подь бог произвел меня на свет.
     Сказавши это, Дон Кихот удалился вместе с Санчо в укромное  местечко  и
вернулся облегченный, горя желанием осуществить замысел своего оруженосца.
     Каноник глядел на Дон Кихота, и необычайность  великого  этого  безумия
поражала его, ибо  все  рассуждения  и  ответы  Дон  Кихота  были  исполнены
здравого смысла; только если дело касалось рыцарства, он,  как  уже  не  раз
было сказано, начинал нести околесную. И вот, когда в ожидании  имевшихся  у
каноника  съестных  припасов  все  расположились  на  зеленой  травке,   он,
проникшись к Дон Кихоту состраданием, заговорил с ним:
     -  Неужели,  сеньор  идальго,  чтение  тошнотворных   и   пустопорожних
рыцарских романов так на вас подействовало,  что  вы  повредились  в  уме  и
вообразили, будто кто-то вас заколдовал и прочее  тому  подобное,  столь  же
далекое от истинного устройства вещей, сколь ложь далека от  истины?  И  как
мог человеческий разум допустить, что  была  когда-то  целая  прорва  всяких
Амадисов,  этих  пресловутых  рыцарей,   что   были   все   эти   императоры
Трапезундские, Фелисмарты Гирканские, иноходцы, странствующие девицы,  змеи,
андриаки,  великаны,  неслыханные  приключения,  всевозможные   чародейства,
сражения,  жаркие  схватки,  причудливые   наряды,   влюбленные   принцессы,
оруженосцы-графы, забавные карлики, нежные  послания,  объяснения  в  любви,
смелые женщины - словом, всякий вздор, коим набиты рыцарские романы? О  себе
могу сказать, что пока я их читаю, не думая о том, что все  это  враки,  что
все это пустое, я еще получаю некоторое удовольствие, но как  скоро  я  себе
представлю, что это такое, то мне тогда ничего не стоит  хватить  лучший  из
них об стену, а если б у меня в эту минуту горел огонь, я бы и  в  огонь  их
пошвырял, и они в самом деле заслуживают подобной казни, ибо все это выдумки
и небылицы, и поведение их героев не соответствует природе  вещей;  ибо  они
создают новые секты и новые правила  жизни  {1};  ибо  невежественная  чернь
верит всей этой ерунде и принимает ее за истину. И сочинители  этих  романов
еще имеют наглость смущать умы здравомыслящих и благородных идальго, как это
мы видим на примере вашей милости, ибо они довели вас  до  такой  крайности,
что пришлось засадить вас в клетку и везти на волах,  подобно  как  возят  с
места на место тигров и львов и показывают их за деньги.  Полно  же,  сеньор
Дон Кихот, пожалейте себя, возвратитесь в лоно разума, обратите ко благу тот
светлый ум, коим небо вас наделило, и употребите  счастливейшие  способности
ваши на иного рода чтение, которое послужит вам к чести и  на  пользу  вашей
душе. Если же, несмотря ни на  что,  вследствие  природной  склонности,  вас
потянет к книгам о подвигах и о рыцарских поступках, то  откройте  Священное
писание и прочтите Книгу Судей: здесь вы найдете великие и подлинные события
и деяния столь же истинные, сколь и отважные. В  Лузитании  {2}  был  Вириат
{3}, в Риме - Цезарь, в Карфагене  -  Ганнибал,  в  Греции  -  Александр,  в
Кастилии - граф Фернан Гонсалес {4}, в Валенсии - Сид  {5},  в  Андалусии  -
Гонсало Фернандес {6}, в Эстремадуре - Дьего Гарсия де Паредес, в  Хересе  -
Гарсия Перес де Варгас, в Толедо - Гарсиласо, в Севилье  -  дон  Мануэль  де
Леон, и повесть об  их  доблестных  подвигах  способна  развлечь,  обогатить
познаниями, усладить и удивить самые высокие умы. Вот это чтение, и  правда,
достойно светлого ума вашей милости,  сеньор  Дон  Кихот:  благодаря  такому
чтению вы  будете  знать  историю,  полюбите  добродетель,  научитесь  всему
хорошему, станете лучше сами, будете смелым, но не безрассудно,  решительным
без тени малодушия, - и все во славу божию, себе самому на пользу и к  чести
Ламанчи, откуда, сколько мне известно, вы, ваша милость, родом.
     С чрезвычайным вниманием слушал Дон Кихот рассуждения каноника, и когда
тот кончил, он посмотрел на него долгим взглядом и сказал:
     - Сдается мне, сеньор идальго, что милость ваша вела речь к тому, чтобы
уверить меня,  будто  странствующих  рыцарей  никогда  не  было,  будто  все
рыцарские романы  -  сплошная  выдумка  и  вранье,  а  для  государства  они
бесполезны и даже вредны, и нехорошо, мол, с моей стороны, что я  читал  их,
еще хуже, что верил им, и совсем худо, что подражал им, избрав  тесный  путь
странствующего рыцарства, на который они наставляют, ибо, по-вашему, не было
на свете никаких  Амадисов,  ни  Галльского,  ни  Греческого,  и  никого  из
рыцарей, коими творения эти полны.
     - Ваша милость совершенно верно поняла  мою  мысль,  -  сказал  на  это
каноник.
     А Дон Кихот продолжал:
     - К этому ваша милость еще  прибавила,  что  эти  романы  принесли  мне
большой вред, ибо из-за них я сошел с ума и попал в клетку, и что  мне  пора
исправиться, переменить род  чтения  и  приняться  за  другие  книги,  более
правдивые, более усладительные и поучительные.
     - Так, - подтвердил каноник.
     - Я же, со своей стороны, полагаю, - возразил Дон Кихот, - что  безумен
и заколдован не я, а ваша милость, ибо вы позволили себе изрыгнуть  хулу  на
нечто такое, что весь  мир  признает  и  почитает  за  истину,  кто  же  это
отрицает, - а ваша милость это отрицала, - тот заслуживает такого  же  точно
наказания, какому ваша милость, как  вы  сами  сказали,  подвергает  романы,
которые вам не понравились. Уверять кого  бы  то  ни  было,  что  Амадис  не
существовал, а также все прочие искавшие  приключений  рыцари,  коими  полны
страницы романов, это все равно что пытаться доказать, что солнце не светит,
лед не холодит, а земля не держит.  И  сыщется  ли  такой  человек,  который
сумеет кому-либо доказать, будто все об инфанте Флорипе и Ги Бургундском {7}
и все, что во времена Карла Великого  совершил  на  Мантибльском  мосту  {8}
Фьерабрас, - будто все это неправда, тогда как я душу  свою  прозаложу,  что
это такая же правда, как то, что сейчас день? А коли это  ложь,  значит,  не
было ни Гектора, ни Ахилла, ни Троянской войны, ни Двенадцати Пэров Франции,
ни  короля  Артура  Английского,  который  был  превращен  в  ворона  и   не
расколдован поныне, между тем как в родном королевстве его ожидают с  минуты
на минуту. Пожалуй,  осмелятся  также  утверждать,  что  выдумки  -  история
Гварина Жалкого {9} и поиски священного Грааля {10}, что недостоверна любовь
Тристана и королевы Изольды {11}, равно как Джиневры и  Ланцелота,  а  между
тем еще живы люди, смутно помнящие придворную даму Кинтаньону, которая  была
лучшим виночерпием во всей Великобритании.  Да,  это  сущая  правда,  я  сам
помню, что моя бабушка со стороны отца при встрече с какой-нибудь дуэньей  в
длинном вдовьем покрывале говорила мне: "Погляди-ка, внучек, как она  похожа
на придворную даму Кинтаньону". Из этого  я  заключаю,  что  она,  наверное,
знала ее лично или, во всяком  случае,  видела  ее  портрет.  А  кто  станет
отрицать достоверность истории Пьера и прекрасной  Магелоны  {12},  когда  в
королевском арсенале доныне хранится колок, при помощи коего  отважный  Пьер
правил деревянным конем, носившим его по  воздуху,  -  колок  чуть  побольше
дышла? А рядом с колком находится седло  Бабьеки,  а  в  Ронсевале  хранится
Роландов рог величиною с громадную балку. Отсюда явствует, что  существовали
и Двенадцать Пэров, и Пьер, и Сид, и прочие им подобные рыцари, что  стяжали
вечну славу поисками приключений. И пусть мне  скажут  также,  что  не  было
странствующего рыцаря, отважного лузитанца  Жоана  ди  Мерлу  {13},  который
ездил в Бургундию и сражался в городе  Аррасе  с  достославным  сеньором  де
Шарни, известным под именем мосена Пьера, а затем в городе Базеле с  мосеном
Анри де Реместаном, и из  обеих  схваток  вышел  победителем  и  неувядаемою
покрыл себя славой, что в той же  самой  Бургундии  не  было  приключений  у
отважных испанцев Педро Барбы и Гутьерре Кихады {14} (от коего  я  происхожу
по мужской линии), которые  бросили  вызов  сыновьям  графа  де  Сен-Поля  и
одолели их. Пусть попробуют также отрицать, что дон Фернандо де Гевара  {15}
ездил искать приключений  в  Германию  и  переведался  с  мессером  Георгом,
рыцарем герцога Австрийского. Скажут еще, пожалуй, что все враки:  и  турнир
Суэро де Киньонеса, описанный в Честном  бою  {16},  и  единоборство  мосена
Луиса де Фальсеса {17} с Гонсало де Гусманом, рыцарем кастильским, а равно и
все многочисленные подвиги, совершенные  рыцарями-христианами,  как  нашими,
так и иноземными, подвиги действительные и несомненные, так что  я  еще  раз
повторяю: кто их отрицает, у того нет ни разума, ни здравого смысла.
     Каноника удивило то, как мешается у Дон Кихота правда с ложью  и  какую
осведомленность обнаруживает он во всем, что касается  деяний  его  любимого
странствующего рыцарства и имеет к ним отношение, и обратился он  к  нему  с
такими словами:
     - Не могу не признать, сеньор Дон Кихот, что  в  словах  вашей  милости
есть доля истины, особливо в том, что вы говорили об испанских странствующих
рыцарях. Равным образом я готов согласиться, что  Двенадцать  Пэров  Франции
существовали, однако ж я не могу поверить, что они совершили все, что о  них
пишет архиепископ Турпин; истина заключается лишь в том, что то были рыцари,
коих избрали французские короли и назвали пэрами {18}, потому  что  все  они
были одинаково доблестны, родовиты  и  отважны,  -  во  всяком  случае,  они
долженствовали быть таковыми,  -  это  было  нечто  вроде  нынешнего  ордена
апостола Иакова или же ордена Калатравы; предполагается,  что  вступающие  в
них  суть  и  долженствуют  быть  доблестными,  отважными   и   благородного
происхождения. И как ныне говорят: рыцарь ордена Иоанна  Крестителя  или  же
ордена  Алькантары  {19},  так  же  точно  говорили  тогда:  рыцарь   ордена
Двенадцати Пэров, ибо все двенадцать, для этого военного  ордена  избранные,
были равны между собой. Разумеется, что самое существование  Сида,  а  также
Бернардо дель Карпьо сомнению не подлежит, а вот  рассказы  об  их  подвигах
вызывают у меня как раз большое сомнение. Что же касается колка, который, по
словам вашей милости, принадлежал графу Пьеру  и  вместе  с  седлом  Бабьеки
хранится в королевском арсенале, то уж тут я свой грех  признаю:  не  то  по
своему невежеству, не то по слабости зрения, седло-то я разглядел,  а  колка
не приметил, даром что он, как говорит ваша милость, такой большущий.
     - Да нет же, он там, без всякого сомнения, - возразил Дон  Кихот.  -  И
вот еще приметав говорят, что, дабы он не заржавел, его положили в  телячьей
кожи футляр.
     - Все может быть, - заметил каноник, - однако же, клянусь  моим  саном,
не помню я, чтоб он мне попался. Но положим даже, он  там,  -  из  этого  не
следует, что я обязан относиться с доверием к рассказам о всяких Амадисах  и
о тьме-тьмущей других рыцарей, о которых мы читаем в романах,  а  вам,  ваша
милость, человеку столь  почтенному,  таких  превосходных  качеств  и  столь
светлого  ума,  не  должно  принимать   за   правду   все   те   необычайные
сумасбродства, о которых пишут в этих вздорных романах.


     1 ...они создают новые секты и  новые  правила  жизни...  -  Во  второй
половине XVII в. инквизиция обнаружила  "еретические"  элементы  в  "Амадисе
Галльском".
     2 Лузитания - древнее  название  территории,  на  которой  впоследствии
образовалось португальское государство.
     3 Вириат - лузитанский пастух, предводитель восстания лузитанцев против
римлян (151-140 до н.э.).
     4 Граф Фермам Гонсалес - легендарный деятель  реконкисты,  освободивший
Кастилию от власти мавров. Ему посвящены "Поэма о Фернане  Гонсалесе"  (XIII
в.) и множество романсов.
     5 ...в Валенсии - Сид. - Сид Руй Диас был родом  из  Бургоса.  Прозвище
"Сид" он получил после завоевания у мавров Валенсии.
     6 ...в Андалусии - Гонсало Фернандес. -  Речь  идет  о  так  называемом
"великом полководце" Гонсало Фернандесе  Кодовском,  который  был  родом  из
Монтильи, селения в Андалусии.
     7 Флорипа и  Ги  Бургундский.  -  В  одном  из  сказаний,  связанных  с
Двенадцатью Пэрами Франции, рассказывается о том,  что  прекрасная  Флорипа,
дочь мавританского адмирала Балана, оказала у себя приют Двенадцати Пэрам, в
том числе и Ги Бургундскому, которого она полюбила.
     8 Мантибльский мост - согласно тем же сказаниям, находился во владениях
упомянутого Балана, его охранял свирепый великан Галафр.
     9 Гварин Жалкий - герой итальянского рыцарского романа (XIII в.).
     10 Священный Грааль - согласно средневековым сказаниям, чудодейственная
чаша из цельного алмаза,  в  который  якобы  собрана  была  кровь  распятого
Христа. В многочисленных рыцарских  сказаниях  и  романах  рассказывается  о
подвигах и самопожертвовании рыцарей, отправлявшихся на поиски этой чаши.
     11 Тристан и королева Изольда - герои средневековых  рыцарских  поэм  и
романов  (XI-XII  вв.),  в  которых   описывается   любовь   Изольды,   жены
корнуэльского короля Марка и племянника короля Тристана.
     12 Пьер и прекрасная Магелона - герои  французского  рыцарского  романа
"История прекрасной Магелоны, дочери короля неаполитанского, и  Пьера,  сына
короля провансальского" (XIII в.).
     13 Жоан ди Мерлу - португальский дворянин, который в 1433 г. отправился
в другие страны помериться силами с чужестранными рыцарями.
     14 Педро Барба, Гутьерре Кихада -  испанские  рыцари,  предпринявшие  в
1435 г. путешествие в другие страны с той же целью, что и ди Мерлу.
     15 Фернандо де Гевара - испанский  дворянин;  сражался  на  поединке  с
австрийским рыцарем Георгом в Вене в 1436 г.
     16 ...в Честном  бою  -  точнее,  в  "Книге  о  честном  бое  Суэро  де
Киньонеса", написанной Перо Родригесом де Лена, очевидцем турнира, и  спустя
почти столетие переработанной и выпущенной в свет Хуаном де  Пинеда  (1588).
Необыкновенный бой, о котором рассказывается в этой книге, возник по  почину
Суэро де Киньонеса, который дал обет носить на шее железное  кольцо  в  знак
того, что он пленен красотою своей возлюбленной. Чтобы освободиться от этого
обета, он предложил биться вместе с девятью своими друзьями с любым рыцарем,
соотечественником или чужестранцем, защищая проход через мост в шести  милях
от Леона. В этой дуэли участвовало множество рыцарей.
     17 Мосен Луис де Фальсе - наваррский рыцарь, сражавшийся на поединке  с
кастильским рыцарем Гонсало де Гусманом в 1428 г.
     18 Пэр - по-французски равный.
     19  Ордена:  апостола  Иакова  (Сантьяго),  Калатравы,   Алькантары   -
духовно-рыцарские ордена, возникшие в Испании в начальный период реконкисты;
орден Иоанна - иоанниты.


        "ГЛАВА L"
     Об остроумном словопрении, имевшем место между Дон Кихотом и каноником,
равно как и о других событиях

     - Вот так так! - воскликнул Дон Кихот. - Значит, книги, печатавшиеся  с
дозволения королей, одобренные теми, кому они были отданы на просмотр,  и  с
одинаковым удовольствием читаемые и  восхваляемые  и  старыми  и  малыми,  и
бедными и богатыми, и учеными и невеждами, и плебеями и  дворянами,  словом,
людьми  всякого  чина  и  звания,  -  сплошная  ложь,  несмотря  на  все  их
правдоподобие, несмотря на то, что мы знаем отца, мать, родственников, место
рождения, возраст того или иного рыцаря,  и  нам  подробно,  день  за  днем,
описывают его жизнь и подвиги с непременным указанием места,  где  они  были
совершены? Полно, ваша  милость,  не  кощунствуйте,  поверьте,  что  совету,
который я вам преподал, должен последовать всякий разумный человек, -  лучше
перечтите их, и вы увидите, какое удовольствие доставляет  подобное  чтение.
Нет, правда, скажите: что может быть более увлекательного, когда  мы  словно
видим пред собой громадное озеро кипящей и клокочущей смолы, в коем  плавают
и кишат бесчисленные змеи, ужи, ящерицы и многие другие страшные и  свирепые
гады, а из глубины его доносится голос, полный глубокой тоски: "Кто б ни был
ты, о рыцарь, взирающий на ужасное это озеро! Если хочешь добыть  сокровища,
под его черною водою сокрытые, то покажи величие неустрашимого твоего духа и
погрузись в эту огненную  и  черную  влагу,  ибо  только  при  этом  условии
сподобишься ты узреть дивные чудеса, таящиеся и заключенные  в  семи  замках
семи фей, которые в сей мрачной обретаются пучине"?  Стоит  рыцарю  услышать
этот дрожащий голос, и он, не рассуждая и не думая  об  опасности,  даже  не
освободившись от бремени тяжелых своих доспехов, поручив себя богу  и  своей
госпоже, бросается в глубину бурлящего озера, и  вдруг,  нежданно-негаданно,
перед ним цветущие поля, после которых на  поля  Елисейские  и  смотреть  не
захочешь. И  мнится  ему,  что  небо  здесь  прозрачнее,  солнечный  свет  -
первозданной яркости,  глазам  открывается  приютная  роща,  где  зеленые  и
ветвистые деревья зеленью своею  ласкают  взор,  а  слух  лелеет  сладкое  и
безыскусственное пение бесчисленных пестрых маленьких  пташек,  порхающих  в
чаще. Тут видит он ключ, коего прохладные струи, текучему хрусталю подобные,
бегут по мелкому песку и белым камешкам,  похожим  на  просеянное  золото  и
чистый  жемчуг.  Вот  искусственный   водомет   из   разноцветной   яшмы   и
полированного мрамора, а вон  другой,  в  виде  грота,  где  разбросанные  в
нестройном порядке мелкие раковины и изогнутые белые и желтые домики  улиток
вперемежку с кусочками блестящего хрусталя и поддельными  изумрудами  вместе
составляют причудливый узор, такой, что кажется, будто  искусство,  подражая
природе,  в  то  же  время  побеждает  ее.  Здесь  внезапно  является  взору
укрепленный замок или же роскошный чертог,  коего  стены  -  литого  золота,
зубцы - алмазы, ворота - из гиацинта, и хотя он сложен не из чего-нибудь,  а
из алмазов, карбункулов, рубинов, жемчуга,  золота  и  изумрудов,  однако  ж
восхитительная его постройка вящего удивления достойна.  Что  же  еще  после
всего этого нам остается увидеть? Разве девушек, длинною вереницею выходящих
из ворот замка и коих одежды отличаются таким богатством  и  пышностью,  что
если б я взялся описать  их  на  манер  сочинителей  рыцарских  романов,  то
никогда бы не кончил, и как самая из них, по-видимому,  главная  возьмет  за
руку рыцаря, отважно бросившегося в бурлящее  озеро,  молча  отведет  его  в
дивный чертог или же замок, велит ему  сбросить  одежды,  омоет  его  теплой
водой, умастит его тело благовонными мазями, наденет на него легчайшей ткани
сорочку, надушенную и благоухающую, а затем другая девушка  накинет  ему  на
плечи плащ, который, самое меньшее, стоит столько, сколько целый город, а то
и дороже? Еще что увидим мы? Разве то, как после этого, - рассказывают  нам,
- его поведут в другую палату, где так красиво накрыты столы, что он  только
любуется и дается диву? Как на руки льют ему воду с примесью  амбры  и  сока
душистых цветов? Как сажают его в кресло слоновой  кости?  Как  прислуживают
ему все девушки, глубокое храня молчание? Как приносят ему  множество  яств,
столь вкусно приготовленных,  что  алкание  не  знает,  к  которому  из  них
протянуть руку? Разве послушать еще музыку, что играет на этом пиру,  причем
неизвестно, кто поет  и  откуда  она  доносится?  Наконец,  когда  пиршество
кончится и со столов уберут, посмотреть еще разве, как рыцарь  развалится  в
креслах и по привычке, чего доброго, начет ковырять в зубах, а тут невзначай
войдет девица краше тех, которых он видел прежде, сядет с ним рядом и начнет
рассказывать, какой это замок, как ее здесь заколдовали и о многом другом, и
рассказ ее приведет рыцаря в изумление, а читателей этой истории в  восторг?
Я не хочу более об этом  распространяться,  ибо  сказанного  мною  довольно,
чтобы сделать вывод, что любая часть любой  книги  о  странствующих  рыцарях
способна доставить удовольствие и наслаждение любому читателю. Так  что  вы,
ваша милость, мне поверьте и, еще раз повторяю, романы эти перечтите, и  они
рассеют вашу грусть, и вы развеселитесь, е