аем, и  щеки  у  нас
делаются чистые и гладкие, как донышко каменной ступки.  Правда,  в  Кандайе
есть такие женщины, которые ходят по домам и  удаляют  волосы,  подравнивают
брови, составляют разные притирания, в коих нуждаются дамы,  но  мы,  дуэньи
нашей госпожи, никогда к ним не обращаемся: ведь они  нам  вовсе  не  родные
сестры и даже не сводные, - они просто-напросто сводни, так что если  сеньор
Дон Кихот за нас не вступится, то мы и в гроб сойдем бородатыми.
     - Я скорее позволю, чтобы мне мою  собственную  бороду  вырвали  мавры,
нежели вашим бородам позволю расти, - объявил Дон Кихот.
     При этих словах Трифальди очнулась и произнесла:
     - Во время моего обморока  до  меня  долетел  отзвук  вашего  обещания,
доблестный рыцарь, и это он пробудил меня и привел в чувство. Итак, я  снова
умоляю  вас,  славнейший  из  странствующих  рыцарей  и  неукротимейший   из
сеньоров: претворите в жизнь милостивое ваше обещание.
     - За мной дело не станет, - молвил Дон  Кихот,  -  вы  только  скажите,
сеньора, что мне надлежит делать, а мужество мое всегда к вашим услугам.
     - Дело состоит вот в чем, - объявила Горевана. - Если  идти  сушей,  то
отсюда до королевства Кандайи будет пять тысяч миль или же  около  того,  но
если лететь по воздуху и прямиком, то будет всего только три  тысячи  двести
двадцать семь. И вот что еще должно знать: Злосмрад мне  сказал,  что  когда
судьба пошлет мне рыцаря-избавителя, то  он,  Злосмрад,  предоставит  в  его
распоряжение верхового коня изрядных статей, без таких изъянов, какие бывают
у лошадей наемных, ибо это будет  тот  самый  деревянный  конь,  на  котором
доблестный Пьер увез прелестную Магелону и которым правят с  помощью  колка,
продетого в его лоб и заменяющего удила, и летит  этот  конь  по  воздуху  с
такой быстротой, что кажется,  будто  несут  его  черти.  Согласно  древнему
преданию, коня того смастерил мудрый Мерлин и отдал на  время  другу  своему
Пьеру, и тот совершил на нем  долгое  путешествие  и,  как  я  уже  сказала,
похитил прелестную Магелону, посадив ее на круп и взвившись с нею на воздух,
а кто в это время стоял и смотрел на них снизу вверх,  те  так  и  обалдели.
Мерлин, однако ж, давал своего коня только тем, кого он любил, или же тем, с
кого он за это что-либо получал, и мы ведь не знаем, ездил ли на  этом  коне
еще кто-нибудь после достославного Пьера. Злосмрад раздобыл его силою  своих
волшебных чар, и теперь он им владеет и разъезжает на нем  по  всему  белому
свету: нынче он здесь, завтра во Франции, послезавтра в Потоси {1}. Но самое
главное: упомянутый конь не ест, не спит, не изнашивает подков и без крыльев
летает по воздуху такою иноходью, что седок  может  держать  в  руке  полную
чашку воды и не пролить ни единой капли - столь ровный и плавный у того коня
ход.  Вот  почему  прелестная  Магелона  с  таким   удовольствием   на   нем
путешествовала.
     Тут вмешался Санчо:
     - Что касается ровного и  плавного  хода,  то  мой  серый  по  воздуху,
правда, не летает, ну, а на земле он с любым иноходцем потягается.
     Все засмеялись, а Горевана продолжала:
     - И вот этот самый конь (если только Злосмрад  захочет  положить  конец
нашей невзгоде) меньше чем через полчаса после  наступления  темноты  явится
сюда, ибо Злосмрад меня  предуведомил,  что  он  без  малейшего  промедления
пошлет мне коня: это и будет примета, по  которой  я  догадаюсь,  что  нашла
наконец искомого рыцаря.
     - А много народу может поместиться на вашем коне? - осведомился Санчо.
     Горевана ответила:
     - Двое. Один в седле, другой на крупе, и обыкновенно  это  -  рыцарь  и
оруженосец, если только нет какой-либо похищенной девицы.
     - Любопытно мне знать, сеньора Горевана, как зовут того коня? - спросил
Санчо.
     - Его зовут, - отвечала Горевана, - не так, как коня Беллерофонта  {2},
коему имя было Пегас, не так, как коня Александра  Великого,  именовавшегося
Буцефалом, не так, как коня неистового Роланда, которого звали  Брильядором,
и не зовут его ни Баярдом,  как  звали  коня  Ринальда  Монтальванского,  ни
Фронтином, как звали коня Руджера, ни Боотосом и Перифоем  {3},  как  звали,
кажется, коней Солнца, равно как не зовут его и Орельей, по имени  коня,  на
котором несчастный Родриго, последний король готов, вступил в бой,  стоивший
ему и жизни и королевства.
     - Бьюсь об заклад, - молвил Санчо, - что коли этому коню не  было  дано
ни одного из славных имен столь знаменитых коней, то не носит он также имени
коня моего господина - Росинант, которое  своею  меткостью  превосходит  все
перечисленные вами прозвища.
     - То правда, - подтвердила бородатая графиня,  -  но  и  ему  дано  имя
весьма подходящее: его зовут Клавиленьо Быстроногий, - леньо, то есть  кусок
дерева, показывает из чего он сделан, клави - это от слова клавиха, то  есть
колок, и намекает это на колок,  который  у  него  во  лбу,  определение  же
удостоверяет быстроту его бега, так что по части  клички  он  смело  мог  бы
поспорить со знаменитым Росинантом.
     - Кличка мне, пожалуй, нравится, - заметил Санчо, - ну,  а  как  же  им
правят-то: есть у него уздечка или недоуздок?
     - Я же сказала, что при помощи колка, - отвечала Трифальди.  -  Рыцарь,
сидящий на нем, поворачивает колок то в одну сторону, то в  другую,  и  конь
едет, куда надобно всаднику: то взметнется под облака, то едва  не  касается
копытами земли, а то как раз посредине, каковой средины и  должно  искать  и
придерживаться во всех благоразумных предприятиях.
     - Я ничего бы не имел против взглянуть на того коня, - молвил Санчо,  -
но ждать, что я на него сяду, в седло ли, на круп ли, куда бы  то  ни  было,
это все равно что на вязе искать груш. Скажите спасибо, что  я  на  сером-то
кое-как держусь, и при этом седло у меня мягче шелка, а вы хотите,  чтобы  я
сидел на деревянном крупе безо всякой подушки и подстилки! Черт  побери!  Не
желаю я трястись на таком коне ради того,  чтобы  кто-то  там  избавился  от
бороды: пусть каждый освобождается от нее как ему заблагорассудится, а я  не
намерен пускаться с моим господином в столь длительное путешествие. Тем паче
для  удаления  означенных  бород  я,  верно  уж,  не  так  нужен,  как   для
расколдования сеньоры Дульсинеи.
     - Еще как нужен, друг мой, - возразила  Трифальди,  -  думаю,  что  без
твоего участия у нас ничего не выйдет.
     - Караул! - воскликнул Санчо. - Какое дело оруженосцам до  приключений,
которые затевают господа? Вся слава от них господам,  а  нам  одни  хлопоты.
Нет, черта с два! И если бы еще  авторы  историй  писали:  "Такой-то  рыцарь
вышел победителем из такого-то и такого-то приключения, и помощь ему  в  том
оказал оруженосец имярек, без чьего участия победа была бы невозможна..."  А
то ведь они просто-напросто пишут: "Дон Паралипоменон,  Рыцарь  Трех  Звезд,
вышел победителем из приключения с шестью чудовищами",  про  оруженосца  же,
который принимал во всем этом участие, ни слова, как будто его и на свете не
было! Итак, сеньоры, повторяю: мой хозяин пусть себе едет, желаю ему успеха,
а я останусь здесь, в обществе сеньоры герцогини, и может статься, что к его
приезду дело сеньоры Дульсинеи сдвинется с мертвой точки, потому я намерен в
часы досуга и безделья всыпать себе такую порцию плетей,  что  потом  нельзя
будет ни лечь, ни сесть.
     - Как бы то  ни  было,  милый  Санчо,  тебе  в  случае  нужды  придется
сопровождать своего господина, все добрые люди будут тебя об  этом  просить:
нельзя же, чтоб из-за напрасного твоего страха  лица  этих  сеньор  остались
такими заросшими, - ведь это же просто непристойно.
     - Еще раз говорю: караул! - воскликнул Санчо. -  Если  б  надобно  было
помочь каким-нибудь молодым монастыркам или же девочкам из сиротской  школы,
то ради этого еще стоило бы претерпеть мытарства, но  мучиться  из-за  того,
чтоб избавить  от  бороды  дуэний?  Как  бы  не  так!  Пусть  все  до  одной
разгуливают с бородами,  от  самой  старшей  до  самой  младшей,  от  первой
кривляки и до последней ломаки.
     - Ты не любишь дуэний, друг  Санчо,  -  заметила  герцогиня,  -  сейчас
видно, что ты ярый сторонник толедского аптекаря. Но, скажу по чести, ты  не
прав, ибо в моем доме есть примерные дуэньи: вот перед тобой донья Родригес,
- один вид ее говорит сам за себя.
     - Даже  больше,  чем  угодно  сказать  вашей  светлости,  -  подхватила
Родригес, - ну да бог правду видит, и какие бы мы, дуэньи, ни были,  хорошие
или же дурные, бородатые или же безбородые, наши  матери  произвели  нас  на
свет так же точно, как производят на свет всех других женщин, и коли господь
даровал нам  жизнь,  стало  быть,  он  знает,  зачем,  и  я  уповаю  на  его
милосердие, а не на чью бы то ни было бороду.
     - Довольно об этом, сеньора Родригес, - заметил Дон Кихот, - я надеюсь,
сеньора  Трифальди  и  вы  все,  составляющие  ее  свиту,  что  небо   очами
сострадания взглянет на ваше горе, и  Санчо  исполнит  все,  что  я  ему  ни
прикажу. Скорей бы только являлся Клавиленьо, и я тотчас же  вызову  на  бой
Злосмрада; не сомневаюсь, что ни одна бритва не побреет ваши милости с такой
быстротой, с какою лезвие моего меча  сбреет  с  плеч  голову  Злосмрада,  -
господь терпит злодеев, но до поры до времени.
     - Ах! - воскликнула тут Горевана. - Пусть приветными очами взглянут  на
ваше величие, доблестный рыцарь, все звезды горнего мира, да пошлют они  вам
всяческое благополучие и исполнят дух ваш отвагою, дабы вы соделались  щитом
и ограждением всего посрамленного и утесненного  рода  дуэний,  презираемого
аптекарями, поносимого слугами, обманываемого пажами, и чтоб ей пусто  было,
той мерзавке, которая во цвете лет,  вместо  того  чтобы  пойти  в  монашки,
первая пошла в дуэньи! Несчастные мы, дуэньи! Если бы  даже  мы  со  стороны
отца вели свое происхождение от самого Гектора троянского,  все  равно  наши
сеньоры обращались бы к нам, точно к горничным: "Послушайте, моя милая", как
будто от этого они сами становятся королевами! О великан Злосмрад! Хоть ты и
волшебник, но все же ты тверд в своих обещаниях, так пошли нам  бесподобного
Клавиленьо, дабы кончилась наша невзгода, ибо если  настанет  жара,  а  щеки
наши все еще будут покрыты брадою, то горе нам тогда, горе злосчастным!
     Трифальди произнесла это  с  таким  чувством,  что  на  глазах  у  всех
присутствовавших навернулись слезы, даже Санчо - и того  прошибла  слеза,  и
мысленно он дал себе слово сопровождать своего господина  хотя  бы  на  край
света, если от этого будет зависеть удаление шерсти с сих благородных лиц.


     1 Потоси - город в Боливии.
     2  Беллерофонт  (миф.)  -  сын  коринфского  царя  Главка,   победивший
трехголовое огнедышащее чудовище Химеру с  помощью  крылатого  коня  Пегаса.
Когда Беллерофонт захотел подняться на Пегасе на небо, Пегас сбросил  его  и
взлетел один, после чего был превращен в созвездие.
     3 Боотос, Перифой  (миф.)  -  Боотос  -  греческое  название  созвездия
Волопас. Перифой -  друг  Тезея,  спустившийся  вместе  с  ним  в  подземное
царство, чтобы похитить Прозерпину. Здесь Боотос и Перифой названы по ошибке
вместо Пирея. и Эо, двух из четырех коней Солнца.


        ГЛАВА XLI
     О том, как появился Клавиленьо, и о том, чем кончилось затянувшееся это
приключение

     Между тем смерклось, то есть настал условленный  час,  когда  надлежало
появиться знаменитому коню Клавиленьо, коего опоздание уже начало  тревожить
Дон Кихота, - ему казалось, что Злосмрад медлит с посылкой коня или  потому,
что это приключение назначено в удел другому рыцарю, или же что сам Злосмрад
не осмеливается вступить с ним в единоборство. Но  в  это  время  неожиданно
вошли в сад четыре дикаря, увитые зелеными стеблями плюща, а на плечах у них
высился громадный деревянный конь. Они поставили его на землю, и тут один из
дикарей сказал:
     - Пусть воссядет на сие сооружение тот рыцарь, у которого достанет  для
этого храбрости.
     - Только не я, - прервал его Санчо, - во-первых, у меня не достанет для
этого храбрости, а во-вторых, я не рыцарь.
     А дикарь продолжал:
     - Если же у рыцаря есть оруженосец, то пусть он сядет на круп, и  пусть
оба вверят себя доблестному Злосмраду, ибо за исключением  меча  Злосмрадова
никакой другой меч и ничье коварство не  властны  причинить  им  зло.  Стоит
только повернуть колок, вделанный в  шею  этого  коня,  и  он  перенесет  по
воздуху и рыцаря и оруженосца туда, где их дожидается Злосмрад, но чтобы  от
высоты полета у обоих не закружилась голова, им надлежит завязать себе глаза
и не снимать повязки, покуда конь не заржет, каковое ржание  явится  знаком,
что путешествие окончилось.
     Засим дикари оставили  Клавиленьо  и  чинно  направились  туда,  откуда
пришли. Горевана, как скоро увидела коня, почти со слезами обратилась к  Дон
Кихоту:
     - Доблестный рыцарь! Злосмрад исполнил свое обещание: конь  -  вот  он,
между тем бороды наши все растут и растут, и каждая из нас  каждым  волоском
бороды своей тебя заклинает остричь ее и сбрить, и того ради  тебе  надлежит
лишь сесть на коня вместе с твоим  оруженосцем  и  положить  удачное  начало
необычайному вашему путешествию.
     - Я так и сделаю, сеньора графиня Трифальди, вполне  добровольно  и  по
собственному моему хотению, и, чтобы не  задерживаться,  я  даже  не  возьму
подушки для сиденья и не надену шпор, - так сильно во  мне  желание  увидеть
вас, сеньора, и всех прочих  дуэний  с  гладкими,  лишенными  растительности
лицами.
     - Ну, а я так  не  сделаю,  -  объявил  Санчо,  -  ни  добровольно,  ни
принудительно, никак не сделаю. Если же это бритье  может  быть  произведено
только после того, как я сяду на круп коня,  то  мой  господин  может  тогда
искать себе в спутники другого оруженосца, а сеньоры дуэньи - другой  способ
лощить себе лица, а я не колдун, чтобы находить удовольствие  в  летании  по
воздуху. Да и что скажут мои островитяне, когда узнают, что  их  губернатора
ветер носит? А потом еще вот что: отсюда до  Кандайи  три  тычячи  с  чем-то
миль, и если конь притомится или же великан рассердится,  то  на  возвратный
путь мы потратим лет этак шесть, а тогда, стало быть, всякие там острова  да
разострова мне улыбнутся. И ведь не зря говорится, что  промедление  опаснее
всего, а еще: дали тебе коровку - беги скорей за веревкой, и, да простят мне
бороды этих сеньор, хорошо апостолу Петру в Риме, - я хочу сказать, что  мне
и здесь хорошо: меня в этом доме держат  в  холе,  а  от  хозяина  я  ожидаю
великой милости, то есть назначения губернатором.
     На это герцог ему сказал:
     - Друг Санчо! Остров, который я тебе обещал,  не  принадлежит  к  числу
движущихся или плавучих, корни его столь глубоки, что доходят до самых  недр
земли, и его в три приема не выкорчевать и с места не сдвинуть. Кроме  того,
ты знаешь не хуже меня, что добиться назначения на любой высокий пост  можно
только за большую или меньшую мзду, я же в уплату  за  губернаторство  хочу,
чтобы ты отправился вместе со своим господином Дон  Кихотом  и  достославное
это приключение завершил и довел до конца. Но возвратишься ли ты  верхом  на
Клавиленьо с той быстротою, какой должно ожидать от его  резвости,  или  же,
при неблагоприятном стечении обстоятельств, пробираясь от одной харчевни  до
другой и от одного постоялого двора до другого,  приплетешься  и  прибредешь
пешком, словом, когда и как бы ты  ни  возвратился,  ты  найдешь  остров  на
прежнем месте, твои островитяне с прежним нетерпением будут ждать, когда  ты
начнешь управлять ими, я, со своей стороны, также не изменю своего  решения,
и ты, Санчо, во всем этом не сомневайся, иначе я почту себя  оскорбленным  в
лучших чувствах, какие я к тебе питаю.
     - Довольно, сеньор! - сказал Санчо. - Я бедный оруженосец,  и  подобные
учтивости мне не по чину. Пусть мой господин сядет на коня,  потом  завяжите
мне глаза, помолитесь за меня богу и скажите: когда мы будем летать  там,  в
вышине, могу ли я поручить себя господу богу и призвать на помощь ангелов?
     Трифальди же ему на это ответила так:
     - Ты, Санчо, имеешь полное право поручать  себя  богу  и  кому  угодно:
Злосмрад хотя и волшебник, а все-таки христианин, и  ворожит  он  с  великою
осмотрительностью и великою осторожностью, стараясь ни с кем не связываться.
     - Ну, тогда ничего, - молвил Санчо. - Да хранит меня господь и Гаэтская
пресвятая троица!
     - Со времени достопамятного приключения с сукновальнями, - заметил  Дон
Кихот, - никогда я еще не видел Санчо в таком страхе, как сейчас, и, будь  я
столь же суеверен, как другие, его малодушие могло бы сломить мое  мужество.
Ну-ка, поди сюда, Санчо! С дозволения этих сеньоров я хочу сказать тебе  два
слова наедине.
     И, уведя Санчо под деревья, он схватил его за обе руки и сказал:
     - Ты видишь, брат Санчо, что нам предстоит длительное путешествие,  бог
знает, когда мы возвратимся и будет ли у нас досуг  и  удобный  случай,  вот
почему мне бы хотелось, чтобы ты сейчас пошел к себе  в  комнату,  будто  бы
тебе что-то нужно захватить в дорогу, и в  мгновение  ока  влепил  себе  для
начала, в счет трех тысяч трехсот плетей,  с  тебя  причитающихся,  хотя  бы
пятьсот, - что-то, по  крайней  мере,  было  бы  уже  сделано,  -  а  начать
какое-нибудь дело - значит уже наполовину его кончить.
     - Ей-богу, у вашей милости не все дома! - воскликнул Санчо. -  Это  мне
напоминает  пословицу:  "Я  ребенка  донашиваю,  а  ты  с  меня   девичества
спрашиваешь". Мне на голой доске сидеть придется, а  ваша  милость  требует,
чтобы я себе задницу отлупцевал? Ей-ей, ваша милость, это вы  не  подумавши.
Давайте-ка лучше брить дуэний, а потом, когда мы вернемся, - вот вам честное
слово оруженосца, - я так быстро покончу с  моим  обязательством,  что  ваша
милость будет ублаготворена, и кончен разговор.
     На это ему Дон Кихот сказал:
     - Ну что ж, добрый Санчо,  я  удовольствуюсь  твоим  обещанием  и  буду
надеяться, что ты его исполнишь - по правде говоря, хоть ты и  простоват,  а
все же ты человек солидный.
     - Вовсе я не страховидный, а очень даже благовидный, - возразил  Санчо,
- впрочем, каков бы я ни был, а слово свое сдержу.
     Тут они направились к  Клавиленьо,  и  Дон  Кихот,  собираясь  садиться
верхом, сказал:
     - Завяжи себе глаза, Санчо, и садись: ведь если  за  нами  посылают  из
таких  далеких  стран,  то,  разумеется,  не  станут  нас  обманывать,   ибо
обманывать тех, кто тебе верит, - это занятие не из  весьма  доблестных,  но
хотя  бы  даже  все  обернулось  по-другому,  никакое  коварство  не  сможет
помрачить ту славу, которою мы себя покрываем, решаясь на этот подвиг.
     - Едемте, сеньор,  -  молвил  Санчо,  -  бороды  и  слезы  этих  сеньор
надрывают мне душу, и я куска в рот не возьму, пока не увижу своими глазами,
что лица их  обрели  первоначальную  гладкость.  Садитесь  прежде  вы,  ваша
милость, и завязывайте себе глаза: ведь я поеду на крупе, стало быть,  ясно,
что, кому ехать в седле, тот должен садиться первым.
     - Твоя правда, - согласился Дон Кихот.
     Засим он достал из кармана платок и попросил Горевану как  можно  лучше
завязать ему глаза; когда же она это сделала,  он  вдруг  скинул  повязку  и
сказал:
     - Если  память  мне  не  изменяет,  я  читал  у  Вергилия  о  троянском
Палладиуме {1}: то был  деревянный  конь,  которого  греки  поднесли  богине
Палладе и внутри которого  находились  вооруженные  воины,  впоследствии  не
оставившие от Трои камня на камне, а потому не худо было бы  прежде  узнать,
что у Клавиленьо в брюхе.
     - Узнавать незачем, - возразила Горевана. - Я за него ручаюсь и  твердо
знаю, что Злосмрад - не какой-нибудь вероломный  предатель.  Можете,  сеньор
Дон Кихот, без всяких опасений садиться на коня, - даю голову на  отсечение,
что ничего с вами не случится.
     Дон  Кихот  подумал,  что  забота  о  собственной  безопасности