причинить ему зло. Клаудия наотрез отказалась от проводов и, в самых учтивых
выражениях поблагодарив Роке за его готовность помочь ей, вся в слезах с ним
простилась. Слуги дона Висенте унесли его тело, а Роке возвратился  к  своим
молодцам.  Таков  был  конец  любви  Клаудии  Херонимы,  но  что  же  в  том
удивительного, коль скоро ткань печальной ее истории была соткана неодолимою
и жестокою рукою ревности?
     Роке Гинарт встретился со своими оруженосцами в  условленном  месте,  с
ними был и Дон Кихот: сидя верхом на Росинанте,  он  держал  к  ним  речь  и
уговаривал бросить ту жизнь, какую они вели, равно опасную как для души, так
и для тела; однако же большинство  этой  шайки  составляли  гасконцы,  народ
грубый и распущенный, а  потому  речь  Дон  Кихота  оказала  на  них  слабое
действие. По приезде своем Роке осведомился у Санчо Пансы, возвращены  ли  и
отданы ли ему все те сокровища и драгоценности, которые были сняты его, Роке
Гинарта, людьми с серого. Санчо ответил утвердительно, -  не  хватает,  мол,
только трех косынок, таких дорогих, что на них можно выменять три города.
     - Что ты, чудак человек, болтаешь? - вмешался один  из  разбойников.  -
Косынки у меня, и красная им цена - три реала.
     - То правда, - заметил  Дон  Кихот,  -  однако  мой  оруженосец  весьма
дорожит ими из уважения к особе, которая мне их подарила.
     Роке Гинарт распорядился  немедленно  возвратить  их  Санчо,  а  затем,
выстроив людей своих в ряд, велел им выложить одежду, драгоценности,  деньги
- словом, все, что было ими награблено со времени последнего дележа  добычи;
он быстро произвел оценку и, переведя на деньги стоимость того,  что  дележу
не поддавалось, распределил добычу между всеми, кто состоял в его  шайке,  в
высшей  степени  справедливо  и  точно,  ни  на  йоту  не   уклонившись   от
дистрибутивного права и ни в чем против него не погрешив. После того как все
были удовлетворены, ублаготворены и  вознаграждены,  Роке,  обратись  к  Дон
Кихоту, пояснил:
     - Если не проявлять такой точности, с ними невозможно было бы ужиться.
     На это Санчо заметил:
     - Судя по тому, что я сейчас  видел,  справедливость  -  такая  хорошая
вещь, что ее и с ворами соблюдать должно.
     Один из оруженосцев это услышал и замахнулся на Санчо  прикладом  своей
аркебузы, каковым он, без сомнения, проломил бы ему голову,  когда  бы  Роке
Гинарт не  остановил  его  окриком.  Санчо  обомлел  и  дал  себе  слово  не
раскрывать рта, пока будет находиться в обществе этих людей.
     В  это  самое  время  прибежал  то  ли  один,  то  ли  сразу  несколько
оруженосцев, которых ставят, как часовых, на дорогах, чтобы они  следили  за
прохожим и проезжим людом и обо всем докладывали своему главарю, и кто-то из
них сказал:
     - Сеньор! Невдалеке, на Барселонской дороге, показалось много народу.
     Роке его спросил:
     - А ты не разглядел, какие это люди: из  числа  тех,  что  охотятся  за
нами, или же из числа тех, за кем охотимся мы?
     - Из числа тех, за кем охотимся мы, - отвечал оруженосец.
     - В таком случае выступайте все, - приказал Роке, - и как можно  скорей
приведите их сюда, да глядите, чтобы никто из них не ускользнул.
     Разбойники ушли, а Дон Кихот,  Санчо  и  Роке  стали  ждать,  кого  они
приведут, и Роке обратился к Дон Кихоту с такими словами:
     - Необычайными должны были показаться  сеньору  Дон  Кихоту  та  жизнь,
которую мы ведем,  наши  похождения,  наши  приключения,  -  необычайными  и
опасными, и это меня не удивляет, я и сам сознаю, что нет образа жизни более
беспокойного и чреватого треволнениями, нежели наш.  Меня  на  это  толкнула
неутолимая жажда мести, а ведь эта жажда обладает свойством возмущать сердца
самые мирные: от природы я человек отзывчивый и благонамеренный, но,  как  я
уже сказал, желание отомстить за одно нанесенное мне  оскорбление  оказалось
настолько сильнее добрых  моих  наклонностей,  что  я  вопреки  и  наперекор
рассудку закоренел в этой своей страсти, а как одна бездна влечет  за  собой
другую и один грех влечет за собою другой, то мстительные мои деяния до того
переплелись, что ныне я мщу уже не только за свои,  но  и  за  чужие  грехи.
Однако, по милости божией, я хоть и запутался в лабиринте моего смятения,  а
все не теряю надежды из него выбраться и достигнуть тихого пристанища.
     С удивлением слушал Дон Кихот благие и разумные слова Роке, - прежде он
был уверен, что среди тех, кто занимается  грабежом,  убийством  и  разбоем,
нельзя найти человека, способного здраво рассуждать, и повел он  с  атаманом
такую речь:
     - Сеньор Роке! Знание своей болезни и готовность  принимать  лекарства,
прописываемые врачом, - это уже  начало  выздоровления:  вы,  ваша  милость,
больны, знаете свой недуг, и небо, или, лучше сказать, господь бог,  который
является нашим врачом, назначит вам лекарства, от  коих  вы  поправитесь,  -
лекарства, исцеляющие постепенно, но не вдруг и не чудом. К тому же грешники
разумные ближе к исправлению, чем неразумные, а как ваша милость выказала  в
своих речах мудрость, то вам остается лишь не терять бодрости и надеяться на
облегчение недуга совести вашей. Если же ваша милость желает сократить  путь
и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу  вас
быть странствующим рыцарем, - странствующий же рыцарь  претерпевает  столько
мытарств и злоключений, что, являясь для него покаянием,  они  приводят  его
прямо в рай.
     Выслушав совет Дон  Кихота,  Роке  усмехнулся  и,  переменив  разговор,
рассказал трагическую историю Клаудии Херонимы, чем крайне расстроил  Санчо,
на которого произвели сильное впечатление красота, смелость и  решительность
девушки.
     Тем временем возвратились ходившие на промысел  разбойники  и  пригнали
двух всадников верхом на мулах, двух пеших  паломников,  карету,  в  которой
ехали какие-то дамы и которую  сопровождали  человек  шесть  слуг,  пеших  и
конных,  и,  наконец,  двух  погонщиков,  которых  взяли  себе  в  услужение
всадники. Разбойники оцепили их всех, при этом и  побежденные  и  победители
хранили совершенное молчание, ожидая, что скажет, сам Роке Гинарт, атаман же
спросил всадников, что они за люди, куда путь держат и сколько у них с собой
денег. На это ему один из всадников ответил так:
     - Сеньор! Мы оба  -  офицеры  испанской  пехоты,  части  наши  стоят  в
Неаполе, мы же направляемся  в  Барселону,  откуда,  сколько  нам  известно,
должны отойти галеры в Сицилию. Денег у нас  не  то  двести,  не  то  триста
эскудо, и мы почитали себя богатыми и были довольны  судьбой:  ведь  солдаты
обыкновенно настолько бедны, что о больших сокровищах и мечтать не смеют.
     С теми же самыми вопросами обратился  Роке  к  паломникам,  -  они  ему
ответили, что намеревались отплыть  в  Рим  и  что  у  них  обоих,  пожалуй,
наберется реалов шестьдесят. Затем Роке осведомился, кто едет в карете, куда
именно и сколько везут с собой денег, на что один  из  конных  слуг  ответил
так:
     - В карете едет моя госпожа донья Гьомар де Киньонес,  жена  верховного
судьи в Неаполе, а с нею малолетняя ее дочь, служанка и дуэнья. Сопровождают
их шестеро слуг, а денег у них с собой шестьсот эскудо.
     - Таким образом, - рассудил Роке Гинарт, - у нас здесь всего  девятьсот
эскудо и шестьдесят реалов, людей же у  меня  около  шестидесяти.  Проверим,
сколько придется на брата, а то ведь я счетчик неважный.
     Тут грабители дружно воскликнули:
     - Много лет здравствовать Роке Гинарту на горе всем негодяям, что  ищут
его погибели!
     Офицеры были, по-видимому, удручены, жена верховного судьи опечалилась,
да и паломники отнюдь не возвеселились, узнав, что денежные средства будут у
них  отобраны.  С  минуту  Роке  держал  их  всех  в  состоянии  мучительной
неизвестности, затем, решившись не  томить  их  долее,  -  а  томление  было
написано на их лицах, - обратился к офицерам и снова заговорил:
     - Господа офицеры! Будьте любезны, дайте  мне,  пожалуйста,  шестьдесят
эскудо, а у супруги верховного судьи я попрошу  восемьдесят,  так  мои  люди
будут удовлетворены, - ведь вы сами знаете: поп тем  и  живет,  что  молитвы
поет, - а засим вы можете спокойно и беспрепятственно продолжать свой  путь:
я вам выдам охранную  грамоту,  чтобы  в  случае,  если  вас  остановит  еще
какой-нибудь из моих отрядов, разбросанных по всей округе, он вас не трогал,
ибо  чинить  обиды  воинам,  а  равно  и  женщинам,  тем  паче  -   женщинам
благородным, не входит в мои намерения.
     Офицеры без конца и в самых изысканных выражениях благодарили  Роке  за
то, что он так любезно и великодушно оставляет им их же собственные  деньги.
Сеньора  донья  Гьомар  де  Киньонес  хотела  было  выскочить  из  кареты  и
поцеловать  славному  атаману  руки  и  ноги,   но   он   этому   решительно
воспротивился, более того: он попросил у нее прощения  за  ту  неприятность,
которую он вынужден был причинить ей,  ибо  того  требовало  несчастное  его
ремесло. Супруга верховного судьи велела одному  из  слуг  своих  немедленно
выдать  причитавшиеся  с  нее  восемьдесят  эскудо,  офицеры  же   отсчитали
шестьдесят. Паломники также готовы были расстаться с жалкими своими грошами,
но Роке сказал, чтобы они не беспокоились, а затем, обратясь к своим  людям,
распорядился:
     - Каждый из вас получит из этих денег по два эскудо, остается двадцать:
десять из них мы отдадим паломникам, а остальные десять - славному  спутнику
этого рыцаря, чтобы он не поминал лихом сегодняшнее приключение.
     Когда Роке подали письменные принадлежности, которые он всюду  возил  с
собой, он составил охранную грамоту на имя главарей всех  своих  отрядов,  а
затем, попрощавшись с пленниками, отпустил их  с  миром,  они  же  не  могли
надивиться  его  благородству,  величественной  наружности   и   необычности
поведения, что делало его похожим скорее на Александра Великого,  нежели  на
знаменитого   разбойника.   Один   из   оруженосцев   заметил    на    своем
гасконско-каталонском наречии:
     - Нашему атаману монахом быть, а не разбойником. Если он и дальше будет
проявлять такую же щедрость, то пусть делает это за свой, а не за наш счет.
     Несчастный произнес эти слова не настолько тихо, чтобы Роке не мог  его
услышать, - выхватив меч, атаман рассек ему голову надвое и сказал:
     - Вот как я наказываю наглецов, которые распускают язык.
     Все замерли, и ни один разбойник не  посмел  проронить  ни  слова:  так
боялись они своего атамана.
     Роке отошел в сторону и написал письмо к своему барселонскому приятелю,
в коем уведомлял его о том, что сейчас у  него  находится  достославный  Дон
Кихот  Ламанчский,  тот  самый  странствующий  рыцарь,  о  котором   столько
существует рассказов, доводил до его сведения,  что  это  самый  занятный  и
самый здравомыслящий человек на свете и что через несколько дней, а именно в
день святого Иоанна Крестителя, он, Роке, доставит его в полном  вооружении,
верхом на Росинанте, на барселонскую  набережную,  а  вместе  с  ним  и  его
оруженосца Санчо Пансу верхом на осле, и просил дать  знать  об  этом  своим
друзьям Ньярам, чтобы они повеселились; далее Роке признавался, что хотел бы
лишить этого удовольствия  своих  врагов  Каделлей,  но  это-де  невозможно,
оттого что сумасбродство и благоразумие Дон Кихота, равно как и остроты  его
оруженосца Санчо Пансы, не могут не послужить развлечением всему свету. Роке
отдал это письмо одному из  своих  оруженосцев  и  тот,  сменив  разбойничье
платье на крестьянское, пробрался в Барселону и вручил письмо по назначению.


     1 Я не  свергаю  и  не  возвожу  на  престол  королей...  -  поговорка,
обязанная своим происхождением старинному романсу, в котором  рассказывается
о том, как испанский король Педро Жестокий (1350-1369) вступил в поединок со
своим братом Энрике и был повержен  им  наземь.  Энрике  призвал  на  помощь
Бертрана Клакена (Дюгеклена), французского военачальника, в палатке которого
все это происходило и который при этом  воскликнул:  "Я  не  низлагаю  и  не
возвожу на престол короля, я  только  помогаю  моему  господину  как  верный
слуга.
     2 Здесь ты и умрешь, изменник... - строки из старинного романса.
     3  ...мы  недалеко  от  Барселоны.  -  В  те  времена  Барселона  и  ее
окрестности постоянно подвергались нападениям разбойничьих шаек. Несмотря на
ликвидацию феодальных  отношений,  крупные  каталонские  землевладельцы,  не
мирясь с новым  положением,  продолжали  требовать  от  крестьян  выполнения
феодальных повинностей. Для борьбы с крестьянами, противившимися  феодальной
эксплуатации, по указу каталонского  вице-короля  в  1602  г.  была  создана
милиция под  названием  "Союз",  основной  задачей  которой  была  борьба  с
упомянутыми разбойничьими  шайками.  Это  привело  к  настоящей  гражданской
войне, так как милиция, набиравшаяся из народа, нередко обращала свое оружие
против сеньоров. Во время развернувшейся гражданской войны  одни  назывались
"ниеррами", а другие - "каделлями". Вожаком  одного  из  таких  отрядов  был
упоминаемый здесь Роке Гинарт, сын крестьянина.
     4 Озирис (миф.) - египетский бог,  которого  Роке  Гинарт  смешивает  с
Бузирисом, легендарным сицилийским тираном.


        ГЛАВА LXI
     О том, что случилось с Дон Кихотом при въезде в Барселону, равно как  и
о других вещах, вполне правдоподобных при всей их видимой нелепости

     Три дня и три ночи провел Дон Кихот в обществе Роке, но, проживи  он  с
ним и триста лет, все равно не уставал бы он  с  удивлением  наблюдать,  как
живут разбойники: пробуждались они в одном месте, обедали в другом; то вдруг
бежали, сами не зная от кого, то неведомо чего ожидали. Спали они  на  ходу,
поминутно  прерывая  сон  и  беспрестанно  кочуя.  Все  время  они  высылали
разведчиков, выслушивали дозорных,  раздували  фитили  аркебуз,  -  впрочем,
аркебуз у них было немного, почти все разбойники были  вооружены  кремневыми
пистолетами. На ночь Роке уединялся в укромные места, никому из его людей не
известные, ибо многочисленные указы барселонского вице-короля, в  коих  была
оценена голова атамана, держали его в состоянии вечной тревоги и страха;  он
никому не доверял, он боялся, что его убьют или  выдадут  властям  свои  же:
воистину жалкая и тягостная жизнь.
     Наконец давно не езженными дорогами, глухими и потаенными тропами Роке,
Дон Кихот и Санчо вместе с шестью оруженосцами добрались  до  Барселоны.  На
набережную они прибыли в ночь накануне Иоанна Крестителя, и тут Роке,  обняв
сперва Дон Кихота, а затем Санчо и только теперь вручив ему обещанные десять
эскудо, после долгих взаимных учтивостей удалился.
     Роке исчез, а Дон  Кихот,  как  был,  верхом  на  коне,  остался  ждать
рассвета, и точно: не в долгом времени в окнах востока показался  ясный  лик
Авроры, если и не ласкавший слуха человеческого {1}, то, во  всяком  случае,
доставлявший радость цветам и травам; впрочем, в ту же самую минуту слух Дон
Кихота и Санчо был приятно поражен доносившимися,  по-видимому,  со  стороны
города звуками множества  труб  и  барабанов,  звоном  бубенчиков  и  быстро
приближавшимися криками людей: "Раздайся! Раздайся!" Место Авроры  заступило
солнце, и лик его, поболее щита, начал медленно подниматься над горизонтом.
     Дон Кихот и Санчо оглянулись по сторонам и в первый раз в жизни увидели
море: оно  показалось  им  огромным  и  бесконечным,  гораздо  больше  лагун
Руидеры, которые они видели в Ламанче. У пристани стояли  галеры;  тенты  на
них были спущены, и глаз различал множество вымпелов и  флагов,  трепетавших
на ветру и словно касавшихся воды; с галер  неслись  звуки  рожков,  труб  и
гобоев, и  воздух,  как  вблизи,  так  и  вдали,  полнился  то  нежными,  то
воинственными мелодиями. Но вот по тихим водам  заскользили  суда:  началось
потешное морское сражение, а в это самое  время  на  берегу  несметная  сила
разряженных всадников, прибывших из  города  на  прекрасных  конях,  затеяла
подобного  же  рода  потеху.  На  галерах  немолчная   раздавалась   пальба,
одновременно палили с городских стен  и  из  фортов:  крепостная  артиллерия
ужасным своим грохотом сотрясала  воздух,  артиллерия  морская  ей  вторила.
Веселое  море,  ликующая  земля,  прозрачный  воздух,   лишь   по   временам
заволакиваемый дымом из орудий, все это вызывало и порождало в сердцах людей
бурный восторг. Санчо же отказывался понимать, откуда у этих  движущихся  по
воде громадин берется столько ног.
     Тем  временем  всадники  с  шумными  и  радостными  криками  подскакали
вплотную к пораженному и ошеломленному Дон Кихоту, и один из них, тот самый,
которому писал Роке, обратился к Дон Кихоту и громко воскликнул:
     - Милости просим в наш город, зерцало, маяк, светоч и путеводная звезда
странствующего рыцарства, в каковых ваших качествах нас совершенно  убеждают
все рыцарские истории! Милости просим, доблестный Дон Кихот  Ламанчский,  не
тот мнимый, поддельный и вымышленный,  который  действует  в  иных  новейших
лживых повестях, но истинный, подлинный и  сомнению  не  подлежащий,  такой,
каким   вас   описывает   Сид   Ахмет   Бен-инхали,   всем   повествователям
повествователь!
     Дон Кихот не ответил на это ни слова, да всадники и не стали дожидаться
ответа: они гарцевали и выкидывали вольты вместе с другими;  Дон  Кихот  же,
вокруг которого происходили самые настоящие  скачки,  обратился  к  Санчо  и
сказал:
     - Эти люди, по всей вероятности, нас узнали. Бьюсь об заклад,  что  они
прочли не только правдивую повесть о нас, но и ту, которую недавно  выдал  в
свет арагонец {2}.
     Всадник, приветствовавший  Дон  Кихота,  снова  приблизился  к  нему  и
сказал:
     - Сеньор Дон Кихот! Поедемте, ваша милость, с нами:  мы  покорные  ваши
слуги и закадычные друзья Роке Гинарта.
     Дон Кихот же ему на это ответил так:
     - Если верно, что одна учтивость рождает  другую,  то  ваша  учтивость,
сеньор кавальеро, - это родная  сестра,  во  всяком  случае  весьма  близкая
родственница   учтивости   самого   Роке.   Ведите   же   меня,   куда   вам
заблагорассудится: моя воля есть ваша воля, особливо когда речь идет о  том,
чтобы вам угодить.
     Тот ответил ему не менее любезно, а затем всадники, окружив Дон  Кихота
со всех сторон, под звуки труб и барабанов вместе с ним направились в город;
когда же они в город въезжали, то по наущению злого духа, который  только  и
делает, что сеет зло, двое озорных и дерзких мальчишек, - а мальчишки бывают
иной раз лукавее самого лукавого, - пробрались сквозь толпу и, задрав хвосты
ослику и Росинанту, сунули и подложили туда по пучку  дикого  терна.  Почуяв
этот новый вид шпор, бедные  животные  поджали  было  хвосты,  но  от  этого
неприятное ощущение лишь усилилось: они начали отчаянно брыкаться и в  конце
концов  сбросили  своих  седоков   наземь.   Дон   Кихот,   в   смущении   и
замешательстве, поспешил извлечь сей плюмаж из-под хвоста своей клячи, Санчо
же пришел на помощь серому. Сопровождавшие Дон Кихота хотели  было  наказать
мальчишек за их продерзость, но это  им  не  удалось,  оттого  что  сорванцы
втиснулись в толпу других мальчишек, бежавших следом за ними.
     Дон Кихот и Санчо снова сели верхами и под звуки все той  же  музыки  и
все так же  торжественно  подъехали  к  дому  своего  вожатого,  большому  и
великолепному, - одним словом, такому, какими бывают дома богатых кавальеро,
и тут мы Дон Кихота и Санчо на время оставим, ибо так хочет Сид Ахмет.


     1 ...ясный лик Авроры, если и не  ласкавший  слуха  человеческого...  -
образное выражение. В основе его лежит миф о Мемноне,  сыне  Авроры,  убитом
Ахиллесом в Троянской войне.  Миф  о  Мемноне  был  в  дальнейшем  связан  с
колоссальной статуей близ  Фив,  разрушенной  землетрясением.  Обломки  этой
статуи при первых лучах восходящего солнца издавали звук,  похожий  на  звук
лопающейся струны, на  основании