как  мне  надлежит
поступить
     Затем он созвал каторжников, которые  уже  успели  до  нитки  обчистить
комиссара и разбрелись по полю, и они  обступили  его,  ожидая,  что  он  им
скажет, - он же повел с ними такую речь:
     - Люди благовоспитанные почитают за  должное  отблагодарить  того,  кто
сослужил им службу, ибо из всех  грехов  наиболее  гневящий  господа  -  это
неблагодарность. Говорю я это к тому, что вы, сеньоры, на собственном  опыте
воочию убедились, что я сослужил вам службу. И вот я бы хотел,  -  и  такова
моя воля, - чтобы в благодарность за это вы, отягченные цепью, от которой  я
вас избавил, сей же час тронулись в путь и, прибыв в город Тобосо, явились к
сеньоре Дульсинее Тобосской, передали ей привет от ее  рыцаря,  то  есть  от
Рыцаря Печального Образа, и во  всех  подробностях  рассказали  ей  об  этом
славном приключении вплоть до того, как вы обрели желанную свободу. А  засим
вы можете отправляться куда вам угодно, на все четыре стороны.
     Хинес де Пасамонте ответил за всех.
     - Ваша милость, государь и спаситель наш, требует от нас  невозможного,
- сказал он, - ибо не гурьбою надлежит нам ходить по дорогам, но обособленно
и порознь, причем все мы будем рады сквозь землю провалиться, лишь бы нас не
обнаружило Святое братство, которое, вне всякого сомнения, уже снарядило  за
нами погоню. Пусть лучше ваша милость - и это будет самое правильное - велит
нам вместо хождения на  поклон  к  сеньоре  Дульсинее  Тобосской,  прочитать
столько-то раз "Богородицу" и "Верую", и мы их прочтем с мыслью о вас, - вот
это поручение можно исполнять и днем и ночью, и  убегая  и  отдыхая,  как  в
состоянии мира, так и в состоянии  войны.  Но  воображать,  будто  мы  снова
захотим вкусить райское блаженство, то есть  снова  наденем  цепи,  а  потом
зашагаем по дороге в Тобосо, - это все равно что  воображать,  будто  сейчас
ночь, тогда как на самом деле еще и десяти утра нет, и обращаться  к  нам  с
подобной просьбой - это все равно что на вязе искать груш.
     - В таком случае я клянусь, - в сердцах воскликнул Дон Кихот, - что вы,
дон  Хинесильо  де  Натрабильо,  или  как  вас  там,  мерзавец  вы   этакий,
отправитесь туда один, с поджатым хвостом и влача на себе всю цепь!
     Пасамонте отнюдь не отличался долготерпением, а  кроме  того,  он  живо
смекнул, что Дон Кихот поврежден в уме, иначе он не сделал бы такой глупости
и не освободил бы их; и вот, видя, что с ним  так  обходятся,  он  подмигнул
товарищам, после чего все  они  отошли  в  сторону,  и  тут  на  Дон  Кихота
посыпалось столько камней, что он не успевал закрываться  щитом,  а  бедняга
Росинант не обращал ни малейшего внимания на шпоры, точно он был деревянный.
Санчо спрятался за своего осла и загородился им  от  градовой  тучи  камней,
коей суждено было над ними обоими пролиться. Дон  Кихот  был  не  столь  уже
хорошо защищен: несколько булыжников стукнулось об  него,  да  еще  с  такой
силой, что он свалился с коня; и только он упал, как на него насел  студент,
сорвал с головы таз, три или четыре раза  огрел  им  Дон  Кихота  по  спине,
столько же раз хватил его оземь и чуть не разбил. Вслед  за  тем  каторжники
стащили с Дон Кихота полукафтанье,  которое  он  носил  поверх  доспехов,  и
хотели было снять и чулки,  но  этому  помешали  наколенники.  С  Санчо  они
стащили пыльник и, обобрав его  дочиста  и  поделив  между  собой  остальную
добычу, озабоченные не столько тем, как бы  снова  надеть  на  себя  цепь  и
отправиться к сеньоре Дульсинее Тобосской, сколько тем, как бы не  попасться
в лапы Братства, разбрелись кто куда.
     Остались только осел и Росинант, Санчо и Дон Кихот. Осел, задумчивый  и
понурый, полагая, что ураган камней, еще преследовавший  его  слух,  все  не
прекращается, время от времени прядал ушами; Росинант, сбитый с ног одним из
камней, растянулся подле своего хозяина; Санчо, в чем мать родила, дрожал от
страха в ожидании Святого братства, Дон Кихот же был крайне удручен тем, что
люди, которым он сделал так много хорошего, столь дурно с ним обошлись.


     1 Галера - гребное судно. Здесь имеется в виду  наказание,  к  которому
приговаривались  преступники:  их  приковывали  к  бортам   галеры,   и   им
приходилось грести до полного изнеможения.


        "ГЛАВА ХХIII"
     О том, что случилось с прославленным Дон Кихотом в  Сьерре  Морене,  то
есть об одном из  самых  редкостных  приключений,  о  которых  идет  речь  в
правдивой этой истории

     Видя, что с ним так дурно обошлись, Дон Кихот сказал своему оруженосцу:
     - Мне часто приходилось слышать, Санчо, что делать добро мужланам - это
все равно что воду решетом черпать. Послушайся я твоего совета, я бы избежал
этой напасти. Но дело сделано. Терпение, а впредь будем осмотрительнее.
     -  Скорей  я  превращусь  в   турка,   нежели   ваша   милость   станет
осмотрительнее, - возразил Санчо. - Но вы  говорите,  что  если  б  вы  меня
послушались, то избежали бы этой беды? Ну так послушайтесь меня теперь, и вы
избежите еще горшей, -  смею  вас  уверить,  что  Святое  братство  на  ваше
рыцарское  обхождение  не  поглядит:  ему  на  всех  странствующих   рыцарей
наплевать, и знаете что: у меня как будто уже в ушах гудит от его стрел. {1}
     - Ты трус по природе, Санчо, - заметил Дон Кихот. - Впрочем, дабы ты не
говорил, что я упрям и никогда не следую твоим советам, на сей раз я намерен
поступить так, как ты мне советуешь, и уйти от гнева, коего  ты  опасаешься.
Но только с одним условием: чтобы ты никогда, как при  жизни,  так  и  после
смерти, никому не говорил, что я из страха скрылся и ушел от опасности, -  я
просто снисхожу к твоим мольбам. Если же ты это скажешь, то ты солжешь, и  я
раз навсегда изобличаю тебя во лжи и объявляю, что ты лжешь и  будешь  лгать
всякий раз, как о том помыслишь или же кому-либо скажешь.  И  не  прекословь
мне, ибо при одной мысли, что я ушел и  скрылся  от  опасности,  да  еще  от
такой, которая, наверное, единственно потому и возникла,  что  некоторым  со
страху что-то померещилось, я уже готов  остаться  здесь  один  и  ждать  не
только упомянутое тобою и повергающее тебя в трепет Святое  братство,  но  и
братьев всех двенадцати колен Израилевых, семерых братьев Маккавеев, Кастора
и Поллукса, а также всех братьев и все братства, какие только существуют  на
свете.
     - Сеньор! - снова заговорил Санчо.  -  Скрыться  не  значит  бежать,  и
неблагоразумно ждать, когда опасность превосходит все  ожидания,  мудрым  же
надлежит оставлять что-нибудь на завтра, а не растрачивать в один  день  все
свои силы. И знайте, что хотя я человек неотесанный и  темный,  однако  ж  я
имею некоторое понятие о том, что такое благородное поведение, а  потому  не
раскаивайтесь вы, что воспользовались моим  советом,  -  лучше  садитесь  на
Росинанта, если только вам это по силам, а  не  то  так  я  вас  подсажу,  и
следуйте за мной, ибо, пошевелив мозгами, я прихожу к заключению,  что  ноги
нам теперь нужнее рук.
     Дон Кихот без всяких разговоров сел  на  коня  и,  предводительствуемый
Санчо верхом на осле, вскоре очутился в той  части  Сьерры  Морены,  которая
была ближе к ним, Санчо же намеревался, перевалив горный хребет,  выехать  к
Висо или же к Альмодовару дель Кампо и на несколько дней укрыться  вместе  с
Дон Кихотом где-нибудь в ущелье, чтобы не быть  пойманными  в  случае,  если
Братство попытается их изловить.  Желание  это  в  нем  усилилось,  едва  он
обнаружил, что съестные припасы,  которые  он  вез  на  осле,  от  стычки  с
каторжниками не пострадали, каковое обстоятельство он почел за чудо,  приняв
в соображение то, как искали поживы каторжники и сколько они унесли с собой.
     Под вечер достигли они самого сердца Сьерры Морены, где Санчо и порешил
пробыть эту ночь и еще несколько суток, во всяком случае, покуда  у  них  не
выйдет продовольствие, а потому они  расположились  на  ночлег  между  скал,
среди множества пробковых дубов. Однако  ж  неотвратимый  рок,  который,  по
мнению тех,  кто  не  озарен  светом  истинной  веры,  всем  руководит,  все
приуготовляет и устрояет по своему произволению, распорядился так, что Хинес
де Пасамонте, знаменитый плут и мошенник, которого избавили от оков  доброта
и безумие Дон Кихота, влекомый страхом перед Святым братством, коего он имел
все основания опасаться, решился  скрыться  в  горах,  судьба  же  и  боязнь
привели его туда, где находились Дон Кихот и Санчо Панса, в такую пору  и  в
такой час, когда он еще мог узнать их, и в то самое мгновение, когда они, не
встречая с его стороны препятствий, отходили ко сну. А  как  злодеи  все  до
одного неблагодарны и нужда служит им достаточным предлогом, чтобы прибегать
к средствам недозволенным, причем выход, который представляется в  настоящую
минуту,  им  дороже  будущих  благ,  то  Хинес,  человек   неблагодарный   и
недобросовестный, задумал похитить у Санчо Пансы осла, Росинант  же,  будучи
совершенно непригодной добычей как  для  заклада,  так  и  для  продажи,  не
привлек его внимания. Санчо Панса спал; Хинес похитил осла и еще до рассвета
успел отъехать так далеко, что его уже невозможно было настигнуть.
     Взошедшая заря  обрадовала  землю  и  опечалила  Санчо  Пансу,  ибо  он
обнаружил исчезновение серого; и вот, уразумев, что серого с ним больше нет,
он поднял донельзя скорбный и жалобный плач, так что вопли его разбудили Дон
Кихота, и тот услышал, как он причитает:
     - Ах ты, дитятко мое милое, у меня в дому рожденное, забава моих деток,
утеха жены моей, зависть моих соседей, облегчение моей  ноши  и  к  тому  же
кормилец половины моей  особы,  ибо  двадцать  шесть  мараведи,  которые  ты
зарабатывал в день, составляли половинную долю того,  что  я  тратил  на  ее
прокорм!
     Услышав плач и осведомившись о причине, Дон Кихот, сколько мог,  утешил
Санчо, попросил его немного потерпеть и обещал выдать расписку, по которой в
его собственность перейдут три осла из тех пяти, что были  у  Дон  Кихота  в
имении.
     Санчо этим утешился, вытер слезы, сдержал рыдания  и  поблагодарил  Дон
Кихота за эту милость; Дон Кихот же, как скоро  очутился  в  горах,  взыграл
духом, ибо места эти показались ему подходящими  для  приключений,  коих  он
искал. На память ему  приходили  необычайные  происшествия,  в  таких  диких
ущельях со странствующими рыцарями случавшиеся,  и,  увлеченный  и  упоенный
ими, он думал только о них, а все остальное вылетело у  него  из  головы.  У
Санчо  тоже  была  теперь  одна  забота,  едва  он   почувствовал   себя   в
безопасности: как бы утолить голод остатками снеди,  которую  они  отбили  у
духовных особ; по сему обстоятельству, навьюченный всем, что надлежало везти
его ослику, он, идя следом за своим господином,  запускал  руку  в  мешок  и
набивал себе брюхо; и подобного рода прогулку он не променял бы ни на  какое
другое приключение.
     Внезапно  он  поднял  глаза  и  увидел,  что  его  господин,  остановив
Росинанта, пытается концом копья поднять с земли какой-то тюк, и это зрелище
заставило его подскочить к нему на тот случай, если понадобится его  помощь,
но подскочил он в ту самую минуту, когда Дон Кихот уже  поднимал  на  острие
копьеца подушку и привязанный к ней  чемодан,  наполовину  или  даже  совсем
сгнившие и развалившиеся; однако  они  были  столь  тяжеловесны,  что  Санчо
пришлось спешиться, чтобы  поднять  их,  после  чего  Дон  Кихот  велел  ему
посмотреть, что лежит в чемодане. Санчо выказал чрезвычайное  проворство,  и
замок и цепочка не помешали ему разглядеть, что лежат в  этом  прогнившем  и
дырявом чемодане четыре сорочки тонкого голландского полотна и  еще  кое-что
из белья, столь же чистое, сколь и дорогое, а в носовом платке он  обнаружил
изрядную кучку золотых монет и, увидев их, тотчас воскликнул:
     -  Хвала  небесам  за  то,  что  они  столь  выгодное  приключение  нам
уготовали!
     Затем, продолжив поиски,  он  обнаружил  записную  книжку  в  роскошном
переплете. Книжку Дон Кихот взял себе, а от денег отказался в пользу  Санчо.
Санчо облобызал ему руки за эту милость и, опустошив чемодан,  набил  бельем
свой меток с провизией. Наблюдая за всем этим, Дон Кихот сказал:
     - Я полагаю, Санчо, - да так оно, разумеется, и есть на самом  деле,  -
что какой-нибудь путник, сбившийся с пути, по  всей  вероятности  блуждал  в
горах, и на него напали лиходеи и, наверное, убили, а  тело  зарыли  в  этом
глухом месте.
     - Не может этого быть, - возразил Санчо, - разбойники унесли бы деньги.
     - И то правда, - сказал Дон Кихот, - но в таком случае я не могу  взять
в толк и ума не приложу, что бы это значило. Впрочем, погоди: нет ли в  этой
книжке каких-либо  записей,  которые  помогли  бы  нам  напасть  на  след  и
постигнуть то, что мы так жаждем знать.
     Он раскрыл записную книжку, и первое,  что  он  там  обнаружил,  -  это
сонет, написанный как бы начерно,  однако  ж  весьма  разборчивым  почерком,
каковой сонет он ради Санчо от первого до последнего слова прочитал вслух:
     Иль Купидон немыслимо жесток,
     Иль вовсе он утратил разуменье,
     Иль худшее из зверств - ничто в сравненье
     С той пыткою, что мне назначил рок.
     Но Купидон, коль скоро он есть бог.
     И мудр, и милосерден, без сомненья.
     Так где ж начало моего мученья
     И вместе с тем всех радостей исток?
     Я даже не скажу - в тебе, Филида:
     Не может благо приносить мне вред,
     Зло и добро вовеки несовместны.
     Одно бесспорно: в гроб я скоро сниду,
     Затем что от недуга средства нет,
     Когда его причины неизвестны.
     - В этой песне ничего понять нельзя, - заметил Санчо, - кроме того, что
тут про какую-то гниду говорится.
     - Про какую гниду? - спросил Дон Кихот.
     - Мне показалось, будто ваша милость сказала: гниду.
     - Да не гниду, а сниду, - поправил его Дон Кихот, - по-видимому,  автор
хочет сказать, что он скоро отправится на тот свет. Право, он поэт изрядный,
или я ничего не понимаю в поэзии.
     - Стало быть, ваша милость и в стихах смыслит? - спросил Санчо.
     - Больше, чем ты думаешь, - отвечал Дон Кихот. - И ты в том  уверишься,
как скоро я вручу тебе послание, сплошь  написанное  стихами,  для  передачи
госпоже моей Дульсинее Тобосской. Надобно тебе знать,  Санчо,  что  все  или
почти все странствующие рыцари минувшего века были великими стихотворцами  и
великими музыкантами: ведь эти две способности или, лучше сказать, два  дара
присущи странствующим влюбленным. Хотя, по правде сказать, в стихах  прежних
рыцарей больше чувства, нежели умения.
     - Читайте дальше, ваша милость, - сказал  Санчо,  -  может,  потом  все
объяснится.
     Дон Кихот перевернул страницу и сказал:
     - Это - проза и, по-видимому, письмо.
     - Деловое письмо, сеньор? - спросил Санчо.
     - Судя по началу, как будто бы любовное, - отвечал Дон Кихот.
     - Ну так прочтите же его вслух, ваша милость, - сказал  Санчо,  -  меня
хлебом не корми - дай послушать любовную историйку.
     - С удовольствием, - сказал Дон Кихот.
     Исполняя просьбу Санчо, он прочитал вслух все, что это  письмо  в  себе
заключало:

     "Твое лживое обещание и мое неоспоримое злополучие  влекут  меня  туда,
откуда до твоего слуха скорее долетит весть о  моей  кончине,  нежели  слова
моих жалоб. Ты отринула  меня,  о  неблагодарная!  единственно  потому,  что
другой богаче меня, а не  потому,  чтобы  он  был  достойнее;  но  когда  бы
добродетель за сокровище почиталась, мне бы не пришлось ни завидовать чужому
счастью, ни оплакивать  собственное  свое  злосчастье.  Что  воздвигла  твоя
красота, то разрушили твои деяния: красота внушила мне мысль, что ты  ангел,
деяния же свидетельствуют о том, что ты женщина. Мир  тебе,  виновница  моей
тревоги, и пусть по воле небес измены твоего  супруга  вечно  будут  окутаны
тайною, дабы ты не раскаялась в своем поступке, а я не был бы отомщен за то,
что столь противно моему желанию".

     Прочитав письмо, Дон Кихот сказал:
     - Уж если из стихов мало что можно было узнать, то из письма  еще  того
меньше, разве что писал его отвергнутый любовник.
     Перелистав почти всю книжку, он обнаружил еще несколько стихотворений и
писем, причем одни ему удалось разобрать, а другие нет, но все они заключали
в себе  жалобы,  пени,  упреки,  выражения  удовольствия  и  неудовольствия,
восторг  обласканного  и  плач  отвергнутого.  В  то  время  как  Дон  Кихот
просматривал книжку, Санчо подверг осмотру  чемодан,  и  во  всем  чемодане,
равно как и в подушке, не осталось ни единого уголка, который он не  обыскал
бы, не изучил и не исследовал, ни единого шва, который он не распорол бы, ни
единого клочка шерсти, который он не растрепал бы, дабы ничего не пропустить
по своему небрежению или оплошности - до того разлакомился он,  найдя  более
ста золотых монет. И хотя сверх найденного  ему  больше  ничего  не  удалось
найти, однако он пришел к мысли, что  и  полеты  на  одеяле,  и  изверженный
напиток, и дубинки, коими его вздули, и  кулаки  погонщика,  и  исчезновение
дорожной сумы, и похищение пыльника,  а  также  голод,  жажда  и  утомление,
которые он изведал на службе у доброго своего господина, - все это  было  не
зря, ибо нашему оруженосцу казалось, что его с лихвою вознаграждает милость,
какую явил ему Дон Кихот, отказавшись в его пользу от этой находки.
     Рыцарю Печального Образа не терпелось узнать,  кто  владелец  чемодана.
Сонет и письмо, золото  и  прекрасные  сорочки  указывали  на  то,  что  это
какой-нибудь знатный влюбленный, которого жестокость и  презрение  его  дамы
долженствовали толкнуть на некий отчаянный шаг. Но как в  этом  безлюдном  и
суровом краю расспросить было некого, то он, даром времени не теряя,  поехал
дальше - тою дорогою, которую избрал Росинант, а именно тою, где Росинант  в
состоянии был проехать, и его преисполняла уверенность, что в этих  теснинах
без какого-нибудь необычайного приключения дело не обойдется.
     Занятый этою мыслью, внезапно увидел он, что прямо перед ним, на  верху
невысокой горы, какой-то человек с  неимоверною  легкостью  перескакивает  с
гребня на гребень и прыгает через кусты. Еще он заметил,  что  человек  этот
полураздет, что у него густая черная борода, шапка всклокоченных волос, ноги
босы и обнажены колени; бедра его прикрывали штаны,  по-видимому  из  рыжего
бархата, до того рваные, что  во  многих  местах  просвечивало  голое  тело;
голова у него была непокрыта. И хотя, как  уже  было  сказано,  человек  тот
промчался стремглав, однако же все эти подробности Рыцарь Печального  Образа
разглядел и отметил; и хотя он сделал попытку его догнать,  но  это  ему  не
удалось, ибо немощный Росинант  не  создан  был  для  передвижения  по  этим
кручам, особливо если принять в рассуждение короткий его  шаг  и  врожденную
неповоротливость. Дон Кихот  тотчас  догадался,  что  это  и  есть  владелец
подушки и чемодана, и дал себе слово разыскать его, хотя бы  ему  целый  год
пришлось странствовать в горах, прежде чем его найти;  того  ради  велел  он
Санчо сойти с осла {2} и обогнуть один склон горы, он же,  дескать,  объедет
противоположный, - может статься, что так они в конце  концов  встретятся  с
человеком, столь стремительно скрывшимся из виду.
     - Это выше моих сил, - объявил Санчо, - потому стоит мне  удалиться  от
вашей милости - и страх уже тут как тут, и на  меня  лезут  всякие  ужасы  и
привидения. Так что, не извольте гневаться, я вас упреждаю заранее: от вашей
особы я до скончания века не отойду ни на шаг.
     - Быть по сему, - сказал Рыцарь Печального Образа, - я чрезвычайно рад,
что ты ищешь прибежища в твердости моего духа, и она с тобою не расстанется,
хотя бы твоя душа рассталась с телом. Следуй же за мной  по  пятам  или  как
сумеешь и смотри во все  глаза.  Мы  объедем  эту  гору  и,  может  статься,
повстречаем человека, которого мы только что видели, - вне всякого сомнения,
это не кто ин