го на землю и стал засучивать
рукава. - Ну подожди, ходок крылатый! Я тебе сейчас так дам, что вспоте-
ешь, кувыркавшись...
   - Секундочку, - вмешался Громов. - В чем дело, мальчик?  Ты  что  шу-
мишь?
   - Ей и семнадцати нет, а он лезет. Бессовестный!  Ну  что  вылупился?
Где она? Куда ты ее дел?!
   - Да нету тут Таньки! - вступилась Фрося. - И не было. Чего  разорал-
ся!
   " - Как это - нету? Вон мой мотоцикл стоит.
   - Это мой мотоцикл, - сказал Громов.
   - Это наш мотоцикл, - поправила Фрося.
   Мишка вгляделся в номерной знак. Понял ошибку.
   - А где же Танька? - растерянно спросил Мишка.
   - А вот пойдем со мной, и вместе поищем, - ласково предложил  сержант
Ефимов.
   Ефимов деликатно взял Мишку под локоть и повел к милицейскому газику.
Усадил и увез.
   - Я тебя еще поймаю, - пообещал Мишка на прощание.
   - Ненормальный! - удивился летчик. - Какая Танька? Какая Канарейкина?
   - А тут у нас так, дорогой товарищ Журавлев, - пояснил Громов. -  Это
тебе не Москва. Провинция. Понял, о чем я говорю?
   - Ничего не понял.
   - Здесь ничего не скроешь. В одной деревне чихнешь, а в  другой  тебе
"будь здоров" скажут.
   - Но поверьте, я действительно не знаю никакой Таньки. Честное слово!
- поклялся летчик.
   - А вон она... - сказала Фрося.
   На летное поле на мотоцикле внеслась Танька.
   - Здравствуй, Таня! - крикнула Фрося.
   - Щас! - крикнула Танька и промчалась мимо собравшихся.  Развернулась
и промчалась в обратном направлении.
   - Эй, по полю нельзя ездить! - крикнул Кеша.
   - А я останавливаться не умею! - крикнула Танька.
   Кеша побежал за ней следом, давая на ходу советы:
   - Справа на рукоятке рычажок такой, видишь?
   - Вижу! - крикнула Танька.
   - Так вот его на себя нажми!
   Танька резко нажала. Мотоцикл стал как вкопанный.
   Танька вылетела, влекомая силой инерции, и грохнулась в траву.
   Поднялась, оправила юбку. Пригладила волосы.
   - Здрасте, - робко поздоровалась она.
   - Здрасте, - ответил Громов.
   Танька достала из кармана цепочку с камушком и пошла к летчику.
   Летчик на всякий случай попятился.
   - Товарищ летчик, я вашу цепочку привезла. Она отлетела, когда я  вас
палкой стукнула.
   Танька показала цепочку.
   - Куриный бог, - узнал Громов. - А говоришь: не знаешь.
   Журавлев оглядел присутствующих. Хотел что-то сказать. Не сказал. По-
шел по полю, не оборачиваясь.
   - А цепочку-то? - крикнула Танька.
   Летчик ускорил шаг.
   - Чокнутый какой-то, - обиделась Танька. - Я  вон  искорябалась  вся,
пока довезла.
   - Тань, а за что ты его палкой-то стукнула? - поинтересовалась Фрося.
   - Да так... В коллектив хотела вовлечь...
   Танька пошла к мотоциклу.
   - Это Коли Канарейкина дочка, - сказала Фрося.
   - Ну и молодежь... - Громов покачал головой.
   - Тань, как отец? - поинтересовалась Фрося. - Техникум кончил?
   - Да нет! За второй курс только сдавать будет! Мне как отсюда  ближе?
Через площадь или по мосту?
   - По мосту. Тебя тут мальчик какой-то искал.
   - Это Мишка, - обрадованно догадалась Танька. - А где он?
   - В милиции...
   За столом сидел сержант Ефимов. Против него на потертой скамейке  си-
дел Мишка.
   Ефимов пил чай и звонил по телефону, придерживая  трубку  плечом.  Он
набрал две цифры и спросил:
   - Петров? Привет, Петров! Ефимов из Верхних Ямок. Вам новую форму за-
везли?
   - Да ты про дело спрашивай! - вмешался Мишка. Про дело!
   Ефимов отмахнулся от Мишки.
   - А Коростылеву завезли. Нам всегда в последнюю очередь.
   - Там человек, может, насмерть разбился. А он про шмотки треплется! -
возмутился Мишка.
   Ефимов отхлебнул чай и спросил:
   - Петров, там у тебя на участке аварии не было? Ну да,  я  знаю,  что
сообщили бы. Ну, пока... - Повернулся к Мишке: - Тебе же говорят: в  на-
шем районе сегодня никаких аварий не было. Не бы-ло! Чаю хочешь?
   - А может, она через Лещевку поехала? - волновался Мишка. -  Позвони,
а? Не мог же человек вот так никуда не деться...
   Ефимов налил себе чай. Закусил печеньем. Набрал две цифры.
   - Сидоров! Ефимов из Верхних Ямок. Вам новую форму завезли?..  Завез-
ли? А нам нет...
   В это время в комнату заглянула Танька.
   - Вот она! - подскочил Мишка.
   Ефимов положил трубку.
   - Здрасте, - поздоровалась Танька. - Миш, поехали! А то поздно уже.
   Мишка поднялся и твердо поглядел в глаза Ефимову:
   - Официально заявляю: эта гражданка угнала мой мотоцикл!
   - Миш, да ты чего? - оторопела Танька.
   - Я с вами не разговариваю, - официально сказал ей  Мишка.  -  Вы  не
вмешивайтесь. Пишите! - велел он Ефимову. - Она угнала мой мотоцикл.
   - Чего это я буду писать? Сам и пиши, - сказал Ефимов.
   - Совсем одурел, - Танька пожала плечами.
   - А ты что думала, у нас личная собственность законом  охраняется!  -
сказал Мишка.
   - Ну и жлоб же ты, Мишка...
   - А вы, гражданочка, садитесь, - предложил Ефимов Таньке.
   Танька села.
   - Пиши! - Ефимов дал Мишке чистый листок.
   - И напишу. - Мишка подвинулся к столу и стал писать.
   Танька и Ефимов ждали.
   - Девочка, тебе Егор Канарейкин родственник?
   - Дедушка...
   Ефимов разглядывал Таньку, потом спросил:
   - Значит, ты Коли Канарейкина дочка?
   - Да...
   - А Коля, значит, на Ляльке женился...
   - Ну да... На маме...
   - Гляжу и не пойму, на кого ж ты похожа... Вроде и на него и на  нее.
Как мама, все такая же певунья?
   - Да когда ж ей петь? На ней коровник в семьдесят коров. Да нас двое.
Я-то уже взрослая, а за Вероникой глаз да глаз нужен. Знаете, такой воз-
раст...
   - "Взрослая"... - передразнил Мишка. - Вот!
   Мишка поднялся и положил перед Ефимовым заявление.
   - Ознакомляю. - Ефимов поднял на Таньку глаза и стал читать: - "Граж-
данка Канарейкина Татьяна Николаевна, потеряв женскую гордость и  скром-
ность, украшающую советскую девушку, бегает за летчиком аморального  по-
ведения и с этой целью угнала принадлежащий мотоцикл марки "Молния", но-
мерной знак 11-17. Михаил Синицын".
   Ефимов с некоторым сомнением посмотрел на документ. Сказал:
   - Немножко не по форме. Ну ладно. Можете быть свободны.
   - Пошли, - сказал Мишка Таньке.
   - Вы идите, а гражданочку Канарейкину нам придется задержать, -  ска-
зал Ефимов.
   - Как - задержать? Нам еще до Бересневки сто  десять  километров  пи-
лить.
   - Ну как же... Ты обвиняешь человека в воровстве. По  всем  советским
законам мы должны передать дело в суд, - объяснил Ефимов.
   Танька испуганно стала шить глазами.
   - В каком воровстве? - искренне удивился Мишка.
   - Ты же написал, что Канарейкина угнала твой мотоцикл?
   - А... Нет... Она не угоняла. Я ей сам дал.
   - Значит, сам?
   - А то... Зачем же ей красть? Она против меня живет. Улица Коккинаки,
семь. А я - улица Коккинаки, четыре. От моего дома до ее - вот как отсю-
да досюда. Я ей крикнул: "Хочешь покататься?" Она говорит: "Давай!"...
   - Покататься... А права у нее есть?
   - Нет, - пискнула Танька.
   - А она и не ездила. Я ей говорю: "Хочешь покататься?"  Она  говорит:
"Давай!", а я говорю: "Не дам, у тебя прав нету", и сам ее в город  при-
вез. А мотоцикл на аэродроме поставил.
   - Так чего ж тогда людям голову морочишь? - нахмурился Ефимов.
   - Пошутил, - Мишка чистосердечно улыбнулся.
   - Ну ладно, шутник, - Ефимов выкинул заявление в корзину. -  Еще  раз
пошутишь, я тебе пятнадцать суток влеплю и наголо обрею.
   Шел дождь. Мишка и Танька стояли под деревом. Крона плохо защищала от
дождя. Танька промокла и мелко дрожала.
   - На! - Мишка снял пиджак. Не глядя, протянул Таньке.
   - Мне не холодно, - гордо отозвалась Танька как советская девушка, не
потерявшая скромность и гордость.
   - Как хочешь...
   На шоссе показались огни фар. Мишка подхватил канистру и выскочил  на
дорогу. Замахал руками. "Москвич" стал. Оттуда высунулся шофер.
   - Налей бензинчику, - попросил Мишка. - Бензин кончился. - Мишка кив-
нул на сиротливо стоящий на обочине мотоцикл.
   - А шланг есть?
   - Нету.
   - И у меня нет, - сказал шофер.
   - Ну, извини.
   Мишка вернулся к Таньке.
   - Надо самосвал останавливать, - сказал он. - Там болт внизу,  отвин-
тишь, и порядок. Там бак с болтом. Понимаешь?
   - Ага, - сказала Танька, клацая зубами.
   - На! - Мишка опять протянул пиджак. - А то дрожишь как с похмелья.
   - Тогда и ты возьми половинку.
   Стояли под пиджаком, прижавшись. Дождь шуршал в листьях.
   - Жлоб ты все-таки, Мишка, из-за какой-то паршивой мотоциклетки готов
на весь свет человека охаять, - сказала Танька.
   - Я же за тебя волнуюсь, дура, - возразил Мишка. - Он тебе голову за-
морочит и бросит. Будешь потом на всю жизнь несчастная...
   - Ты лучше за свою Малашкину волнуйся. А мы с Валерием Иванычем и без
твоих советов проживем.
   - А за Малашкину чего волноваться? Она человек верный...
   Дед Егор не спал, когда в темноте в дом осторожно прокралась Танька.
   - Ты где это шатаешься? - настороженно поинтересовался он.
   Танька проворно вскарабкалась на печь, уютно устроилась.
   Полежала, послушала ночь. Мерно тикали ходики, откусывали от вечности
секунды и отбрасывали их в прошлое.
   - Дедушка, - тихо спросила Танька, - а ты бабушку за что полюбил?
   - А она меня приворожила.
   - Как? - Танька приподнялась на локте.
   - Травой присушила... Как-то сплю, слышу, коты под окнами разорались.
Высунулся, хотел шугануть, а тут меня за шею - цап! И вытащили. Связали.
В рот кукурузный початок, а на палец какую-то  травку  намотали.  Гляжу:
двое надо мной ногами дрыгают и поют. А на другую ночь мне Евдокия прис-
нилась. Будто идет среди берез вся в белом. Как лебедь. Думаю: с чего бы
это она мне приснилась? Я ее вовсе не замечал. А потом уже после свадьбы
она мне созналась, что приворожила. Братья Сорокины за бутылку  самогона
провернули это мероприятие.
   - А какая, песня? - спросила Танька.
   - Вот чего не помню, того не помню... И Дуню не спросишь.
   Танька задумалась...
   И представилась ей такая картина.
   ...Летчик сидит на круглой поляне, как пастушок, и играет  на  трубе.
Вдруг в кустах душераздирающе завопили коты.
   - Кыш! - припугнул летчик и бросил в кусты консервную банку.
   Коты заорали еще пуще. Тогда летчик поднялся... пошел в  кусты,  и  в
этот момент кто-то схватил его за ноги.
   А дальше было так: летчик лежал в траве связанный, с  кукурузным  по-
чатком во рту, а два одинаковых деда в валенках вытанцовывали над ним  и
пели: "Ходи баба, ходи дед, заколдованный билет..."
   Деды положили руки друг Другу на плечи и пошли легкой трусцой, перет-
ряхивая ногами и плечами, как гуцулы.
   Светало. Летчик не спал. Он лежал одетый на кровати в общежитии, гля-
дел в потолок. Слушал многоголосье Кешиного храпа.
   Потом встал, достал из-под кровати футляр,  осторожно  извлек  оттуда
трубу. Вышел в окно. Так было короче.
   Солнце всходило над полем, и в его лучах каждая травинка казалась ро-
зовой. Стояла такая тишина, будто сам господь бог приложил палец к губам
и сказал: "Тес..."
   Летчик сел на пустой ящик из-под лампочек, вскинул трубу  к  губам  и
стал жаловаться. Он рассказывал о себе солнцу и полю и каждой  травинке,
и они его понимали.
   - Слышь? - Фрося толкнула Громова в бок.
   - А? Что? - проснулся Громов.
   - Опять хулиганит, - наябедничала Фрося.
   Громов прислушался.
   В рассветной тишине тосковала труба.
   - Который час? - спросил Громов.
   - Шести еще нету.
   - Ну это уж совсем безобразие!
   Громов вылез из-под одеяла и стал натягивать брюки. Вышел на улицу.
   Восход солнца, красота земли и высокое искусство трубача явились Гро-
мову во всей объективной реальности. Но Громов ничего этого не  видел  и
не слышал. У него были другие задачи.
   Громов обошел Журавлева и стал прямо перед ним, покачиваясь  с  пятки
на носок.
   Летчик увидел своего начальника. Перестал играть.  Опустил  трубу  на
колени.
   - Я вас разбудил. Извините, пожалуйста...
   - Лихач - раз... - Громов загнул один палец. - Пьяница - два.  Бабник
- три. Ночной трубач - четыре. Вот что, Журавлев, пишите-ка вы заявление
об уходе. Сами. Так будет лучше и для вас, и для нас.
   Летчик спрятал трубу в футляр и, глядя вниз, сказал очень серьезно:
   - Василий Кузьмич, вы никому не скажете?
   - Что "не скажу"? - удивился Громов.
   - Я больной.
   - А как же вы комиссию прошли? - удивился Громов.
   - У меня необычная болезнь. Акрофобия. Боязнь высоты.
   - Ну-ну... - Громов покачал головой. Сел на ящик. Закурил.
   - Это у меня с детства. Я, знаете, когда был маленький, упал с  каче-
лей и с тех пор очень боюсь высоты. И падения.
   - А что ж ты в летчики пошел? - спросил Громов, переходя почему-то на
"ты".
   - Назло себе. Чтобы преодолеть.
   - Да... - Громов потушил сигарету. Встал. - А может, и не надо  прео-
долевать. Может, тебе лучше музыкой заняться. Играл бы себе на трубе.  И
не упадешь никогда. Риска никакого.
   - Я занимался. Я окончил музыкальное училище.
   - И чего? Платят мало? Так это смотря где... Вон у  нас  в  ресторане
"Космос" Митрофанов. Трубач. Вдвое больше  меня  зарабатывает.  И  живет
по-человечески. Целый день на рыбалке, а вечером веселье.
   - Но ведь я считаю, что человек должен преодолевать трудности,  а  не
идти у них на поводу, - твердо сказал летчик.
   - Ну-ну... - Громов встал. Перед тем как уйти, предупредил: -  Ну,  а
насчет амурных дел ты давай поаккуратней. Тут у нас так: или женись, или
не морочь голову, или я тебя вышвырну как кота, и никакая акрофобия тебе
не поможет.
   Татьяна Канарейкина проехала на своем велосипеде мимо  муравейника  с
муравьями, миновала Сукино болото, выехала на поле и покатила среди  вы-
сокого ковыля. Трава была не кошена, скрывала велосипед, и если  посмот-
реть со стороны, то можно было подумать, что Танька парит  над  шелковым
ковылем.
   У крайней избы стояла бабка Маланья и смотрела с надеждой. А из  окна
правления высунулась соперница, Малашкина Валя, и крикнула:
   - Канарейкина! Тебя председатель зовет!
   Танька сошла с велосипеда, прислонила его к забору, поправила на  ба-
гажнике тяжелую сумку. Возмутилась вслух:
   - Ну, Мишка... Из-за своей поганой мотоциклетки всю общественность на
ноги поднял!
   Она подошла к правлению колхоза. Перед тем как войти, отряхнула  юбку
ладошкой, покрутила бедрами, чтобы шов стал на место. Сунулась  в  окно,
чтобы посмотреть, как в зеркало, на свое отражение. В окне на нее строго
смотрели председатель колхоза Мещеряков и  солист  ансамбля  "Романтики"
Козлов из девятого "Б".
   Мещеряков махнул рукой, дескать, заходи.
   Танька зашла и скромно присела на кончик стула.
   - Что такое Варна, знаешь? - спросил Мещеряков.
   - Что? - не поняла Танька.
   - Сигареты такие есть. "Варна".
   - Я не курю. Врет он все.
   - Кто врет?
   - Мишка.
   - Да подожди ты со своим Мишкой. Варна - это город в Болгарии, на мо-
ре. Курорт. Усекла?
   - Усекла.
   - Чего ты усекла?
   - Курорт.
   - Ты слушай. Не перебивай. Мне сейчас звонили... Приехал мужик. Ездит
по области. Собирает народные таланты. Потом, кто понравится, -  возьмут
в Саратов. А там, кто победит, - в Москву, а оттуда - в Болгарию на меж-
дународные соревнования. Усекла?
   - Спортсменов?
   - Да ты слушай ухом, а не брюхом, - вмешался Козлов. - Тебе же  гово-
рят: народные таланты. Самодеятельность.
   - Ну и что? - спросила Танька.
   - Так вот, ансамбль просит, чтобы ты у них пела, - пояснил Мещеряков.
- А то у них солистки нет.
   - Это они народные таланты? - Танька  с  пренебрежением  показала  на
Козлова. - Надо Маланью или Пахомова выставить. Пахомов на ложках, и  на
балалайке...
   - Во-во... - отреагировал Козлов. - Его сейчас вся область ложками  и
балалайками... А мы по нему электричеством ударим.
   - По кому? - не разобрала Танька.
   - По мужику, который таланты собирает, - пояснил Козлов. -  Ну,  чего
смотришь? Тебя же общественность просит. А  ты  кочевряжишься...  А  еще
комсомолка... Культмассовый сектор.
   - Давай, давай, Татьяна, соглашайся, а то  некогда  мне.  Меня  народ
ждет...
   - Тогда и Мишку надо ввести, - поставила Танька свои условия.
   - Да ну его! - отказался Козлов. - Он аритмичный.
   - Без Мишки я не буду.
   - Ладно. Бери Мишку, - согласился Мещеряков. - Собирайте свою шантра-
пу и репетируйте.
   - И трубача из Верхних Ямок надо взять.
   - Из Верхних Ямок нельзя, - запретил Козлов. - Он не наш.
   - Владимир Николаевич, это летчик, который нас опыляет.  Вместе  хлеб
сеем. Можно сказать, член бригады.
   - Ну, если вместе, значит, наш. Бери.
   - Тогда пусть мне Малашкина на бланке официальное  письмо  отстукает:
так, мол, и так... А я представитель общественности.
   Николай Канарейкин сидел в  аудитории  машиностроительного  техникума
напротив очкастого парня и, беззвучно шевеля губами, смотрел в потолок.
   Очкастый полистал зачетную книжку Николая, потом спросил, нарушив тя-
гостную тишину:
   - Николай Егорович, сколько вам лет?
   - Сорок пять, - ответил Николай.
   - Понятно... А зачем вы учитесь?
   - Мещеряков заставляет.
   Мещеряков действительно хотел, чтобы у него в колхозе были дипломиро-
ванные кадры.
   Очкастый протянул Николаю зачетку, вежливо пригласил:
   - Приходите на будущий год.
   Николай взял зачетку и пошел к двери, и в это  время  из  его  правой
штанины выпала шпаргалка гармошкой.
   Студенты-заочники, каждый из которых годился ему в сыновья, дружно  и
беззлобно засмеялись.
   Николай шагнул через шпаргалку. Вышел из кабинета в коридор. Из кори-
дора на улицу. Залез в газик, снял свои ботинки, переобулся в  резиновые
сапоги, заляпанные подсохшей светлой грязью.
   В это время к газику подошел сержант Ефимов.
   - Привет, Коля, - поздоровался Ефимов. - А я дочку твою вчера  видел.
Просто красавица вымахала...
   - Где ты ее видел? - хмуро удивился Николай. Танька сидела на  почте,
сортировала письма и думала о своем. Не о письмах же ей думать. И предс-
тавилась ей такая картина:
   ...Громов вынес на летное  поле  небольшой  столик.  Фрося  поставила
стул.
   - Спасибо большое, - поблагодарила Танька.
   - Ручка с чернилами нужна? - спросила Фрося.
   - Нет. У меня шариковая, - отказалась Танька и вежливо кивнула летчи-
ку. - Приступайте.
   Летчик встал перед Танькой и вскинул трубу к губам.  Заиграл  мелодию
зарубежного автора из фильма "История любви". А Танька запела -  негром-
ко, вкрадчиво и с вариациями. Получилось просто потрясающе.
   Фрося и Громов не выдержали красоты мелодии и, взявшись за руки,  ли-
рически затанцевали за спиной у летчика.
   - Секундочку... - Танька остановила летчика и обратилась к танцующим:
- Простите, я не могу вас взять. Вы не из нашего района.
   Те вздохнули и скромно сели на траву.
   - А вы играйте, - сказала Танька летчику.
   Тот не играл. Широко раскрытыми глазами смотрел на  Таньку,  будто  в
первый раз ее видел.
   - Какая вы... - с восхищением проговорил летчик. - Мы уедем с вами  в
Саратов, потом в Москву,  потом  в  Варну.  Мы  завоюем  весь  мир,  как
Армстронг и Элла Фитцжеральд...
   - Играйте, играйте, не отвлекайтесь, - скромно, но с достоинством от-
ветила Танька...
   ...В этот момент распахнулась дверь, и в помещение почты вошел летчик
Валерий Иванович Журавлев - не в видении, а на самом деле. Рядом  с  ним
был маленький лысый мужик, который не присутствовал в Танькиных мечтах и
поэтому как бы подтверждал реальность происходящего.
   Летчик подошел к соседнему окошку и сдал почтовичке Клаве  корреспон-
денцию в бумажном мешке. Потом расписался в ведомости и, ни слова не го-
воря, направился к двери.
   - Товарищ летчик! - окликнула Танька и поднялась со своего  стула.  -
Вам письмо!
   Танька достала из сумки письмо - то самое, которое  отстукала  секре-
тарь Мещерякова Валя Малашкина на официальном бланке.
   - От кого? - холодно спросил летчик.
   - От меня, - растерянно ответила Танька.
   Летчик молчал, смотрел на Таньку со странным выражен