Значит,
много спит.  Юмор заключался в том,  что "заспанка" по звучанию похоже
на "засранка".  Я не понимала:  как можно шутить так плоско в присутс-
твии  по-настоящему талантливых людей?  И зачем вообще в этом возрасте
ходить в кафе. Потом выяснилось, что в Доме кино проходила конференция
критиков,  а тетка н прогрессивный критик. Они ее уважали, а меня нет.
Зато они меня хотели, а ее нет. Неизвестно, что лучше.
   Все кончилось тем, что ты поднялся к директору Дома кино и сказал:
   - Я пьяный. Вызовите такси.
   А я осталась с Валькой.  Потом я его ждала во дворе. Сидела на ска-
мейке. Он в это время выступал перед критиками. Был просмотр его филь-
ма. Потом он вынес мне во двор чашку коньяка и заставил выпить. Он хо-
тел,  чтобы я опьянела.  Я выпила и стала пьяная.  Все вокруг медленно
кружилось: небо и скамейка.
   Валька вознамерился меня трахнуть,  но у него не стояло.  Мне  было
все равно.  Меня тошнило - морально и физически. Я поняла, что в поис-
ках своей судьбы выбрала какой-то неверный путь. Таким образом я ниче-
го не добьюсь,  кроме аборта или венерической болезни.  Хорошо,  что у
Вальки не стояло. Но ведь есть и другие случаи.
   Моя сестра кормила ребенка грудью, сидела, как мадонна с младенцем.
И такая была в этом чистота и высокая идея...
   Меня пригласили на студию в комнату ‘ 127.
   Я вошла в комнату ‘ 127 и увидела тебя. Ты был трезвый, с оливковым
цветом лица, какое бывает у индусов. Еще не негр, но уже не белый. Пе-
реходное состояние.  И глаза,  как у индуса, - большие керамически-ко-
ричневые.  На столе лежали мои фотографии, взятые из картотеки актерс-
кого отдела.
   Рядом с тобой стоял второй режиссер Димка Барышев. Он, как засален-
ная колода карт: сплошные варианты и все грязные.
   Ты протянул мне сценарий в плотной бумажной обложке и сказал:
   - Прочитайте.
   Я взяла сценарий и прочла название: "Золушка".
   Я видела, что ты меня рассматриваешь: какое у меня лицо, глаза, во-
лосы.  Общий облик.  Было непонятно,  вспомнил ты меня или нет. Скорее
всего нет.  Димка Барышев тоже меня рассматривал, но по-другому: какое
на мне платье, грудь, ноги - и все остальное, что между ногами. Я сто-
яла и мялась, как будто хотела пи'сать.
   Я не могла понять:  почему они меня пригласили?  Может быть, Валька
Шварц сказал, что есть такая студентка на четвертом курсе ВГИКа. А мо-
жет, просто листали картотеку...
   Я ОЧЕНЬ хотела сниматься. Но к своим двадцати шести годам я уже за-
метила, что нельзя хотеть ОЧЕНЬ. Судьба не любит. Надо не особенно хо-
теть, так, чуть-чуть... И тогда все получится.
   Я взяла сценарий и пошла к двери.  Димка Барышев провожал меня гла-
зами,  и мне казалось,  что на моем платье остаются сальные пятна. Мне
захотелось обернуться и плюнуть ему в лицо. Я обернулась, но не плюну-
ла, а просто посмотрела. Он все понял.
   Когда я вышла, Димка сказал:
   - Без жопы, как змея. Что это за баба без жопы?
   А ты ответил:
   - Сделайте  фотопробу.  - И еще добавил (мне потом Леночка Рыбакова
рассказала), ты сказал: - В ней есть чистота.
   Дома я прочитала сценарий. Современная интерпретация Золушки. Автор
Валентин Шварц.  Удивительная вещь:  Валька с его плавающей нравствен-
ностью н это одно, а его талант - совсем другое. Как небо и земля. Там
голубое. Здесь бурое. Поразительно: как это сочетается в одном челове-
ке?
   История современной Золушки. Она живет в пригороде Москвы с мачехой
по имени Изабелла и двумя сестрами.  Отец - подкаблучник у мачехи.  Не
может заступиться за свою дочь.  И Золушка батрачит на всю семью и еще
работает  в фирме "Заря".  Моет окна до хрустальной чистоты.  Казалось
бы, черная работа, неквалифицированный труд, но Золушка любит свое де-
ло. Ей нравится процесс перехода из грязного в чистое, в новое качест-
во.
   Золушку ценят. И однажды жена "нового русского" по имени Анна приг-
лашает  Золушку  на презентацию журнала Клуба путешествий.  Анна,  как
добрая фея, дает Золушке на вечер платье, туфли и карету - подержанный
"мерседес".
   Они приезжают в модный ресторан.  Золушка - красавица, самая краси-
вая девушка в зале.  В нее влюбляется принц.  Настоящий принц из афри-
канской страны Лесото,  черный, как слива. Золушка выходит за него за-
муж и уезжает в Лесото.
   Там у нее собственный дворец,  прислуга.  Но Золушке скучно,  и она
время от времени перемывает все окна.  У нее,  как у каждого человека,
есть мечта. Мечта Золушки - приехать в Москву, появиться перед мачехой
в мехах и бриллиантах, с черным телохранителем, сказать:
   - Привет, Изабелла...
   И потрепать по щеке.
   Мечта сбывается,  как во всякой сказке.  Золушка прилетает в Москву
на личном самолете. Подъезжает на длинной машине "ягуар" к блочной пя-
тиэтажке,  где  живет мачеха с дочерьми.  Поднялась на третий этаж без
лифта и открыла дверь своим ключом.
   А Изабелла болеет.  Лежит после инсульта.  Возле нее  стакан  воды,
таблетки. Вся семья на работе. В комнате запах несчастья.
   - Привет,  Изабелла,  -  говорит Золушка и улыбается,  чтобы скрыть
слезы.
   - А...  это ты...  - узнает мачеха. - Хорошо, что ты пришла. Может,
помоешь окна, а то света не вижу...
   И Золушка снимает с руки бриллиантовые кольца,  берет ведро, тряпку
и начинает мыть окна.  Она готова была торжествовать над прежней маче-
хой, наглой и сильной. А эту, распятую на кровати, ПОЖАЛЕЛА. Через жа-
лость простила,  а через прощение очистилась сама.  И свет вошел в  ее
душу, как в чистое окно.
   Окна - глаза дома. Глаза видят небо, солнце, деревья. Голубое, жел-
тое и зеленое. Краски жизни.
   Поразительная личность - этот Валька Шварц. Пошляк, бабник, пьянь и
рвань. А все понимает. Вернее, чувствует.
   Я прочитала  сценарий и долго сидела,  глядя перед собой.  Я хотела
сыграть эту роль,  но знала, что мне не дадут. И решила отказаться са-
ма. Сама сказать: нет.
   Я позвонила домой Вальке и сообщила с ленцой:  вряд ли у меня полу-
чится по времени, меня пригласили на другой фильм.
   - На какой? - торопливо спросил Валька.
   - Пока не скажу,  боюсь сглазить, - таинственно скрыла я, как будто
меня пригласили сам Миклош Форман или Вуди Ален.
   Сама того  не подозревая,  я сделала точный тактический ход.  Можно
сказать,  кардинальский ход. Валька тут же позвонил ТЕБЕ. Ты занервни-
чал, и тебе показалось, что нужна я, я и еще раз я. Так бывает необхо-
димо то,  что отбирают.  Хочется ухватить, задержать. На самом деле ты
вовсе не был уверен в моей кандидатуре, просто не было ничего лучшего.
Мои достоинства состояли в том,  что в свои двадцать шесть я выглядела
на шестнадцать.  И в том, что я никогда прежде не снималась. Неизвест-
ное, новое лицо, как будто я и есть та самая Золушка из пригорода. Ма-
ло ли у нас по стране таких Золушек?  Вот принцев мало. Да и те из Аф-
рики.
   Первую половину фильма снимали в Подмосковье, в селе Хмелевка. Цер-
ковь восемнадцатого века. Озеро. Красота средней полосы.
   Но мне не до красоты.  Ничего не получается. Я боялась камеры, была
зажата,  как в зубоврачебном кресле.  Ты ходил обугленный,  как  древо
смерти.  Тебя мучили сомнения: в стране смена строя, борьба за власть,
война, криминальные разборки - время жесткого кинематографа. А ты выб-
рал сказку,  учишь всепрощению,  увещеваешь,  как горьковский Лука. По
сути, врешь. А почему? Потому, что ты ничего не понимаешь в окружающей
жизни. Тебе НЕЧЕГО сказать. Вот и ухватился за вечную Золушку. Опустил
ее в сегодняшнюю реальность. А зачем?
   Результат: замысел фальшив.  Актрисы нет. Я никакая не актриса. Это
уже ясно.  Главное,  чтобы группа ничего не заметила. Главное - делать
вид, что все о'кей. И актриса - находка, и замысел - на грани гениаль-
ности.
   И сам - личность, в единственном экземпляре.
   Группа напоминала  цыганский  табор.  Казалось,  им  нравится такая
жизнь:  ни кола,  ни двора,  ни прошлого.  Одно настоящее. Жили в Доме
колхозника. Инфекция любви, как вирус, висела в воздухе. Все перезара-
зились.  Было похоже, группа играет в прятки: ходят с завязанными гла-
зами, натыкаясь друг на друга. Ищут счастья.
   Мне не до любви. Я боюсь попадаться тебе на глаза.
   Димка Барышев увидел мою растерянность,  попытался утешить. Подошел
и притиснулся своим тугим животом.  Я испугалась, что он меня засалит,
и оттолкнула, довольно неудачно. Он упал на копчик.
   - Ты что? - спросил он, сидя на земле.
   - А что? - невинно спросила я и подняла с земли кирпич.
   - А сказать нельзя? Сразу драться?
   - Можно и сказать, - согласилась я. - Подойдешь - убью.
   - Идиотка, - констатировал Димка.
   - А ты кто? - поинтересовалась я.
   Он встал и ушел, очень недовольный. Что-то я в нем задела.
   Бедные актрисы.  Зависимые люди.  Дешевый товар. Димка считает, что
можно взять задешево,  а еще лучше - даром.  И вдруг какая-то  Золушка
поднимает кирпич. Защищается. Угрожает. Будучи трусом, он начинает ме-
ня бояться. Трусость и хамство - близнецы-братья. Два конца одной пал-
ки.
   Репетировали сцену:  отец  приводит в дом мачеху по имени Изабелла.
Изабелла пьет чай из маминой чашки.  Мама умерла,  а чашка осталась. И
чужая Изабелла пьет из нее чай. Золушка прячется и рыдает.
   Я никак не могла войти в нужное состояние,  стояла с пустыми глаза-
ми, деревянная, парализованная стыдом и неумением.
   - Можно под носом за волосинку дернуть, - предложила гримерша Валя.
- Слезы сразу потекут.
   Ты понимал:  слезы  потекут,  но отчаяния не будет.  Золушка должна
плакать от обиды, а не от боли.
   Подошел Барышев и предложил:
   - Давай я буду ее обижать, а ты защищать.
   Есть такой прием у следователей:  делятся на  хорошего  и  плохого.
Один  оскорбляет,  другой  заступается.  Разминают душу.  Как правило,
подследственный начинает жалеть себя, плачет и раскалывается.
   Ты был против милицейской практики в искусстве. Но что-то надо было
делать. День уходил. Еще один пустой день.
   Димка направился ко мне, заготовив в душе хамство. Я наклонилась
   и подняла пустую трехлитровую банку. Димка остановился. Вернулся
   на место.
   - Да ну ее!  - сказал Димка. Хотел что-то добавить, но я напряженно
следила за ним с тяжелой банкой в руке. Лучше не добавлять.
   Ты подошел и заглянул в мои затравленные глаза своими, все понимаю-
щими, как у Господа Бога.
   - У тебя было в жизни что-то стыдное? Вспомнишь - и стыдно...
   Я задумалась.
   Валька Шварц?  Да нет. Просто противно - и все. Мой первый муж? Од-
нако первые мужья были у всех,  даже у Мерилин  Монро.  Перед  Артуром
Миллером было много первых и вторых. Ну и что?
   Смерть моего  отца...  Но я была маленькая,  семи лет.  Нас взяли с
сестрой на кладбище. А тетя Соня пукнула. И мы с сестрой стали давить-
ся от смеха. А потом я увидела, что тетя Соня плачет. Я никогда не ви-
дела прежде ее слез, у нее было такое лицо... Мне стало жалко тетю Со-
ню,  и я тоже стала плакать от жалости. Тетя Соня была старая дева, ее
никогда никто не ласкал.  Она жила в доме родственников, шила, варила,
боялась съесть лишнего. А потом ее разбил инсульт, и родственники сда-
ли ее в дом инвалидов.  И она там лежала рядом с женщиной-маляром, ко-
торая  упала  с крыши и сломала себе позвоночник.  Эта женщина-маляр с
утра до вечера ругала бригадира.  А тетя Соня радовалась моему приходу
и при мне говорила о своем женихе.  Когда-то у нее был жених. Ей хоте-
лось говорить при мне о любви.  Мы смеялись. В комнате остро пахло мо-
чой. А потом она умерла.
   Бессмысленная жизнь. Бессмысленная смерть. Но это не так. Тетя Соня
любила меня. А я любила ее. Это и был смысл. Но наша любовь ни от чего
ее не оградила: ни от инсульта, ни от дома инвалидов.
   - Мотор! - крикнул ты.
   Я плакала с открытым лицом. Плевать на всех.
   Мачеха Изабелла  была мерзкая.  Но и она оказалась в инсульте и по-
корно моргала,  глядя на жизнь вокруг себя,  но уже не в силах  вмеши-
ваться в эту жизнь. Вот так поморгает и умрет.
   Как коротка жизнь. Как жаль людей. Всех. И плохих, и хороших. И да-
же этого кабана Димку Барышева.
   Я плакала и не могла остановиться.  А потом мне показалось, что ни-
кого нет вокруг.  И я - это уже не я.  Моя душа, как при втором рожде-
нии, вплыла в другое тело. Вернее, в мое тело вплывает новая душа.
   - Стоп! - скомандовал ты.
   - Дубля не будет? - спросил Димка.
   Ты знал, что такое не дублируется.
   Вечером ты сидел на берегу.  Трое местных мужиков принесли тебе са-
могон,  и вы пили все вместе.  Ты сидел и разглагольствовал,  а мужики
слушали, раскрыв рты. Ты говорил о том, что людям нужны сказки, потому
что люди - это дети всех возрастов.
   Я ушла на озеро,  подальше от людей.  Вода в озере отражала облака.
Посреди, на палке, вертикально торчащей из воды, застыла цапля.
   Я смотрела на плывущие в воде  облака,  на  изящный  контур  цапли.
Здесь,  в селе Хмелевка,  происходила химическая реакция, когда брался
замысел Вальки,  труд целой группы,  твое осмысление,  мое лицо - и из
всего этого получалась Золушка.  Я была задействована в химическую ре-
акцию,  как необходимый элемент.  Я участвовала в процессе сотворения.
Отдавала себя как часть. И получалось новое целое. Получалось, что вся
моя жизнь с поиском и предательством не просто так, как дым в трубу. А
как поленья в печи. Прогорят, но и согреют.
   Жизнь наполнялась смыслом.
   Цапля все отражалась в воде,  и небо зеленело.  И казалось, что эта
цапля тоже задействована в химию жизни.  Без нее полдень не был бы за-
вершен. Чего-то не хватило бы в этом подлунном, подсолнечном мире.
   Приехал Валька Шварц. Требовались изменения в сценарии. Валька дол-
жен был переписать диалоги.
   И он их переписал.  Я просто поражалась:  откуда к нему идут слова?
Как  будто  на  его макушке стоит специальное улавливающее устройство,
невидимая антенна. И ловит из космоса. Быстро, легко, мастерски.
   Ему очень шла работа. Он был даже не противный. Со своим шармом.
   И длинный нос - на месте. Короткий был бы хуже.
   В столовой Валька подошел и сказал, что хочет со мной поговорить.
   - Говори, - разрешила я.
   - Не здесь, - ответил Валька.
   Видимо, фон деревенской столовой казался ему неподходящим.
   - А почему не здесь? Какая разница?
   Я не предполагала и даже не догадывалась, что Валька собирается го-
ворить о любви. Какая может быть любовь между мной и Валькой? Выпить -
пожалуйста. Можно даже трахнуться при определенных обстоятельствах. Но
любить...
   Для меня любовь - религия. Я через любимого восхожу к Богу. Значит,
мой любимый сам должен быть подобен Богу,  как Иисус Христос.  При чем
тут Валька?
   Валька все-таки настоял на свидании. Пришел ко мне в комнату и стал
говорить,  ЧТО он чувствует и какое это имеет значение в его жизни.  В
этот момент Валька был почти красивый. Одухотворенный.
   Я спокойно слушала,  не перебивала.  Но в какой-то момент стала ду-
мать о Золушке.  Завтра должны были снимать эпизод, как Золушка прихо-
дит мыть окна к "новым русским".
   Валька вдруг замолчал. Потом поднялся и ушел. Он по моему лицу уви-
дел, что я не здесь. И что я его не слушаю.
   Я знала,  что он попереживает,  а потом напишет об этом сценарий  и
получит много денег.  Его жизнь - это безотходное производство. Все на
продажу: и радость, и горе. Горе стоит дороже. Почему? Потому что горе
глубже чувствуешь и ярче передаешь. Литература - это способ поделиться
с людьми.
   Валька уехал,  но перед отъездом сказал тебе, что я холодная и рас-
четливая, как змея. Молодая гибкая змея.
   Он считал, что я должна быть благодарна за роль. Я и благодарна. Но
не до такой же степени...
   Тебя устраивало то, что я отшила Вальку. Не потому, что я тебе нра-
вилась. У тебя жена, папа, два сына и еще один сын от первого брака. С
тебя хватит детей и браков.  Но если я в твоем фильме, значит, в твоем
сердце и в печенках и, значит, на этот период должна быть только твоя.
А потом,  после фильма, ползи, змея, куда хочешь. В пески или в камни,
где тебе больше нравится.
   У меня действительно длинное тело,  высокая шея, маленькая голова и
пристальные глаза. Я в самом деле похожа на змею.
   Африканскую часть сценария снимали на Кубе.
   Принц - негр. Логичнее было бы ехать в Африку, но свои услуги пред-
ложила киностудия Гаваны.
   Жили в отеле "Тритон" на берегу океана.  Это тебе не Дом колхозника
в Хмелевке.
   Питались в ресторане. Обед начинали с фруктов: папайя, авокадо - от
одних  слов с ума сойдешь.  Веселые официанты - мулаты,  почему-то все
левши; записывали заказ левой рукой.
   Куба переживала сложный период,  но в отеле "Тритон" рай, коммунизм
н называй, как хочешь.
   На центральной  площади  Гаваны  работал маленький духовой оркестр.
Дирижер поднял руку,  дал дыхание, музыканты подняли трубы к губам, но
в  это время к дирижеру подошел пожилой мулат и задал вопрос.  Дирижер
ответил.  Мулат снова что-то спросил. Дирижер снова ответил. Музыканты
ждали с поднятыми трубами,  скосив на дирижера глаза.  Никто никуда не
торопился.
   Потом все же оркестр заиграл,  и вся площадь задвигалась  в  ритме,
как кордебалет.  Было впечатление,  что они здесь репетируют. Но никто
не репетировал.  У них это врожденное. Кубинцы весьма расположены петь
и  танцевать.  И совсем не расположены работать.  И в самом деле,  как
можно работать в такую жару?..  В такую жару хорошо пить пиво и любить
друг друга.
   Когда вечером  гуляли  вдоль берега,  приходилось переступать через
влюбленных.  Наиболее застенчивые уходили в океан, на поверхности, как
тыквы,  качались головы,  и земля двигалась вокруг своей оси не равно-
мерно, а толчками, в такт любви.
   Я ходила изгоем.  Во мне никогда не селилось такого вот  страстного
всепоглощающего чувства. Я как человек с хроническим насморком, попав-
ший в благоуханный сад. Все вижу, но ничего не чувствую. Может быть, я
действительно холоднокровная, как змея...
   Репетировали свадьбу  Золушки и принца.  На мне платье,  похожее на
сгустившийся воздух. Принц - весь черный, в черном смокинге.
   Надо было целоваться, но я медлила. Камера была близко от нас. Сни-
мали крупный план.
   - Целуйтесь! - скомандовал ты.
   От принца исходил незнакомый мне,  неуловимо-сладковатый запах. Го-
ворят, черная кожа пахнет иначе, чем белая.
   - Целуйтесь же! - крикнул ты.
   Я поцеловала принца в лоб.
   - Ты что, с покойником прощаешься?
   Принц видел, что я смущена, и смущался сам. У него было французское
имя Арман,  и он вообще был симпатичный, образованный и скромный моло-
дой человек. Но Арман существовал ВНЕ моего восприятия. Это невозможно
объяснить.
   Ты подошел,  отодвинул принца,  обнял меня и поцеловал. Это длилось
несколько секунд. Видимо, ты учил Армана, как это делается.
   Потом отошел, уступил свое место.
   Я закрыла глаза и решила для себя:  ты не отошел.  Это  твои  руки,
твои губы. Я целовала Армана, целовала, как будто пила и хотела выпить
без остатка.
   - Мотор! - крикнул ты.
   Оператор застрекотал камерой.  Кадр был выстроен.  Цветовое решение
оптимальное. Я в белом. Принц в черном. Как муха на сахаре.
   - Стоп!
   В принце вдруг сильно застучало сердце. Я его завела и завелась са-
ма. Мы продолжали начатое.
   - Стоп! - крикнул ты.
   Я очнулась, но другая. Хронический насморк прошел. Я как будто слы-
шала все запахи жизни.  Хотелось поступка. Хотелось взять тебя за руку
и уйти с тобой в волны океана. И пусть наши головы качаются над волна-
ми, как две тыквы.
   На берегу  океана  орали русские песни:  "Без тебя теперь,  любимый
мой,  земля мала, как остров". Неподалеку размещалась русская колония.
Гуляли русские специалисты.
   Скоро Фидель  Кастро обидится на Россию,  и русские специалисты уе-
дут. А сейчас пока поют.
   "Без тебя теперь, любимый мой, лететь с одним крылом..."
   Я не могла уснуть.  Надела шорты и вышла на берег.  Берег пористый,
как поверхность Луны.  Я шла по Луне и вдруг увидела тебя.  Ты прибли-
жался навстречу. Выследил? Или тоже пошел погулять?
   - Во все време