твующими рыцарями.
     - Осмеливаюсь утверждать, -  отвечал  Дон  Кихот,  -  что  Ринальд  был
широколиц,  румян,  с  бегающими  глазами  немного  навыкате,  самолюбив   и
вспыльчив донельзя, водился с разбойниками и темными людьми. Что же касается
Роланда, или Ротоландо, или Орландо, - в романах его называют и так и  этак,
- то я полагаю и утверждаю, что росту  он  был  среднего,  широк  в  плечах,
слегка кривоног, смугл лицом, рыжебород, телом волосат, со взглядом грозным,
скуп на слова, однако ж весьма учтив и благовоспитан.
     - Если Роланд был столь неказист, как ваша  милость  его  описывает,  -
заметил священник,  -  то  не  удивительно,  что  Анджелика  Прекрасная  его
отвергла ради миловидности, изящества и прелести этого мавра с первым  пухом
на подбородке, каковому мавру она и отдалась. И это было с ее стороны вполне
разумно - предпочесть неясность Медора колючести Роландовой.
     - Эта Анджелика, сеньор священник, - возразил Дон Кихот, - была  девица
ветреная, непоседливая и слегка взбалмошная, и  молва  о  ее  сумасбродствах
идет по свету не менее громкая, нежели слава  о  ее  красоте.  Она  отвергла
многое  множество  вельмож,  многое  множество  отважных  и  умных  людей  и
остановила свой выбор на смазливом молокососе-паже без роду без  племени:  у
него не было другого прозвища,  кроме  "Преданный",  которое  он  получил  в
награду за верность своему другу. Великий певец ее красоты, славный Ариосто,
не дерзнув или не пожелав воспеть то, что с этою госпожою случилось после ее
постыдного падения, - а случилось с  нею,  должно  думать,  нечно  в  высшей
степени неблагопристойное, - при расставании с нею сказал следующее:
     И как достался ей катайский трон,
     Пускай поет певец иных времен.
     И разумеется, что это было как бы  пророчеством:  ведь  недаром  поэтов
называют также votes, что значит прорицатели. Сбылось же оно в полной  мере,
о чем свидетельствует  то  обстоятельство,  что  впоследствии  один  славный
андалусский поэт  {8}  оплакал  и  воспел  ее  слезы,  а  другой  славный  и
несравненный кастильский поэт {9} воспел ее красоту.
     - Скажите, сеньор Дон Кихот, - спросил тут цирюльник, -  неужели  среди
стольких поэтов,  восхвалявших  эту  самую  госпожу  Анджелику,  не  нашлось
такого, кто бы написал на нее сатиру?
     - Я совершенно уверен, - отвечал Дон Кихот, -  что  если  бы  Сакрипант
{10} или Роланд были поэтами, то они бы эту девицу по головке не  погладили,
ибо  поэтам,  которыми  пренебрегли  и  которых  отвергли   их   дамы,   как
воображаемые, так равно и не воображаемые,  словом,  те,  кого  они  избрали
владычицами мечтаний своих, свойственно и присуще мстить за себя сатирами  и
пасквилями, - месть, разумеется, недостойная сердец благородных, но пока что
до меня не дошло ни одного стихотворения, позорящего  госпожу  Анджелику,  а
между тем она взбудоражила весь мир.
     - Чудеса! - воскликнул священник.
     Но тут во дворе раздались громкие крики ключницы и племянницы,  которые
еще раньше вышли из комнаты, и все выбежали на шум.


     1  Ликург  -  полулегендарный   спартанский   законодательный   мудрец,
создатель спартанского государственного строя.
     2 Солон - один  из  крупнейших  политических  деятелей  Древней  Греции
(638-559  до  н.э.),  имя  которого  стало  нарицательным  для   обозначения
справедливого и неподкупного законодателя.
     3 ...султан турецкий с огромным флотом  вышел  в  море...  -  Побережье
Испании в то время находилось под  угрозой  нападения  со  стороны  турецких
корсаров, в особенности испанские  владения  в  Средиземноморском  бассейне:
Неаполь, Сицилия и Мальта.
     4 ...ни королю, ни ладье... -  термины  шахматной  игры.  Фраза  из  не
дошедшего до нас народного романса, означающая, что в разговоре не упоминают
личностей и избегают упоминать даже о  таких  значительных  фигурах,  какими
являются в шахматной игре король и ладья.
     5 Осуна - в этом городе находился университет второстепенного значения,
а в Саламанке - самый крупный испанский университет.
     6 ...распоряжение исходило от архиепископа... - В то  время  в  Испании
больницы, сиротские дома, дома  призрения  и  прочие  находились  в  ведении
церкви.
     7 Родомонт - один из персонажей поэмы Ариосто "Неистовый Роланд", лихой
вояка.
     8 ...славный андалусский поэт... - Имеется в виду испанский  поэт  Луис
Бараона де Сото (1548-1595), написавший поэму  "Слезы  Анджелики"  (1586)  в
виде продолжения поэмы Ариосто "Неистовый Роланд".
     9 ...несравненный кастильский поэт... - Подразумевается Лопе  де  Вега,
написавший поэму "Красота Анджелики" (1602), в которой он развил сюжет поэмы
Ариосто.
     10 Сакрипант - персонаж рыцарских поэм, один из отвергнутых поклонников
Анджелики.


        ГЛАВА II,
     повествующая о достопримечательном пререкании Санчо Пансы с племянницею
и ключницею Дон-Кихотовыми, равно как и о других забавных вещах

     В истории сказано, что Дон Кихот, священник и цирюльник услыхали голоса
ключницы и племянницы, кричавших на Санчо Пансу; Санчо добивался, чтобы  его
пустили к Дон Кихоту, а они ему преграждали вход.
     -   Что   этому   бродяге   здесь   нужно?    Проваливай-ка,    братец,
подобру-поздорову: ведь это ты, а не кто  другой,  совращаешь  и  сманиваешь
моего господина и таскаешь его по всяким дебрям.
     Санчо же на это ответил так:
     - Чертова ключница! Сманивали, совращали и  таскали  по  всяким  дебрям
меня, а не вашего господина: это он потащил меня мыкаться по белу  свету,  -
так что вы обе попали пальцем в небо, - это он  хитростью  выманил  меня  из
дому, пообещав остров, которого я до сих пор дожидаюсь.
     - Чтоб тебе провалиться с мерзостным твоим островом, проклятый Санчо! -
вмешалась племянница - и что это еще за острова? Что,  ты  их  есть  будешь,
лакомка, обжора ты этакий?
     - Да не есть, а ведать ими  и  править,  -  возразил  Санчо,  -  и  еще
получше, нежели десять городских советов и десять столичных алькальдов {1}.
     - А все-таки ты, вместилище пороков и  гнездилище  лукавства,  сюда  не
войдешь, - объявила ключница. - Иди управляй своим домом, паши  свой  клочок
земли и забудь про все острова и чертострова на свете.
     Священника и цирюльника немало потешило это словопрение, однако  ж  Дон
Кихот, боясь, как бы Санчо не наболтал и не намолол всякой зловредной ерунды
и не коснулся чего-нибудь такого, что могло бы  бросить  тень  на  его,  Дон
Кихота, доброе имя,  позвал  его  и  велел  женщинам  замолчать  и  впустить
посетителя. Санчо вошел, а священник и цирюльник попрощались с Дон  Кихотом,
на выздоровление коего они теперь утратили всякую надежду:  так  упорствовал
он в странных своих суждениях о злосчастном этом странствующем  рыцарстве  и
так простодушно был погружен в свои о нем размышления,  а  потому  священник
сказал цирюльнику:
     - Вот увидите, любезный друг, в один прекрасный день приятель наш снова
даст тягу.
     - Не сомневаюсь, - отозвался цирюльник, -  однако  ж  меня  не  столько
удивляет помешательство  рыцаря,  сколько  простодушие  оруженосца:  он  так
уверовал в свой остров, что никакие разочарования, думается мне, не выбьют у
него этого из головы.
     - Да поможет им бог, - сказал  священник,  -  а  мы  будем  на  страже:
посмотрим, к чему приведет вся эта  цепь  сумасбродств  как  рыцаря,  так  и
оруженосца, - право, их обоих словно отлили  в  одной  и  той  же  форме,  и
безумства господина без глупостей слуги не стоили бы ломаного гроша.
     - Ваша правда, - заметил цирюльник, - любопытно было бы  знать,  о  чем
они сейчас толкуют.
     - Я уверен, - сказал священник, - что племянница или  же  ключница  нам
потом расскажут: ведь у них такой обычай - все подслушивать.
     Между тем Дон Кихот заперся с Санчо у себя в комнате и, оставшись с ним
вдвоем, заговорил:
     - Меня весьма огорчает, Санчо, что ты утверждал и утверждаешь, будто  я
заставил тебя покинуть насиженное местечко, но ведь ты же знаешь, что и я не
оставался  на  месте:  отправились  мы  вдвоем,  вдвоем  поехали,  вдвоем  и
странствовали, и та же участь и та же судьба постигли нас обоих:  если  тебя
один раз подбрасывали на одеяле, то меня сто раз колотили,  вот  и  все  мое
перед тобой преимущество.
     - Да ведь это в порядке вещей, - возразил Санчо, -  сами  же  вы,  ваша
милость, говорите, что злоключения  -  это  скорей  по  части  странствующих
рыцарей, нежели оруженосцев.
     - Ты ошибаешься, - заметил Дон Кихот, - не  зря  говорится,  что  когда
caput dolet... и так далее.
     - Я разумею только мой родной язык, - объявил Санчо.
     - Я хочу сказать, - пояснил Дон Кихот, - что  когда  болит  голова,  то
болит и все тело, а как я есмь твой господин и сеньор, то я - голова, ты  же
- часть моего тела, коль скоро ты мой слуга, потому-то, если беда  стряслась
со мною, то она отзывается на тебе, а на мне твоя.
     - Так-то оно так, - сказал Санчо, - однако ж когда меня,  часть  вашего
тела, подбрасывали на одеяле, то голова моя пребывала за забором,  смотрела,
как я взлетаю на воздух, и не чувствовала при этом ни малейшей боли, а  если
тело обязано болеть вместе с головою, то и голова обязана  болеть  вместе  с
телом.
     - Ты хочешь  сказать,  Санчо,  что  мне  не  было  больно,  когда  тебя
подбрасывали на одеяле? - спросил Дон Кихот. - Так вот, если ты  это  хочешь
сказать, то не говори так и не думай, ибо душа  моя  болела  тогда  сильнее,
нежели твое тело. Однако ж оставим до времени этот разговор,  потом  мы  все
это еще обсудим и взвесим. А теперь скажи, друг Санчо, что говорят обо мне в
нашем селе? Какого мнения обо мне простонародье, идальго  и  кавальеро?  Что
говорят о моей храбрости, о моих подвигах и о моей  учтивости?  Какие  ходят
слухи о моем начинании - возродить и  вновь  учредить  во  всем  мире  давно
забытый рыцарский орден? Словом, я желаю, чтобы ты поведал мне, Санчо,  все,
что на сей предмет дошло до твоего слуха. И ты должен мне это  поведать  без
утайки и без прикрас, ибо верным вассалам надлежит говорить  сеньорам  своим
всю, как есть, правду, не приукрашивая ее ласкательством и не смягчая ее  из
ложной почтительности. И тебе надобно знать, Санчо, что когда  бы  до  слуха
государей доходила голая правда, не облаченная в одежды лести, то настали бы
другие времена, и протекшие века по сравнению  с  нашим  стали  бы  казаться
железными, тогда как наш, должно думать, показался бы золотым. Пусть же  эти
мои слова будут тебе назиданием, Санчо,  дабы  ты  добросовестно  и  толково
доложил мне всю правду о том, что меня, как тебе известно, занимает.
     - Я это сделаю весьма  охотно,  государь  мой,  -  сказал  Санчо,  -  с
условием, однако ж, что ваша милость на  мои  слова  не  разгневается,  коли
желает, чтобы я выставил всю правду нагишом, не облекая ее ни во что,  кроме
того одеяния, в коем она дошла до меня.
     - И не подумаю даже гневаться, - сказал Дон  Кихот.  -  Можешь,  Санчо,
говорить свободно и без околичностей.
     - Ну так, во-первых, я вам скажу, - начал Санчо, - что  народ  почитает
вашу милость за самого настоящего сумасшедшего, а я, мол, тоже  с  придурью.
Идальго говорят, что звания идальго  вашей  милости  показалось  мало  и  вы
приставили к своему имени дон и, хотя у вас всего две-три виноградные  лозы,
землицы - волу развернуться негде, а прикрыт только зад да перед,  произвели
себя в кавальеро. Кавальеро говорят, что они не любят, когда с ними тягаются
идальго, особливо такие, которым пристало  разве  что  в  конюхах  ходить  и
которые обувь чистят сажей, а черные чулки штопают зеленым шелком.
     - Это ко мне не  относится,  -  сказал  Дон  Кихот,  -  одет  я  всегда
прилично, чиненого не ношу. Рваное - это другое дело, да и то это больше  от
доспехов, нежели от времени.
     - Касательно  же  храбрости,  учтивости,  подвигов  и  начинания  вашей
милости, - продолжал Санчо, - то на сей предмет  существуют  разные  мнения.
Одни говорят: "Сумасшедший, но забавный", другие: "Смельчак, но  неудачник",
третьи: "Учтивый, но блажной", и уж как примутся пересуживать, так  и  вашей
милости и мне все косточки перемоют.
     - Прими вот что в соображение, Санчо, - заговорил Дон  Кихот,  -  стоит
только  добродетели  достигнуть  степеней  высоких,  как  ее  уже   начинают
преследовать. Никто или почти никто из славных  мужей  прошлого  не  избежал
низкой клеветы.  Юлия  Цезаря,  неустрашимейшего,  предусмотрительнейшего  и
отважнейшего   полководца,   упрекали   в   тщеславии    и    в    некоторой
нечистоплотности, -  как  в  смысле  одежды,  так  и  в  смысле  нравов.  Об
Александре  {2},  подвигами  своими  стяжавшем  себе  название   "великого",
говорят, будто бы он запивал. Про Геркулеса, несшего  столь  великие  труды,
рассказывают, будто бы он был неженкою  и  распутником.  Про  дона  Галаора,
брата Амадиса Галльского, ходят слухи, будто бы он чересчур был  сварлив,  а
что его брат - будто бы плакса. А потому, Санчо, среди  стольких  сплетен  о
людях  выдающихся  сплетни  обо  мне  пройдут  незаметно,  если  только   ты
чего-нибудь не утаил.
     - В том-то вся и загвоздка, не видать отцу моему царствия небесного!  -
воскликнул Санчо.
     - Значит, это еще не все? - спросил Дон Кихот.
     - Ягодки еще впереди, - отвечал Санчо, - а  пока  что  это  были  всего
только  цветочки.  Коли  милости  вашей  угодно  знать  клеветы,   про   вас
распространяемые, то я мигом приведу одного человека, и он  вам  их  выложит
все до единой, вот чего не упустит: ведь вчера вечером приехал сын Бартоломе
Карраско, тот что учился в Саламанке и стал бакалавром, и я пошел поздравить
его с приездом, а он мне сказал, будто вышла в свет  история  вашей  милости
под названием Хитроумный идальго Дон Кихот  Ламанчский,  и  еще  он  сказал,
будто меня там вывели под моим собственным именем - Санчо Пансы,  и  сеньору
Дульсинею Тобосскую тоже, и будто там есть все, что происходило  между  нами
двумя, так что я  от  ужаса  начал  креститься  -  откуда,  думаю,  все  это
сделалось известно сочинителю?
     - Уверяю тебя, Санчо, - сказал Дон Кихот, - что наш летописец - это, уж
верно, какой-нибудь мудрый кудесник: от таких, о  чем  бы  они  ни  пожелали
писать, ничто не укроется.
     - Какой там мудрый, да еще и кудесник, - воскликнул Санчо, - когда,  по
словам бакалавра Самсона Карраско (так зовут того, о ком  я  говорю),  автор
этой книги прозывается Сид Ахмет Бен-нахали!
     - Это мавританское имя, - сказал Дон Кихот.
     - Вернее всего, - подхватил Санчо, - мне от многих приходилось слышать,
что мавры преизрядные нахалы.
     - По-видимому, Санчо, - заметил Дон Кихот,  -  ты  перепутал  прозвание
этого Сида, что, кстати сказать, по-арабски означает "господин".
     - Очень может быть, - сказал Санчо.  -  Так  вот,  коли  вашей  милости
желательно, чтобы я привел сюда бакалавра, то я за ним живо слетаю.
     - Я буду тебе очень признателен, друг мой, - сказал Дон Кихот. - Ты мне
загадал загадку, - я не стану ни пить, ни есть, покуда всего не разведаю.
     - Ну так я за ним схожу, - повторил Санчо. И, оставив своего господина,
он пошел к бакалавру и малое время спустя вместе с ним  возвратился,  и  тут
между ними тремя презабавное началось собеседование.


     1 Столичные алькальды. -  Столичными  алькальдами  в  эпоху  Сервантеса
назывались  представители  центральной  власти  в   городах,   назначавшиеся
центральным правительством.
     2 Александр. - Имеется в виду Александр Македонский.


        ГЛАВА III
     Об уморительном разговоре, происходившем между Дон Кихотом,
     Санчо Пансою и бакалавром Самсоном Карраско

     Дон Кихот в  ожидании  бакалавра  Карраско,  от  которого  он  надеялся
услышать, что именно о нем говорится в книге, о  коей  ему  толковал  Санчо,
погрузился в глубокую задумчивость; он никак  не  мог  поверить,  что  такая
книга существует в действительности: ведь на острие его меча еще  не  успела
высохнуть кровь убитых им врагов, а тут говорят, будто история  высоких  его
рыцарских подвигов уже вышла в свет. Со всем тем он решил, что  какой-нибудь
мудрец, не то друг, не то недруг, силою своего волшебства  ее  напечатал,  -
коли друг, то дабы возвеличить и вознести его подвиги  над  самыми  славными
деяниями странствующих  рыцарей,  а  коли  недруг,  то  дабы  умалить  их  и
поставить ниже самых гнусных поступков  гнуснейшего  из  оруженосцев,  какой
когда-либо был описан в книге; впрочем, возражал он себе,  дела  оруженосцев
никто никогда не описывал, если же такая книга подлинно существует, то, коль
скоро это книга о странствующем рыцаре, она  по  необходимости  долженствует
быть  красноречивою,  возвышенною,  изрядною,  великолепною   и   правдивою.
Соображения эти несколько его  успокоили,  однако  он  снова  забеспокоился,
когда вспомнил, что автор книги - мавр, о чем свидетельствовало  слово  Сид,
от мавров же ожидать правды не следует,  ибо  все  они  обманщики,  врали  и
выдумщики. Он со  страхом  думал:  а  вдруг  мавр  описывает  сердечные  его
обстоятельства без  надлежащей  благопристойности  и  тем  самым  порочит  и
пятнает честь сеньоры Дульсинеи Тобосской? Ему же хотелось,  чтобы  в  книге
было засвидетельствовано, как он был верен ей и как высоко всегда ее ставил,
как отвергал королев, императриц и всякого звания дев и умерял  естественные
движения сердца; и он все еще думал, гадал, судил и рядил, когда вошли Санчо
и Карраско, и Дон Кихот встретил бакалавра с отменною учтивостью.
     Бакалавр хотя и звался Самсоном {1}, однако  ж  росту  был  небольшого,
зато был пребольшущий хитрец; цвет лица у него был безжизненный,  зато  умом
он отличался весьма живым; сей  двадцатичетырехлетний  молодой  человек  был
круглолиц, курнос, большерот, что выдавало насмешливый нрав и  склонность  к
забавам и шуткам, каковые свойства он и выказал, едва увидевши  Дон  Кихота,
ибо тот же час опустился перед ним на колени и сказал:
     - Ваше величие, сеньор Дон Кихот Ламанчский! Пожалуйте мне  ваши  руки,
ибо, клянусь одеянием апостола Петра {2}, которое на мне (хотя  я  достигнул
только первых четырех степеней), что ваша милость -  один  из  наиславнейших
странствующих рыцарей, какие  когда-либо  появлялись  или  еще  появятся  на
земной поверхности. Да будет благословен Сид Ахмет Бен-инхали за то, что  он
написал  историю  великих  ваших  деяний,  и  да  преблагословен  будет  тот
любознательный человек, который взял на себя труд перевести ее  с  арабского
на наш обиходный кастильский язык для всеобщего увеселения.
     Дон Кихот попросил его встать и сказал:
     - Итак, моя история, и правда, написана, и  составил  ее  некий  мудрый
мавр?
     - Сущая правда, сеньор, - отвечал Самсон, - и я  даже  ручаюсь,  что  в
настоящее время она отпечатана в количестве  более  двенадцати  тысяч  книг.
Коли  не  верите,  запросите  Португалию,  Барселону  и  Валенсию,  где  она
печаталась, и еще ходят слухи, будто бы ее сейчас печатают в  Антверпене,  -
мне сдается, что скоро не останется такого народа, который не прочел  бы  ее
на своем родном языке.
     - Ничто не  может  доставить  человеку  добродетельному  и  выдающемуся
такого полного удовлетворения, - сказал на это Дон Кихот,  -  как  сознание,
что благодаря печатному слову добрая о нем молва еще при его жизни звучит на
языках разных народов. Я говорю: добрая молва, ибо если наоборот, то с  этим
никакая смерть не сравнится.
     - Что касается доброй славы и доброго имени, - подхватил бакалавр, - то
ваша милость превосходит всех  странствующих  рыцарей,  ибо  мавр  на  своем
языке, а христианин  на  своем  постарались  в  самых  картинных  выражениях
описать  молодцеватость  вашей  милости,  великое  мужество  ваше  в  минуту
опасности, стойкость в бедствиях, терпение  в  пору  невзгод,  а  также  при
ранениях, и, наконец, чистоту и сдержанность платонического увлечения  вашей
милости сеньорою