едная девушка, бедная девушка!
     - Мы поссорились с братом, - всхлипывая, проговорила Лиззи, - он  знать
меня больше не хочет.
     - Неблагодарный щенок! - в гневе воскликнул старик.  -  Не  удерживайте
его. Отряхните прах с ног своих  и  забудьте  о  нем.  Пойдемте,  дочь  моя!
Пойдемте ко мне. Мой дом совсем близко. У меня вы успокоитесь, осушите  свои
слезы, а потом я провожу вас. Путь далек, на улицах людно, время позднее,  а
вы и так задержались.
     Девушка приняла протянутую ей руку, и они медленно вышли  с  церковного
двора. Переулок вывел их на большую проезжую улицу, и тут какой-то  человек,
который со скучающим видом прогуливался по тротуару, поглядывая то  направо,
то налево, то вперед, то назад, кинулся к ним со словами:
     - Лиззи! Куда вы запропастились? Позвольте! Да что с вами такое?
     Услышав голос Юджина Рэйберна, она прижалась к старику еврею и опустила
голову. Райя окинул Юджина быстрым, пронизывающим взглядом и тоже потупился,
не произнеся ни слова.
     - Лиззи, скажите, что случилось?
     - Мистер Рэйберн, если я когда-нибудь и смогу ответить на  ваш  вопрос,
то не сейчас, не сегодня. Прошу вас, оставьте меня!
     - Но, Лиззи, ведь я пришел сюда, чтобы  встретиться  с  вами!  Я  знаю,
когда  вы  возвращаетесь  с  работы,  и  решил  пообедать  в  кофейне,   тут
неподалеку, а потом проводить вас домой. И вот  слоняюсь  по  улице  взад  и
вперед, точно судебный пристав,  или,  -  Юджин  поглядел  на  Райю,  -  или
старьевщик.
     Еврей поднял глаза и снова окинул Юджина быстрым взглядом.
     - Мистер Рэйберн, прошу вас! Оставьте меня, я под надежной  охраной.  И
умоляю, будьте осторожнее, берегите себя!
     - Удольфские тайны! * - сказал Юджин, с удивлением глядя на нее.  -  Но
все же разрешите мне спросить в присутствии вашего престарелого защитника  -
кто он такой, этот добрый джентльмен?
     - Друг, который печется обо мне, - ответила Лиззи.
     - Я освобожу его от попечений о вас, - сказал  Юджин,  -  но  говорите,
Лиззи, что вас так огорчило?
     - Брат огорчил, - ответил старик, взглянув на него.
     - Ах, братец огорчил! - презрительно бросил  Юджин.  -  Наш  братец  не
стоит ни одной нашей слезинки. Но все-таки, что же наш братец сделал?
     Старик внимательно посмотрел сначала на Юджина, потом на Лиззи, которая
стояла потупившись. Оба эти взгляда были полны такого  значения,  что  Юджин
сразу осекся и ничего не сказал, ограничившись задумчивым "гм!".
     Старик снова опустил глаза, продолжая удерживать руку Лиззи в своей, и,
вероятно, мог бы простоять так  в  полной  неподвижности,  не  произнося  ни
слова, всю ночь - столько покорности и безграничного терпения  чувствовалось
в нем.
     - Если мистер Аарон соизволит поручить мне заботы о своей подопечной, -
сказал Юджин, когда ему наскучило молчать,  -  у  него  останется  время  на
посещение синагоги. Мистер Аарон, будьте любезны...
     Но старик не тронулся с места.
     - Прощайте, мистер Аарон, - вежливо проговорил Юджин. -  Не  смеем  вас
задерживать. - И, обращаясь к Лиззи: -  Кажется,  наш  друг,  мистер  Аарон,
несколько туг на ухо?
     - Я очень хорошо слышу, сударь, - спокойно ответил старик. - Но  сейчас
слуха моего может  коснуться  только  один  голос.  Если  эта  девушка  сама
попросит меня не провожать ее домой и уйти, я так и сделаю. А никого другого
слушать не буду.
     - Разрешите полюбопытствовать,  почему,  мистер  Аарон?  -  осведомился
невозмутимый Юджин.
     - Простите, сударь. Если этот вопрос задаст мне она сама, я ей  отвечу.
А никому другому отвечать не буду.
     - Я ни о чем не стану вас спрашивать, - сказала Лиззи. - Проводите меня
домой. Мистер Рэйберн, мне очень тяжело сегодня, и я надеюсь, вы не  сочтете
меня неблагодарной, изменчивой, скрытной. Дело не в этом. Я несчастна. Прошу
вас, запомните, что я вам сказала. Берегите себя, будьте осторожней!
     - Лиззи, милая, - вполголоса проговорил Юджин, наклоняясь к ней. - Чего
мне остерегаться? Кого остерегаться?
     - Того, кто недавно приходил к вам и ушел в гневе.
     Он щелкнул пальцами и рассмеялся.
     - Ну, хорошо, поскольку ничего лучшего не  придумаешь,  мы  с  мистером
Аароном поделим между собой обязанности попечителя и вместе проводим вас  до
дому. Мистер Аарон пойдет с той стороны, я - с этой. Если у  мистера  Аарона
не будет никаких возражений, эскорт выступит в путь.
     Он был уверен в своей власти над ней. Он был уверен, что она не отошлет
его. Он был уверен, что теперь, когда ему грозит какая-то опасность, она  не
захочет расстаться с ним. Несмотря на  свою  беспечность  и  ветреность,  он
безошибочно читал те ее сокровенные мысли, которые ему хотелось прочесть.
     И сейчас он, такой веселый, спокойный, шагал рядом  с  ней,  он  шутил,
несмотря на все то, что ему пришлось выслушать. Как это  возвышало  его  над
мрачным,  скованным  в  каждом  своем  движении  искателем  ее  руки  и  над
озлобленным, эгоистичным братом! Он оставался верен ей, когда родной брат от
нее отрекся! Какое же огромное преимущество, какую власть над ней давало ему
все это в тот вечер! А если вспомнить, сколько  его  поносили  из-за  нее  и
сколько она сама, бедняжка, из-за него вытерпела, то разве удивительно,  что
участливые, проникновенные нотки, проскальзывавшие  в  его  голосе  (вопреки
беспечному  тону,  который  должен   был   успокоить   ее),   малейшее   его
прикосновение, мимолетный взгляд,  само  его  присутствие  на  этой  темной,
убогой улице точно пронизывали ее светом, падавшим из  какого-то  волшебного
мира, и сияния этого не властны были  угасить  ни  ревность,  ни  злоба,  ни
подлость, ни насмешки духов тьмы.
     О том, чтобы идти к Райе, ничего больше не было сказано,  и  они  пошли
туда, где жила Лиззи. Не дойдя несколько шагов до двери, она  простилась  со
своими спутниками и вошла в дом одна.
     - Мистер Аарон, - сказал Юджин, когда они остались на улице  вдвоем.  -
Премного благодарен вам за компанию, но теперь, как это ни  прискорбно,  нам
надо расстаться.
     - Сударь, - ответил ему старик, - разрешите пожелать вам доброй ночи  и
посетовать, что вы такой легкомысленный.
     - Мистер Аарон, - сказал Юджин,  -  разрешите  мне  тоже  пожелать  вам
доброй ночи и посетовать, что вы такой  глубокомысленный,  а  следовательно,
скучный.
     Но лишь только роль, которую Юджин исполнял в тот вечер,  была  сыграна
и, повернувшись к Райе спиной, он сошел со  сцены,  вид  у  него  тоже  стал
глубокомысленный. "Как это Лайтвуд меня спрашивал тогда?" - пробормотал  он,
останавливаясь и закуривая сигару. "Так чем же это кончится? Что ты делаешь?
Куда ты идешь?.." Тяжкий вздох: "А-а! Скоро мы все это узнаем!"
     Такой же тяжкий вздох, точно подхваченный эхом, послышался час  спустя,
когда Райя, сидевший в темноте  напротив  дома,  где  жила  Лиззи,  встал  и
медленно зашагал по улице, похожий в своем длинном ветхозаветном одеянии  на
призрак давно минувших времен.


        ^TГЛАВА XVI - Годовщина^U

     Одеваясь  в  своей   квартирке   над   конюшней   (на   Дьюк-стрит,   в
Сент-Джеймс-сквере) и слыша, как внизу совершается туалет лошадей, почтенный
Твемлоу приходит к выводу, что в общем и целом он находится в менее выгодном
положении, чем эти благородные животные в стойлах, ибо хоть при  нем  и  нет
слуги, который угощал бы его увесистыми шлепками и командовал бы ему  грубым
голосом: "Тпру! Стой!", все же слуги-то у него нет вовсе, а так как по утрам
суставы пальцев и прочие суставы работают у нашего кроткого  джентльмена  со
скрипом, он, пожалуй, согласился бы, чтобы его привязали к двери спальни, но
только бы  вымыли,  вытерли,  почистили  и  одели,  предоставив  ему  играть
пассивную роль во время этой нелегкой процедуры.
     Как чувствует себя обольстительная Типпинз,  наряжаясь  для  прельщения
мужчин, известно только грациям и ее горничной. Этой очаровательной особе не
приходится обслуживать самое себя, как бедному Твемлоу, но все же она охотно
сократила бы хлопоты, неизбежные при ежедневном восстановлении ее прелестей,
так как лицо и шея у нашей богини похожи на панцирь той разновидности раков,
которые каждое утро сбрасывают свое одеяние и прячутся в укромных уголках до
тех пор, пока на них не затвердеет новая оболочка.
     Тем не менее Твемлоу, наконец, ухитряется надеть воротничок, галстук  и
манжеты, доходящие ему до кончиков пальцев, и отбывает на завтрак. И как  вы
думаете, у кого он будет завтракать? У  своих  ближайших  соседей,  супругов
Лэмл на Сэквил-стрит, которые предуведомили его, что  на  этом  завтраке  он
познакомится со  своим  дальним  родственником,  мистером  Фледжби.  Грозный
Снигсворт, может, и  наложил  бы  табу  на  Фледжби,  изъял  бы  Фледжби  из
обращения, но миролюбивый Твемлоу рассуждает  так:  "Если  он  действительно
состоит в родстве со мной, я тут не виноват, а знакомство с ним  ни  к  чему
меня не обяжет".
     Мистер и миссис Лэмл  празднуют  первую  годовщину  своего  счастливого
супружества, и в честь этой знаменательной даты  дают  завтрак,  потому  что
званый обед должного размаха можно было  бы  дать  только  в  несуществующем
роскошном особняке, который возбуждает такую бешеную зависть у их  знакомых.
И  вот  Твемлоу,  по-стариковски  семеня  ногами,  выходит  на  Пикадилли  и
вспоминает, что раньше его фигура отличалась большей статностью, а его жизнь
не подвергалась такой опасности среди быстро мчащихся экипажей. Впрочем, это
было в те дни,  когда  он  еще  надеялся  получить  от  грозного  Снигсворта
разрешение заняться чем-нибудь и стать кем-нибудь в жизни; это было  еще  до
того,  как  этот  величественный  самодур  издал  рескрипт:  "Поскольку  он,
Твемлоу, не сможет отличиться ни на  каком  поприще,  пусть  будет  неимущим
джентльменом-пенсионером, и пусть живет  отныне  на  пенсию,  получаемую  от
меня".
     Ах, Твемлоу, Твемлоу! Поведай  нам,  хилый  седенький  старичок,  какие
мысли теснятся сегодня в твоей голове о  ней,  о  Мечте  -  назовем  прежним
именем ту, что ранила твое сердце в ту пору,  когда  оно  была  у  тебя  еще
совсем юное и когда волосы у тебя были каштановые. Поведай  нам,  что  хуже,
что мучительнее - верить в свою  Мечту  по  сей  день  или  знать,  что  она
превратилась в алчного, закованного в броню крокодила, который  не  способен
ни представить себе, какое нежное, мягкое, чувствительное местечко таится  у
тебя под жилетом, ни пронзить это местечко  вязальной  спицей.  Поведай  нам
также, милый Твемлоу, что лучше - быть бедным  родственником  могущественной
особы или стоять у извозчичьей биржи в зимнюю слякоть  и  поить  лошадей  из
мелкой колоды, - той самой, в которую  ты  сейчас  сослепу  чуть  не  угодил
ногой? Но Твемлоу оставляет эти вопросы без ответа и молча  продолжает  свой
путь.
     Когда  он  останавливается  у  дома  Лэмлей,  к  подъезду   подкатывает
маленькая одноконная карета; в ней восседает божественная  Типпинз.  Опустив
стекло, Типпинз, настроенная весьма игриво,  превозносит  кавалера,  который
будто бы только затем сюда и пришел,  чтобы  помочь  ей  выйти  из  экипажа.
Твемлоу помогает ей выйти с такой учтивостью и серьезностью, точно Типпинз и
вправду существо  вполне  реальное.  Поднимаясь  об  руку  с  ним  вверх  по
лестнице, Типпинз с трудом ступает заплетающимися ногами и делает вид, будто
непроизвольные   подрыгивания   ее   ненадежных   конечностей    объясняются
свойственной им от природы живостью.
     - Здравствуйте, дорогая миссис Лэмл и дорогой мистер Лэмл! Когда же  вы
уезжаете  за  копченым  окороком  в  это...  ну,  как  его?  поместье  графа
Уорвикского - Дан-Кау, что ли? Ах, вот он, Мортимер, имя  которого  навсегда
вычеркнуто  из  списка  моих  поклонников  в  отместку,  во-первых,  за  его
непостоянство и, во-вторых, за презренное отступничество. Ну,  здравствуйте,
негодник! Как, и мистер Рэйберн здесь? А он зачем пожаловал? Ведь мы заранее
знаем, что из него слова не вытянешь! Ч. П. Вениринг! Ну, как дела в палате?
И когда вы изгоните оттуда эту мерзкую оппозицию? Миссис Вениринг, душенька,
неужели правда, что вы каждый вечер ходите туда, сидите в духоте и  слушаете
эти нудные речи? Кстати, Вениринг, почему мы не слышим ваших речей? Ведь  вы
в палате рта не открыли за все это время? А нам так хочется  вас  послушать!
Мисс Подснеп, милочка! Папа тоже здесь? Ах, вот как! И мамы нет? А-а, мистер
Бутс! Прелестно! Мистер Бруэр! Все в сборе! - Так  щебечет  Типпинз,  наводя
свой золотой монокль на Фледжби, на "чужаков" и как девочка-резвушка  порхая
по комнате. Есть еще знакомые? Кажется, нет. Здесь - нет. Там  -  тоже  нет.
Нигде больше нет.
     Мистер Лэмл, искрометный с головы до  ног,  выдвигает  на  первый  план
своего друга Фледжби, заявляя, что тот умирает от желания представиться леди
Типпинз. Фледжби представляют. Судя по выражению его лица, он  хочет  что-то
сказать, судя по выражению его лица он ничего  не  хочет  сказать,  судя  по
выражению его лица,  он  погружается  в  размышления,  потом  им  овладевают
сомнения и чувство внутреннего опустошения, он пятится, натыкаясь на Бруэра,
описывает круг около Бутса и, окончательно  стушевавшись  на  заднем  плане,
проводит рукой сперва по левой, потом по правой щеке, как будто долгожданные
бакенбарды могли вырасти там за последние пять минут.
     Но Лэмл снова извлекает Фледжби на  свет  божий,  не  дав  ему  времени
окончательно убедиться в  бесплодии  его  физиономии.  По-видимому,  Фледжби
чувствует себя совсем плохо, так как, если верить Лэмлу, он  опять  умирает.
На сей раз Фледжби умирает от желания представиться Твемлоу.
     Твемлоу протягивает ему руку. Он рад познакомиться.
     - Мы с вашей матушкой в родстве, сэр.
     - Да, кажется, - отвечает Фледжби, - но она была не в  ладах  со  своей
родней.
     - Вы сейчас живете в городе? - спрашивает Твемлоу.
     - Я всегда живу в городе, - говорит Фледжби.
     -  Любите  городскую  жизнь?  -  говорит  Твемлоу,  но  Фледжби   сразу
укладывает его на обе лопатки, заявив обиженным тоном, что  он  не  любитель
городской жизни.  Пытаясь  ослабить  силу  падения  Твемлоу,  Лэмл  говорит:
"Городская жизнь нравится далеко не всем". Фледжби возражает, что это  верно
только по отношению к нему, и Твемлоу снова сбит с ног.
     - Новостей сегодня, кажется, нет? - спрашивает Твемлоу, с  удивительным
присутствием духа опять кидаясь в бой.
     Фледжби ничего особенного не слышал.
     - Никаких новостей нет, - говорит Лэмл.
     - Совершенно никаких новостей, - добавляет Бутс.
     - Решительно никаких, - подхватывает Бруэр.
     Этот номер программы, исполненный квартетом, почему-то поднимает  общее
настроение. Долг совершен - все оживляются. Теперь им легче перенести  такое
бедствие, как общение друг с другом. Даже Юджин,  который  стоит  в  оконной
нише и сердито крутит кисточку шнурка от шторы, вдруг  начинает  крутить  ее
еще быстрее, точно у него сразу прибавилось сил.
     Завтрак подан. Сервировка на столе пышная, бьющая на эФФект, и в то  же
время она явно кричит о своем  временном,  кочевом  характере,  точно  давая
понять, что в аристократическом  особняке  все  это  будет  гораздо  пышнее,
гораздо эФФектнее. За стулом мистера Лэмла - его собственный лакей; Химик  -
за стулом Вениринга. Вот вам пример того, что слуги обычно  делятся  на  две
категории: первые не доверяют знакомым  своих  хозяев;  вторые  не  доверяют
самим хозяевам. Лакей мистера Лэмла принадлежит  ко  второй  категории,  так
как, судя по его унылому виду, он находится в  дурном  расположении  духа  и
недоумевает, почему  полиция  до  сих  пор  не  арестовала  его  хозяина  за
какое-нибудь тягчайшее преступление.
     Ч. П. Вениринг сидит справа от миссис Лэмл,  Твемлоу  -  слева;  миссис
Вениринг, С. Ч. П. (супруга члена парламента) и леди Типпинз справа и  слева
от  мистера  Лэмла.  Но  можете  не  сомневаться,  что  в  радиусе  действия
пленительной улыбки и пленительных взглядов мистера  Лэмла  сидит  маленькая
Джорджиана. Можете не сомневаться также, что рядом с маленькой Джорджианой и
под наблюдением того же самого рыжеватого джентльмена сидит Фледжби.
     За завтраком мистер Твемлоу то и дело поворачивается к  миссис  Лэмл  и
говорит ей: "Прошу прощения!" Почему  же  Твемлоу  так  странно  ведет  себя
сегодня, ведь это совсем не в его характере? А вот почему: Твемлоу находится
под  впечатлением,  будто  миссис  Лэмл  хочет   заговорить   с   ним,   но,
поворачиваясь к ней, он каждый раз убеждается, что это ему только показалось
и что она смотрит на Вениринга. Странно, но факт  остается  фактом:  Твемлоу
хоть и удостоверяется  в  своей  ошибке,  а  все-таки  отделаться  от  этого
впечатления не может.
     Вкусив  плодов  земных  (в  том  числе  и  нектара,  который  дает  нам
виноградная лоза), леди Типпинз  заметно  веселеет  и  принимается  высекать
огонь из Мортимера Лайтвуда. В кругу посвященных знают, что этого  неверного
обожателя леди Типпинз следует сажать напротив нее, чтобы она могла высекать
из него искры светской болтовни. Во время паузы, посвященной пережевыванию и
проглатыванию пиши, леди Типпинз вспоминает, глядя на Мортимера, что в  доме
наших милейших Венирингов, в присутствии всех  тех,  кто  и  сейчас  налицо,
Мортимер рассказал историю о человеке  ниоткуда,  которая  впоследствии  так
захватывающе интересно  развернулась  и  приобрела  такую  вульгарно-широкую
известность.
     - Да, леди Типпинз, -  подтверждает  Мортимер,  -  воистину  так,  если
выражаться выспренним языком.
     - В таком случае, - заявляет очаровательница, - для  поддержания  своей
репутации расскажите нам дальнейшее.
     - Леди Типпинз! В тот день я навеки исчерпал свои возможности, и больше
от меня ждать нечего.
     Так отражает ее наскок Мортимер, в то же время признаваясь самому себе,
что в других домах роль остряка принадлежит не  ему,  а  Юджину,  а  в  этом
обществе, где Юджин предпочитает быть молчальником, он, Мортимер, становится
всего лишь дублером своего друга, который всегда  служил  ему  образцом  для
подражания.
     - Нет! - изрекает обольстительная Типпинз. - Я твердо  решила  добиться
от вас новых сведений. Изменник! До меня дошли слухи о  новом  исчезновении.
Говорите, что это значит?
     - Если эти слухи дошли до вас, - парирует Лайтвуд,  -  может  быть,  вы
сами и доложите нам о них?
     - Прочь с глаз моих,  чудовище!  -  восклицает  леди  Типпинз.  -  Меня
отослал к вам ваш собственный Золотой Мусорщик!
     Вступив в их диалог, мистер  Лэмл  громогласно  заявляет,  что  история
человека ниоткуда  действительно  имеет  продолжение.  За  столом  наступает
полная тишина.
     - Уверяю вас, - говорит Лайтвуд, обводя взглядом всех присутствующих, -
больше я ничего не могу рассказать. - Но так как Юджин бормочет  вполголоса:
"Ну, хорошо, расскажи, расскажи!"  -  он  вынужден  добавить:  -  Во  всяком
случае, ничего такого, о чем бы стоило рассказывать.
     Бутс и Бруэр немедленно приходят к выводу, что рассказывать  безусловно
стоит, и с назойливой учтивостью требуют продолжения. Их  вяло  поддерживает
Вениринг, и гости понимают, как трудно ему сосредоточиться на  чем-нибудь  -
что поделаешь! Рассеянность свойственна всем членам палаты общин.
     - Пожалуйста, не рассчитывайте на долгий рассказ,  -  говорит  Мортимер
Лайтвуд. - Я кончу гораздо раньше, чем вы успеете принять удобные позы. Дело
обстоит так...
     - Дело обстоит так, - нетерпеливо перебивает его Юджин, - как поется  в
детской песенке:

                       Моя сказка кончится вскоре:
                       Жил-был Джек Манори.
                       У Джека был отец.
                       Вот вам сказки начало,
                       А вот и конец.

     Ну, расскажи, и покончим с этим.
     В голосе Юджина слышится раздражение, он сидит, откинувшись  на  спинку
стула и свирепо глядя на леди Типпинз, которая игриво кивает ему  го