о было отвлечь, он упрямо продолжал свое:
     - Хоть этот человек и отвратителен мне, я все же  скажу  вам,  как  его
зовут. Этого человека зовут Юджин Рэйберн.
     Секретарь помнил  Юджина  Рэйберна.  В  его  болезненных  впечатлениях,
связанных с той ночью, когда он преодолевал в себе  действие  отравы,  образ
Юджина виднелся точно в тумане, но все же он запомнил его имя, и его  голос,
и как Юджин вместе со всеми осматривал труп Хэксема, и где  Юджин  стоял,  и
что он говорил.
     - А  скажите,  мистер  Хэдстон,  -  спросил  секретарь,  снова  пытаясь
перевести разговор на другое, - как зовут сестру Хэксема?
     - Ее зовут Лиззи, - ответил учитель, и лицо его передернулось.
     - Говорят, она незаурядная девушка - это правда?
     - Да. Во всяком случае, настолько незаурядная, что куда до нее  мистеру
Юджину Рэйберну! Впрочем, он и  с  любым  заурядным  человеком  не  выдержит
сравнения. Надеюсь, сэр, вас не обидит, если я спрошу, почему вы ставите эти
два имени рядом?
     - Да так получилось, -  ответил  секретарь.  -  Я  заметил,  что  Юджин
Рэйберн - тема для вас неприятная, и  попытался  заговорить  о  другом,  но,
кажется, невпопад.
     - А вы знаете мистера Рэйберна, сэр?
     - Нет.
     - Следовательно, нельзя предполагать, что вы поставили  эти  два  имени
рядом, основываясь на каких-либо его намеках?
     - Разумеется, нет!
     - Я осмелился спросить об этом, - сказал Брэдли, глядя себе под ноги, -
потому что такой пустой, хвастливый и наглый человек способен на все. Я... я
надеюсь, вы не истолкуете меня превратно, сэр. Я... я весьма заинтересован в
Чарльзе Хэксеме и его сестре, и  все,  что  их  касается,  вызывает  во  мне
сильные чувства. Очень сильные чувства. - Дрожащей  рукой  Брэдли  вынул  из
кармана носовой платок и утер лоб.
     Взглянув ему в лицо, секретарь подумал,  что  перед  ним  действительно
забил источник и что источник этот, сверх всяких ожиданий, оказался  мутным,
глубоким, бурным и трудным для разведок. А Брэдли,  еще  не  справившись  со
своим волнением, вдруг ответил ему вызывающим взглядом. Он  точно  спрашивал
его: "Что вы такого во мне увидели?"
     - Чарльз Хэксем - вот кто, собственно, послужил  вам  рекомендацией,  -
сказал секретарь, как ни в  чем  не  бывало  возвращаясь  к  первоначальному
предмету их разговора. - Мистер и миссис Боффин слышали от мистера Лайтвуда,
что этот юноша ваш ученик. Я же расспрашиваю о нем и  о  его  сестре  не  по
долгу службы и  не  от  лица  мистера  Боффина,  а  сам  по  себе,  в  своих
собственных интересах. Почему  тут  затронуты  мои  интересы,  объяснять  не
стоит.  Вы  знаете,  как  был  обнаружен  труп  мистера  Гармона   и   какое
касательство имел к этому их отец - Старик Хэксем?
     - Сэр, - ответил Брэдли, так и не успокоившись,  -  все  обстоятельства
этого дела известны мне досконально.
     - Тогда скажите, мистер Хэдстон, приходится ли сестре Хэксема  страдать
из-за нелепого - вернее, ни на чем не основанного обвинения, которое сначала
возвели на ее отца, но затем в основном сняли?
     - Нет, сэр, - чуть ли не с гневом отрезал Брэдли.
     - Рад это слышать.
     - За сестрой Хэксема... - Брэдли раздельно  выговаривал  каждое  слово,
точно читая по книге, - ...нет ничего такого, что не позволило бы  поставить
ее  рядом  с  собой  человеку  с   безукоризненной   репутацией,   человеку,
собственными силами пробившему себе  дорогу  в  жизни.  Заметьте!  Я  говорю
"поставить ее рядом с собой", а не "поднять до себя". Ей не приходится и  не
придется терпеть позора, если только  она  сама  не  навлечет  его  на  свою
голову.  А  раз  человек  с  безукоризненной  репутацией  считает  возможным
смотреть на нее как на равную и раз он твердо  убежден,  что  ее  не  в  чем
упрекнуть, по-моему этого вполне достаточно.
     - И такой человек есть? - спросил секретарь.
     Брэдли Хэдстон сдвинул брови,  выпятил  свой  массивный  подбородок  и,
уставившись себе под  ноги,  проговорил  с  решительностью,  казалось  бы  и
неуместной в данном случае:
     - И такой человек есть!
     У секретаря не было больше причин и поводов продолжать эту беседу, и на
том она кончилась. Через три часа лохматый парик цвета пакли снова нырнул  в
ссудную лавку, и в тот же вечер отказ Плута Райдергуда от прежних  показаний
лежал в почтовой конторе, запечатанный в конверт,  на  котором  был  написан
новый адрес Лиззи Хэксем.
     Все эти дела так поглотили Джона Роксмита, что  он  увиделся  с  Беллой
только на следующий день. По молчаливому  уговору  они  старались  держаться
подальше друг от друга, но так, чтобы мистер и  миссис  Боффин  не  заметили
перемены в их отношениях. Проводы Бетти Хигден только способствовали  этому.
Белла с охотой помогала ей  укладываться,  остальные  тоже  были  заняты  ее
сборами, и им было не до Беллы с Роксмитом.
     - Миссис Хигден, - сказал  Роксмит,  когда  все  они  столпились  около
Бетти, - все, кроме Беллы, которая, стоя на коленях перед стулом,  вместе  с
ней складывала вещи в корзину. - Вам надо будет иметь при себе хоть письмо с
нашим адресом. Я напишу там от имени мистера н миссис Боффин, что  они  ваши
друзья, - слово "покровители" им, пожалуй, не понравится.
     - Да, да, да! - воскликнул мистер Боффин. - Нельзя ли без покровителей!
Все что угодно, а от этого увольте!
     - Этого добра и без  нас  хватает,  правда,  Нодди?  -  сказала  миссис
Боффин.
     - Правда, старушка, - подтвердил Золотой Мусорщик. -  Чего  другого,  а
этого хватает.
     - А ведь некоторым людям нравится, когда  у  них  есть  покровители?  -
спросила Белла, поднимая на него глаза.
     - Только не мне! А  кому  нравится,  пусть  поразмыслят  над  этим  как
следует,  -  ответил  мистер  Боффин.  -  Покровители   и   покровительницы,
вице-покровители  и  вице-покровительницы,  усопшие  покровители  и  усопшие
покровительницы,  экс-вице-покровители   и   экс-вице-покровительницы!   Как
прикажете понимать все эти словеса? А  ведь  ими  полны  те  толстые  книги,
которыми разные благотворительные общества завалили  Роксмита!  Если  мистер
Том Ноукс пожертвовал пять шиллингов, вот вам и покровитель, и  если  миссис
Джек Стайлз пожертвовала пять шиллингов, вот вам и покровительница!  Что  за
чепуха такая! Как это назвать? Бесстыдство - другого названия не придумаешь!
     - А ты не кипятись, Нодди, - остановила его миссис Боффин.
     - Не кипятись! - воскликнул он. - Да тут взорваться  недолго!  Куда  ни
сунешься, везде  натыкаешься  на  покровителей!  А  я  не  хочу,  чтобы  мне
покровительствовали. Если я покупаю билет на музыку, на  цветочную  выставку
или на какое-нибудь другое увеселение, и покупаю за большие деньги, при  чем
тут всякие покровители и покровительницы, ведь не они за меня платили!  Если
кто делает доброе дело, пусть только ради добра и  старается.  А  если  дело
дурное, его никакие покровители с покровительницами не поправят.  Опять  же,
начнут строить какое-нибудь новое заведение и глядишь, про все  забыли  -  и
для кого оно строится и как оно строится, - самое важное тут  покровители  и
покровительницы. Хоть бы кто сказал мне, неужто в других странах покровители
с покровительницами тоже такую силу взяли,  как  в  нашей?  И  уж  как  этим
покровителям и покровительницам самих себя не совестно, просто  не  понимаю!
Пилюли это, что ли,  или  средство  для  ращения  волос,  или  снадобье  для
укрепления нервов, что о них трубят на всех перекрестках!
     Облегчив  себе  душу  этим  монологом,   мистер   Боффин,   по   своему
обыкновению, рысцой пробежался по комнате и вернулся на прежнее место.
     - А что до письма, Роксмит, - сказал он, - так вы это правильно.  Дайте
ей такое письмо, заставьте ее взять такое письмо, суньте ей такое  письмо  в
карман силой! Она может заболеть. Ведь вы на  самом  деле  можете  заболеть,
миссис Хигден! Не упрямьтесь, не спорьте со мной! Можете заболеть, можете!
     Старуха рассмеялась и сказала, что с благодарностью возьмет письмо.
     - Вот и хорошо! - воскликнул мистер Боффин.  -  Вот  и  умница!  Только
благодарить надо не нас -  мы  сами  до  этого  не  додумались,  благодарите
мистера Роксмита.
     Письмо написали, прочли его вслух и отдали ей.
     - Ну, как? - спросил мистер Боффин. - Не жалеете?
     - Что беру письмо? Нет, сэр, оно складно написано.
     - Да не о письме речь, а о  том,  что  вы  задумали!  -  сказал  мистер
Боффин. - Хватит у вас сил на это?
     - Сил у меня только прибавится, сэр,  и  цепенеть  больше  не  буду.  А
другого выхода нет.
     - Напрасно вы так говорите, - стоял на своем мистер Боффин.  -  Есть  и
другой  выход.   Например,   в   "Приюте"   было   бы   не   худо   поселить
домоправительницу. Может, вы посмотрите наш "Приют", а заодно  познакомитесь
с отставным литератором Веггом, который там живет? У него деревянная нога.
     Преодолев даже такой соблазн, старая Бетти закуталась в шаль  и  надела
свой черный капор.
     - Все же я вас ни за что бы не отпустил, - сказал мистер  Боффин,  -  а
если отпускаю, так только ради Хлюпа. Вот увидите, оглянуться не успеем, как
он обучится ремеслу и человеком станет. Бетти, что это у вас? Неужто кукла?
     Это был гвардеец, который стоял на часах у кроватки Джонни.  Осиротелая
старуха показала игрушку и снова прикрыла ее шалью. Потом она  простилась  с
миссис Боффин, с мистером Боффином, с Роксмитом  и  напоследок  обвила  свои
морщинистые руки вокруг стройной юной шейки Беллы и повторила слова  Джонни:
"Поцелуй касивую леди!"
     Секретарь смотрел с порога на  юное  личико  "касивой  леди"  в  кольце
старческих рук и продолжал смотреть на "касивую леди",  когда  она  осталась
одна, а отважная Бетти вышла на улицу и, устремив  прямо  перед  собой  свой
ясный, твердый взгляд, отправилась в путь, спасаясь от душевного  оцепененья
и от нищеты.


        ^TГЛАВА XV - Вот как обстоит дело^U

     Брэдли Хэдстон не переставал думать о следующей встрече с Лиззи Хэксем.
Просить о ней его заставило чувство, близкое к безнадежности, и  с  тех  пор
оно не давало ему покоя. И вот, вскоре после  разговора  с  секретарем,  под
вечер серого осеннего дня Брэдли и  Чарли  Хэксем  вышли  из  дому,  что  не
укрылось от глаз мисс Пичер, и отправились на это безнадежное свидание.
     - А кукольная швея не удостаивает своей благосклонностью  ни  меня,  ни
тебя, Хэксел, - сказал Брэдли.
     - Противная горбунья! Да к тому же дерзкая, мистер Хэдстон!  Я  боялся,
что она выкинет какую-нибудь штуку и помешает нам -  с  нее  станет!  Решил,
лучше предложу вам пойти в  Сити  сегодня  вечером  и  встретить  сестру  на
полпути.
     - Так я и думал, - сказал Брэдли, натягивая перчатки на  свои  дрожащие
от волнения руки. - Так я и думал.
     - Только моя сестрица с ее нелепыми фантазиями и  могла  отыскать  себе
такую чудную товарку, - продолжал Чарли. - Ей, видите  ли,  надо  жертвовать
собой ради других. Она сама мне так сказала в тог день, когда мы с вами были
у нее.
     - Почему же она должна жертвовать собой ради какой-то кукольной швеи? -
спросил Брэдли.
     - А-а! - воскликнул мальчик, весь  вспыхнув.  -  Обычные  романтические
бредни! Сколько я ни толковал ей об этом, все попусту.  Но  сегодня,  мистер
Хэдстон, мы с вами поставим на своем, а остальное как-нибудь наладится.
     - Ты по-прежнему полон надежд, Хэксем.
     - Разумеется, сэр! Все на нашей  стороне.  "Все,  кроме  твоей  сестры,
пожалуй", - подумал Брэдли. Но только подумал, а сказать не сказал.
     - Все на нашей стороне,  -  с  мальчишеской  самоуверенностью  повторил
Чарли. - Солидное положение, выгоды такого родства для меня, здравый смысл -
решительно все!
     - Правда, твоя сестра всегда  выказывала  преданность  тебе,  -  сказал
Брэдли, хватаясь хоть за эту тень надежды.
     - Ну еще  бы,  мистер  Хэдстон!  Она  послушная.  И  теперь,  когда  вы
удостоили меня своим доверием и поделились своими мыслями со мной первым,  я
опять скажу: все на нашей стороне!
     И Брэдли снова подумал: "Все, кроме твоей сестры, пожалуй".
     Пыльно-серый, чахлый  вечер  в  лондонском  Сити  не  способен  внушать
надежды. В запертых  на  замки  товарных  складах  и  конторах  есть  что-то
мертвенное, а присущая нам, англичанам, боязнь ярких  красок  придает  всему
траурный вид. Колокольни  и  шпили  церквей,  стиснутых  домами,  -  темные,
закоптелые, как и само небо, которое того и гляди навалится на  них,  ничуть
не разряжают сумрачности городского пейзажа; у солнечных часов,  погруженных
в густую тень на церковной стене, такой вид, точно они  обанкротились  и  на
веки  вечные  отказались  от  своих  обязательств;  жалкие   привратники   и
метельщики сметают в канавы клочья газет и прочие жалкие отбросы, а  отбросы
человеческие, еще более жалкие, наклоняются над этим мусором, роются,  шарят
там в поисках чего-нибудь еще годного  на  продажу.  Толпы,  двигающиеся  из
Сити, похожи на узников, выпушенных на свободу, и мрачная Ньюгетская  тюрьма
кажется не менее подходящей резиденцией для могущественного  лорд-мэра,  чем
его великолепные особняк.
     Таким-то вечером, когда  городская  пыль  оседает  на  волосах,  слепит
глаза,  въедается  в  кожу,  когда  ветер  крушит  своими  колесами  листья,
разлетевшиеся по закоулкам с чахлых городских  деревьев,  учитель  и  ученик
вышли на Леднхолл-стрит и направились к  востоку  от  нее  -  подкарауливать
Лиззи. Придя на место немного раньше, чем нужно, они спрятались  за  угол  и
стали ждать ее появления. Даже самые элегантные из нас  сильно  проигрывают,
если им приходится выглядывать из-за угла, а уж для такого, как Брэдли,  эта
позиция была и вовсе не выгодна.
     - Вон она, мистер Хэдстон. Пойдемте ей навстречу.
     Едва они показались, Лиззи сразу увидела их и  явно  встревожилась.  Но
она поздоровалась с братом, как всегда тепло, и  коснулась  протянутой  руки
Брэдли.
     - Чарли, милый, куда это ты? - спросила она.
     - Никуда. Мы пришли повидаться с тобой.
     - Повидаться со мной, Чарли?
     - Да. Мы тебя проводим. Только не веди нас по людным  улицам,  где  так
шумно, что и поговорить нельзя. Выбирай где потише. Вон у той церкви большой
мощеный двор и там никого нет. Пойдемте туда.
     - Но это нам совсем не по пути, Чарли.
     - Нет, по пути, - нетерпеливо ответил мальчик.  -  Если  мне  по  пути,
значит и тебе тоже.
     Она не отпустила руки брата и чуть ли не с мольбой посмотрела на  него.
Чтобы не встретиться с ней взглядом, он обратился к учителю:
     - Идемте, мистер Хэдстон. - Брэдли пошел не рядом  с  ней,  а  рядом  с
Чарли, руку которого она все еще держала в своей. Через двор они  прошли  на
мощеное кладбище с земляной насыпью в середине, по грудь вышиной, обведенной
чугунной решеткой. Там, высоко  над  уровнем  всего  живого,  было  отведено
удобное и здоровое место  для  мертвецов  и  надгробных  памятников,  причем
последние заметно отклонялись от перпендикуляра, точно  стыдясь  тех  лживых
слов, что были выбиты на них.
     Брат, сестра и учитель в напряженном и неловком молчании  прошли  вдоль
всей решетки, и тогда мальчик остановился и сказал:
     - Лиззи, мистер Хэдстон хочет поговорить с тобой. Я не стану мешать  ни
тебе, ни ему и пойду погуляю тут поблизости, а потом вернусь. Я знаю, о  чем
мистер Хэдстон будет говорить, и от всей души одобряю это и надеюсь, что  ты
тоже одобришь... Нет, не надеюсь,  а  верю!  Мне  незачем  напоминать  тебе,
Лиззи, что я многим обязан мистеру Хэдстону и желаю ему успеха во  всех  его
делах. И надеюсь... нет! верю, что ты желаешь ему того же.
     - Чарли, - ответила она, удерживая его за руку, - тебе лучше  остаться.
А мистеру Хэдстону лучше не говорить того, что он хочет сказать.
     - А откуда ты знаешь, о чем он собирается говорить? - спросил мальчик.
     - Может быть, и не знаю, но...
     - Может быть, не знаешь? Разумеется, Лиз! Ты бы так не  ответила,  если
бы знала. Ну, пусти меня, не глупи! Удивляюсь тебе! Ведь мистер  Хэдстон  на
нас смотрит!
     Лиззи отпустила его руку, и мальчик отошел от них, сказав:
     - Будь умницей, Лиз, будь хорошей сестрой!
     Они с Брэдли остались вдвоем, но он заговорил только  после  того,  как
она подняла на него глаза.
     - Когда мы виделись с вами в последний раз, - начал Брэдли, - я сказал,
что еще не все объяснил вам, не объяснил того, что, может быть, повлияет  на
ваше решение. С этим я и пришел сегодня - высказать все до  конца.  Надеюсь,
вы не станете судить обо мне по тому, как я говорю с  вами  -  нерешительно,
несмело. Я проигрываю в ваших глазах. Мне хочется  предстать  перед  вами  в
самом выгодном свете, а я роняю себя. И в этом все мое несчастье.
     Наступило молчание. Лиззи медленно двинулась вперед, и учитель  так  же
медленно пошел рядом с ней.
     - Я могу показаться вам эгоистом, потому что начинаю  с  рассуждений  о
самом себе, - продолжал он. - Мне самому кажется, что я говорю совсем не  то
и совсем не так, как надо. Но сладить с собой я не в силах.  Что  поделаешь?
Вы моя погибель.
     Она вздрогнула - такая  страсть  была  в  этих  последних  словах  и  в
движении рук, которыми они сопровождались.
     - Да! Вы моя погибель... погибель... погибель! Я не знаю, что  с  собой
делать, я перестаю доверять самому себе, я не владею собой, когда  вижу  вас
или только думаю о вас. А мои мысли теперь непрестанно полны вами. Я не могу
избавиться от этих мыслей с первой нашей встречи! Какой  это  был  день  для
меня! Какой злосчастный, гибельный день!
     Что-то похожее на жалость примешалось к чувству отвращения, которое  он
вызывал в ней, и она сказала:
     - Мистер Хэдстон, мне очень жаль, но я никак не  хотела  причинить  вам
зло.
     - Вот! - с отчаянием крикнул он. - Теперь получается, будто я в  чем-то
вас упрекаю, вместо того чтобы раскрыть  перед  вами  душу!  Сжальтесь  надо
мной! У меня все выходит не так, как нужно, когда дело касается вас!  Такова
уж моя участь!
     Стараясь взять себя в руки и то и дело поглядывая на слепые окна домов,
выходивших на кладбище, - точно на их тусклых стеклах было написано  что-то,
что могло помочь ему, - он прошел рядом с ней  до  самого  конца  решетки  и
только тогда заговорил снова.
     - Я постараюсь высказать вам все. Вы должны это  услышать,  мне  нельзя
больше молчать. Может быть,  я  кажусь  вам  жалким,  может  быть,  в  вашем
присутствии я выгляжу совершенно беспомощным, но знайте - есть немало людей,
которые хорошего мнения обо мне, есть  люди,  которые  очень  меня  уважают.
Знайте, что я собственными силами завоевал себе положение в  жизни,  которое
стоило завоевать! Поверьте этому, прошу вас!
     - Я верю вам, мистер Хэдстон! Я давно знаю обо всем этом от Чарли.
     - Поверьте мне, прошу вас, что если б я предложил разделить со мной мое
положение - такое, как оно есть, мой домашний очаг - такой, как он есть, мои
чувства - такие, как они есть, - самой уважаемой, самой образованной,  самой
достойной молодой женщине из тех, что работают на  одном  поприще  со  мной,
такое предложение, по  всей  вероятности,  было  бы  принято.  И  принято  с
радостью.
     - Я не сомневаюсь в этом, - проговорила Лиззи, опуская глаза.
     - Мне часто приходило на ум - не решиться ли на такой шаг, не  устроить
ли свою жизнь подобно тому, как ее  устраивают  многие  люди  моего  звания?
Будем учительствовать с женой в одной школе, я в мужских классах,  она  -  в
женских. Оба занятые интересной для нас работой.
     - Что же вас остановило? - спросила Лиззи Хэксем. - Почему  вы  до  сих
пор так не сделали?
     - И хорошо, что не сделал! -  Брэдли  говорил  по-прежнему  страстно  и
по-прежнему взмахивал руками, точно стряхивая по каплям кровь своего  сердца
на камни, к ее ногам. - Последнее время  я  только  в  этом  и  нахожу  хоть
какое-то утешение! Только в этом! Если б я решился на такой шаг, а потом это
безумие овладело бы мной на мою