чтобы  никого  не
оказалось дома. Но Он был дома.
   - Слушаю... - отозвался хрипловатый голос много курящего человека.
   - Здравствуйте, - поздоровался я.
   - Здравствуйте. - Он был вежлив, но я все же чувствовал, что Он торо-
пится и не расположен к длительной беседе с незнакомым человеком.
   - Я должен с вами встретиться. У меня к вам дело.
   - Какое дело, простите?
   - Это не надолго, - пообещал я. - Это займет у вас...
   - Две секунды, - подсказал Гарик, имея в виду эффективность цианисто-
го калия.
   - Две секунды, - повторил я.
   - Хорошо, - согласился он. - Приезжайте.
   Я ожидал, что мне откроет отрицательный красавец, хозяин жизни, пират
в далеких морях, предпочитающий  тотальный  хаос  скучному  порядку.  Но
дверь отворил невысокий лысоватый и рябоватый человек. Большой головой и
тонкими ногами он неуловимо напоминал кузнечика, однако в бархатном пид-
жачке и с печальным взором. Мне показалось, что я ошибся.
   - Это вы звонили? - спросил Кузнечик.
   - Да. Это я.
   - Проходите, пожалуйста.
   Я вошел в прихожую. Мне совершенно не хотелось его убивать. Наоборот,
мне хотелось что-то для него сделать, например сварить кофе  или  поджа-
рить картошку. Я просто не представлял себе, как буду выходить  из  соз-
давшегося положения.
   - Я должен перед вами извиниться, - проговорил Кузнечик, - меня сроч-
но вызвали на прослушивание. Я должен бежать. Так что если можно  -  да-
вайте на ходу и покороче.
   Он смотрел мне в лицо мягко и одновременно твердо.
   - Я должен вас убить, - сказал я мягко и в то же время твердо,  глядя
на него осмысленно и с симпатией. Чтобы он не принял меня за сумасшедше-
го.
   Он задумался ненадолго, глядя в пол. Потом пошел в одну из  комнат  и
тут же вернулся с зажигалкой в замшевом чехольчике. Положил ее в  карман
своего плаща. Он молчал, и это ставило меня в затруднительное положение.
   - Почему вы молчите? - спросил я.
   - А что я должен сказать? "Пожалуйста" или "Ой, не надо"... Что вы от
меня ждете?
   - Я не знаю. Мне очень неудобно, - сознался я.
   Он поставил ногу на маленькую табуреточку и стал затягивать шнурки на
ботинках, а я стоял рядом и смотрел, как он это делает: он выстроил сна-
чала петлю на одном шнурке, потом на другом, а потом переплел эти  петли
в бантик.
   - Как вы странно завязываете, - удивился я.
   - В детстве так научили.
   Я читал, что из летающих тарелок выходят инопланетные жители, их  на-
зывают гуманоиды. Они похожи на людей и бывают трех видов: низкие, сред-
ние и трехметровые. Может быть, это - гуманоид? Он вышел  из  тарелки  и
остался. И скучает по своей планете. Иначе чем объяснить  его  печальный
взор?
   - Лично я против вас ничего не имею, - сказал я. - Может, вы сами...
   - Что? - Он выпрямился.
   - Убьете себя, - прямо сказал я.
   - Но мне не хочется, - прямо сказал он.
   - Ради Киры...
   - Я так и понял: откуда ветер дует.
   - Она плачет, - грустно сказал я.
   - Она всегда будет плакать. Это характер.
   - Может быть. Но одно дело - плакать в свои ладошки,  а  другое  -  в
мужское плечо.
   - Я не могу подставлять плечо. Если я встану на эту стезю, у меня  не
будет другого занятия, как только подставлять плечо. Я -  занятый  чело-
век. Я так устал... - вдруг пожаловался он.
   - Но она страдает.
   - Потому что ей больше нечем заняться. Она бездельница.
   - Да. Она бездельница. Но она - ваша бездельница.
   Зазвонил телефон.
   - Снимите трубку, - попросил Кузнечик и пошел к себе в кабинет.
   - Я слушаю, - отозвался я.
   - Кто это? - спросил голос Киры.
   - Это я.
   - Я тебе через десять минут перезвоню. - Кира бросила трубку.
   Я тоже положил трубку. Телефон в ту же секунду зазвонил.
   - Я слушаю.
   - Это опять ты? Да что это такое, я звоню совсем в  другое  место,  а
набираю твой номер.
   - Ты правильно набираешь, - сказал я. - Я у него.
   - Дурак, - определила Кира. - И шутки твои дурацкие...
   Она бросила трубку. Я дождался, пока она снова зазвонила, и сказал:
   - Я слушаю...
   Кира довольно долго молчала, потом спросила:
   - Что ты там делаешь?
   - Но мы же договорились...
   - О чем мы договорились?
   - Что ты приедешь ко мне в Сибирь.
   - В какую Сибирь?
   - Ты что, забыла?
   - О чем?
   Хорош бы я был...
   Я бросил трубку и побежал по квартире разыскивать Кузнечика. Он стоял
у себя в кабинете, торопливо перебирал какие-то бумаги.
   - Мне не надо вас убивать! - сообщил я.
   - Я очень рад за вас, - поздравил меня Кузнечик, не отрываясь от  бу-
маг.
   Зазвонил телефон.
   - Меня нет! - крикнул Кузнечик.
   Я снял трубку и снова услышал Киру.
   - Его нет дома, - сказал я ей. - И перестань звонить каждую минуту.
   Кузнечик чего-то не мог найти и нервничал.
   - Не волнуйтесь, - сказал я. - Я с машиной. Я вас подвезу.
   - Да? Это очень кстати. Тогда у нас есть еще, - он посмотрел на часы,
- одиннадцать минут.
   Кузнечик вывел меня на кухню и достал из холодильника запотевшую  бу-
тылку джина.
   - Мне нельзя, - сказал я.
   - Мне тоже. Символически... - Он разлил джин по рюмкам.
   Мы подняли рюмки и посмотрели друг на друга. Лицо у него было узкое и
такое печальное, будто он знает что-то неизмеримо больше, чем все.
   - Не стоит меня убивать, - серьезно сказал он. - К чему такие  хлопо-
ты? Стар я для страстей...
   - Тем более надо торопиться дать счастье.
   - Некогда мне. У меня тысяча дел, которые никто за меня не сделает.
   - А это тоже дело. Может быть, даже самое важное.
   - Какое? - Он нахмурился, сосредоточиваясь.
   - Дать счастье другому человеку.
   Он внимательно посмотрел на меня и поставил рюмку.
   - Насколько я понимаю: мы соперники?
   - Нет, - сказал я. - Я не соперник. Она никогда не хотела меня убить.
   Ехали мы в молчании. Кузнечик сидел рядом, но у меня  было  впечатле-
ние, что его нет. Я понял: он выключился из реальности и пребывал в сво-
их делах.
   - Вы где работаете? - спросил вдруг Кузнечик, возвращаясь в машину.
   - Я - технический переводчик. Вы, наверное, подумали, что я сумасшед-
ший, - догадался я.
   - Нет. Я подумал: это мы все сумасшедшие, - он кивнул на тротуар, где
текла река пешеходов. - А вы совершенно нормальный человек.
   Я остановил машину против большого красивого здания.
   Кузнечик выбрался из машины и пошел, чуть склонив свою крупную  голо-
ву.
   Я вздохнул. Потянулся к заднему сиденью, взял папку и пристроил ее на
колене.
   Кузнечик оглянулся и подошел к моей машине.
   - Что вы ждете? - спросил он.
   - Вас.
   - Убить?
   - Нет. Чтобы отвезти вас домой.
   Я жду так часто, что это превратилось у меня в безусловный рефлекс.
   - Не надо, - сказал Кузнечик, удивившись. - Большое  спасибо.  Я  сам
доберусь.
   Он улыбнулся мне, чуть приподняв лицо, трепеща ресницами.  Потом  по-
вернулся и пошел - одинокий и непостижимый. Звездный мальчик. Инопланет-
ный человек. Он делает свое дело и не входит ни в чье положение. Поэтому
Кира выбрала его, а не меня. Хотя, объективно, я более красивый и  поло-
жительный и предпочитаю порядок тотальному хаосу.
   Через месяц случилось то, что должно было в конце концов  обязательно
случиться. Меня выгнали с работы.
   Мой начальник Лебедев сказал, что у него  нет  другого  выхода,  пос-
кольку если он не выгонит меня, то вышестоящий начальник выгонит его.  А
он, Лебедев, к этому морально не готов.
   Я сказал:
   - Извините, что я тратил ваши нервы.
   Я рассчитывал, что моя покорность смутит Лебедева и он  отменит  свое
решение. Но Лебедев пожал плечом и сказал:
   - Каждый человек тратит другого человека. Это и называется жизнь.
   По тому, как он говорил со мной, вежливо и остраненно, я увидел,  что
он уже сбросил меня со счетов. У него уже есть на примете  другой  пере-
водчик, которому обещано мое место. Может быть, он уже  сейчас  сидит  в
раздевалке и ждет, когда я уйду.
   Я вышел от Лебедева. Перед его дверью сидела секретарша Роза. Прошлое
лето я вывозил ее с семьей на дачу.
   - А меня выгнали, - сказал я Розе.
   Я мог рассчитывать на то, что Роза бросит все свои дела, выведет всех
сотрудников на улицу и они пойдут  перед  издательством  с  лозунгами  и
транспарантами.
   - А за что? - спросила Роза.
   - За то, что я ничего не делал...
   - А...
   Организовывать забастовку Роза не побежала. Осталась сидеть на месте.
   - А на что ты будешь жить? - спросила она.
   - Что-нибудь придумаю...
   Роза задумалась. Ее лицо стало сомнамбулическим. Видимо, она мысленно
изыскивала средства, на которые бы она существовала, если бы ее  выгнали
с работы.
   Тамара стояла возле плиты и готовила ужин: жарила яичницу с  докторс-
кой колбасой.
   В кухню вошла ее десятилетняя дочь Катя.
   - Мне грустно! - воскликнула девочка. Ее  голосок  прозвучал  пронзи-
тельно, как крик птицы.
   - Это нормально, - объяснила Тамара. - Человеку не может быть  только
весело. Если это не идиот, конечно.
   Катя постояла и ушла.
   - Тамара, - сказал я, - одолжи мне денег.
   - Я же при тебе купила эти колотырки. Весь аванс ушел. Я сама думала:
у кого бы перехватить. Честное слово!
   Тамара показала мне искренне вытаращенные глаза.
   - Я верю, - сказал я. - Извини, пожалуйста.
   В кухне появился ее муж Левка. Он был заспан и одет, как беженец.  Он
любил спать среди дня.
   - Ты чего не раздеваешься? - спросил Левка.
   - Я на минуту.
   - Зачем ты ее возил? -  Левка  глядел  на  меня  с  брезгливым  любо-
пытством.
   - Она попросила, я и повез.
   - Лева! Ну я же тебе объясняла: мне надо было исключить! -  вмешалась
Тамара.
   - Она же истеричка. В следующий раз она тебя в морг потащит. Тоже по-
едешь?
   - Наверное, - я пожал плечами.
   - Зато теперь я спокойна, - сказала Тамара.
   - Можно было успокоиться меньшей ценой.
   - Это тебе всегда все удается даром, - сказала Тамара. - А  я  всегда
плачу втридорога за все: и за туфли, и за покой.
   - Ты платишь, когда можно и не платить. А почему? Потому что  у  тебя
низкая разрешающая способность мозга.
   Тамара внимательно посмотрела на мужа, пытаясь  расшифровать  сложную
формулировку.
   - Ты дура, - расшифровал Левка.
   - Если бы я была дура, то я не защитила бы докторскую в тридцать пять
лет.
   - Значит, ты умная дура.
   Левка достал начатую бутылку водки.
   - Садись с нами, - предложил он.
   - Спасибо, - отказался я, потому что каждый день ем яичницу с  колба-
сой.
   - Ну, просто выпей.
   - Не могу. Мне нельзя.
   - А ты всегда делаешь только то, что можно?
   - У меня камни.
   - Они и не почувствуют.
   Левка разлил водку по чайным чашкам. Поднял свою чашку. Ждал.
   - Ну?
   Когда я чувствую волевой импульс, направленный на  меня,  я  не  могу
противостоять. Я выпил и потряс головой.
   - Может, все-таки сядешь? - предложила Тамара.
   - Да нет, - сказал я. - Пойду.
   Когда-то, в студенческие времена, я привез из Одессы  старый  штурвал
корабля и приделал его на  балконе.  С  внешней  стороны.  Моя  квартира
представлялась мне кораблем, уходящим в открытое море, а сам я - пират с
повязкой на глазу. Я прыгал со своего корабля на  чужой,  бежал,  громко
топоча по деревянной палубе, - отнимал. Не отдавали - убивал.  Ссыпал  в
карман драгоценности. Целовал красивых аристократок и носил  повязку  на
правом глазу. Я глазом платил за эту вольную жизнь, а может  быть,  даже
надевал повязку на здоровый глаз.
   На сегодняшний день мой штурвал потемнел от дождей и засохшей  грязи.
Рядом с ним стояли пустые бутылки из-под боржома и высокая банка с  оли-
фой.
   Не снимая пальто, я сел к телефону и набрал номер Лоди.
   - У нас все в порядке. Спасибо, - отозвался Лодя. Он решил, что  меня
беспокоит его семейная жизнь, и благодарил меня за заботу.
   - Одолжи мне денег, - сказал я.
   - Сколько?
   - Сколько есть.
   - На сколько?
   - На сколько можешь.
   Эта неопределенность повергла Лодю в размышление.
   - Я могу дать тебе десять рублей на неделю, - предложил Лодя.
   - Меня это не устроит.
   - А больше у меня нет.
   Я молчал. Лодя воспринял мое молчание как недоверие.
   - Вообще у меня есть, - признался Лодя. - Но они на  срочном  вкладе.
Если я их оттуда возьму, я потеряю проценты.
   Я молчал. Слушал.
   - А вообще, если честно, проси у меня все, что хочешь. Я могу сделать
тебе выгодный обмен, машину без очереди. А денег я не занимаю. Жадный  я
до денег.
   - Спасибо, - сказал я, имея в виду машину без очереди.
   - Ну, звони! - Лодя торопился окончить неприятный для себя разговор.
   Я включил телевизор и стал его смотреть. Холодная водка  блуждала  по
моим сосудам, и мне было холодно.
   Когда я раньше смотрел телевизор - я помнил, что меня ждет работа,  и
мучился угрызениями совести. Эти угрызения делали все передачи  особенно
интересными, и я смотрел от начала до конца, что бы мне ни показывали.
   Сегодня я мог сидеть перед телевизором со спокойной совестью.
   Шла передача о том, как готовят капитанов дальнего плавания.  Каждому
поступающему задают тесты. Ответы запускают в машину, а машину точно оп-
ределяет - годится человек в капитаны или нет.
   Зазвонил телефон. Я снял трубку.
   - Кто это? - спросил звонкий голос, не то детский, не то женский.
   - А кого вам надо?
   - А это кто? - настаивал голос.
   - Дмитрий Мазаев.
   - Ты дурак! - азартно крикнул голос, и его  владелец  бросил  трубку,
чтобы я ничего не успел ответить. Чтобы последнее слово осталось за ним.
   А ведь правда, понял я про себя. Я дурак. Дурак, как всякая  биологи-
ческая особь, бывает разных родов и видов. Есть дураки умные, как  Тама-
ра, есть - торжественные. А я - набитый дурак. В тех дураках  есть  хоть
какой-то смысл. Во мне - никакого.
   Зерно, брошенное в землю, прорастет ростком только весной, когда зем-
ля вспахана и ждет этого зерна. Я же, как полоумный пахарь, бросаю  свои
зерна либо в сугробы, либо на асфальт. Мои зерна  гибнут  и  никогда  не
возвращаются мне хлебом. Книги, которые я перевожу, идут в другие  стра-
ны. Женщина, которую я люблю, каждый день уходит в  свою  жизнь.  Я  как
бассейн на Кропоткинской, который обогревает вселенную. А если этот бас-
сейн вдруг закрыть, а воду выпустить, - вселенная и не заметит. Ее  кли-
мат не изменится.
   Невозможно, да и не надо обогревать вселенную. Надо  обогреть  одного
человека, которому нужно это тепло. Но такого человека у меня нет.
   Судьба - это характер. А мой характер изменить невозможно, потому что
это и есть мой типоразмер.
   Каков же выход?
   Можно отнестись к проблеме спортивно: делать утреннюю гимнастику, пе-
реходить к водным процедурам, совершать перед сном длительные  прогулки,
дышать по системе йогов, голодать раз в неделю. Но для того,  чтобы  так
жить, надо очень сильно любить себя. Мне это скучно.
   Я вспомнил про цианистый калий. Я так и не вернул его  Гарику,  и  он
остался лежать у меня в нижнем ящике письменного стола.
   Я высыпал несколько кристалликов на ладонь, хотел опрокинуть  в  рот,
но все мое существо сказало: "нет". Тогда я пошел на кухню, отрезал  ку-
сок хлеба, помазал яблочным джемом, потряс сверху цианистым калием и на-
чал есть. Я ел стоя, и прислушивался к себе, и машинально искал  синоним
к слову "типоразмер". "Модель", - нашел я. Теперь можно умереть  спокой-
но.
   В дверь позвонили. Я доел до конца свой бутерброд,  отряхнул  руки  и
прислушался к себе. Во мне все было по-прежнему. Может быть,  этот  циа-
нистый калий слишком долго валялся на складах.  У  него  окончился  срок
годности, и он утратил свои первоначальные свойства.
   Я пошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стоял Гари к.
   - Ты за цианистым калием? - спросил я. - У меня его нет.
   - А куда ты его дел? - поинтересовался Гарик.
   - Съел.
   - Черт с ним, с калием. Я тебе письмо принес. Переведешь?
   Мы прошли в комнату. Гарик увидел штурвал за окном.
   - Это что, колесо от прялки?
   Я не стал объяснять. Во мне что-то происходило,  будто  взбегали  пу-
зырьки с шампанским. Я испугался и, чтобы отвлечься, развернул письмо.
   Частный детектив из Англии советовал Гарику браться только  за  такие
дела, которые совпадают с его нравственными принципами.  Чтобы  не  было
противоречий между поступками и убеждениями.
   - А зачем это тебе? - спросил я. - Ты хочешь сделать кому-нибудь  ус-
лугу?
   - Если не передумаю, - сказал Гарик.
   - Не передумаешь.
   - Почему это? - обиделся Гарик.
   - Потому что ты любишь материальные блага. Тебе нравится иметь все.
   - Иметь все и не иметь ничего - одно и то же, - с убежденностью  ска-
зал Гарик.
   - Возможно, - согласился я. - Но лучше это утверждать,  когда  имеешь
все. Иначе это выглядит, как платформа неудачника.
   - Иметь все нужно только для того, чтобы плюнуть на это "все" и выйти
на новый виток.
   - А что на новом витке? Как там живут?
   - Как ты...
   - То есть...
   - Любовь. В широком смысле слова: все отдавать ближнему и  ничего  не
просить взамен. Такие люди редкость. Но они всегда были. И есть.
   - Предположим, что я на новом витке человеческого сознания. Но мне-то
от этого что? Какая польза?
   - Ты долго будешь жить. Таких, как ты, природа долго держит на земле.
   Я закрыл глаза. Во мне с каждой минутой нарастала какая-то общая раз-
ряженность, будто меня с большой глубины поднимали на поверхность.
   - Кто знает, - тихо сказал я. - Если меня проверить по машине, может,
я по призванию пират в далеких морях.
   Может, моя стихия отбирать. А не отдают - убивать.
   - Но ведь и пирата могут убить.
   - Могут. Но когда он живет - он живет.
   - Неизвестно, о чем думает пират, когда он остается один.
   Гарик подошел к телефону и набрал номер.
   - Скажи моей жене, что я у тебя, - торопливо зашептал он  и  протянул
мне трубку. Для того, чтобы ее взять, я должен был подняться с кресла.
   - Я не могу встать, - сказал я.
   Гарик не стал спрашивать: "Почему?" Он поднес телефон, насколько хва-
тило шнура, и поставил его возле меня на пол.
   - Гарик у меня, - сказал я, не поздоровавшись.
   - Скажи, что я скоро вернусь, - прошептал Гарик.
   - Он скоро вернется, - повторил я.
   Жена Гарика прислушивалась, как бы определяя процент  правды  в  моем
голосе.
   Гарик взял у меня трубку и повторил жене все то  же  самое.  Привычка
врать и выкручиваться превратилась у него в безусловный рефлекс. Так  же
как у меня - ждать. И когда Гарик говорил правду, то вроде тоже врал. Он
положил трубку и вздохнул с облегчением, будто удачно  проскочил  сквозь
опасность.
   - Ну ладно, я пойду, - задумчиво предположил он и действительно ушел.
   Я с трудом добрался до постели и лег прямо в пальто. Боль во мне рос-
ла, набирала силу, и грозила сделаться непереносимой.
   Я стал искать позу, чтобы приспособиться к боли. Потом лег на  пол  и
принялся кататься.
   Сколько прошло времени, я не помню. Но вдруг в  какую-то  минуту  мне
стало все все равно. Я понял, что умираю. Но и это  мне  тоже  было  все
равно.
   Человек не может смириться с мыслью о смерти, и поэтому мудрая приро-
да опускает на него безразличие. Как самозащиту.
   В литературе я читал, что перед смертью человек мысленным взором обе-
гает свою жизнь. Я ее позабыл. Мне казалось, будто я плыву в  океане  на
узком деревянном плоту. Мой плот чуть покачивается на  волнах.  Его  все
дальше относит от берега.
   Я открыл глаза и увидел посреди комнаты Киру. Я не удивился, как  она
здесь возникла. Мне было все равно. Но я не хотел, чтобы она видела, как
я умираю. Собаки, кстати, тоже предпочитают делать это без свидетелей.
   Я усилием воли сосредоточил в себе память. Я как бы привстал с плота.
Спросил:
   - Как ты вошла?
   - Не заперто было, - ответила Кира. - А ты почему на полу?
   - Умираю, - сказал я отчужденно, будто речь шла о ком-то постороннем.
   - А я замуж выхожу, - сообщила Кира и села возле меня на  пол.  -  Ты
рад?
   - Да.
   - Или нет?
   Я устал неимоверно, мне хотелось снова опуститься на свой плот