ь на месте - столь  сильное  любопытство
возбуждало в ней письмо Тересы; вскрыв же его и пробежав глазами, она нашла,
что его вполне можно прочесть вслух при герцоге и при всех присутствующих, и
потому огласила его:

     "Большую радость доставило мне,  государыня  моя,  долгожданное  письмо
Вашей светлости. Нитка кораллов отменно хороша, да и охотничий кафтан  моего
благоверного ничем не хуже. А что Ваша  светлость  назначила  супруга  моего
Санчо губернатором, то все наше село очень даже этому радо, хотя все в  этом
сомневаются, особливо священник, цирюльник маэсе Николас и  бакалавр  Самсон
Карраско, ну, а меня это нимало не трогает: лишь бы так оно все  и  было,  а
там пусть себе говорят, что хотят; впрочем, коли уж на  то  пошло,  не  будь
кораллов и кафтана, я бы и сама не поверила, потому у нас все почитают моего
мужа за дуралея, а как он до сей поры ничем, кроме стада коз,  не  управлял,
то и не могут взять в толк, годен ли он управлять еще чем-либо.  Помоги  ему
бог, пусть потрудится на пользу деткам.
     А я, любезная моя сеньора, порешила с дозволения  Вашей  милости,  пока
счастье само плывет в руки, отправиться в столицу  и  покататься  в  карете,
чтоб у завистников моих, а завистников  у  меня  теперь  множество,  лопнули
глаза; вот я и прошу Вашу светлость: скажите моему мужу, чтоб он прислал мне
сколько-нибудь деньжат, да особенно не скупился, потому  в  столице  расходы
велики: один хлебец стоит реал, а фунт мяса - тридцать мараведи, - ведь  это
просто ужас. А коли он не хочет, чтобы я ехала, то пусть  поскорее  отпишет,
потому меня так и подмывает пуститься  в  дорогу:  подруги  и  соседки  меня
уверяют, что коли мы с дочкой,  разряженные  в  пух  и  прах,  важные  -  не
подступись, прикатим в столицу, то скорее я прославлю моего мужа, нежели  он
меня, потому ведь уж непременно многие  станут  допытываться:  "Что  это  за
сеньоры едут в карете?" А мой слуга в ответ: "Это жена и дочь  Санчо  Пансы,
губернатора острова Баратарии"; так и Санчо моему будет слава, и мне  почет,
и всем хорошо.
     Мочи нет, как мне досадно, что желуди нынешний год у нас  не  родились,
но все-таки посылаю  Вашей  светлости  с  полмеры;  сама  по  одному  желудю
собирала в лесу и своими руками отбирала, да вот беда: покрупней не нашлось,
а мне бы хотелось, чтобы они были со страусово яйцо.
     Не забудьте, Ваша  высокоторжественность,  мне  отписать,  а  уж  я  не
премину Вам ответить и отпишу про свое здоровье и про все  наши  деревенские
новости, а пока что молю бога,  чтоб  он  хранил  Ваше  величие  и  меня  не
оставил. Дочка моя Санча и сынок мой целуют Вашей милости ручки.
     Слуга Ваша
     Тереса Панса,
     которой больше хочется повидать Вашу милость, нежели писать Вам".

     Большое удовольствие доставило всем письмо Тересы  Панса,  особливо  их
светлостям, герцогиня же обратилась к Дон Кихоту с вопросом, почитает ли  он
приличным вскрыть письмо на имя губернатора, которое, казалось  ей,  обещает
быть прелестным. Дон Кихот сказал, что, дабы угодить присутствующим, он  сам
готов вскрыть письмо и он так и сделал и прочитал следующее:

     "Письмо твое, дорогой мой Санчо, я получила и, как истинная христианка,
клятвенно тебя уверяю, что чуть  с  ума  не  рехнулась  от  счастья.  Право,
миленький, как услыхала я, что ты - губернатор, ну, думаю: вот сейчас  упаду
замертво от одной только радости, а  ведь  ты  знаешь,  как  это  говорится:
нежданная радость убивает как все равно большое горе. А дочка  твоя  Санчика
от восторга даже обмочилась. Наряд, который ты  мне  прислал,  лежал  передо
мной, кораллы, которые мне прислала сеньора герцогиня, висели у меня на шее,
в руках я держала письма, гонец был  тут  же,  а  мне,  однако,  чудилось  и
мерещилось, будто все, что я вижу и до чего дотрагиваюсь, это сон, и  ничего
больше. И то  сказать:  кто  бы  мог  подумать,  что  козопас  вдруг  станет
губернатором острова? Помнишь, дружочек, что говорила моя мать:  "Кто  много
проживет, тот много и увидит"? Это я к тому, что надеюсь увидеть еще больше,
если только суждено мне еще пожить. Нет, правда, я не успокоюсь до тех  пор,
пока не увижу тебя арендатором либо откупщиком, а кто на  таком  месте,  тот
хоть и может угодить к чертям в пекло, коли будет чинить злоупотребления,  а
без денег все-таки никогда не сидит. Сеньора герцогиня  тебе  передаст,  что
мне припала охота съездить в столицу: подумай и отпиши мне, согласен ли  ты,
а уж я буду там разъезжать в карете и постараюсь тебя не обесславить.
     Священник,  цирюльник,  бакалавр  и  даже  причетник  никак  не   могут
поверить, что ты  -  губернатор,  и  говорят,  что  это  наваждение  или  же
колдовство, как и все, что касается твоего господина Дон  Кихота,  а  Самсон
говорит, что он тебя разыщет и выбьет у тебя из  головы  губернаторство,  из
Дон Кихота же повыколотит его сумасбродство, а я на это только посмеиваюсь и
знай поглядываю на нитку кораллов да  прикидываю,  какое  платье  выйдет  из
твоего кафтана для нашей дочки.
     Послала я сеньоре герцогине немного желудей - уж как бы  мне  хотелось,
чтоб они были золотые. Если у вас на острове носят  жемчужные  ожерелья,  то
несколько таких ожерелий пришли мне.
     Новости у нас в селе такие:  Беруэка  выдала  свою  дочь  за  какого-то
захудалого маляра, который приехал к нам в село малевать что придется; совет
наш заказал ему нарисовать королевский герб над воротами аюнтамьенто {1}, он
запросил два дуката, ему дали их вперед, он  с  неделю  провозился,  но  так
ничего и не нарисовал: мне, говорит, столько разных разностей нарисовать  не
под силу. Деньги вернул, а жениться все-таки женился: успел пыль  пустить  в
глаза, что он хороший мастер; на самом же деле  кисти  он  теперь  забросил,
взялся за лопату и ходит себе по полю, словно помещик. А  у  сына  Педро  де
Лобо - тонзурка, все степени он уж получил и  хочет  идти  в  священники,  а
Мингилья, внучка Минго Сильвато, про это узнала и подала на него жалобу, что
он, дескать, обещал на ней жениться; злые языки даже поговаривают, будто она
от него забеременела, но он клянется и божится, что ничего подобного.
     Нынешний год оливки у нас не родились, да и  уксусу  во  всем  селе  не
сыщешь ни капли. Через наше село проходил полк солдат и увел  с  собой  трех
девок. Я тебе их не назову, может, они еще вернутся,  и  замуж  их  все-таки
возьмут, несмотря что они с грешком.
     Санчика вяжет кружева, зарабатывает восемь мараведи в день чистоганом и
прячет в копилку - собирает на приданое, ну, а как теперь она губернаторская
дочка, то и не к чему ей ради этого  трудиться:  уж  ты  дашь  ей  приданое.
Фонтан у нас на площади высох; в позорный столб ударила молния, -  дай  бог,
чтоб и всем этим столбам был такой же конец.
     Жду ответа на это письмо и решения касательно моей поездки  в  столицу.
Засим пошли тебе господь больше лет жизни, чем мне, или, лучше, столько  же,
а то не хотелось бы мне оставлять тебя одного на белом свете.
     Твоя жена Тереса Панса".

     Письма эти вызвали восторг, смех, похвалы и  удивление,  а  тут  еще  в
довершение всего явился гонец, тот самый, с которым Санчо  послал  письмо  к
Дон Кихоту, и письмо это также было прочитано  вслух,  после  чего  глупость
губернатора была поставлена под сомнение.  Герцогиня  увела  к  себе  гонца,
чтобы расспросить, как его принимали в  деревне  Санчо,  и  тот,  ничего  не
упустив, подробно изложил все обстоятельства;  затем  он  передал  герцогине
желуди и сыр, который также ей послала Тереса, полагавшая,  что  сыр  тот  -
чудо как хорош, еще лучше трончонского. Герцогиня приняла сыр  с  величайшим
удовольствием, и тут  мы  ее  и  оставим,  дабы  рассказать,  чем  кончилось
губернаторство великого Санчо Пансы, цвета и зерцала островных губернаторов.


     1 Аюнтамьенто - городской или сельский совет; в данном случае -  здание
совета.


        ГЛАВА LIII,
     О злополучном конце и исходе губернаторства Санчо Пансы

     "Кто думает, что все на земле пребывает в одном и том же состоянии, тот
впадает в ошибку; напротив того, нам представляется, что все в мире свершает
свой круг, вернее сказать, круговорот: за весною идет лето, за летом  осень,
за осенью зима, за  зимою  весна,  -  вот  так  и  движется  время,  подобно
вращающемуся непрестанно колесу, и только  жизнь  человеческая  легче  ветра
стремится к концу, надеясь возродиться лишь в иной жизни, никакими пределами
не стесненной". Так говорит Сид  Ахмет,  философ  магометанский,  и  это  не
удивительно, ибо многие, лишенные светоча веры и ведомые лишь светом натуры,
возвышались до  понимания  скоротечности  и  непостоянства  жизни  земной  и
бесконечности чаемой нами жизни вечной; впрочем,  в  сем  случае  автор  наш
рассуждает об  этом  применительно  к  той  быстроте,  с  какою  окончилось,
рухнуло, распалось, рассеялось, словно тень или дым, губернаторство Санчо.
     Упомянутый Санчо в седьмую ночь своего губернаторства,  пресыщенный  не
хлебом  и  вином,  но  судебным  разбирательством,  вынесением   приговоров,
составлением уложений и изданием чрезвычайных законов, находился в  постели,
и сон назло и наперекор голоду уже начинал  смыкать  его  вежды,  как  вдруг
послышались столь шумные крики и столь  оглушительный  звон  колоколов,  что
можно было подумать, будто остров проваливается сквозь землю. Санчо  сел  на
кровати и весь превратился в слух, пытаясь  угадать,  какова  причина  столь
великого смятения; однако ж он так и не догадался, напротив того:  вскоре  к
шуму голосов и колокольному звону примешались трубный звук и барабанный бой,
и тут Санчо  окончательно  смешался  и  преисполнился  страха  и  ужаса;  он
вскочил, надел туфли, ибо пол в спальне  был  холодный,  и,  не  успев  даже
накинуть халат или что-нибудь в этом роде, приблизился к двери и увидел, что
по коридору бегут более двадцати человек с горящими факелами  и  обнаженными
шпагами; при этом все они громко кричали:
     - К оружию, к оружию,  сеньор  губернатор!  К  оружию,  несметная  сила
врагов вторглась на наш остров! Мы погибли, если только ваша находчивость  и
стойкость нас не спасут.
     С этими криками, в неистовстве и  смятении  толпа  добежала  до  Санчо,
пораженного и ошеломленного всем, что он видел и слышал, и, добежав, один из
толпы сказал:
     - Вооружайтесь, ваше превосходительство, если не хотите погибнуть  сами
и погубить весь наш остров!
     - Да зачем мне вооружаться? - воскликнул Санчо. -  Разве  я  что-нибудь
смыслю в вооружении и в обороне? Это дело лучше  всего  возложить  на  моего
господина Дон Кихота - он бы в один миг с этим покончил и отразил нападение,
а я, грешный человек, в такой кутерьме теряю голову.
     - Ах, сеньор губернатор! - воскликнул другой.  -  Уместна  ли  подобная
беспечность? Вооружайтесь, ваша милость, мы вам принесли оружие  и  доспехи,
выходите на площадь, будьте нашим вождем  и  полководцем,  ибо  вам,  нашему
губернатору, эта честь принадлежит по праву.
     - Ладно, вооружайте меня, - молвил Санчо.
     В ту же  минуту  были  принесены  два  щита,  на  сей  предмет  заранее
припасенные, и приставлены к груди и к спине  Санчо  прямо  поверх  сорочки,
надеть же еще что-либо ему не позволили; руки ему просунули  в  нарочно  для
этого проделанные отверстия, а засим накрепко стянули его веревками, так что
он был стиснут и зажат и, не имея возможности согнуть ноги в коленях или  же
ступить шагу, держался прямо, как палка. В руки ему вложили копье, и,  чтобы
устоять на ногах, он на него оперся. Когда же он был таким образом облачен в
доспехи, ему сказали, чтоб он шел вперед, вел за собой других и поднимал дух
войска и что если,  дескать,  он  согласится  быть  их  путеводною  звездою,
фитилем и светочем, то все окончится благополучно.
     - Да как же я, несчастный, пойду, - возразил Санчо, - когда я  не  могу
даже пошевелить коленными чашечками, потому как  меня  не  пускают  вот  эти
доски, которые прямо прилипли к моей коже? Единственно,  что  вам  остается,
это взять меня на руки и вставить стоймя  или  же  наискось  в  какую-нибудь
калитку, и я буду ее защищать копьем или же собственным телом.
     - Идите, сеньор губернатор, - сказал кто-то из толпы, - вас не  пускают
не столько доспехи, сколько страх. Совладайте с собой и поторопитесь,  а  то
будет поздно: враг все прибывает, крики усиливаются, опасность возрастает.
     В конце концов уговоры и  порицания  подействовали:  бедный  губернатор
сделал было попытку сдвинуться с места, но тут же со всего размаху  грянулся
об пол, так что у него искры из глаз посыпались. Он остался лежать на  полу,
словно черепаха, заточенная и замурованная между верхним и нижним щитом, или
словно  окорок  между  двумя  противнями,  или,   наконец,   словно   лодка,
врезавшаяся носом в песок, между тем у насмешников падение его не вызвало ни
малейшей жалости, напротив: они потушили факелы и еще громче стали  кричать,
с еще большим жаром принялись взывать к оружию и, перепрыгивая через бедного
Санчо, с такою яростью начали  бить  мечами  по  его  щитам,  что  когда  бы
горемычный губернатор не подобрал ноги и не втянул голову под щиты,  то  ему
бы несдобровать; стесненный и  сжатый  донельзя,  Санчо  обливался  потом  и
горячо молился богу, чтоб он избавил его  от  этой  напасти.  Одни  на  него
натыкались, другие падали, а кто-то даже  взобрался  на  него  и,  точно  со
сторожевой вышки, начал командовать войсками и кричать во всю мочь:
     - Эй, наши, сюда! Неприятель больше всего теснит нас  с  этой  стороны!
Охраняйте этот  вход!  Заприте  ворота!  Загородите  лестницы!  Тащите  сюда
зажигательные  снаряды,  лейте  вар  и  смолу  в  котлы  с  кипящим  маслом!
Перегородите улицы тюфяками!
     Словом, он старательно перечислял всякую военную  утварь,  всевозможные
орудия и боевые припасы, необходимые для того, чтобы отстоять город, меж тем
как сильно потрепанный Санчо все это  слушал,  терпел  и  говорил  себе:  "О
господи! Сделай так, чтобы остров как можно скорее  был  взят,  а  меня  или
умертви, или избавь от этой лютой невзгоды!" Небо услышало его  мольбы,  ибо
нежданно-негаданно раздались крики:
     - Победа,  победа!  Неприятель  разбит!  Сеньор  губернатор,  а  сеньор
губернатор!  Вставайте,  ваша  милость!  Спешите  пожать  плоды   победы   и
распределить  трофеи,  захваченные  у  неприятеля  благодаря   твердости   и
неустрашимости вашего духа!
     - Поднимите меня, - слабым голосом молвил измученный Санчо.
     Ему помогли встать, и, поднявшись с полу, он сказал:
     - Плюньте мне в глаза, если я и впрямь  кого-то  победил.  Не  желаю  я
распределять трофеи, я прошу и молю об  одном:  кто-нибудь  из  вас,  будьте
другом, дайте мне глоточек вина, а то  у  меня  все  в  горле  пересохло,  и
вытрите меня, а то я весь взмокнул от пота.
     Когда же Санчо обтерли, принесли ему вина и сняли с него щиты,  он  сел
на кровать и тут же от страха, волнения и усталости  лишился  чувств.  Наших
забавников уже начинала мучить совесть, что забава их  оказалась  столь  для
Санчо мучительной, однако Санчо скоро  очнулся,  и  это  их  утешило.  Санчо
осведомился, который час; ему ответили, что уже светает. Он ни о  чем  более
не стал спрашивать и, без всяких  разговоров,  совершенное  храня  молчание,
стал одеваться, присутствовавшие же смотрели на него  и  не  могли  взять  в
толк, какова цель этого столь поспешного одевания. Наконец он оделся и,  еле
передвигая ноги, ибо он был сильно потрепан и двигался с трудом,  направился
к конюшне, а за ним последовали все прочие,  он  же  приблизился  к  серому,
обнял его, в знак приветствия поцеловал в лоб и, прослезившись, заговорил:
     - Приди ко мне, мой товарищ и друг, деливший со мною труды и горести! В
ту пору, когда я с тобой водился и не имел других забот, кроме починки твоей
упряжи и поддержания живота твоего, часы мои, дни и ночи текли счастливо, но
стоило мне покинуть тебя и взойти на башни тщеславия  и  гордыни,  как  меня
стали  осаждать  тысяча  напастей,  тысяча  мытарств   и   несколько   тысяч
треволнений.
     Произнося такие речи, Санчо одновременно седлал осла, из окружающих  же
никто его не прерывал. Как скоро он оседлал серого, то с немалым трудом и  с
немалыми мучениями на него  взобрался  и,  обратись  со  словом  и  речью  к
домоправителю, секретарю, дворецкому, доктору Педро Нестерпимо и  ко  многим
другим, здесь присутствовавшим, начал так:
     - Дайте дорогу, государи мои! Дозвольте мне вернуться  к  прежней  моей
свободе, дозвольте мне вернуться к прежней моей жизни, дабы я  мог  восстать
из нынешнего моего гроба. Я не рожден быть губернатором и защищать острова и
города от вторжения вражеских полчищ. Я куда  лучше  умею  пахать  и  копать
землю, подрезывать и отсаживать виноград, нежели издавать законы и оборонять
провинции и королевства. Апостолу Петру хорошо в Риме, - я хочу сказать, что
каждый должен заниматься тем делом,  для  которого  он  рожден.  Мне  больше
пристало держать в  руке  серп,  чем  жезл  губернатора.  Лучше  мне  досыта
наедаться похлебкой, чем зависеть от скаредности нахального лекаря,  который
морит меня голодом. И я предпочитаю в летнее время развалиться под дубом,  а
в зимнюю пору накрыться шкурой двухгодовалого барана, но только  знать,  что
ты сам себе господин, нежели под ярмом губернаторства спать на  голландского
полотна простынях и носить собольи меха. Оставайтесь с богом, ваши  милости,
и скажите сеньору герцогу, что голышом я  родился,  голышом  весь  свой  век
прожить ухитрился: я хочу сказать, что вступил я в должность губернатора без
гроша в кармане и без гроша с нее ухожу  -  в  противоположность  тому,  как
обыкновенно уезжают с островов губернаторы. А теперь раздайтесь и пропустите
меня: я еду лечиться пластырями, а то у  меня,  поди,  ни  одного  здорового
ребра не осталось по милости врагов, которые нынче ночью по мне прошлись.
     - Напрасно, сеньор губернатор, - возразил доктор Нестерпимо,  -  я  дам
вашей милости питье от ушибов и переломов, и  вы  сей  же  час  окрепнете  и
выздоровеете. Что же до пищи, то я обещаю вашей милости исправиться  и  буду
позволять вам отдавать обильную дань чему угодно.
     - Нужно было раньше думать! - отрезал Санчо. - Я  скорее  превращусь  в
турка, чем отменю свой отъезд. Хорошенького понемножку. Клянусь богом,  я  и
здесь у вас не останусь губернатором и никакого  другого  губернаторства  не
приму, хоть бы мне его на блюде поднесли, и это так же верно, как то, что на
небо без крыльев не полетишь. Я из рода  Панса,  а  Панса,  все  до  одного,
упрямцы, и если кто из нас сказал: "нечет", хотя бы на самом деле  был  чет,
так, всему свету назло, и поставит на своем: нечет, да и только. Пускай  вот
здесь, в конюшне, остаются те самые муравьиные крылышки {1}, которые на беду
вознесли меня ввысь для того, чтобы меня заклевали стрижи и прочие птахи,  а
мы лучше спустимся на землю и будем по ней ходить попросту - ногами: правда,
на ногах у нас вы не увидите кордовских  расшитых  сапожек,  зато  в  грубых
веревочных туфлях у  нас  недостатка  не  будет.  Всякая  ярочка  знай  свою
парочку, дальше постели ног не вытягивай, а теперь дайте мне дорогу:  час-то
ведь поздний.
     На это домоправитель ему сказал:
     - Сеньор губернатор! Мы вполне согласны отпустить  вашу  милость,  хотя
ваш  отъезд  весьма  для  нас  огорчителен,  ибо  рассудительность  ваша   и
христианские поступки таковы, что мы не можем о вас не сожалеть, однако  вам
должно быть известно, что всякий губернатор, прежде чем выехать из вверенной
ему области,  обязан  представить  отчет.  Так  вот,  ваша  милость,  прежде
представьте отчет за десять дней вашего губернаторства, а тогда поезжайте  с
богом.
     - Никто не вправе требовать с меня  отчета,  -  возразил  Санчо,  -  за
исключением лица, имеющего на то полномочия от самого сеньора герцога,  а  я
как раз к герцогу и еду и представлю