину.
     - Вы ведь хороню видите, хозяин? Ведь вы все хорошо видите?  -  спросил
доносчик.
     - Да, все.
     - Тогда если я подъеду к "Грузчикам" и остановлюсь там,  то  незачем  и
свистеть. Вы увидите темное пятно или что-нибудь в этом роде,  поймете,  что
это я, и подойдете ко мне по дамбе. Все поняли? Тогда я поехал!
     В одну минуту, борясь с напором ветра, дувшего сбоку,  он  спустился  к
лодке; еще минута - и он отчалил и уже крался вверх по течению, держась  под
самым берегом.
     Юджин приподнялся на локте, вглядываясь в поглотившую его темноту.
     - Хотелось бы мне, чтобы лодка моего  почтенного  н  доблестного  друга
прониклась человеколюбием  настолько,  чтобы  перевернуться  кверху  дном  и
потопить его, - пробормотал он себе в шляпу, снова ложась. - Мортимер!
     - Мой почтенный друг?
     - Три грабежа, два подлога и полночное убийство!
     Однако, несмотря на  отягченную  всем  этим  совесть,  Юджин  несколько
оживился благодаря небольшой перемене в  положении  дел.  Оба  его  спутника
тоже. Положение изменилось - это главное.  Ожидание,  казалось,  вступило  в
другую фазу и с недавних пор словно началось заново. Появилось  еще  что-то,
за чем нужно было следить. Все трое подтянулись и насторожились еще больше и
уже не так поддавались тягостному влиянию обстановки.
     Прошло больше часа; они даже задремали, когда кто-то один  из  троих  -
каждый говорил, что это он первый заметил, что он  и  не  думал  дремать,  -
увидел Райдергуда на условленном месте. Они вскочили  и,  выбравшись  из-под
лодки, подошли к нему. Завидев их, он подъехал ближе к дамбе,  так  что  они
могли переговариваться с ним шепотом, стоя в тени "Шести Веселых Грузчиков",
погруженных в глубокий сон.
     -  Хоть  убей,  ничего  не  разберу!  -  сказал  Райдергуд,  глядя   на
инспектора.
     - Чего не разберешь? Ты его видел?
     - Видел его лодку.
     - Не пустую же?
     - Вот именно пустую. Да мало того - она плыла по течению. Мало  того  -
без одного весла. Мало того - второе весло застряло и сломалось. Мало того -
еще и лодку втиснуло течением между двумя рядами  барок.  Мало  того  -  ему
опять повезло, ей-богу так!


        ^TГЛАВА XIV - Стервятник пойман^U

     Продрогнув на берегу, в сыром и свинцовом холоде того часа суток, когда
силы всего благородного и нежного, что живет на свете, идут  на  убыль,  три
стража посмотрели друг другу в застывшие лица, и все трое - в застывшее лицо
Райдергуда.
     - Лодка Старикова, Старику опять повезло, - а самого  Старика  нету!  -
Так говорил Райдергуд, тревожно озираясь по сторонам.
     Словно сговорившись, все  они  разом  перевели  глаза  на  свет  очага,
падавший в окно. Свет стал слабым и  тусклым.  Быть  может,  огонь,  подобно
высшим формам животной и растительной жизни, которые он поддерживает, бывает
всего ближе к смерти тогда, когда ночь уже на исходе, а день еще не родился.
     - Если  б  я  командовал  этим  самым  делом,  -  проворчал  Райдергуд,
угрожающе мотнув головой, - уж я бы эту Лиззи не упустил, черт  возьми,  это
уж во всяком случае!
     - Да, но вы тут не командуете, - заметил Юджин, и так неожиданно резко,
что доносчик покорно отозвался:
     - Ну-ну-ну, другой хозяин, я же не говорил, что  командую.  Может  ведь
человек сказать слово?
     - А гад должен молчать, -  оборвал  Юджин.  -  Придержи  язык,  водяная
крыса!
     Изумившись непривычной горячности  своего  друга,  Лайтвуд  внимательно
посмотрел на него и сказал:
     - Что могло случиться с этим человеком?
     - А кто знает. Разве только нырнул за борт. - Доносчик беспокойно вытер
лоб, не вылезая из лодки и все так же тревожно озираясь по сторонам.
     - Вы привязали его лодку?
     - Она будет стоять на месте, пока не начнется прилив. Крепче  ее  и  не
привяжешь. Садитесь ко мне в лодку, там сами увидите.
     Произошла небольшая заминка - они согласились  не  сразу,  считая,  что
груз будет слишком велик для его лодки. Но когда Райдергуд возразил, что  "у
него бывает в лодке до полдюжины, и живых  и  мертвых,  да  и  тогда  осадка
небольшая, даже и говорить не о  чем",  они  осторожно  заняли  свои  места,
стараясь не перевернуть шаткую лодку. Пока они  усаживались,  Райдергуд  все
так же беспокойно озирался по сторонам, не вставая со скамьи.
     - Все в порядке. Отдай концы! - сказал Лайтвуд.
     - Отдай концы, ей-богу! - повторил Райдергуд и отпихнул лодку веслом. -
Ну, если только он ухитрился удрать, адвокат Лайтвуд, я  тоже  отдам  концы,
только на другой манер. И никогда-то ему нельзя было  верить,  черт  бы  его
взял! Всегда норовил надуть, проклятый Старик! Такой подлец, такой  проныра.
Никогда по-честному не сделает, всегда надует!
     - Эй!  Берегись!  -  крикнул  Юджин  (он  пришел  в  себя,  как  только
отчалили), когда  лодка  с  силой  налетела  на  сваю,  и  шепотом  повторил
собственное изречение, только в обратном смысле: "Хотел бы  я,  чтобы  лодка
моего почтенного и доблестного друга  человеколюбия  ради  не  перевернулась
кверху дном и не потопила нас!" - Легче, легче! Сиди смирно, Мортимер! Опять
град. Смотри, как сыплет, прямо в глаза  мистеру  Райдергуду  -  вцепился  в
него, как сто бешеных кошек!
     Действительно, град бил прямо в лицо Райдергуду, и  так  его  истерзал,
хотя он нагнул голову и старался подставлять под  удар  одну  свою  облезлую
шапку, что ему пришлось укрыться под защиту ряда барж и простоять там,  пока
град не кончился. Шквал налетел под утро, словно  грозный  его