олноваться. Не раз  ей  приходилось  будить  его  ночью,
когда он бормотал во сне, и хотя бормотал он ее имя, она понимала,  что  ему
не дает покоя бремя каких-то забот. И наконец Белла  потребовала,  чтобы  он
поделил с ней это бремя и половину его переложил на ее плечи.
     - Джон! - весело сказала она, возвращаясь к их давнему разговору. -  Ты
же знаешь, как я  надеюсь,  что  в  серьезных  делах  на  меня  можно  будет
положиться. А ведь ты тревожишься, наверно, не по пустякам. С твоей  стороны
очень деликатно, что ты пытаешься скрыть от меня свои неприятности, но  тебе
это не удается, милый.
     - Да, мое сокровище,  неприятности  у  меня  есть,  этого  я  не  стану
отрицать.
     - Так будьте любезны признаться во всем, сэр!
     Но нет! Он не признался. "Ну и пусть! - подумала Белла. - Джон требует,
чтобы я свято верила ему, и он не разочаруется во мне".
     Как-то раз она поехала в Лондон, уговорившись  встретиться  с  мужем  и
пойти с ним за покупками. Джон дожидался ее на условленном месте. Он  был  в
отличном расположении духа, но почему-то опять завел разговор о богатстве и,
шагая  по  улицам  рядом  с  ней,  вдруг  сказал:  "Вообрази,  что  вон   та
великолепная карета принадлежит нам, и сейчас мы сядем в нее и поедем в свой
великолепный особняк". Как Белла обставила бы этот особняк? Чего  ей  больше
всего хочется? Белла сама не знает, у  нее  и  так  все  есть.  Но,  уступив
наконец его настояниям, она призналась,  что  ей  хотелось  бы  детскую  для
неутомимой дочки - такую детскую, какой еще  никто  не  видывал.  "Нарядную,
веселую, словно радуга", - ведь их дочка уже  замечает  краски.  А  лестница
пусть будет уставлена самыми  роскошными  цветами,  так  как  ей  доподлинно
известно, что их дочка  замечает  цветы.  И  еще  нужен  садок  с  красивыми
птицами, так как их дочка, вне всякого сомнения,  замечает  птиц.  Что  еще?
Пожалуй, все, Джон. Поскольку  вкусы  неутомимой  дочки  были  удовлетворены
полностью, ничего другого Белла придумать не могла.
     Так они болтали, идя по городу, и под конец Джон спросил: "А  разве  ты
не мечтаешь о драгоценностях?"
     И Белла ответила со смеком, что, если уж на то пошло, пусть  у  нее  на
туалетном столике стоит шкатулка слоновой кости, полная драгоценностей...  и
вдруг все эти мечты потускнели и исчезли...
     Они завернули за угол и столкнулись с мистером Лайтвудом.
     Он остановился как вкопанный при  виде  Беллиного  мужа,  а  тот  сразу
изменился в лице.
     - Мы уже знакомы с мистером Лайтвудом, - сказал Джон.
     - Как знакомы? - удивилась Белла. - Мистер Лайтвуд говорил мне, что  он
тебя и в глаза не видел.
     - Тогда я не подозревал, что мы уже  встречались,  -  ответил  Лайтвуд,
волнуясь за нее. - Я думал, что только понаслышке знаю... мистера  Роксмита.
- Два последних слова были подчеркнуты.
     - Когда мы впервые встретились с мистером Лайтвудом, дорогая, -  сказал
ее муж, не только не избегая взгляда Лайтвуда, но смотря на него в  упор,  -
меня звали Джулиус Хэнфорд.
     Джулиус Хэнфорд! То самое имя, которое так  часто  попадалось  Белле  в
старых газетах, когда она жила у мистера и миссис Боффин! Тот самый  Джулиус
Хэнфорд,  которого  разыскивали  и  за   сведения   о   котором   предлагали
вознаграждение!
     - Я не стал бы вспоминать об  этом  в  вашем  присутствии,  -  со  всей
возможной деликатностью сказал Лайтвуд Белле. -  Но  поскольку  ваш  муж  не
скрывает  своего  имени,  мне  остается  только  подтвердить  это   странное
признание. Я познакомился  с  ним  как  с  мистером  Джулиусом  Хэнфордом  и
впоследствии (что ему, несомненно,  известно)  всячески  старался  разыскать
его.
     - Совершенно верно, - с полной невозмутимостью сказал Роксмит. -  Но  я
не дал о себе знать, потому что это не соответствовало моим  планам  и  моим
интересам.
     Белла растерянно смотрела то на мужа, то на Лайтвуда.
     - Мистер Лайтвуд, - продолжал Джон, - случай в конце  концов  свел  нас
лицом к лицу, но это не удивительно, ибо удивляться  надо  другому:  почему,
несмотря на все мои старания избежать встречи  с  вами,  она  не  состоялась
раньше. А теперь мне остается только сказать, что вы были у меня дома и  что
я не переменил своего местожительства.
     - Сэр! - Лайтвуд бросил многозначительный взгляд на  Беллу.  -  Поймите
мое затруднительное положение! Надеюсь, вам  нельзя  приписать  соучастие  в
некоторых весьма темных делах, но  вы  должны  знать,  что  ваше  совершенно
необъяснимое поведение набросило на вас тень.
     - Знаю, - последовал краткий ответ.
     - Мое профессиональное чувство долга, - неуверенно продолжал Лайтвуд  и
снова посмотрел на Беллу, - расходится с чувством иного порядка, но вряд  ли
я поступлю правильно, мистер Хэнфорд или  мистер  Роксмит,  если  расстанусь
здесь с вами, не получив от вас нужных мне объяснений.
     Белла схватила мужа за руку.
     - Не  тревожься,  дорогая.  Мистер  Лайтвуд  поступит  правильно,  если
расстанется со мной здесь, - сказал Роксмит. - Во всяком  случае,  я  с  ним
расстанусь.
     - По-моему, сэр, - сказал Лайтвуд, - вам трудно  будет  отрицать,  что,
когда я имел случай побывать у вас в доме, вы постарались  избежать  встречи
со мной.
     - Мне и в голову не придет отрицать это, мистер Лайтвуд. Больше того, я
продолжал бы избегать вас еще некоторое время,  если  бы  не  наша  нынешняя
встреча. Сейчас я иду прямо  домой  и  пробуду  дома  сегодня  и  завтра  до
полудня. Надеюсь, что в дальнейшем мы с  вами  познакомимся  поближе.  Всего
хорошего.
     Лайтвуд колебался, не зная, как ему  поступить,  а  муж  Беллы  твердым
шагом отошел от него под руку с Беллой. И  никто  их  больше  не  остановил,
никто не задержал до самого дома.
     После обеда, когда они остались одни, Джон  Роксмит  сказал  жене,  все
такой же веселой и оживленной:
     - А тебе не хочется спросить, дорогая, почему я назвался другим именем?
     - Нет, Джон. Конечно, мне очень интересно узнать это (огонек  в  глазах
подтверждал ее слова), но я лучше подожду, когда ты  сам  скажешь.  Ты  меня
спрашивал, могу ли я верить тебе во всем, и я чистосердечно ответила "да".
     От глаз Беллы не  ускользнуло,  что  лицо  Джона  на  миг  торжествующе
вспыхнуло. Если б она нуждалась, чтобы ее укрепили в  принятом  решении,  то
одного взгляда на него ей было бы достаточно.
     - Для тебя оказалось полной  неожиданностью,  что  таинственный  мистер
Хэнфорд и твой муж один и тот  же  человек?  Ты  была  не  готова  к  этому,
дорогая?
     - Конечно нет, Джон! Но ты просил меня быть готовой к  испытанию,  и  я
готова ко всему.
     Джон привлек ее к себе, уверяя, что ждать  уже  недолго  и  что  правда
скоро восторжествует.
     - А пока, дорогая, - продолжал он, - запомни хорошенько следующее:  мне
ничто не грозит и никто, ни один человек, не может навлечь на меня беду.
     - Ты в этом уверен, Джон? Совсем, совсем уверен?
     - Ни один волосок не падет с моей головы.  Больше  того,  я  не  сделал
ничего дурного, никому не причинил зла. Хочешь, я поклянусь?
     - Нет, Джон! - горделиво воскликнула Белла, касаясь ладонью его губ.  -
Мне не надо твоих клятв!
     - Но обстоятельства, - продолжал он, - обстоятельства, которые  я  могу
распутать и распутаю в один миг, - сложились так,  что  надо  мной  тяготеет
подозрение, нелепее которого не придумаешь. Ты помнишь,  Лайтвуд  говорил  о
темных делах?
     - Да, Джон.
     - Ты готова выслушать, на что он намекал?
     - Да, Джон.
     - Сокровище мое, он намекал на убийство Джона Гармона, предназначенного
тебе в мужья.
     Чувствуя, как у нее заколотилось сердце, Белла схватила Джона за руку.
     - Тебя не могут подозревать в этом!
     - Могут, моя любимая... и подозревают. Наступило молчание.  Белла,  вся
бледная, без кровинки в губах, не сводила глаз с его лица.
     - Как они  смеют!  -  в  порыве  справедливого  гнева  воскликнула  она
наконец. - Джон, как они смеют! Она бросилась к  нему,  и  он  прижал  ее  к
сердцу.
     - И даже зная это, ты веришь мне, Белла?
     - Верю, Джон, верю! Если б не моя вера в тебя, я  упала  бы  мертвой  у
твоих ног!
     Глаза у него торжествующе вспыхнули, и он воскликнул: "Чем  я  заслужил
преданность этого доброго, чистого сердца!" Но Белла опять коснулась ладонью
его губ: "Молчи!", и сказала с трогательной до слез горячностью,  что,  если
бы весь мир ополчился против ее Джона, она стала бы на его защиту;  если  бы
весь мир отрекся от него, она верила бы ему; если бы он пал  в  глазах  всех
людей, ее глаза смотрели бы на него с гордостью; и пусть  над  ним  тяготеет
самое страшное подозрение, она отдаст ему всю свою жизнь и в такой же вере в
отца воспитает их ребенка.
     Они  сидели,  тихо  радуясь  спокойным  сумеркам,  пришедшим  на  смену
блистающему полдню их счастья, и вдруг оба  вздрогнули,  услышав  в  комнате
чей-то незнакомый голос. Он сказал в темноте: "Пусть  леди  не  пугается,  я
зажгу свет". И тут же вслед за этим послышалось чирканье спички, и ее огонек
осветил чью-то руку. Рука, и спичка, и голос принадлежали, как  не  замедлил
убедиться  Джон  Роксмит,  господину  инспектору,  когда-то  проявившему  на
страницах этой хроники такую вдумчивость и распорядительность.
     - Осмелюсь напомнить о своей персоне мистеру Джулиусу Хэнфорду, который
порядочное время тому назад сообщил мне у нас в  участке  свое  имя  и  свой
адрес, - деловито начал господин инспектор. - Леди не будет возражать,  если
я зажгу свечи на камине, чтобы, так сказать, придать ясность этому  вопросу?
Нет? Благодарствуйте, сударыня. Ну вот, теперь стало повеселее.
     Господин инспектор - с виду этакий  бравый  отставной  вояка  в  синем,
наглухо застегнутом сюртуке и синих же панталонах, поднес платок  к  носу  и
отвесил леди поклон.
     - Мистер Хэнфорд, - продолжал он, -  вы  были  настолько  любезны,  что
написали мне свое имя и адрес на клочке  бумаги,  и  я  предъявляю  вам  ее.
Сравнив ваш почерк с надписью на книжке, которая лежит  на  столе  -  кстати
сказать, весьма изящная книжица, - я убеждаюсь,  что  надпись  эта:  "Миссис
Джон Роксмит от мужа в день ее рождения", - кстати  сказать,  такие  памятки
много говорят нашим чувствам, - сделана той же рукой. Разрешите вас  на  два
слова.
     - Разумеется. Но только, пожалуйста, здесь, - последовал ответ.
     - Гм! - Господин инспектор снова прибег к  помощи  носового  платка.  -
Правда, у леди нет никаких причин для беспокойства, однако  женщины  склонны
беспокоиться, когда речь заходит  о  делах,  поскольку  слабый  пол  никаких
других дел, кроме своих домашних, не знает. И поэтому я обычно  ставлю  себе
за правило покидать их общество, прежде чем начинать деловую беседу. А может
быть, - осторожно намекнул он, - леди сама поднимется наверх,  поглядеть  на
свою дочку?
     - Миссис Роксмит... - начал было ее муж, но господин  инспектор  решил,
что их знакомят, и сказал с галантным поклоном: - Очень рад, почту за честь.
     - Миссис Роксмит, - повторил ее муж, - достаточно вашего заверения, что
у нее не должно быть никаких причин для беспокойства.
     - Неужели? - удивился господин  инспектор.  -  Положим,  женщины  такой
народ, их не разберешь, хоть век живи, век учись. Если уж они на  что-нибудь
решатся, так для них ничего невозможного нет. У меня у  самого  жена  такая.
Ну-с, сударыня, ваш муженек всем задал хлопот, а их можно было бы  избежать,
если бы он вовремя пожаловал к нам и представил свои объяснения.  Однако  он
не захотел к нам пожаловать с объяснениями. Теперь мы с ним встретились,  но
у вас, как вы правильно изволили заметить, не должно быть никаких причин для
беспокойства, если я  все  же  предложу  ему  пожаловать  к  нам...  точнее,
пожаловать к нам сейчас и со мной, и все объяснить.
     Господин инспектор произнес последние слова: "пожаловать к нам сейчас и
со мной", раскатистым голосом, а в глазах его  блеснул  огонек  должностного
рвения.
     - Вы намерены взять  меня  под  стражу?  -  хладнокровно  спросил  Джон
Роксмит.
     - Стоит ли препираться? - благодушно возразил ему господин инспектор. -
Разве того, что я предлагаю вам пожаловать со мной, недостаточно?
     - А зачем?
     - Господи, помилуй меня грешного! - воскликнул  господин  инспектор.  -
Дивлюсь я на вас! Человек вы образованный, а вздумали препираться!
     - В чем вы меня обвиняете?
     - И это спрашивают при даме? - сказал господин  инспектор,  укоризненно
покачивая головой. -  Ну,  можно  ли  было  ждать  такой  неделикатности  от
человека вашего воспитания! Хорошо! Вас обвиняют в причастности - в той  или
иной форме - к убийству Гармона. До убийства, во время  убийства  или  после
убийства - этого я уточнять не буду. Известно ли вам о  нем  что-либо,  чего
другие не знают, - этого я тоже сейчас уточнять не буду.
     - Своим приходом вы не застали меня врасплох. Я  поджидал  вас  сегодня
днем.
     - Тсс! - сказал господин инспектор.  -  Стоит  ли  нам  препираться?  Я
обязан напомнить вам, что каждое ваше слово послужит уликой против вас.
     - Сомневаюсь.
     - Напрасно! - сказал  господин  инспектор.  -  А  теперь,  после  моего
напоминания, вы все еще намерены утверждать, что ждали меня сегодня днем?
     - Да. И если вы пройдете со мной в  соседнюю  комнату,  я  добавлю  еще
кое-что.
     Поцеловав перепуганную  Беллу,  ее  муж  (которого  господин  инспектор
предупредительно поддерживал под руку) взял свечу и удалился вместе  с  этим
джентльменом. Беседа их продолжалась не менее получаса. Когда они вернулись,
физиономия у инспектора была изумленная.
     -  Я  пригласил  господина  инспектора  совершить  со  мной   небольшую
прогулку, - сказал Джон, - и тебе тоже  надо  принять  в  ней  участие,  моя
дорогая. А пока ты будешь  надевать  шляпку,  распорядись,  чтобы  ему  дали
чего-нибудь выпить и закусить. Я думаю, он не откажется.
     От закуски господин инспектор отказался,  но  грог  соизволил  принять.
Подлив в стакан холодной воды и прихлебывая в раздумье, он рассуждал  сам  с
собой в промежутках между глотками о том, что ему  в  жизни  не  приходилось
слышать о таком хитром ходе, что его в жизни не загоняли в такой  тупик!  Да
разве можно так подрывать  у  человека  веру  в  себя!  Вперемежку  с  этими
рассуждениями господин инспектор  то  и  дело  оглашал  комнату  хохотом,  в
котором слышались и удовольствие и досада задетого за живое человека,  когда
он долго ломал голову над замысловатым ребусом и, так и не решив его,  узнал
отгадку от других.  Белла,  робевшая  перед  ним,  посматривала  на  него  с
опаской, но все же заметила, что он изменил свое обращение с Джоном. Прежней
безапелляционности  ("пожалуйте  со  мной,  сэр!")  как  не  бывало;  теперь
господин инспектор устремлял долгие, внимательные взгляды то на Джона, то на
нее и вдруг начинал медленно потирать лоб ладонью,  точно  утюгом,  стараясь
разгладить морщины, оставшиеся там после глубоких раздумий. Покашливающие  и
посвистывающие приспешники, незаметно расставленные им вокруг  дома,  теперь
были отпущены, и господин инспектор смотрел на Джона  так,  будто  собирался
оказать ему какую-то великую услугу, да вот горе  -  не  успел!  Как  знать,
возможно Белла приметила бы и кое-что другое, если б не ее страх перед  ним,
но то, что она видела, казалось ей совершенно необъяснимым и  не  давало  ни
малейшего намека на суть дела. Господин инспектор поглядывал на нее все чаще
и чаще, многозначительно поднимал брови, лишь только их взгляды встречались,
будто говоря: "Неужели не понимаете?", и тем самым  усиливал  ее  робость  и
растерянность. Вследствие всего  этого,  когда  они  темным  зимним  вечером
отправились втроем в  Лондон,  миновали  Лондонский  мост  и  поехали  вдоль
низкого берега, мимо верфей, доков и других незнакомых мест, Белла,  как  во
сне, совершенно не могла понять, почему они очутились здесь,  совершенно  не
могла предвидеть, что будет через несколько минут, не догадывалась,  куда  и
зачем они едут, и сознавала только, что верит Джону и что на  лице  у  Джона
все сильнее и сильнее разгорается торжество.  Но  как  дорого  стоила  такая
уверенность!
     Наконец их экипаж остановился в переулке,  возле  невысокого  здания  с
ярким фонарем у калитки. Своей  опрятностью  оно  выгодно  выделялось  среди
соседних домов, и объяснением этому служила дощечка с надписью  "Полицейский
участок".
     - Неужели мы войдем туда, Джон? - спросила Белла, прижимаясь к мужу.
     - Да, дорогая, но войдем по  своей  воле.  И  так  же  свободно  выйдем
оттуда. Не бойся!
     Выбеленная известью комната, как и прежде, сверкала чистотой; очередная
запись, как и прежде, аккуратно вносилась  в  книгу,  и,  как  и  прежде,  в
глубине здания кто-то завывал и лупил кулаками в дверь карцера. Обитатели  в
этом святилище были только временные, и оно служило чем-то вроде склада  для
преступлений. Низкие страсти и пороки регулярно заносились здесь в гроссбух,
помещались на хранение в камеры и вывозились по накладным, не оставляя после
себя сколько-нибудь заметного следа.
     Господин инспектор поставил для своих гостей два стула перед камином  и
вполголоса посовещался о чем-то с собратом по ремеслу (тоже отставным воякой
с виду), которого можно было принять за  учителя  чистописания,  выводившего
прописи в тетрадке. Когда совещание закончилось, господин инспектор вернулся
к камину и, сказав, что ему надо заглянуть к "Грузчикам" и  посмотреть,  как
там обстоят  дела,  удалился.  Вернувшись  вскоре,  он  сообщил:  "Все  идет
прекрасно. Мисс Аби ужинает с ними в зале", - после чего  они,  все  втроем,
покинули полицейский участок.
     Все еще будто сквозь сон, Белла увидела себя в маленьком, по-старинному
уютном трактире, потом ее с Джоном  сунули,  точно  контрабандный  товар,  в
треугольную комнатушку почти напротив зала, называвшуюся, судя по надписи на
двери, "Уют". Господин инспектор управился  с  контрабандой  таким  образом:
первым вошел в узенький коридор, круто повернулся и, расставив руки,  загнал
обоих своих спутников в эту комнатушку, точно овец. "Уют" был освещен.
     - А теперь, - сказал господин инспектор, прикручивая газовую горелку, -
я подсяду к ним, будто ни в чем не бывало, а вы,  сэр,  как  услышите  слово
"опознание", так и покажитесь.
     Джон кивнул, и господин инспектор один подошел  к  низенькой  дверке  в
бар. Стоя в полутьме, на  пороге  "Уюта",  Белла  и  ее  муж  видели  мирную
компанию из трех человек, сидевшую за столиком в баре, и  слышали  все,  что
там говорилось.
     Компания эта состояла из двоих мужчин и хозяйки, мисс Аби, и, обращаясь
к ним троим, господин инспектор сообщил, что холода в  этом  году  завернули
рано и ветер на улице пронизывает насквозь.
     - Все равно как ваш взгляд, сэр, - сказала мисс Аби. - Ну, с чем  вы  к
нам сегодня пожаловали?
     - Да ни с чем особенно, мисс  Аби,  -  ответил  господин  инспектор.  -
Впрочем, за комплимент благодарю.
     - Кого вы привели в "Уют"?
     - Одного джентльмена с супругой, мисс Аби.
     - А кто они такие?.. Если дозволено спросить об этом, не в ущерб  вашей
таинственной деятельности на пользу всех честных  людей?  -  Мисс  Аби  была
очень высокого мнения о способностях господина инспектора.
     - Они нездешние, мисс Аби. Ждут,  когда  мне  понадобится,  чтобы  этот
джентльмен на минутку показался в одном месте.
     - А пока они там ждут, - сказала мисс Аби, - вы присоединяйтесь к нам.
     Господин инспектор тут же проскользнул  в  бар  и  уселся  у  низенькой
дверки, спиной к коридору, а лицом к двоим сотрапезникам мисс Аби.
     - Вы из-за меня не теснитесь, - сказал он, - потому что мне  еще  время
не подошло ужинать. Но от стаканчика  флипа  я  не  откажусь,  если  это  он
подогревается у вас вон в том кувшине.
     - Он самый, - подтвердила мисс Аби. - Моего собственного приготовления.
А если где-нибудь его дела