с рисом, отсыпала  нем-
ножко в горсть, приподняла голову цыпленка и осторожно утопила ее в сво-
ей ладошке. Ощутила остро-тупой клюв, легкую  тяжесть  головы,  услышала
чуть проступающее тепло длинной вялой шеи.
   Цыпленок оставался безучастным, даже не приоткрыл глаз.
   "Не жрет", - констатировала тетя Клава, и на ее душу  опустилась  пе-
чаль, и ей самой, как цыпленку, захотелось прилечь и прикрыть глаза.
   Тетя Клава посмотрела за окно. Там гуляли старухи  с  детьми.  Погода
была промозглая. Старухи стояли спиной к ветру, втянув головы  в  плечи,
неподвижные, как пингвины, а дети носились  и  вопили,  распираемые  ра-
достью жизни, и было похоже, что у старух одна погода, а у детей другая.
Дети расположены ближе к земле, и там другой климат.
   Тетя Клава перевела глаза на скорбный профиль цыпленка  и  вспомнила,
что куры любят дождевых червей.
   Она взяла с плиты пустую консервную банку, в которую бросала обгорев-
шие спички, нашла алюминиевую ложку, надела куртку и пошла на улицу.
   На улице тетя Клава немножко постояла с бабками, деля их беседу,  по-
том, как бы между прочим, отделилась от общества, завернула за угол дома
и, оглядевшись по сторонам, достала из-под куртки ложку и банку.
   Тетя Клава для устойчивости поставила ноги на ширину  плеч,  наклони-
лась, крякнув, и стала энергично скрести ложкой землю. Земля была  жест-
кая, спрессованная холодом, корнями не пробудившейся еще травы.
   Через минуту у тети Клавы перед глазами поплыли геометрические  фигу-
ры, она была не приспособлена стоять долго вниз головой.
   Тетя Клава распрямилась и сквозь мерцающие  фигуры  увидела  реальную
восьмилетнюю Ленку Звонареву.
   - Субботник? - спросила Ленка, кивнув на свежевырытую лунку в земле.
   - Червей копаю, - оробело отозвалась тетя Клава.
   - Рыб кормить?
   Тетя Клава промолчала, не хотела приоткрывать Ленке свою душу.
   - А мы рыбам готовый корм покупаем, - похвастала Ленка. - В  зоомага-
зине.
   До закрытия зоомагазина оставалось меньше часа,  поэтому  тетя  Клава
ринулась туда на такси.
   Что-то заклинило в системе постоянного  невезения,  отказал  какой-то
клапан, и тете Клаве беспрерывно счастливо везло в этот вечер: и магазин
оказался открыт, и корм не кончился перед самым носом, и  машина  летела
над асфальтом, как самолет, и шофер сидел не отчужденный  усталостью  от
малых тети Клавиных забот, а был мудрый и доброжелательный,  как  сообщ-
ник.
   Правда, вся эта экскурсия в оба конца обошлась тете Клаве во  столько
же, сколько стоит здоровая взрослая курица. Но тетя Клава  не  вспомнила
об этом. Она летела над асфальтом, заботливо придерживая на коленях  два
пакета: в одном копошились мелкие розовые гады, а  в  другом  лежал  ка-
кой-то прах, похожий на сухих расчлененных мух.
   Прошла неделя. Цыпленок выздоровел и бегал по квартире, царапая  пар-
кет своими загнутыми когтями.
   Тетя Клава вымыла его в ванной с польским шампунем без слез со  смеш-
ным детским названием "миракулюм".
   Зинаида предупредила запоздало, что кур купать нельзя, они  от  этого
дохнут.
   Тетя Клава не спала всю ночь, то и дело поднимая  с  подушки  голову,
вглядываясь в угол, где комочком сгустившейся темноты  дремал  цыпленок.
Он сидел, уткнув голову в грудку, цепко облокотив спинку стула. Это  был
насест.
   Утром стало очевидно, что цыпленок от купанья не сдох, а  стал  очень
красивый. Его перья сверкали белизной, лапы были нежно-желтые, а красный
гребень пламенел над оранжевым глазом, у которого было какое-то неблаго-
дарное склочное выражение.
   У петуха появились свои  привычки,  продиктованные,  видимо,  куриным
инстинктом, потому что научить этому тетя Клава его никак  не  могла.  В
четыре часа утра он кукарекал, возвещая новый день. Кукарекал не  браво,
а ржавым скрипучим сигналом, но и этого было достаточно, чтобы тетя Кла-
ва просыпалась, а потом лежала в бессоннице, глядя, как на полу  вытяги-
вается тень от рамы.
   Она боялась, как бы петух не побеспокоил соседей за стеной,  и  стала
надевать ему на клюв резиночку от аптечного пузырька, и  снимала  только
во время еды.
   Форточку тетя Клава не открывала, боялась, что цыпленок  улетит,  как
журавль, в небо либо выберется на балкон и  там  его  поймает  соседская
кошка Люся. Люся свободно разгуливала по балкону, а иногда  вставала  на
задние лапы и, уткнувшись мордой в балконную дверь, разглядывала  мебель
своими прекрасными грешными глазами.
   По вечерам тетя Клава с петухом усаживались перед телевизором и смот-
рели все передачи подряд с таким вниманием, будто им надо было  отзыв  в
газету писать.
   Тетя Клава сидела в кресле, а петух лежал у нее на коленях и, вытянув
шею, смотрел на экран. Наверное, его гипнотизировали движущиеся серо-бе-
лые пятна.
   Больше всего они любили смотреть фигурное катание на первенство Евро-
пы. Иногда телевизионный оператор переводил свою камеру на  зрителей,  и
тогда были видны болельщики: веселые старики в значках, тщательно приче-
санные старухи, изысканно-патлатые красавицы...
   Как всегда, звонила Зинаида, выводила пасти свою тоску.
   - А мой вчера знаешь когда домой явился? - зловеще спросила Зинаида.
   - Пока маленький, ничего... - обеспокоенно ответила тетя Клава.  -  А
вырастет, боюсь - затоскует...
   - Кто? - не поняла Зинаида.
   - Петух.
   - Да пошла ты к черту со своим петухом!
   - А ты со своим зятем, - ответила тетя Клава и положила трубку.
   Жизнь текла размеренно, уютно-скучно.  Случались  плохие  настроения,
которые чередовались с хорошими без видимых причин, а просто для баланса
психики организма.
   На работе, в четыреста  восемьдесят  третьем  отделении,  тетя  Клава
вдруг отказалась распространять лотерейные билеты.
   Заведующий отделением Корягин воспринял новое  поведение  тети  Клавы
как признаки усталости. Он вызвал ее в кабинет  и  предложил  бесплатную
путевку в санаторий в Ялту.
   Хорошо было бы догнать лето, постоять у самого синего моря, поглядеть
на белые корабли, на волосатые пальмы. Хорошо было бы  отгулять  весной,
чтобы дать возможность товарищам пойти в отпуск летом.
   - Я не могу, - отказалась тетя Клава, глядя в надежные глаза  Коряги-
на.
   - Почему?
   - У меня дома некормленный... - тетя Клава хотела сказать "цыпленок",
но не сказала. Корягин мог подумать, что она  занялась  натуральным  хо-
зяйством и из жадности разводит кур.
   - Кто некормленный? - обидно удивился Корягин.
   - Петя...
   - А он что, сам не может разогреть?..
   Тетя Клава промолчала.
   - Он моложе вас? - догадался Корягин.
   Тетя Клава задумалась: у кур другой век, а значит,  и  другой  расчет
возраста.
   - Не знаю, - сказала она. - Может, моложе, а может, ровесники.
   Тетя Клава вернулась в отдел.
   Зинаида сидела на телефоне, игнорируя очередь, скопившуюся у ее окош-
ка. Ее зятя увезли в больницу с язвой желудка. Врачи утверждают, что яз-
ва образуется исключительно на нервной почве. Зинаида  подозревала,  что
эту почву она вспахала собственными руками, и теперь ее мучили угрызения
совести. Она каждые полчаса звонила домой и спрашивала: "Ну, как наш па-
почка?"
   Мимо окон пестрым табором прошли студенты-японцы в  красивых  курточ-
ках, похожие на елочные игрушки из вечного детства. Прошли светловолосые
девушки, похожие на русских. А возможно, и русские...
   Как-то вечером раздался телефонный звонок. Тетя Клава  была  уверена,
что это Зинаида со своим зятем, но звонил друг молодости по имени  Эдик.
Вообще-то он был Индустрий, но это имя оказалось очень громоздким,  неп-
рактичным для каждого дня.
   В трубке шуршало и потрескивало, голос доносился откуда-то  издалека,
и тете Клаве казалось, что Эдик звонит с того света, его голос  пробива-
ется сквозь миры.
   - Ты что делаешь? - кричал Эдик так, будто они расстались только вче-
ра, а не тридцать четыре года назад.
   - Я? - удивилась тетя Клава... - Телевизор смотрю.
   - Приезжай ко мне в гостиницу "Юность", - пригласил Эдик.
   Тетя Клава представила себя, как пойдет по гостинице в своем немодном
бостоновом пальто, а дежурная по этажу спросит: "Вы к кому?"
   - Лучше приезжайте ко мне, - пригласила тетя Клава.
   Первый раз она увидела Эдика перед войной, на  физкультурном  параде.
Эдик бегал с рупором и командовал физкультурниками, а они его слушались.
Он был одет в белую рубашку, белые брюки и белую кепку,  -  весь  белый,
вездесущий, овеянный обаянием власти.
   Тетя Клава увидела его, обомлела и уже не  могла  разомлеть  обратно.
Она целый год бегала за Эдиком, а он от нее с тою же скоростью, и  расс-
тояние между ними не сокращалось ни на сантиметр. И даже когда он  обни-
мал ее и каждая клеточка пела от близости, тетя Клава все равно  слышала
эту дистанцию.
   А в один прекрасный день Эдик сильно вырвался вперед  и  исчез.  Тетя
Клава осталась без него с таким чувством, будто у нее  холодная  пуля  в
животе: ни дыхнуть, ни согнуться, ни разогнуться. Потом пуля как-то рас-
сосалась, можно было жить дальше.
   Тетя Клава вздохнула и поставила на огонь картошку. Хотела было пере-
одеться, но посмотрела на себя в зеркало и передумала, только сильно на-
пудрилась пудрой "Лебедь", так что нос  стал  меловым,  а  стекла  очков
пыльными.
   В дверь позвонили.
   Тетя Клава отворила. На пороге стоял человек с портфелем в перекошен-
ном пальто, - должно быть, пуговицы были пришиты неправильно. На  голове
была зеленая велюровая шляпа, поля ее шли волнами, как на молодых  порт-
ретах Максима Горького.
   Тетя Клава не узнала Эдика, но поняла, что это он, потому что  больше
некому. Они довольно долго, молча, смотрели друг на  друга,  потом  Эдик
прогудел разочарованно:
   - У-у-у, какая ты стала!
   Тетя Клава смутилась и немножко расстроилась. Ей в глубине души каза-
лось, что она меняется мало. Меньше, чем другие.
   Эдик прошел, снял пальто и шляпу. Он оказался лысым, в  модной  водо-
лазке из синтетики.
   - А еще говорила, что ты в Москве живешь, - упрекнул Эдик.
   - Очень хороший район, - заступилась тетя Клава. - Здесь даже  иност-
ранцы живут, из Африки.
   - В Африке и не к тому привыкли. Там у них вообще пустыня Сахара.
   Прошли в комнату.
   На подоконнике на своих высоких  нежно-желтых  ногах  стоял  петух  и
смотрел в окно. На вошедших он не оглянулся, - видимо, его что-то сильно
заинтересовало.
   - А у вас что, готовых кур не продают? - удивился Эдик.
   - Продают, - сказала тетя Клава.
   Перешли в кухню. Там было теснее, уютнее.
   Эдик расстегнул портфель, достал оттуда водку и  миноги.  Миног  было
ровно две штуки, одна для Эдика, другая для тети Клавы.
   Тетя Клава поставила на стол все, что случилось у нее в доме: соленья
с базара, холодную баранину с чесноком, рыбные котлеты, которые при  не-
котором воображении можно было принять за куриные. Картошку  она  слила,
потом подсушила на огне, бросила туда большой кусок масла, толченый чес-
нок и потрясла сверху промолотыми сухарями.
   Выпили по рюмке.
   - У-у-у! Какая ты стала! - снова сказал Эдик, отфыркиваясь. Может, он
решил, что тетя Клава не расслышала первый раз.
   Ей захотелось сказать: "На себя посмотри!", но смолчала, положила ему
на тарелку кусок мяса в красноватозолотистом желе.
   - А ты хорошо живешь! - похвалил Эдик.
   - А вы как?
   - Публицистом стал. Я по издательским делам в Москву приехал.
   Эдик поставил портфель на колени, вытащил оттуда брошюру с черной бу-
мажной обложкой. На обложке белыми буквами было написано: "Участок  доб-
рых воспоминаний".
   - А это что за участок? - спросила тетя Клава.
   - Кладбище, - сказал Эдик и стал есть.
   Тетя Клава из вежливости подержала брошюру в руках.
   - Все на ярмарку, - проговорил Эдик. - А я с ярмарки.
   - С какой ярмарки? - не поняла тетя Клава. Ей почему-то  представился
Черемушкинский базар.
   - Жизнь прошла, - сказал Эдик. - И ничего хорошего не было...
   - Все-таки что-то было.
   - А помнишь, как ты меня любила? - неожиданно спросил Эдик.
   - Нет, - отреклась тетя Клава. - Не помню.
   - А я помню. Меня больше никто так не любил.
   - А жена у вас есть? - спросила тетя Клава.
   Эдик рассказал, что похоронил жену, и заплакал. Тетя Клава посмотрела
на его рот, сложенный горькой подковкой, как у ребенка, и заплакала  са-
ма. И в кухню на цыпочках пробралась тихая уютная печаль.
   - Хочешь, поженимся? - вдруг предложил Эдик.
   - А зачем? - наивно удивилась тетя Клава.
   - Стариться будем вместе.
   - Но я уже не люблю тебя, - извинилась тетя Клава.
   - Так я же не любить зову, а стариться, - объяснил Эдик. -  Тоже  мне
невеста...
   В кухню вошел петух. Видимо, ему надоело стоять на подоконнике.
   Петух затрепетал крыльями и взлетел, рассчитывая сесть на спинку сту-
ла, на свой привычный насест. Но стул оказался занят гостем. Петух взле-
тел чуть повыше и сел на плечо Эдика. Эдик дернул плечом, петух свалился
на тарелки. Эдик брезгливо взял его за крыло двумя пальцами и швырнул  в
угол кухни.
   А дальше все развивалось очень быстро и одновременно очень медленно.
   Петух полежал в углу кухни какое-то очень короткое время, секунды три
или четыре, потом подхватился и, вытянув шею, очень быстро перебирая но-
гами, устремился к Эдику и клюнул его в ногу, под колено.
   Эдик брыкнул ногой, петух отлетел на прежнее место, и  у  него  снова
появилась необходимая дистанция для разбега.
   - У меня тромбофлебит! Он проклюнет мне вену! -  воскликнул  Эдик  и,
продолжая сидеть, затанцевал ногами, чтобы уменьшить вероятность попада-
ния.
   Тетя Клава метнулась в прихожую, сорвала с вешалки свое пальто, чтобы
накинуть на петуха или на Эдика, в зависимости от расстановки сил.
   Когда тетя Клава вернулась на кухню, то  застала  следующее  зрелище:
петух взлетел до уровня лица, а Эдик болтал перед  собой  руками,  будто
учился плавать по-собачьи. Они дрались, как два врага,  и  белые  перья,
элегантно планируя, летали по кухне.
   Тетя Клава ринулась в эпицентр борьбы и выскочила обратно, прижимая к
себе петуха. Он гортанно клокотал в недрах пальто и порывался обратно  в
бой.
   Эдик без сил осел на стул.
   - Невоспитанная тварь, - простонал он.
   - Вы сами первый начали, - заступилась тетя Клава.
   Эдик обиделся, встал и вышел в прихожую.
   Он натянул пальто, затолкал пуговицы в  большие  расхлябанные  петли,
накрыл голову шляпой и ушел.
   - Жених! - с пренебрежением сказала тетя Клава в  закрытую  дверь.  -
Писатель!
   Она выпустила петуха на пол, потом подошла к окну и раскрыла  форточ-
ку, чтобы проветрить дом.
   За окном было черно. Ветер давил на стекла. Был такой ветродуй, как в
шторм в открытом море. Говорили, что в Юго-Западном  районе  встречаются
два ветра - южный и западный, и роза ветров  проходит  как  раз  над  их
кварталом.
   Тетя Клава представила себе, как Эдик идет, придерживая шляпу, рассе-
кая лбом ветер. Вспомнила его серьезные намерения по отношению к ней,  и
ей стало его немножко жалко.
   На краешке стола лежали забытые им очки в простой темной оправе. Тетя
Клава схватила их и побежала из дому.
   Догнала Эдика на остановке, когда он уже влезал в автобус, сунула ему
в карман очки.
   - Когда мы с тобой встретимся? - крикнул Эдик.
   - Где?
   Тетя Клава внимательно посмотрела на шляпу, которая венчала его голо-
ву взамен прежней белой кепки.
   - На участке добрых воспоминаний, - крикнула тетя  Клава  и  побежала
обратно, подгоняемая попутным  ветром,  получая  от  бега  забытое  удо-
вольствие.
   Когда тетя Клава вернулась домой, петух ее не встретил.
   Форточка покачивалась и скрипела. На подоконнике, белое на белом, ле-
жало легкое перышко.
   Тетя Клава почувствовала, как все замерло, остановилось  в  ней,  все
органы как бы прекратили свою привычную работу.
   Она отомкнула шпингалеты, рванула на себя балконную дверь. Посыпалась
труха, обнажилась серая пыльная вата.
   Тетя Клава вышла на балкон, посмотрела сначала вверх, потом вниз. Пе-
туха не было нигде.
   Был виден пустырь под куполом неба и четыре дома,  четыре  одинаковые
высокие башни. Последний дом выстроили за зиму, пока балкон был закрыт.
   Тетя Клава перебралась на соседний балкон и постучала в окно.
   Долго ничего не было видно, потом шторы разомкнулись, как  кулисы,  и
за стеклом возникли соседи тети Клавы, студенты-молодожены.  Они  стояли
голова к голове, как перед фотообъективом, и смотрели на выступающую  из
мрака фигуру тети Клавы со вздыбленными от ветра волосами.
   - Что случилось? - спросил молодой человек и  отворил  балкон.  Одной
рукой он придерживал балконную дверь, а другой  прикрывал  ноги  тюлевой
занавеской, и это одеяние делало его похожим на индуса.
   - У вас кошка дома? - спросила тетя Клава.
   - Она спит, - сказала девушка. - А что случилось?
   - У меня цыпленок пропал, - сказала тетя Клава.
   Сквозь беспечность и эгоизм молодости они каким-то образом  расслыша-
ли, что у тети Клавы все остановилось внутри.
   - Украли! - посочувствовала девушка.
   - Нет. Сам ушел. Вырос и улетел.
   - А где вы его взяли? - спросил "индус".
   - На базаре купила.
   - Так вы подите на базар и купите себе другого цыпленка, - предложила
девушка.
   - Но ведь это будет уже другой цыпленок.
   - Ну и что? Он заменит вам прежнего.
   - Никого никем нельзя заменить, - сказала тетя Клава. -  Даже  одного
петуха другим...
   Дул тугой сильный ветер. Над толовой тети Клавы медленно и мощно кру-
жила роза ветров.
   Четыре дома, как пилигримы, шли один за другим по краю пустыря.


   ШЛА СОБАКА ПО РОЯЛЮ

   Сидоров!
   - Я?
   - Ты, кто же еще?
   Сидоров медленно поднялся, на его лице остановилось недоумение и  не-
доверчивое выражение.
   - Иди к доске, - пригласил Евгений.
   - Зачем?
   - Отвечать урок.
   - Так вы же меня вчера вызывали, поставили "удовлетворительно"...
   Сидоров произнес не "посредственно", а "удовлетворительно". Видимо, к
своей тройке он относился с большой преданностью и уважением.
   - Ну и что же, что вызывал, - строго сказал Евгений. - Меня и сегодня
интересуют твои знания.
   - А что здесь, кроме меня, никого больше нет, что ли?
   - Поторгуйся еще...
   Сидоров отделился от своей парты и пошел к доске, сильно  сутулясь  и
кренясь на одну сторону.
   Повернулся лицом к классу. Постоял, возведя глаза к потолку.
   - Я слушаю, - красивым басом произнес Евгений.
   - "Узник". Пушкин. Нет... Пушкин. "Узник".
   - Александр Сергеевич, - подсказал Евгений.
   - Я знаю. - Сидоров отверг подсказку.  -  Александр  Сергеич  Пушкин.
Стихотворение "Узник". Сижу за решеткой в сырой темнице...
   - В темнице сырой, - поправил Евгений.
   - Я так и говорю...
   - Продолжай.
   - Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный на воле  орел  моло-
дой.
   - Вскормленный в неволе.
   - Я так и говорю.
   Евгений промолчал.
   - Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение "Узник". Сижу за решеткой в
темнице сырой. Вскормленный, - Сидоров чуть споткнулся,  соображая,  где
вскормленный, - в неволе орел молодой. Мой грустный товарищ, махая  кры-
лом...
   - Кто машет крылом?
   - Товарищ.
   - Какой товарищ?
   - Ну, орел...
   - Правильно, - сказал Евгений. - Дальше.
   - Вы все время перебиваете, я так не могу.
   - Начни с начала.
   - Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение "Узник". Сижу за решеткой в
темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой. Мой грустный товарищ,
махая крылом...
   Сидоров прочно замолчал.
   - Ты выучил?
   - Я учил.
   - Выучил или нет? - спросил Евгений и в этот момент почувствовал, как
его сильно стукнули по спине возле шеи.
   Он повел плечами и оглянулся.
   ...Не было ни класса, ни Сидорова.
   Была комната с нежными сиреневато-розовыми обоями,  мягкий,  даже  на
глаз мягкий диван - такие стоят в гостиных у миллионеров. А посреди ком-
наты стояла Касьянова с сиреневой челкой, в сизых джинсах и в тельняшке.
   - Ты где? - спросила Касьянова, ее глаза цепко читали его лицо.
   - На у