Из уст моих все утро напролет.

     Когда же землю с трона голубого
     Осыплет полдень стрелами огня,
     Я предаюсь рыданьям исступленным.

     Но вот опять приходит ночь, и снова
     Я убеждаюсь, горестно стеня,
     Что небеса и Хлора глухи к стонам.

     Камилле сонет понравился, но еще больше - Ансельмо; он  одобрил  его  и
сказал, что дама эта,  по-видимому,  слишком  жестока,  если  она  на  столь
искреннее чувство не отвечает. Но тут Камилла задала вопрос:
     - Разве все, что говорят влюбленные поэты, это правда?
     - Как поэты, они  говорят  неправду,  -  отвечал  Лотарио,  -  но,  как
влюбленные, они всегда столь же кратки, сколь искренни.
     - Это не подлежит сомнению, - подтвердил Ансельмо единственно для того,
чтобы поддержать Лотарио и прибавить его словам весу в  глазах  Камиллы,  но
Камилла так была увлечена Лотарио, что не заметила уловки Ансельмо.
     А как все, принадлежавшее Лотарио, доставляло ей удовольствие,  к  тому
же ей ведомо было, что все его помыслы и все его писания посвящены ей и  что
она и есть настоящая Хлора, то она спросила  Лотарио,  нет  ли  у  него  еще
сонета или же каких-либо других стихов.
     - Один сонет есть, - отвечал Лотарио, - но только я не думаю, чтобы  он
был так же хорош, как первый, или, лучше  сказать,  не  так  плох.  Впрочем,
судите сами:

     Меня своим презреньем губишь ты,
     И знаю я, что неизбежно сгину,
     Но знаю также, что приму кончину
     Рабом твоей небесной красоты.

     Ведь и достигнув роковой меты,
     Где славу, страсть и жизнь, как прах, отрину,
     С собой в страну забвенья не премину
     Я унести любимые черты.

     Нет, с этою святынею бесценной
     Меня в последний час не разлучат
     Ни равнодушье, ни отпор холодный.

     О горе мне, пловцу в пучине пенной,
     Который, тщетно напрягая взгляд,
     Нигде звезды не видит путеводной!

     Ансельмо одобрил второй сонет не меньше, чем первый,  и  так  звено  за
звеном присоединял он к цепи, которою он опутывал и приковывал себя к своему
бесчестию, ибо когда Лотарио особенно его бесчестил, то он ему говорил,  что
теперь-то он больше чем когда-либо спокоен за свою честь;  и  так  же  точно
Камилла, ступень за ступенью, все ниже спускалась в бездну своего позора,  а
супругу ее казалось, будто она восходит на вершину чистоты и  доброй  славы.
Как-то раз случилось, однако ж, Камилле остаться наедине со своею  служанкой
и Камилла обратилась к ней с такими словами:
     - Мне стыдно, дорогая Леонелла, что я низко себя оценила и повела  себя
так, что Лотарио сразу покорил мое сердце,  вместо  того  чтобы  завоевывать
постепенно. Боюсь, что он станет меня презирать за уступчивость  или  же  за
ветреность, не приняв  в  соображение  силы  своей  страсти,  сломившей  мое
сопротивление.
     - Пусть это вас не тревожит, госпожа моя, - сказала Леонелла, - это  не
имеет значения: ценность подарка не уменьшается от того, что  мы  скоро  его
получили, если только подарок, точно, хорош и ценен  сам  по  себе.  Недаром
говорится пословица: хочешь дать за двоих - давай сразу.
     - Есть и другая пословица, - вставила Камилла,  -  дешево  обходится  -
мало ценится.
     - Эта поговорка к вам  не  относится,  -  возразила  Леонелла,  -  ведь
любовь, как я слышала, то на крыльях летает, то идет шагом, с этим мчится, с
тем еле бредет, одних охлаждает,  других  испепеляет,  одних  ранит,  других
убивает, бег ее желаний в один и тот же миг начинается и прекращается, утром
предпринимает она осаду крепости, а вечером крепость уже взята, ибо нет  той
силы, которая могла бы  ей  сопротивляться.  А  коли  так,  то  чего  же  вы
опасаетесь, чего страшитесь? Ведь с Лотарио,  как  видно,  случилось  то  же
самое, ибо орудием  своей  победы  над  вами  любовь  избрала  отъезд  моего
господина. И надлежало, чтобы именно в отсутствие  Ансельмо  свершилось  то,
что замыслила любовь, пока он не возвратился, ибо его приезд испортил бы все
дело: ведь у любви нет лучшего помощника по  части  исполнения  ее  желаний,
нежели случай, и она пользуется им для всех своих затей, особливо на  первых
порах. Все это я отлично  знаю,  и  больше  по  собственному  опыту,  нежели
понаслышке, и когда-нибудь я вам про себя расскажу, синьора, - ведь  я  тоже
не каменная, во мне молодая играет кровь. Притом, синьора Камилла, вы не так
уже скоро доверились ему и сдались, сначала вы узнали душу  Лотарио  по  его
взглядам, вздохам, речам, обещаниям и подношениям, и его  душевные  качества
вас убедили, что он вполне достоин любви. А коли так, то не слушайте  голоса
лицемерия и самолюбия, внушите себе, что Лотарио уважает вас так  же  точно,
как его уважаете вы: он рад и счастлив, что вы попались в сети любви,  сети,
опутывающие вас в его глазах еще большим уважением и почетом, и помните, что
он может похвалиться не только четырьмя С, которые будто бы  положено  иметь
каждому порядочному влюбленному, то есть  тем,  что  он  свободен,  сметлив,
стоек и скрытен, но и всею азбукой - вы только послушайте, я  вам  скажу  ее
сейчас на память. Сколько я понимаю и могу судить,  он  богат,  великодушен,
горяч,  добр,  жалостлив,  знатен,  изящен,  красив,  любезен,  мужественен,
настойчив, обходителен, постоянен, рыцарственен, потом эти четыре  С,  затем
терпелив, умен, храбр, царственен, чистосердечен (ш и щ  сюда  не  подходят,
больно некрасивые буквы), затем юн и, наконец, яростен в битве.
     Азбука эта привела Камиллу в веселое расположение духа,  и  она  нашла,
что на самом деле Леонелла, вероятно, более опытна в любви,  чем  это  можно
понять из ее слов; и тут Леонелла в этом созналась и  сказала  Камилле,  что
завела амуры с одним молодым человеком из хорошей  семьи,  жителем  того  же
города, каковое известие встревожило Камиллу, и она со страхом подумала, что
чести ее именно с этой стороны может грозить опасность.  Допросила  она  ее,
как далеко они зашли. Та без малейшего стеснения, крайне развязно  ответила,
что они зашли далеко.  Да  ведь  так  оно  обыкновенно  и  случается:  стоит
допустить оплошность госпоже, как тотчас теряет стыд служанка и,  видя,  что
хозяйка ее оступилась, начинает хромать сама, нимало не  смущаясь,  что  все
про это знают. Камилле ничего иного не оставалось, как упросить Леонеллу  не
рассказывать своему возлюбленному об ее увлечении, а также держать  в  тайне
собственные свои похождения, дабы про них  не  узнали  Ансельмо  и  Лотарио.
Леонелла все это обещала, но исполнила свое обещание так,  что  предчувствие
Камиллы, что через нее она утратит доброе свое имя, сбылось, ибо  бесстыдная
и дерзкая Леонелла, видя, что ее госпожа ведет себя уже не так, как  прежде,
и будучи уверена, что если госпожа и застанет ее с любовником, то все  равно
не выдаст, осмелилась  привести  его  в  дом,  -  таково  одно  из  пагубных
последствий  греха,  совершаемого   госпожами:   они   становятся   рабынями
собственных своих служанок и принуждены бывают покрывать  их  бесстыдство  и
низость, как это и случилось с  Камиллой,  которая  не  один,  а  много  раз
заставала Леонеллу с ее милым в одном из покоев своего  дома  и  все  же  не
только не решалась ее пожурить, но еще и помогала ей прятать  его  и  делала
все для того,  чтобы  Ансельмо  его  не  увидел.  Но,  несмотря  на  все  их
ухищрения, однажды Лотарио увидел, как  тот  на  рассвете  выходил  из  дома
Ансельмо; не зная, кто это, Лотарио подумал сперва, что это ему  почудилось;
когда же он увидел, что тот, завернувшись и закутавшись в плащ,  пробирается
с величайшею предосторожностью и опаскою, то, отказавшись  от  простодушного
своего заключения, пришел к другому, которое могло бы погубить всех, если бы
Камилла в конце концов не нашлась,  как  этому  помочь.  Лотарио  совершенно
забыл о существовании Леонеллы, и ему в голову не могло прийти, что человек,
в столь неурочное время выходивший из дома Ансельмо, приходил к Леонелле; он
вообразил, что Камилла и тут оказалась столь же доступною и податливою,  как
и по отношению к  нему,  -  таковы  последствия,  которые  влечет  за  собою
злонравие неверной жены; она теряет уважение в глазах своего  же  любовника,
который мольбами и уверениями достигнул того, что она ему отдалась,  ибо  он
начинает думать, что  ей  еще  легче  будет  отдаться  другому,  и  малейшее
подозрение кажется ему теперь вполне правдоподобным. И  тут  здравый  смысл,
очевидно, изменил Лотарио, и рассудок утратил над ним  всякую  власть,  ибо,
ослепленный глодавшею его  бешеною  ревностью,  мучимый  желанием  отомстить
Камилле, хотя на самом деле она ни в чем перед ним  не  провинилась,  он  не
нашел ничего  лучше  и  умнее,  как  без  дальних  размышлений  броситься  к
Ансельмо, когда тот еще лежал  в  постели,  и  обратился  к  нему  с  такими
словами:
     - Знай, Ансельмо, что уже много дней борюсь я с собою и  делаю  усилия,
чтобы не сказать тебе того, что я уже не могу и не  вправе  дольше  от  тебя
скрывать. Знай, что крепость, именуемая Камиллой, сдалась и  готова  принять
любые мои условия. И я не  спешил  открывать  тебе  всю  правду  единственно
потому, что желал увериться, не есть ли это  с  ее  стороны  пустая  женская
прихоть и не намеревается ли она испытать меня и проверить, сколь искренен я
в сердечных своих  излияниях,  начатых  мною  с  твоего  позволения.  Равным
образом я полагал, что если Камилла такова, какою ей надлежит быть  и  какою
мы оба ее считали, то она сообщит тебе о моем ухаживании, но, видя, что  она
медлит, я понял, что обещание ее неложно, - обещала же мне она, что когда ты
снова отлучишься, то она назначит мне свидание в твоей гардеробной (и точно:
в этой самой комнате они обыкновенно виделись). Однако ж я  просил  бы  тебя
удержаться от безрассудной и скорой мести, ибо грех совершен ею пока  только
в мыслях, и может статься, что, прежде чем он будет совершен на деле,  мысли
ее примут иное направление и место греха заступит раскаяние. Так  вот,  коли
ты всегда или почти всегда следовал моим советам, то  последуй  еще  одному,
который я тебе сейчас преподам, и запомни его, дабы затем, во  всем  уверясь
воочию, по зрелом размышлении поступить, как тебе заблагорассудится.  Сделай
вид, что ты уезжаешь дня на два, на три, как в прошлый раз, а сам спрячься в
гардеробной, которая благодаря коврам и разным другим предметам представляет
собой самое подходящее для этого место, и тут мы  оба  собственными  глазами
увидим, что замышляет Камилла, и если замысел ее порочен, что вернее  всего,
то тогда ты можешь стать молчаливым, предусмотрительным и разумным  палачом,
карающим за причиненное тебе зло.
     Речи Лотарио удивили, изумили и поразили Ансельмо, ибо тот обратился  с
ними к нему, когда он меньше всего ожидал их услышать, - он уже считал,  что
его супруга отбила притворные атаки  Лотарио,  и  праздновал  победу.  Долго
хранил он молчание, уставясь неподвижным взглядом в пол, и наконец сказал:
     - Ты поступил, как истинный  друг,  Лотарио.  Я  непременно  послушаюсь
твоего совета. Делай что хочешь, но только  держи  это  в  тайне,  как  того
требует столь непредвиденный случай.
     Лотарио обещал, но, выйдя от Ансельмо, он горько  пожалел,  что  сказал
ему все это, и понял, как глупо  он  поступил,  ибо  он  сам  мог  отомстить
Камилле и не таким жестоким и  постыдным  способом.  Он  проклинал  себя  за
безрассудство, порицал за легкомыслие и  не  знал,  на  что  решиться,  дабы
исправить ошибку и найти какой-нибудь разумный  выход.  В  конце  концов  он
решился повиниться во всем  Камилле;  сыскать  для  этого  случай  ему  было
нетрудно - в тот же день  увиделся  он  с  нею  наедине,  а  она  как  скоро
удостоверилась, что никто не слышит, то сказала:
     - Знаешь, милый Лотарио, у меня так болит и ноет сердце,  что  кажется,
будто  вот-вот  разорвется,  и  если  оно  и  не  разорвется,   то,   право,
каким-нибудь чудом. Послушай: бесстыдство Леонеллы дошло до  того,  что  она
все ночи напролет просиживает в моем  доме  со  своим  возлюбленным,  нанося
ущерб  моему  доброму  имени,  ибо  перед  всяким,  кто  видит,  как  он   в
непоказанное время выходит из  моего  дома,  открывается  широкое  поле  для
подозрений. И мне особенно  тяжело,  что  я  не  могу  ни  наказать  ее,  ни
побранить, ибо то обстоятельство, что она является поверенною в наших делах,
скрепило мои уста печатью, дабы я молчала про ее дела, и я боюсь, как бы  из
этого не вышло беды.
     Слушая Камиллу, Лотарио сначала решил, что это она придумала для отвода
глаз - будто человек, которого он видел, приходил не к ней,  а  к  Леонелле;
однако ж, видя, что она сокрушается, плачет и просит у него  совета,  он  ей
поверил и, поверив, еще более устыдился и во всем раскаялся. Но со всем  тем
он сказал Камилле, чтобы  она  не  огорчалась  и  что  он-де  надумает,  как
обуздать  наглость  Леонеллы.  Под  конец   же   Лотарио   признался,   что,
подстрекаемый бешеною и дикою ревностью, он все рассказал Ансельмо и что тот
по уговору спрячется в гардеробной, дабы воочию убедиться в  ее  неверности.
Он молил ее простить ему это безрассудство  и  посоветовать,  как  исправить
дело и как ему выйти из  столь  запутанного  лабиринта,  куда  его  завлекло
собственное сумасбродство.
     Признание  Лотарио  ужаснуло  Камиллу,  и  она   в   превеликом   гневе
разразилась потоком справедливых укоризн и разбранила  его  за  то,  что  он
столь низкого о ней мнения, и за его нелепую и дурную затею; но как  женский
ум по природе своей отзывчивее, нежели мужской, и на доброе и на злое,  хотя
и уступает ему в умении здраво рассуждать, то Камилла мгновенно нашла  выход
из этого, казалось бы, безвыходного положения и велела Лотарио устроить так,
чтобы Ансельмо на другой день, точно, спрятался в условленном месте, ибо она
рассчитывала, что из  этих  пряток  можно  будет  извлечь  пользу  и  что  в
дальнейшем они уже без всяких помех будут наслаждаться друг  другом;  и,  не
раскрывая до конца своих намерений, она предуведомила его, чтобы  он,  когда
Ансельмо спрячется, явился по зову Леонеллы и на все  вопросы  отвечал  так,
как если бы он и не подозревал, что Ансельмо его слышит.  Лотарио  упрашивал
ее поделиться с ним своим замыслом,  дабы  тем  увереннее  и  осмотрительнее
начал он действовать.
     - Тебе не нужно действовать; повторяю: тебе надлежит лишь  отвечать  на
мои вопросы, - вот все, что сказала ему  Камилла,  ибо  из  боязни,  что  он
отвергнет ее затею, которая ей самой казалась  столь  удачною,  и  затеет  и
придумает что-нибудь еще, гораздо менее  удачное,  положила  до  времени  не
посвящать его в свои планы.
     С тем и ушел Лотарио, а на другой день Ансельмо сделал вид, что уезжает
в деревню к своему приятелю, а сам возвратился и  спрятался,  что  ему  было
сделать легко, ибо Камилла и Леонелла предоставили ему эту возможность.
     Итак, Ансельмо спрятался, и его  охватило  волнение,  какое  не  может,
вероятно, не испытывать тот, кто ожидает, что вот сейчас у  него  на  глазах
станут попирать его честь, что еще секунда -  и  у  него  похитят  бесценный
клад, за каковой он почитал возлюбленную свою Камиллу.  Твердо  уверенные  в
том, что Ансельмо спрятался, Камилла и Леонелла вошли в гардеробную; и, едва
переступив порог, Камилла с глубоким вздохом молвила:
     - Ах, добрая Леонелла! Я не приведу в исполнение замысел, о  котором  я
не ставила тебя в известность, дабы ты не тщилась  меня  удерживать,  возьми
лучше кинжал Ансельмо и пронзи бесчестную грудь  мою!  Но  нет,  постой,  не
должно мне страдать за чужую вину. Прежде всего  я  хочу  знать,  что  такое
усмотрели во мне бессовестные и дерзкие очи Лотарио, отчего он вдруг осмелел
и поведал мне преступную свою страсть, тем самым обесчестив своего  друга  и
опозорив меня. Подойди к окну, Леонелла, и позови его, - он, конечно, сейчас
на улице: ждет, когда можно будет осуществить дурной свой умысел.  Однако  ж
прежде осуществится мой - жестокий, но благородный.
     - Ах, госпожа моя! - заговорила догадливая  и  обо  всем  осведомленная
Леонелла. - Зачем вам кинжал? Неужели вы хотите  убить  себя  или  же  убить
Лотарио? Но и в том и в другом случае вы погубите и  честь  свою,  и  доброе
имя. Лучше затаите обиду и не пускайте этого скверного  человека  на  порог,
когда мы одни. Подумайте, синьора: ведь мы слабые женщины, а он мужчина,  да
еще такой, который идет напролом. И вот если он, потеряв голову от  страсти,
явится с дурным  своим  намерением  сюда,  то,  пожалуй,  прежде  нежели  вы
приведете в исполнение свое, он учинит такое, что  окажется  для  вас  горше
смерти. Уж этот мой господин Ансельмо, и зачем только он дал  такую  волю  у
себя в доме этому потаскуну? Положим даже, синьора, вы его убьете, -  а  мне
сдается, что вы именно это замыслили, - что мы будем делать с мертвым телом?
     - Что будем делать? - сказала Камилла. - Пусть его хоронит Ансельмо,  -
этот труд должен показаться ему отдыхом, ибо он предаст земле свой позор. Ну
так зови же его, - медлить с отмщением за причиненное мне зло - это  значит,
по моему разумению, изменить обету супружеской верности.
     Ансельмо слышал все, и каждое слово Камиллы разуверяло  его;  когда  же
ему стало ясно, что она решилась убить Лотарио, то он вознамерился  выйти  и
объявиться, дабы не свершилось подобное  дело,  но  его  остановило  желание
посмотреть, к чему приведут эта неустрашимость и это благородное решение,  с
тем чтобы в последнюю минуту выйти и остановить Камиллу.
     А Камилла между тем  изобразила  глубокий  обморок,  и  как  скоро  она
рухнула на кровать, Леонелла горько заплакала и запричитала:
     - Ах ты, беда какая! И что я за несчастная, -  ведь  у  меня  на  руках
умирает цвет земной чистоты, венец добродетельных жен, образец целомудрия...
     И еще много чего она наговорила, так что кто бы ее ни послушал,  всякий
почел бы ее за самую сердечную и верную служанку на свете, а ее госпожу - за
новоявленную преследуемую Пенелопу. Камилла не замедлила прийти  в  себя  и,
очнувшись, молвила:
     - Что же ты, Леонелла, не идешь звать  самого  верного  друга  во  всем
подсолнечном и подлунном мире? Торопись же, ступай, беги, лети, да не угасит
твоя медлительность  пыл  моего  гнева  и  да  не  расточится  в  угрозах  и
проклятиях предвкушаемая мною правая месть.
     - Иду, иду, госпожа моя, -  сказала  Леонелла,  -  только  отдайте  мне
сначала кинжал, а то как бы в мое отсутствие вы не натворили  такого,  из-за
чего ваши близкие потом всю жизнь плакать будут.
     - Будь спокойна, милая Леонелла, я ничего такого не сделаю, - возразила
Камилла. - Хотя, по-твоему, безрассудно и неумно с моей  стороны  вступаться
за свою честь, однако ж я не Лукреция, которая якобы наложила на себя  руки,
будучи ни в чем неповинна и не умертвив прежде виновника  своего  несчастья.
Да, я умру, коли уж мне  так  положено,  но  сперва  я  должна  отплатить  и
отомстить тому, из-за чьей  дерзости,  для  которой  я  отнюдь  не  подавала
повода, я сейчас проливаю слезы.
     Леонелла заставила себя долго упрашивать, прежде чем пойти за  Лотарио,
но наконец пошла, и, пока ее не было, ее госпожа говорила сама с собою:
     - Боже мой, боже мой! Не разумнее ли было бы прогнать  Лотарио,  как  я
это уже делала не раз, а не подавать ему  повода,  -  к  сожалению,  у  него
теперь уже есть повод, - принять меня за женщину бесчестную и  низкую,  хотя
он и не замедлит в том разувериться? Нет сомнения, так было бы лучше.  Но  я
не была бы отомщена и честь супруга моего осталась бы опороченною, когда  бы
Лотарио цел и невредим и как ни в чем  не  бывало  вышел  оттуда,  куда  его
завлекли преступные замыслы. Да поплатится жизнью предатель за нечистые свои
желания! Пусть знает свет (если только он когда-либо про  это  узнает),  что
Камилла не только сохранила верность своему супругу, но  и  отомстила  тому,
кто дерзнул его  оскорбить.  Со  всем  тем,  думается  мне,