, как его дела. И все так по его желанию  и  совершилось:  Лотарио
пробудился, они тут же вышли вдвоем из дому, он задал  ему  этот  вопрос,  и
Лотарио ответил, что он почел неприличным с первого же раза открыться ей  во
всем, а потому пока только восхищался ее красотою и  уверял,  что  в  городе
только и разговору, что о рассудительности ее и  красоте,  и  ему,  Лотарио,
представляется-де,  что  основы  заложены:  он  уже  начал   добиваться   ее
расположения и подготовил ее к дальнейшему, так  что  в  следующий  раз  она
будет слушать его с удовольствием, и для того он, мол, прибегнул к хитрости,
к  какой  прибегает  сам  демон,  когда  хочет  соблазнить  человека,  зорко
следящего за собой, - будучи духом тьмы,  он  преображается  в  духа  света,
выступает под личиной добра и срывает ее не  прежде,  чем  добьется  своего,
если только его обман не разоблачат  в  самом  начале.  Всем  этим  Ансельмо
остался весьма доволен и сказал, что теперь он ежедневно, даже не выходя  из
дому, но якобы отвлеченный домашними делами, будет оставлять его  наедине  с
Камиллой, а Камилле и в голову не придет, что это уловка.
     И вот уже много дней Лотарио не говорил с Камиллой ни  слова,  а  друга
своего уверял, что он с нею беседует, но что за все время ни разу  не  сумел
он склонить ее ни на что дурное, и ни разу не подала она ему  никакой,  даже
слабой надежды; напротив того, грозится все рассказать мужу, если только  он
не оставит дурных своих намерений.
     - Отлично, - молвил Ансельмо. - Итак, Камилла устояла  против  слов,  -
посмотрим, как устоит она против дел. Завтра же  я  вручу  тебе  две  тысячи
золотых, которые ты ей предложишь и подаришь, и еще две  тысячи  на  покупку
драгоценностей, дабы ими ее прельстить, - ведь женщины все,  сколько  их  ни
есть, даже самые из них целомудренные, любят хорошо  одеваться  и  франтить,
особливо красивые, и вот если она устоит и против этого  соблазна,  тогда  я
почту себя вполне удовлетворенным и не стану больше тебе докучать.
     Лотарио заметил, что коли он начал дело, так  доведет  до  конца,  хотя
знает заранее, что только выбьется из сил и все равно потерпит поражение. На
другой день получил он четыре тысячи эскудо {6},  а  с  ними  четыре  тысячи
затруднений, ибо не мог сообразить, как бы это ему  еще  солгать:  однако  в
конце концов надумал сказать, что Камилла столь же равнодушна к  подаркам  и
обещаниям, как и к похвалам, и что не из чего  столько  хлопотать,  ибо  это
значит  попусту  терять  время.  Судьба,  однако  ж,  распорядилась   иначе:
Ансельмо, оставив, по обыкновению,  Лотарио  и  Камиллу  вдвоем,  заперся  в
смежной комнате и через замочную скважину стал подсматривать и подслушивать,
о чем они толкуют, и, обнаружив, что за полчаса с лишним Лотарио и двух слов
не сказал с Камиллой, да и не скажет, если бы даже провел с нею  целый  век,
пришел к заключению, что ответы Камиллы,  о  которых  он  слышал  от  своего
друга, - сплошная выдумка и ложь. И, дабы совершенно в  том  удостовериться,
он вышел к ним и, отозвав Лотарио в сторону, спросил, что нового и  в  каком
расположении духа находится Камилла. Лотарио сказал, что больше он  палец  о
палец не ударит, ибо ответы ее столь резки и суровы, что у него  не  хватает
духу продолжать с ней разговор.
     -  Ах,  Лотарио,  Лотарио!  -  воскликнул  Ансельмо.  -  Как  плохо  ты
исполняешь свой долг и как плохо оправдываешь ты  мое  безграничное  к  тебе
доверие! Я только что следил за тобой через скважину, в которую входит  этот
ключ, и убедился, что ты словом не перемолвился с Камиллой. Отсюда  я  делаю
вывод, что ты ни о чем еще с нею не говорил. Если же это так, - а  это,  без
сомнения, так, - то для чего ты меня обманываешь, для чего ты своею  уловкою
лишаешь меня возможности иным путем достигнуть цели?
     Больше Ансельмо ничего не сказал, но и этого оказалось довольно,  чтобы
пристыдить и смутить Лотарио, и тот, восприняв предъявленное  ему  обвинение
во лжи почти как личное оскорбление, поклялся Ансельмо, что отныне он  самым
добросовестным образом возьмется за дело, в чем Ансельмо  сможет  убедиться,
если станет из любопытства за ним следить, - впрочем,  в  таком  рачительном
надзоре вряд ли появится-де нужда, ибо  рачительность,  какую  он,  Лотарио,
намерен выказать, дабы ублаготворить Ансельмо,  рассеет  всякие  подозрения.
Ансельмо ему поверил и, дабы тот мог  действовать  более  решительно  и  без
стеснения, задумал съездить на неделю  к  одному  своему  приятелю,  который
проживал в деревне неподалеку от города и с которым он  заранее  уговорился,
что тот,  нарочно  для  Камиллы,  будет  настойчиво  звать  его  к  себе.  О
злосчастный и недальновидный Ансельмо! Что ты делаешь?  Что  приуготовляешь?
Куда приказываешь себя вести? Посмотри: ведь ты себе же делаешь зло, себе же
приуготовляешь бесчестье, себя же приказываешь вести к гибели. Твоя  супруга
Камилла добродетельна; спокойно и  безмятежно  обладаешь  ты  ею;  никто  не
мешает тебе наслаждаться; помыслы ее не выходят за стены дома; ты, на земле,
ее небо, ты  предел  ее  мечтаний,  исполнение  желаний  ее,  мера,  которою
меряется ее воля, всегда послушная твоей воле и воле  небес.  Если  же  все,
какие только ты  пожелаешь,  богатства,  содержащиеся  в  недрах  ее  чести,
красоты, чистоты и скромности, достаются тебе даром, то  к  чему  тебе  рыть
землю в поисках новых месторождений нового,  доселе  невиданного  сокровища,
рискуя тем, что все может рухнуть,  ибо  в  конце  концов  все  держится  на
неустойчивых  креплениях  слабой  ее  природы?  Помни,  что  кто  добивается
невозможного, тому отказывают и в возможном, как это еще лучше выразил поэт:

     Я ищу в темнице волю,
     В четырех стенах простор,
     Счастье в несчастливой доле,
     В смерти жизнь, отраду в боли,
     Неподкупность в том, кто вор.
     И за это навсегда я
     Вами к казни присужден,
     Небо и судьбина злая:
     Невозможного желаю,
     А возможного лишен.

     На другой день Ансельмо уехал в деревню, объявив Камилле, что во  время
его отсутствия Лотарио будет присматривать за домом, ходить к ней обедать  и
что ей надлежит ухаживать за  ним  так  же,  как  она  ухаживает  за  мужем.
Камилла, будучи женщиною скромною  и  честною,  опечалилась  и  заметила  по
поводу отданного ее мужем распоряжения, что нехорошо, если кто-нибудь в  его
отсутствие будет сидеть за его столом, а коли он-де не верит в хозяйственные
ее способности, пусть на сей раз попробует - и он убедится на опыте, что она
и с более трудными делами справится. Ансельмо возразил, что такова его  воля
и что ей остается лишь склонить голову и подчиниться. Камилла  сказала,  что
она повинуется, хотя и против своего желания. Ансельмо уехал,  а  на  другой
день пришел Лотарио, и Камилла была с ним приветлива, но  сдержанна;  вообще
она старалась не оставаться с ним наедине и вечно была  окружена  слугами  и
служанками, чаще же всего при ней находилась горничная Леонелла, которую она
особенно любила и с которой они  вместе  росли  в  доме  родителей  Камиллы,
откуда, выйдя замуж за Ансельмо, Камилла взяла ее к себе. В  течение  первых
трех дней Лотарио ничего ей не сказал, хотя время у него для этого  было,  а
именно, когда слуги, убрав со стола, отправлялись  по  распоряжению  Камиллы
наскоро поесть; этого мало: она  приказала  Леонелле  обедать  раньше  и  не
отходить от нее ни на шаг; однако ж Леонелла, у которой  на  уме  были  одни
лишь утехи, пользовалась этим временем и возможностью для своих забав  и  не
всегда исполняла приказание своей госпожи, -  напротив  того,  оставляла  ее
наедине с Лотарио, точно именно это ей было приказано. Однако ж скромный вид
Камиллы, строгое ее лицо и то, что она с большим достоинством себя  держала,
- все это накладывало печать на уста Лотарио.
     Со всем тем польза от множества достоинств Камиллы,  заграждавших  уста
Лотарио молчанием, послужила во вред им обоим, ибо если немотствовали  уста,
зато мысль не оставалась праздною: она имела возможность созерцать  одно  за
другим все чудеса душевных ее качеств и ее красоты, способные влюбить в себя
мраморную статую, а не то что живое сердце. В те промежутки  времени,  когда
Лотарио должен был с ней говорить, он смотрел на нее и думал, сколь достойна
она его любви;  и  дума  эта  стала  постепенно  вытеснять  его  преданность
Ансельмо, и тысячу раз хотел он оставить город и уйти туда, где бы  Ансельмо
не видел его и где бы он сам не видел Камиллу, однако ж наслаждение, которое
он испытывал, взирая на нее, удерживало и не  пускало  его.  Он  пересиливал
себя и боролся с собой, дабы  не  ощущать  более  того  блаженного  чувства,
которое влекло его любоваться Камиллой, дабы истребить это чувство  в  себе;
наедине с самим собою он говорил, что это бред;  он  называл  себя  неверным
другом и даже  дурным  христианином;  он  размышлял,  он  сравнивал  себя  с
Ансельмо, но все эти  рассуждения  сводились  к  тому,  что  всему  виною  -
сумасбродство и самоуверенность Ансельмо, а не его, Лотарио, нестойкость,  и
что если бы он оправдался пред богом так же, как  мог  бы  оправдаться  пред
людьми, то ему нечего было бы бояться наказания за свой грех.
     В конце концов красота Камиллы и ее душевные качества, а также  случай,
который ему представился единственно  благодаря  неразумному  мужу,  в  прах
развеяли верность Лотарио; и тот, покорствуя лишь своей  склонности,  спустя
три дня после отъезда Ансельмо, в течение которых он вел неустанную  борьбу,
силясь подавить свои желания, с таким волнением и в  столь  пламенных  речах
стал изливать Камилле свою страсть, что она, пораженная, молча встала и ушла
к себе в комнату. Однако ее холодность  не  убила  в  Лотарио  надежды,  ибо
надежда рождается одновременно  с  любовью,  -  напротив  того:  надежда  на
взаимность стала в нем еще крепче. А Камилла, которая никак этого не ожидала
от Лотарио, не знала, что делать; и, подумав, что небезопасно  и  неприлично
давать ему повод и возможность снова  начать  сердечные  излияния,  решилась
послать - и в тот же вечер послала - к Ансельмо слугу с письмом  вот  какого
содержания:


     1 Вплоть до алтарей (лат.).  Место  расположения  алтарей  считалось  в
римском доме священным и неприкосновенным.
     2 Луиджи Тансилло - неаполитанский поэт (1510-1568), автор поэмы "Слезы
апостола Петра".
     3 Испытание кубком - эпизод из  поэмы  Ариосто  "Неистовый  Роланд".  В
XLIII песне помещен рассказ  одного  рыцаря  о  кубке,  обладавшем  чудесным
свойством: вино из него проливалось на грудь  пьющего  в  том  случае,  если
супруга этого человека была ему неверна. Рассказ о подобном  чудесном  кубке
встречается и в XLI песне той же поэмы.
     4 Даная (миф.) - дочь аргосского царя Акрисия.  Опасаясь  осуществления
предсказания, что он будет убит одним из своих внуков, царь  велел  заточить
свою дочь в неприступную башню под охраной стражи  и  собак.  Увлекшийся  ее
красотой Юпитер проник в башню в виде золотого дождя.
     5 Эстрадо - небольшое возвышение на женской  половине  дома,  устланное
коврами  и  подушками.  Эстрадо  называлась  также  и  комната,  в   которой
находилось это возвышение и которая служила для приема гостей.
     6 Эскудо - старинная испанская золотая монета.


        "ГЛАВА XXXIV,"
     в коей следует продолжение повести о Безрассудно-любопытном

     "Говорят, что плохо, когда войско остается без предводителя, а крепость
без коменданта, - я же скажу, что еще хуже, когда молодая жена остается  без
мужа, если только какие-либо чрезвычайные обстоятельства  того  не  требуют.
Мне так тяжело без Вас и так несносна эта разлука,  что  если  Вы  скоро  не
возвратитесь, то я принуждена буду переехать в дом родителей моих и оставить
Ваш дом без сторожа, ибо тот, кого Вы оставили сторожить меня,  -  если  это
только, точно, сторож, - думает, кажется, больше о собственном удовольствии,
нежели о том, что касается Вас. Вы же, с Вашим умом, и так меня поймете,  да
мне и не подобает к этому что-либо еще прибавлять".

     Получив это письмо, Ансельмо пришел к заключению, что Лотарио уже начал
действовать и что Камилла, по-видимому, держит себя с  ним  так,  как  этого
ему, Ансельмо, хотелось; и, обрадовавшись таковым вестям чрезвычайно,  велел
он передать на словах Камилле, чтобы она  ни  в  коем  случае  не  оставляла
своего дома, ибо он весьма скоро возвратится. Ответ Ансельмо удивил Камиллу,
и она в еще пущее пришла замешательство, ибо не знала,  как  быть:  остаться
дома или же переехать к родителям, - остаться означало подвергнуть опасности
свою честь, уехать - ослушаться мужа.  В  конце  концов  она  выбрала  более
тяжкую для нее долю, а именно  -  осталась  дома  с  твердым  намерением  не
избегать общества Лотарио, дабы не  давать  челяди  повода  к  пересудам,  и
теперь Камилле было уже досадно, что она написала супругу такое письмо:  она
боялась, как бы он не подумал, что Лотарио заметил с  ее  стороны  некоторую
вольность и что это его побудило нарушить приличия. Но,  уверенная  в  своей
чистоте,  она  уповала  на  бога  и  на  свое  собственное  благоразумие,  а
благоразумие внушало ей ничего не отвечать Лотарио, с чем бы  он  к  ней  ни
обращался, и ничего больше не сообщать мужу, дабы не волновать его этим и не
вызывать на ссору, - более того: Камилла уже начала думать  о  том,  как  бы
обелить Лотарио в глазах Ансельмо,  когда  тот  спросит,  что  заставило  ее
написать это письмо. В сих мыслях, более великодушных, нежели спасительных и
остроумных, слушала она на другой день Лотарио, а тот закусил удила, так что
стойкость Камиллы  пошатнулась,  и  скромности  ее  надлежало  прихлынуть  к
глазам,  дабы  в  них  не  отразилось  чего-нибудь  похожего  на  влюбленное
сочувствие, которое в ее душе  пробудили  слезы  и  речи  Лотарио.  Все  это
Лотарио заметил, и все это его разжигало. В конце концов он почел за нужное,
воспользовавшись  отсутствием  Ансельмо,  сжать  кольцо  осады,   а   затем,
вооруженный похвалами ее красоте, напал на ее честолюбие, оттого что бойницы
тщеславия, гнездящегося  в  сердцах  красавиц,  быстрее  всего  разрушает  и
сравнивает с землей само же тщеславие, вложенное в льстивые уста.  И  точно:
не поскупившись на боевые припасы, он столь проворно повел подкоп под  скалу
ее целомудрия, что если б даже Камилла  была  из  мрамора,  то  и  тогда  бы
неминуемо  рухнула.  Лотарио  рыдал,  молил,   сулил,   льстил,   настаивал,
притворялся - с такими движениями сердца  и  по  виду  столь  искренне,  что
стыдливость Камиллы дрогнула, и он одержал победу, на  которую  менее  всего
надеялся и которой более всего желал.
     Камилла сдалась; сдалась Камилла; но что же в том удивительного, если и
дружеские чувства Лотарио не устояли? Вот пример, ясно показывающий,  что  с
любовною страстью можно совладать, только лишь бежав от нее, и что никто  не
должен сражаться с таким мощным врагом, ибо нужна  сила  божественная,  дабы
противостать человеческой ее силе. Одна лишь Леонелла знала о падении  своей
госпожи, ибо от нее не  могли  укрыться  неверные  друзья  и  новонареченные
любовники. Лотарио из боязни унизить в глазах Камиллы свое чувство и навести
ее на мысль, что он случайно и непреднамеренно, а не по собственному хотению
ее покорил, так ничего и не сообщил ей о затее Ансельмо и о том, что это  он
дал ему, Лотарио, возможность этого достигнуть.
     Спустя несколько дней Ансельмо возвратился домой и не  заметил,  что  в
нем уже недостает того, что он менее всего берег и чем более всего  дорожил.
Тот же час отправился он к Лотарио и застал его дома;  они  обнялись,  после
чего Ансельмо спросил, что нового и должно ли ему жить или умереть.
     - Новое заключается в том, друг Ансельмо, - отвечал Лотарио, - что жена
твоя достойна быть примером и венцом всех верных жен. Слова,  которые  я  ей
говорил, я говорил на ветер, посулы мои она ни во  что  вменила,  подношения
были отвергнуты, над притворными  моими  слезами  она  от  души  посмеялась.
Коротко говоря, Камилла - это воплощение красоты, это  кладезь  честности  и
средоточие благонравия, скромности и всех добродетелей, приносящих  славу  и
счастье порядочной женщине. Возьми свои деньги, друг мой, вот они, в них  не
было  нужды,  ибо  целомудрие  Камиллы  не  склоняется  перед  подарками   и
обещаниями, - это для нее слишком низменно. Удовольствуйся этим, Ансельмо, и
новых испытаний не  затевай.  Ты,  будто  посуху,  прошел  море  сомнений  и
подозрений, которые обыкновенно возбуждают и могут возбуждать жены,  так  не
выходи же вновь  в  открытое  море  новых  опасностей,  не  поручай  другому
кормчему испытывать крепость и прочность корабля, посланного тебе небом  для
прохождения житейского моря, - нет, считай,  что  ты  уже  достигнул  тихого
пристанища, стань на якорь душевного спокойствия и стой до тех пор,  пока  к
тебе не явятся за долгом, который лучшие из лучших не властны не уплатить.
     Слова Лотарио доставили Ансельмо полное удовлетворение,  и  поверил  он
им, как если б то было прорицание оракула; со всем тем он попросил друга  не
оставлять этого предприятия, хотя бы из  любопытства  и  для  препровождения
времени; впредь он волен-де и  не  выказывать  столь  неусыпного  рвения,  -
единственно, чего он, Ансельмо, желает, это чтобы  были  написаны  стихи,  в
которых под именем Хлоры была бы прославлена Камилла, а он  скажет  Камилле,
что Лотарио влюблен в одну  даму  и  под  этим  именем  ее  воспевает,  дабы
соблюсти приличия, каковых скромность ее заслуживает;  если  же  Лотарио  не
возьмет на себя труд сочинить стихи, то он сам-де их сочинит.
     - Нужды в этом нет, - возразил Лотарио, - ибо не так уж меня  чуждаются
музы, и хоть изредка, а посещают. Итак, скажи Камилле  все,  что  ты  сейчас
сказал о мнимом  моем  увлечении,  стихи  же  я  напишу,  если  и  не  столь
исправные, как того заслуживает предмет, то уж, разумеется, лучшие, на какие
я только способен.
     На этом и уговорились друг безрассудный и друг-изменник;  Ансельмо  же,
возвратившись домой, спросил Камиллу о том, о чем он, к вящему ее изумлению,
так долго не спрашивал, а именно, что за причина побудила  ее  написать  ему
такое письмо. Камилла ответила, что ей показалось, будто  Лотарио  позволяет
себе с ней больше, чем когда Ансельмо дома, но что потом она разуверилась  и
полагает, что все это одно воображение, ибо Лотарио уже  избегает  ее  и  не
остается с нею наедине. Ансельмо ей на  это  сказал,  что  она  смело  может
отрешиться от этих подозрений, ибо ему ведомо, что Лотарио  влюблен  в  одну
знатную девушку, которую он воспевает под именем Хлоры, а что если б даже он
и не был влюблен, то у нее нет оснований сомневаться в честности Лотарио и в
их взаимной наитеснейшей  дружеской  привязанности.  И  если  б  Лотарио  не
предуведомил Камиллу, что увлечение его Хлорой есть увлечение мнимое  и  что
он рассказал об этом Ансельмо, дабы  иметь  возможность  проводить  время  в
прославлении Камиллы,  она,  без  сомнения,  попала  бы  в  неумолимые  сети
ревности, однако ж, предуведомленная, она приняла это известие спокойно.
     На другой день, после обеда, когда они сидели втроем, Ансельмо попросил
Лотарио прочитать то, что он сочинил в честь  своей  возлюбленной  Хлоры,  -
Камилла-де все равно ее не знает, а потому он может говорить о ней все,  что
угодно.
     - Хотя бы даже она ее и  знала,  я  бы  ничего  не  утаил,  -  возразил
Лотарио. - Когда влюбленный восхваляет красоту своей дамы и  упрекает  ее  в
жестокости, то этим он не позорит ее  доброго  имени.  Так  или  иначе,  вот
сонет, который я вчера сочинил в честь неблагодарной Хлоры:

     Когда немая ночь на мир сойдет
     И дрема отуманит смертным взоры,
     Веду я для небес и милой Хлоры
     Своим несчетным мукам скорбный счет.

     Когда заря, ликуя, распахнет
     Ворот востока розовые створы,
     Упорно рвутся вздохи и укоры