а в Ламанче,
     на жизнь и на кончину доблестного
     Дон Кихота Ламанчского

     HOC SCRIPSERUNT {1}
     ЧЕРНОМАЗА, АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО, НА ГРОБНИЦУ ДОН КИХОТА
     эпитафия

     Скиталец, словно Грецию - Язон {2},
     Прославивший ламанчские пределы;
     Чудак, чей ум, как флюгер заржавелый,
     И ветрен был, и столь же изощрен;

     Певец, меж виршеплетов всех времен,
     Быть может, самый тонкий и умелый;
     Боец, настолько яростный и смелый,
     Что до границ Катая {3} славен он;

     Тот, кто, затмив собою Амадисов,
     Гигантов, словно карликов, сражал;
     Тот, кто был даме предан всей душою;

     Тот, кто, вселяя зависть в Бельянисов,
     Верхом на Росинанте разъезжал,
     Почиет под холодной сей плитою.

        "КРОХОБОРА, АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО,"
     IN LAUDEM DULCINEAE DE TOBOSO {4}

     сонет

     Ты, кто узрел сей толстогубый рот,
     Внушительную стать и лик курносый,
     Знай: это Дульсинея из Тобосо,
     Которою пленился Дон Кихот.

     О ней мечтал он ночи напролет,
     Монтьеля травянистые откосы
     И Сьерры Негры {5} голые утесы
     Исхаживая, пеший, взад-вперед,

     В чем Росинант повинен... О светила!
     Зачем судили вы, чтоб в цвете лет
     С обоими произошло несчастье?

     Ее красу от нас могила скрыла,
     А он, хотя узнал о нем весь свет,
     Погублен ложью, завистью и страстью.

        "СУМАСБРОДА, ОСТРОУМНЕЙШЕГО"
     АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО,
     В ПОХВАЛУ РОСИНАНТУ,
     КОНЮ ДОН КИХОТА ЛАМАНЧСКОГО

     сонет

     На тот алмазный трон, где столько лет
     Марс восседал, от крови весь багровый,
     Взошел Ламанчец и рукой суровой
     Над миром поднял стяг своих побед.

     В столь грозные доспехи он одет,
     Столь остр его клинок, разить готовый,
     Что новый сей герой в манере новой
     Быть должен новой музою воспет.

     Британию до звезд во время оно
     Отвага Амадиса вознесла,
     Его сынами греки знамениты;

     Но днесь Кихот введен во храм Беллоны {6},
     И гордая Ламанча превзошла
     Владенья грека и отчизну бритта.

     Его дела не могут быть забыты:
     Ведь Росинант - и тот таких коней,
     Как Брильядор {7} с Баярдом {8}, стал славней.


        "ЗУБОСКАЛА, АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО,"
     САНЧО ПАНСЕ

     сонет

     Вот Санчо Панса. Хоть он ростом мал,
     Но доблестью велик, и мир покуда,
     В чем, если нужно, я порукой буду, -
     Верней оруженосца не видал.

     Он возведенья в графы ожидал,
     Но не дождался, что отнюдь не чудо:
     С ним во вражде был свет, а свет - Иуда.
     Его осла - и то б живым сглодал.

     И на скотине этой безответной
     За незлобивым Росинантом вновь
     Потрюхал сей воитель незлобивый.

     О сладкие надежды, как вы тщетны!
     Вы нам на миг разгорячите кровь -
     И стали тенью, сном, химерой лживой.

        "ЧЕРТОЛОМА, АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО"
     НА ГРОБНИЦУ ДОН КИХОТА

     эпитафия

     Дон Кихот, что здесь лежит,
     Росинанта обладатель,
     Приключений был искатель,
     Был он также часто бит.
     Рядом с рыцарем зарыт
     Санчо Панса, малый нравный,
     Но оруженосец славный.
     Пусть господь его простит!

        "ТИКИТАКА, АКАДЕМИКА АРГАМАСИЛЬСКОГО,"
     НА ГРОБНИЦУ ДУЛЬСИНЕИ ТОБОССКОЙ

     эпитафия

     Мир навеки обрела
     В сей могиле Дульсинея,
     Смерть расправилась и с нею,
     Хоть крепка она была.

     Гордость своего села,
     Не знатна, но чистокровна,
     В Дон Кихоте пыл любовный
     Эта скотница зажгла.

     Вот и все стихи, какие нам удалось разобрать; в остальных же буквы были
попорчены червями, вследствие чего пришлось передать  их  одному  академику,
дабы он прочитал их  предположительно.  По  имеющимся  сведениям,  он  этого
добился усидчивым и кропотливым трудом и, в  надежде  на  третий  выезд  Дон
Кихота, намеревается обнародовать их.
     Forse altri cantera con miglior plettro {9}

     Конец первой части


     1 Написали следующее (лат.).
     2 Язон  (миф.)  -  предводитель  аргонавтов,  отправившихся  на  поиски
золотого руна.
     3 Катай - так назывался в средние века Китай.
     4 В похвалу Дульсинее Тобосской (лат.).
     5 Сьерра Негра то же, что  Сьерра  Морена  -  горная  цепь,  отделяющая
Кастилию от Андалусии.
     6 Беллона (миф.) - богиня войны у римлян, сестра Марса.
     7 Брильядор - конь Роланда.
     8 Баярд - конь рыцаря Ринальда.
     9 Стих из  XXX  песни  "Неистового  Роланда"  Ариосто:  "Другие,  может
статься, воспоют (это) с большим поэтическим блеском" (ит.).


     Часть вторая


     ПОСВЯЩЕНИЕ ГРАФУ ЛЕМОССКОМУ {1}

     Посылая на днях Вашему сиятельству мои комедии, вышедшие из  печати  до
представления на сцене {2}, я,  если  не  ошибаюсь,  писал,  что  Дон  Кихот
надевает шпоры, дабы явиться к Вашему сиятельству и облобызать Вам  руки.  А
теперь я уже могу сказать, что он их надел и отправился в путь,  и  если  он
доедет, то, мне думается, я окажу этим Вашему сиятельству некоторую  услугу,
ибо меня со всех сторон торопят как можно скорее его прислать,  дабы  прошли
тошнота и оскомина, вызванные другим Дон Кихотом {3}, который надел на  себя
личину  второй  части  и  пустился  гулять  по  свету.  Но   кто   особенно,
по-видимому, ждет моего Дон Кихота, так это великий император китайский {4},
ибо он месяц тому назад прислал мне с нарочным на китайском языке письмо,  в
котором просит, вернее  сказать  умоляет,  прислать  ему  мою  книгу:  он-де
намерен учредить коллегию {5} для изучения испанского языка и желает,  чтобы
оный язык изучался по истории Дон Кихота. Тут  же  он  мне  предлагает  быть
ректором помянутой коллегии. Я спросил  посланца,  не  оказало  ли  мне  его
величество какой-либо денежной помощи. Тот ответил, что у его величества и в
мыслях этого не было.
     "В таком случае, братец, - объявил я, - вы можете возвращаться к себе в
Китай со скоростью десяти, а то и двадцати миль  в  день,  словом,  с  любой
скоростью, мне  же  не  позволяет  здоровье  в  столь  длительное  пускаться
путешествие, и мало того, что я болен, но еще и сижу без  гроша;  однако  же
что мне императоры и монархи, когда в  Неаполе  есть  у  меня  великий  граф
Лемосский,  который  без  всяких  этих  затей  с  коллегией  и   ректорством
поддерживает меня, покровительствует мне и оказывает столько  милостей,  что
большего и желать невозможно".
     На этом я с посланцем простился,  и  на  этом  я  прощаюсь  и  с  Вашим
сиятельством,  давая  обещание  преподнести  Вам  Странствия   Персилеса   и
Сихизмунды {6}, книгу, которую я Deo volente {7+  спустя  несколько  месяцев
закончу,  каковая  книга,  должно  полагать,  будет  самой  плохой  или  же,
наоборот, самой лучшей из всех на нашем языке  писанных  (я  разумею  книги,
писанные для развлечения); впрочем, я напрасно сказал: самой плохой, ибо, по
мнению  моих   друзей,   книге   моей   суждено   наивозможного   достигнуть
совершенства. Возвращайтесь же, Ваше сиятельство, в желанном  здравии,  и  к
тому времени Переилес будет уже готов  облобызать  Вам  руки,  я  же,  слуга
Вашего сиятельства, припаду к Вашим стопам. Писано в  Мадриде,  в  последний
день октября тысяча шестьсот пятнадцатого года.

     Слуга Вашего сиятельства
     Мигель де Сервантес Сааведра


     1 Граф Лемосский (1576-1622) - крупный испанский сановник, в  1610-1615
гг. был вице-королем в Неаполе, затем - председателем Совета по  итальянским
делам.
     2 ...комедии, вышедшие из печати до  представления  на  сцене...-  Свой
сборник драматических произведений, вышедших в том же  году,  что  и  вторая
часть "Дон Кихота", Сервантес назвал: "Восемь комедий и  восемь  интермедий,
никогда еще не представлявшихся на сцене".
     3 ...другим Дон Кихотом... - Речь идет о подложной  второй  части  "Дон
Кихота", вышедшей в свет в 1614 г. под названием: "Вторая часть  хитроумного
идальго Дон Кихота Ламанчского, содержащая рассказ о его  третьем  выезде  и
сочиненная  лиценциатом  Алонсо  Фернандесом   де   Авельянеда   из   города
Тордесильяса".
     4 ...император китайский... - Вымысел о послании китайского  императора
с особой остротой подчеркивает нужду, которую терпел Сервантес  в  последние
годы своей жизни. Этими строками писатель  хотел  сказать,  что  у  себя  на
родине он не может рассчитывать на какую-либо помощь.
     5 Коллегия - учебное заведение, в котором  главным  предметом  обучения
было богословие или правоведение.
     6 "Странствия Персилеса и Сихизмунды". - Этот роман вышел в свет  после
смерти Сервантеса в 1617 г.
     7 С божьей помощью (лат.).


        ПРОЛОГ К ЧИТАТЕЛЮ

     Господи боже мой! С каким, должно полагать,  нетерпением  ожидаешь  ты,
знатный, а может статься, и худородный, читатель этого пролога,  думая,  что
найдешь в нем угрозы, хулу и порицания автору второго Дон  Кихота,  который,
как слышно, зачат был в Тордесильясе, а родился в Таррагоне! {1}  Но,  право
же, я тебе этого удовольствия не доставлю, ибо хотя обиды и пробуждают  гнев
в самых смиренных сердцах, однако ж  мое  сердце  составляет  исключение  из
этого правила. Тебе бы хотелось, чтобы я обозвал  автора  ослом,  дураком  и
нахалом, но я этого и в мыслях не держу: он сам себя наказал, ну его совсем,
мне до него и нужды нет. Единственно, что не могло не задеть меня за  живое,
это что он назвал меня стариком и безруким, как будто в моей власти удержать
время, чтобы оно нарочно Для меня остановилось, и как будто я получил увечье
где-нибудь в таверне, а не  во  время  величайшего  из  событий  {2},  какие
когда-либо происходили в век минувший и в век нынешний и вряд ли  произойдут
в век грядущий. Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто  их  видел,
то, во всяком случае, возвышают меня во мнении тех,  кто  знает,  где  я  их
получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством,  и
я так в этом убежден, что, если бы мне теперь предложили воротить прошедшее,
я все равно предпочел бы участвовать в славном этом походе, нежели  остаться
невредимым, но зато и не быть его участником.  Шрамы  на  лице  и  на  груди
солдата - это звезды, указывающие всем остальным,  как  вознестись  на  небо
почета и похвал  заслуженных;  также  объявляю  во  всеобщее  сведение,  что
сочиняют не седины, а разум, который обыкновенно с годами  мужает.  Еще  мне
было неприятно,  что  автор  называет  меня  завистником  и,  словно  неучу,
объясняет мне, что такое зависть; однако ж,  положа  руку  на  сердце,  могу
сказать, что из двух существующих видов зависти  мне  знакома  лишь  зависть
святая, благородная  и  ко  благу  устремленная,  а  значит,  и  не  могу  я
преследовать духовную особу {3}, да еще такую, которая состоит при священном
трибунале; и если автор в самом деле говорит о лице, которое имею в виду  я,
то он жестоко ошибается, ибо я преклоняюсь перед дарованием этого человека и
восхищаюсь его творениями, равно как и той добродетельной жизнью,  какую  он
ведет  неукоснительно.  Впрочем,  я  признателен  господину  автору  за  его
суждение о моих новеллах:  хотя  они,  мол,  не  столь  назидательны,  сколь
сатиричны, однако же хороши, а ведь их  нельзя  было  бы  назвать  хорошими,
когда бы им чего-нибудь недоставало.
     Пожалуй, ты скажешь, читатель, что я чересчур мягок и уж  очень  крепко
держу себя в границах присущей мне скромности, но  я  знаю,  что  не  должно
огорчать и без того уже  огорченного,  огорчения  же  этого  господина,  без
сомнения, велики, коли он не осмеливается появиться в открытом  поле  и  при
дневном свете, а скрывает свое имя и придумывает себе родину, как  будто  бы
он был повинен в оскорблении величества. Если случайно, читатель, ты  с  ним
знаком, то передай ему от моего имени, что я не почитаю себя оскорбленным: я
хорошо знаю, что такое дьявольские искушения и что  одно  из  самых  больших
искушений - это навести человека на мысль, что он способен сочинить и выдать
в свет книгу, которая принесет ему столько же  славы,  сколько  и  денег,  и
столько же денег, сколько и славы; и мне бы хотелось, чтобы в доказательство
ты, как только можешь весело и забавно, рассказал ему такую историйку.
     Был в Севилье сумасшедший, который помешался на самой забавной чепухе и
на самой навязчивой мысли, на  какой  только  может  помешаться  человек,  а
именно: смастерив из остроконечной тростинки трубку, он ловил на  улице  или
же где-нибудь еще собаку, наступал ей  на  одну  заднюю  лапу,  другую  лапу
приподнимал кверху, а засим с крайним тщанием вставлял ей трубку в некоторую
часть тела и дул до тех пор, пока собака не становилась  круглой,  как  мяч;
доведя же ее до такого состояния, он дважды хлопал ее по животу и, отпустив,
обращался к зевакам,  коих  всегда  при  этом  собиралось  немало:  "Что  вы
скажете, ваши милости: легкое это дело - надуть собаку?" - Что  вы  скажете,
ваша милость: легкое это дело - написать книгу?
     Если же, друг читатель, сия историйка не придется автору по сердцу,  то
расскажи ему другую, тоже про сумасшедшего и про собаку.
     Был в Кордове другой сумасшедший, который имел  обыкновение  носить  на
голове обломок мраморной плиты  или  же  просто  не  весьма  легкий  камень;
высмотрев зазевавшуюся собаку, он к ней подкрадывался, а затем что было силы
сбрасывал на нее свой груз, после чего разобиженная собака с воем  и  визгом
убегала за три улицы. Но вот как-то раз случилось  ему  сбросить  камень  на
собаку шапочника, который  очень  ее  любил.  Камень  угодил  ей  в  голову,
ушибленная собака завыла, хозяин,  увидев  и  услышав  это,  схватил  аршин,
бросился на сумасшедшего и не оставил на нем живого  места;  и  при  каждому
ударе он еще приговаривал: "Вор-собака! Это ты так мою  гончую?  Не  видишь,
подлец, что моя собака - гончая?" И, раз двадцать повторив  слово  гончая  и
сделав из сумасшедшего котлету, он наконец  отпустил  его.  Получив  хороший
урок, сумасшедший скрылся и больше месяца на людных местах  не  показывался,
но потом, однако ж, возвратился все с тою же выдумкою и с еще более  тяжелым
грузом. Он подходил к собаке, нацеливался, но,  так  и  не  решившись  и  не
осмелившись сбросить на нее камень, говорил: "Это  гончая,  воздержимся!"  И
про всякую собаку, какая бы ему ни попадалась, будь то дог или же шавка,  он
говорил, что это гончая, и не сбрасывал на нее  камня.  Нечто  вроде  этого,
должно полагать, случится и с нашим сочинителем, и  он  не  отважится  более
сбрасывать на бумагу твердые, как камень, плоды своего гения, ибо кому охота
стараться разгрызть плохую книгу!
     Скажи ему еще, что его угроза лишить меня дохода изданием  книги  своей
не стоит медного гроша, и, применяя к себе славную интермедию Перенденга,  я
могу ему ответить, что, мол, бог не без милости, и да  здравствует,  мне  на
радость, сеньор мой Двадцать Четыре  {4}.  Да  здравствует  граф  Лемосский,
коего христианские чувства и хорошо известная  щедрость  ограждают  меня  от
всех ударов злой судьбы, и да здравствует, на радость мне, добросердечнейший
дон Бернардо де Сандоваль-и-Рохас, архиепископ Толедский, а там  пусть  хоть
не останется на свете ни одной печатни, и пусть против меня печатают  больше
книг, нежели в строфах Минго Ревульго {5} содержится букв. Эти  двое  владык
без малейшего с моей стороны искательства или же раболепства, единственно по
доброте своей,  взялись  мне  покровительствовать  и  оказывать  милости,  и
поэтому я почитаю себя счастливее и богаче, чем  если  бы  Фортуна  вознесла
меня путем обычным. Честь может быть и у бедняка, но только  не  у  человека
порочного:  нищета  может  омрачить  благородство,  но  не   затемнить   его
совершенно, а как добродетель излучает свой свет даже  сквозь  щели  горькой
бедности, то ей удается заслужить уважение умов возвышенных и благородных, а
с тем вместе и их благорасположение. И больше, читатель,  не  говори  автору
ничего, а я ничего больше не скажу тебе, - прими только в  соображение,  что
предлагаемая вторая часть Дон Кихота скроена тем же самым мастером и из того
же сукна, что и первая, и в ней я довожу Дон Кихота до конца, до  самой  его
кончины и погребения, дабы никто уже  более  не  заводил  о  нем  речи,  ибо
довольно и того, что уже сказано, довольно и  того,  что  свидетельствует  о
разумных  его  безумствах  человек  честный,  и   нечего   сызнова   к   ним
возвращаться: ведь когда чего-нибудь слишком много, хотя бы  даже  хорошего,
то оно теряет цену, а когда чего-нибудь недостает, хотя бы даже плохого,  то
оно как-то все-таки ценится. Забыл тебе сказать, чтобы ты ожидал  Персилеса,
которого я теперь оканчиваю, а также вторую часть Галатеи.


     1 ...зачат был в Тордесильясе, а  родился  а  Таррагоне!  -  Упомянутая
подложная вторая часть "Дон Кихота" вышла в свет в Таррагоне,  автор  же  ее
назвал себя уроженцем Тордесильяса.
     2 ...во время величайшего из событий... - то есть в битве  при  Лепанто
между объединенным испано-венецианским флотом и турками (7 октября 1571 г.),
которая завершилась поражением  турецкого  флота.  В  этой  битве  Сервантес
потерял руку.
     3 ...не могу я преследовать духовную  особу...  -  Многие  комментаторы
усматривают в этих словах намек на  Лопе  де  Вега,  крупнейшего  испанского
драматурга (1562-1635). Последний  действительно  с  1609  г.  носил  звание
служителя инквизиции, а в 1614 г. стал священником.
     4 ...сеньор мой Двадцать Четыре - то есть член городского совета,  один
из двадцати четырех членов городской администрации.
     5 ...в строфах Минго Ревульго... - анонимные куплеты, в которых в форме
беседы двух пастухов (Минго Ревульго и Хиля Арребато)  подвергаются  критике
общественные порядки при короле Энрике IV (1454-1474).


        ГЛАВА I
     О  разговоре,  который  священник  и  цирюльник  вели  с  Дон   Кихотом
касательно его болезни

     Во второй части этой истории, повествующей о третьем выезде Дон Кихота,
Сид Ахмет Бен-инхали рассказывает, что священник  и  цирюльник  почти  целый
месяц у него не бывали, чтобы не вызывать  и  не  воскрешать  в  его  памяти
минувших событий; однако ж они заходили к племяннице и  ключнице  и  просили
заботиться о нем и давать ему что-нибудь питательное и полезное для сердца и
мозга, где, вне всякого сомнения, и коренится, дескать, все его  злополучие.
Женщины объявили, что они так и делают и будут делать с  крайним  тщанием  и
готовностью: они, мол, уже замечают, что временами их господин  обнаруживает
все признаки здравомыслия, чему те двое весьма обрадовались, а  также  тому,
как ловко они придумали - привезти его, заколдованного, на волах, о  каковой
их затее повествуется в последней главе первой части этой столь же  великой,
сколь и достоверной истории; и по сему обстоятельству положили они навестить
его и убедиться воочию, подлинно ли ему лучше,  что  казалось  им,  впрочем,
почти невероятным, и уговорились между собою не дотрагиваться  до  этой  его
еще свежей и столь странной  раны,  а  о  странствующем  рыцарстве  даже  не
заикаться.
     Итак, они пришли к нему и застали его  сидящим  на  постели  в  зеленом
байковом камзоле и в красном толедском колпаке; и  был  он  до  того  худ  и
изможден, что походил на мумию.  Он  принял  их  с  отменным  радушием;  они
осведомились о его здоровье, и он рассказал им о себе  и  о  своем  здоровье
весьма разумно и в самых изысканных выражениях; наконец  речь  зашла  о  так
называемых  государственных  делах  и   образах   правления,   причем   иные
злоупотребления наши собеседники искореняли, иные -  осуждали,  одни  обычаи
исправляли, другие - упраздняли,  и  каждый  чувствовал  себя  в  это  время
новоявленным  законодателем:  вторым  Ликургом  {1}  или  же  новоиспеченным
Солоном {2}; и так они все государство переиначили, что казалось, будто  они
его бросили в горн, а когда вынули, то оно было уже совсем другое;